2. Литовская диалектика: Вильнюс и Каунас, социал-демократы и консерваторы

2. Литовская диалектика: Вильнюс и Каунас, социал-демократы и консерваторы

Во всех трех Конституциях довоенной Литовской республики было особо прописано, что столицей Литвы является город Вильнюс. Но это была выдача желаемого за действительное — Вильно тогда был захвачен Польшей, и фактической столицей литовского национального государства оказался Каунас. Вильнюс стал столицей Литвы в тот период, когда сама Литва стала участницей наднационального советского проекта — Литовской ССР.

Это обстоятельство окончательно сделало Вильнюс и Каунас двумя главными центрами литовской истории и современности, являющимися по ряду ключевых вопросов альтернативой друг другу.

По данным всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, только 2 % населения Вильно были литовцами. Большинство горожан составляли евреи (40 %), на втором месте — поляки (31 %), за ними шли русские (20 %) и белорусы (4 %). Бывшая столица Великого княжества Литовского к моменту провозглашения независимости Литвы была крайне многонациональным городом. Предреволюционный Вильно был интеллектуальным центром литовского национализма, но также он был центром национализма белорусского и превратился к тому времени в один из важнейших городов польской истории и культуры. Связано это с тем, что город находился на стыке культурных ареалов сразу трех народов (сейчас Вильнюс, соответственно, находится в приграничье трех национальных государств), и все три соотносили с ним свои воспоминания о Речи Посполитой и Великом княжестве Литовском.

Как уже говорилось, после провозглашения Литовской республики Вильно был занят польскими властями, и временной столицей Литвы стал Ковно — Каунас.

За два десятилетия столичного положения этот провинциальный губернский город стал источником и центром литовского этнического национализма, коим он и является до сих пор.

В момент провозглашения независимости Ковно был так же многонационален, как и Вильно: абсолютное большинство горожан составляли поляки и евреи. Сейчас Каунас является одним из самых моноэтничных городов Литвы — литовцы составляют 93 % населения. За годы первой независимости население Каунаса увеличилось вдвое за счет притока литовских переселенцев с хуторов; кроме того, литовцы стали доминировать в этнической структуре за счет эмиграции и принудительной ассимиляции поляков. Именно в этот период литуанизация стала официальной государственной политикой — поляков принуждали указывать в паспортах литовскую национальность, отдавать детей в литовские школы, а не желавших ассимилироваться преследовали вплоть до польских погромов.

Разумеется, это было связано не только с тем, что бывшие батраки стали хозяевами, а их бывшие хозяева — национальным меньшинством, но и с тем, что Польша захватила Виленский край.

Это обстоятельство многократно усиливало органическую литовскую полонофобию, окончательно превращая её в официальную государственную идеологию, наряду с противодействием «большевистской угрозе».

«Для кампании освобождения Вильнюса было характерно убеждение, присущее литовскому национальному дискурсу, об экзистенциональной необходимости Вильнюса, а также волевое стремление политической элиты использовать акцию освобождения Вильнюса как идею сплочения этнической общины. Так или иначе, благодаря этой пропагандистской кампании литовское общество осознало Вильнюс как неотъемлемую часть литовского мира и настоящую столицу Литвы. Современники писали, что гимн СОВ „Эй, мир, мы без Вильнюса не успокоимся“ стал вторым гимном Литвы», — пишет историк Дангирас Мачюлис.

Вильнюсский вопрос и ненависть к «красным» сформировали особую политическую субкультуру Каунаса, которая пережила несколько десятилетий советского проекта в Литве и вышла из общественного «подполья» в конце 1980-х годов в виде «Саюдиса», восстановившего довоенную государственность именно на основе каунасской субкультуры.

Отличительные черты этой субкультуры: этнический национализм, полонофобия, антисоветизм и антикоммунизм (в дальнейшем развившиеся в русофобию, причем в литовском случае — в ненависть не столько к русским как к народу, сколько к России как государству), постимперский синдром с фантомными болями по утерянному Великому княжеству Литовскому при заведомо неубедительных попытках доказать свою преемственность с ним и гуманитарная интеллигенция в качестве главных носителей и распространителей субкультуры. На неформальном уровне влияние каунасской интеллектуальной элиты сохранялось всё время советской власти. Их идеи имели мощную базу социальной поддержки: традиционное общество запада Литвы, населенного исключительно литовцами, органически придерживающееся национал-консервативных взглядов, чуждое всех вешних веяний, в частности, чуждое советской модернизации Литвы.

В Западной Литве действовало наиболее ожесточенное движение «лесных братьев» — партизан-националистов, выступавших против коллективизации литовской деревни. Соответственно, именно там чаще всего были советские репрессии против враждебного населения, и там же произошли самые массовые депортации «классово чуждого элемента» в Сибирь.

В результате Каунасский край превратился в цитадель литовского антисоветизма. Благодаря перестройке этот антисоветизм получил свой исторический шанс выбраться из «подполья» в публичное пространство. Выходцы из Каунаса во главе со своим лидером Витаутасом Ландсбергисом составили кадровое ядро «Саюдиса». Первоначально основанный в 1988 году, «Саюдис» (Sajudis по-литовски — движение) из интеллигентского движения в поддержку горбачевских реформ («Литовское движение за перестройку») очень быстро превратился в массовое сепаратистское движение, объединившее в своих рядах около 180 тысяч человек и внесшее решающий вклад в выход Литвы из состава СССР и восстановление досоветской государственности.

Лозунги «Саюдиса» в конце 1980-х — начале 1990-х покорили не только Каунас и его окрестности, но и всю Литву. Включая Вильнюс — столицу советской Литвы. Хотя Вильнюс развивался по совсем иному пути.

Пребывание в составе Польши, а затем в качестве столицы Литовской ССР позволили сохранить многонациональный состав и мультикультурный характер города — советский интернационализм для республиканских властей исключал попытки принудительной ассимиляции.

Хотя при Советах Вильнюс по национальному составу стал в первую очередь литовским городом.

Самому заветному обретению древней имперской столицы Литва была обязана Советскому Союзу — передача Литовской республике Виленского края стала важнейшим условием соглашения между Иосифом Сталиным и литовским президентом-диктатором Антанасом Сметоной. Правда, Сталин не отдал Литве Малую Литву, оставив Караляучюс/Кенигсберг/Калининград за Россией. Зато Литовская ССР получила в свой состав Клайпеду, с XIII века и до Первой мировой войны называвшуюся Мемель и принадлежавшую Германии.

То есть в своих нынешних границах Литва появилась как Литовская ССР, и исключительно Москве она была обязана тем, что получила в свой состав крупнейший город (свою историческую столицу) и крупнейший морской порт.

В том числе по этой причине просоветские настроения в Литовской ССР вплоть до последних нескольких лет её существования были куда более сильны, чем антисоветские, — среди 15 республик СССР Литва считалась лидером по количеству коммунистов в процентном отношении к населению. Из 3,7 миллионов жителей республики более 700 тысяч человек состояли в КПСС и комсомоле. После первых лет тщательного контроля эмиссарами из Москвы процесс радикальной и форсированной советизации Литвы возглавили местные, литовские коммунисты. Под руководством Первых секретарей ЦК Коммунистической партии Литвы Антанаса Снечкуса и Пятраса Гришкявичюса (фактических правителей республики) была осуществлена национализация, коллективизация и индустриализация Литвы — страна прошла через основные элементы модернизации в экономике и социальной сфере (газификация домохозяйств, например, или создание общеобразовательной сети).

Партийная номенклатура Литовской ССР составила новую политическую элиту страны в противовес отстраненной от власти каунасской. Продолжая использовать территориальную привязку, эту элиту можно назвать вильнюсской.

Вильнюсскую элиту составляли почти исключительно национальные кадры. При безусловной зависимости республиканского руководства от Москвы эта элита обладала широкой автономией и относительной свободой при принятии даже стратегических решений. Самый яркий пример — отказ от превращения Вильнюса в крупный индустриальный центр по аналогии с Ригой и Таллином и реализация вместо этого проекта постепенной одновременной индустриализации нескольких крупных городов. Ключевую роль здесь сыграло постановление Совета Министров Литовской ССР 1956 года «О развитии малых городов республики», которое значительно ограничивало там объемы строительства объектов союзного значения. Это постановление позволило избежать притока в Литву русскоязычных трудовых мигрантов в масштабах Латвийской и Эстонской ССР и сохранить в целом моноэтнический состав населения.

Отличное доказательство не только высокой степени самостоятельности республиканских властей, но и того, что и им не был чужд литовский национализм. Хотя, в отличие от каунасских ретроградов, у литовских коммунистов этот национализм не отменял прогресса и развития, в их период заключавшихся в советизации Литвы.

Насколько при этом для партийной элиты Литовской ССР значима идеологическая основа их власти — коммунизм и советский патриотизм, — ярко продемонстрировала та же перестройка. Из 36 основателей «Саюдиса» 17 состояли в КПСС, а абсолютное большинство Коммунистической партии Литвы в декабре 1989 года поддержало курс на независимость от Советского Союза. Этот процесс возглавил лично тогдашний правитель Литвы — первый секретарь ЦК КПЛ Альгирдас Бразаускас.

Несмотря на отказ от коммунистической идеологии и переход на центристские позиции, коммунисты-перевертыши (из Коммунистической партии Литвы переименованные в Демократическую партию труда) после провозглашения независимости Литовской республики и распада СССР потеряли власть. Независимую Литву возглавили лидеры «Саюдиса» во главе с «отцом нации» Витаутасом Ландсбергисом. Среди их приоритетных действий в условиях коллапса социалистической экономики и надвигающейся социальной катастрофы были: форсированный вывод российских (бывших советских) войск из Литвы, силовой разгон Висагинского (русского) и Вильнюсского с Шальчининкским (польских) горсоветов под предлогом поддержки ими ГКЧП, возобновление курса на литуанизацию с избавлением теперь уже от советского влияния (для начала это выразилось в сносах коммунистических памятников, переименованиях улиц и городов), разрыв всех связей с республиками бывшего СССР, включая хозяйственные (вплоть до законодательного запрета участвовать в любых организациях на основе СНГ).

Результаты такой политики не заставили себя ждать: коллапс социализма и переход к рыночным отношениям в любом случае делали неминуемым системный кризис, однако импульсивные, разрушающие всё вокруг действия команды Ландсбергиса довели-таки в 1991–1992 годах Литву до катастрофы. В январе — мае 1992 года под влиянием свертывания связей с СНГ промышленное производство в Литве упало на 42,6 %, сельскохозяйственное — на 50 %, розничный товарооборот — на 48 %. И никаких изначально обещанных альтернативных западных рынков не нашлось ни тогда, ни после.

Первые постсоветские годы нанесли смертельный удар сельскому хозяйству и промышленности Литвы — они погубили высокотехнологичные советские предприятия, и они же разрушили литовское традиционное общество, основные черты которого сохранялись в сельской местности вопреки колхозному строю.

А Верховный Совет и правительство Литвы в это время занимались политикой «деоккупации». Искали в своих рядах бывших агентов КГБ (в «стукачестве» неожиданно был обвинен сам «великий» Ландсбергис), проводили люстрацию, переименовывали города. В рекордно короткие сроки и истеблишменту, и избирателям стало очевидно, что высокоидейные поэты, музыковеды и театральные критики управлять страной не могут. Просто не знают, как это делается.

Поэтому первый правительственный кризис с изгнанием правых радикалов разразился уже весной 1992 года, а осенью того же года на выборах в первый после восстановления государственности Сейм победили бывшие коммунисты (44 % голосов), возглавившие правительство. Недавний первый секретарь КПЛ Альгирдас Бразаускас тогда же был назначен исполняющим обязанности президента, а спустя три месяца, в феврале 1993 года, избран президентом в первом туре абсолютным большинством голосов (60 %).

Таким образом, старые/новые органы власти Литвы после всего двух лет пребывания в политическом изгнании возглавили прежние «оккупационные» кадры. Количество выходцев из КПСС, Советов и комсомола в правящей элите Литвы дошло до 58 % от её состава.

Однако и активисты «Саюдиса» не ушли в прошлое. К середине 1990-х годов революционный национал-романтизм литовского общества прошел окончательно, однако за каунасской элитой несмотря ни на что сохранилась поддержка консервативной и патриархальной литовской провинции, не принимающей никаких компромиссов в деле десоветизации, «деоккупации» и разрыве всех старых связей с Востоком, не способной смириться и с возвращением к власти коммунистической номенклатуры с её умеренно-прагматическим курсом. Сохранилась и территориальная вотчина — Каунас, за годы «советской оккупации» ставший не только вторым городом страны, но и крупным индустриальным центром. Господство в довоенной столице национал-консерваторов, таким образом, обеспечивало их политической группе и экономическую базу, позволявшую всерьёз претендовать на руководство Литвой. По-прежнему большую роль играла поддержка литовских правых местной католической церковью.

Кроме этих старых, появились и новые факторы, позволившие радикальным националистам остаться на плаву.

Во-первых, их электоральная база существенно пополнилась за счет возвращения на родину литовцев, депортированных при Сталине в Сибирь. Они и их потомки стали самыми верными и дисциплинированными избирателями консерваторов. Созданные ими общественные структуры (Союз политзаключенных и ссыльных Литвы, Союз ветеранов литовского сопротивления — бывшие «лесные братья» и пр.) подкрепляли и дополняли созданные во времена «Саюдиса» организационные структуры консерваторов.

Во-вторых, огромную роль в общественно-политической жизни Литовской республики после 1991 года стала играть литовская диаспора за рубежом, особенно диаспора в США. Как уже говорилось в главе IV, восточно-европейские диаспоры стали важным инструментом американской политики в регионе, причем выходцы из них на своей покинутой родине всегда поддерживали правых националистов. Литва в 1990-е годы стала тому типичным примером: лоббировавшие предоставление ей кредитов МВФ и представлявшие республику на основных международных площадках американцы литовского происхождения были сторонниками консерваторов, что, разумеется, сохраняло их внутриэлитные позиции в литовской политике.

Поэтому в результате объединения в середине 1990-х годов нескольких фракций в партию «Союз Отечества» и после удачных для себя парламентских выборов 1996 года консерваторы вернулись в правительство.

Затем экс-коммунисты — Демократическая партия труда Литвы — прошли через ребрендинг, объединившись со старейшей (действовавшей с 1896 года, в том числе в изгнании) Социал-демократической партией Литвы и взяв себе её название. Бывшие «оккупационные власти» в очередной раз продемонстрировали поразительную способность к мимикрии и гуттаперчевость в идеологических вопросах. Они признали все идеологические основы постсоветской Литвы: «деоккупацию», политику памяти, проамериканскую внешнюю политику, курс на вступление в Евросоюз и НАТО. При этом в вопросах, затрагивавших социально-экономическую ситуацию и влиявших на жизнь населения не в перспективе, а в данный конкретный момент, новоявленные социал-демократы всегда исходили из рационального расчета и прагматизма — по сути, именно прагматизм был их подлинной идеологией. Эта идеология была популярна у значительной части электората, что, наряду с мощным финансовым, кадровым и организационным ресурсом, позволило левоцентристам вновь взять реванш над национал-консерваторами.

На выборах 2000 года «Союз Отечества — литовские консерваторы» потерпел сокрушительное поражение, получив четвертый результат, социал-демократы сформировали коалицию и до 2008 года возглавляли правительство. При этом премьер-министром 5 лет пробыл непотопляемый бывший первый секретарь ЦК КПЛ и экс-президент Альгирдас Бразаускас. В 2008 году на волне истерии вокруг войны в Южной Осетии («российской агрессии против мирной демократической Грузии») правительство снова возглавили консерваторы («Союз Отечества — христианские демократы Литвы»), спустя 4 года к власти опять вернулись социал-демократы.

То есть практически вся постсоветская история республики проходила под знаком этой бинарной оппозиции — социал-демократы (вильнюсская элита, партийная номенклатура, национальные кадры, возглавлявшие Литовскую ССР) против консерваторов (каунасская элита, самопровозглашенные преемники Первой республики, активисты «Саюдиса», радикальные националисты).

Правые и левые, идеализм и прагматизм, Ландсбергис и Бразаускас — всё это консерваторы и социал-демократы — два альтернативных варианта развития Литвы. «Соцдемы» и «консервы» сменяли друг друга у руля власти все 20 лет литовской государственности: то избиратели, напуганные радикальностью рыночных реформ, коллапсом экономики и массовой бедностью, поддерживали могучего представителя советского партхозактива Альгирдаса Бразаускаса, то, поддавшись на разговоры о «русской угрозе», голосовали за музыковеда Витаутаса Ландсбергиса и его наследников в СО-ХДЛ.

При этом даже в периоды формального пребывания в оппозиции оба крыла литовского правящего класса зачастую сохраняли своё присутствие во власти, пользуясь тем, что в Литве парламентско-президентская форма правления. Когда консерваторы возглавляли правительство, президентом Литвы был Альгирдас Бразаускас. Когда правительство возглавили социал-демократы во главе с Бразаускасом, президентом Литвы был американский литовец Валдас Адамкус — де-факто единомышленник консерваторов, воплощавший в жизнь их политический курс из своей резиденции на площади Дауканто.

Точно такая же ситуация в Литве и сейчас: после выборов 2012 года к власти в очередной раз вернулись социал-демократы, но консерваторы к тому времени сумели отчасти заключить союз, отчасти установить контроль над президентом Далей Грибаускайте, в результате чего научный секретарь Вильнюсской школы КПСС и главная протеже Бразаускаса превратилась, пожалуй, в самого ярого консерватора из консерваторов, став достойной политической преемницей учения dedule Ландсбергиса.

Такова суровая реальность литовской демократии: власть — это либо социал-демократы, либо консерваторы при незыблемой для тех и других (и в принципе не подлежащей критике) идеологической базе. Прочие политические объединения в Литве всегда играли по большей части роль довеска: два главных игрока после выборов делились с ними частью полномочий, чтобы совокупно перевесить над единственным реальным противником в борьбе за власть.

Ярче всего это проявилось в 2004 году, когда на выборах в Сейм победила созданная за год до того Партия труда Виктора Успасских, набравшая 28 % голосов и получившая 39 мест в парламенте. Социал-демократы, шедшие на выборы в коалиции с «Новым союзом», получили 21 % и 31 место. В итоге Партия труда вошла в правительство в качестве младшего партнера: премьер-министром стал Бразаускас, а не Успасских, социал-демократы получили все ключевые министерства (7 из 13) и пост председателя Сейма. То же относится к партии «Порядок и справедливость», лидер которой Роландас Паксас в 2003 году был избран президентом, но уже в следующем году был отстранен в результате импичмента, по сути, за то, что его действия, во-первых, нарушали баланс, сложившейся в политической системе, а во-вторых, противоречили фундаментальным установкам властвующей элиты. Последовательно снижается на протяжении многих лет влияние «Движения либералов». Постепенно вовсе исчезли из парламентского поля в 90-е — начале 2000-х входившие в число релевантных политических игроков Союз либералов и центра, Либерально-демократическая партия, Литовская крестьянская партия.

По сути, всем функциям политической партии, всем её признакам и характеристикам как политического института в Литве соответствуют только СО-ХДЛ и СДПЛ.

Только у консерваторов и социал-демократов есть реальные механизмы рекрутирования кадров. Только у них сложилась разветвленная сеть первичных организаций на местах, благодаря которой эти партии получают самое большое представительство по одномандатным округам. СО-ХДЛ и СДПЛ — партии с идеологией, обе имеют длительную историю и устоявшиеся традиции. При том что в основании обеих партий находятся фигуры двух ключевых деятелей новейшей истории Литвы — Ландсбергиса и Бразаускаса, — их невозможно назвать проектами, сделанными под одного человека. К тем же «популистам» такие претензии возможны.

Государственный сектор литовской экономики и крупнейший частный бизнес, разумеется, тоже связаны с двумя партиями власти. Например, государственный монополист в области железнодорожных перевозок — АО «Литовские железные дороги» — контролируется возглавляющими правительство социал-демократами, а генеральный директор Lietuvos gele?inkeliai Стасис Дайлидка входит в правление Социал-демократической партии Литвы.

С другой стороны, членом совета наблюдателей Inter RAO Lietuva, компании, обеспечивающей Литву электричеством, являлся Йонас Гарбаравичюс — генеральный директор Scaent Baltic, владеющей 29 % акций Inter RAO Lietuva. Гарбаравичюсы — это во всех смыслах авторитетное семейство политиков и предпринимателей из Каунаса, которые входят в число самых влиятельных людей Литвы. Могущественный клан тесно связан с СО-ХДЛ: через Гарбаравичюсов проходила партийная касса консерваторов. На представителей каунасской «мафии» пытались заводить уголовные дела, но близость к политической элите позволяла Гарбаравичюсам выходить сухими из воды.

Впрочем, в том, что касается связи бизнеса и власти, обе стороны равно прекрасны. Готовясь к строительству новой атомной станции взамен ликвидируемой Игналинской АЭС, социал-демократический премьер-министр Гедиминас Киркилас добился от Сейма внесения изменений в закон об атомной энергетике, которые позволили отдать треть акций национального стратегического инвестора Leo LT частной компании. Частной компанией владел холдинг Vilniaus prekyba («Вильнюсская торговля»), известный в первую очередь как владелец международной сети супермаркетов Maxima. Владелец Vilniaus prekyba, самый богатый человек Литвы Нериюс Нумавичюс, как несложно догадаться, близок к социал-демократам. Впрочем, бизнес в том, что касается политических пристрастий, чрезвычайно прагматичен…

Так что общим знаменателем, объединяющим «вильнюсских» и «каунасских», социал-демократов и консерваторов, является не только теория «советской оккупации» и «европейский путь развития». Общим знаменателем является ещё и коррупция.

При формальной многопартийности и институте правящей коалиции в политическом процессе Литвы со временем всё более заметно проступают элементы двухпартийной системы. И население, судя по исследованиям социологов, убеждается, что реально вопрос об управлении страной решается при выборе только из двух партий. «Когда у власти находилась партия консерваторов, повышался рейтинг социал-демократов. Если сейчас повышается рейтинг консерваторов, то значит, именно эта оппозиционная партия воспринимается населением альтернативой социал-демократам», — отмечает старший научный сотрудник Литовского центра социальных исследований, директор Центра изучения общественного мнения и маркетинговых исследований «Vilmorus» Владас Гайдис.

Более того — хотя классической двухпартийности в Литве ещё нет, литовской политике уже стал свойственен её главный недостаток: размывание различий между двумя партиями и лишение избирателя подлинной альтернативы.

В 2013–2014 годах социал-демократы и консерваторы окончательно перестали быть антагонистами. Внешние различия между ними носят столь косметически несущественный характер, что иной раз, опираясь на одну только риторику их политиков, подчас не сразу определишь: кто перед тобой — консерватор или социал-демократ? Нынешнее социал-демократическое правительство Альгирдаса Буткявичюса за два года после приведения к присяге не сделало ничего такого, что кардинально отличалось бы от действий консервативного правительства Андрюса Кубилюса. А ведь на стадии избирательной кампании такие различия были: социал-демократы выступали против Висагинской АЭС, за активную социальную политику, за общую установку на прагматизм во внешней политике (в частности, союз с Польшей и «перезагрузку» отношений с Россией и Белоруссией).

Ничего этого после прихода к власти сделано не было. Решение по Висагинской АЭС так окончательно и не принято, повышение размера минимальной заработной платы сложно назвать прорывом в социальной политике, не видно прагматизма и даже собственного почерка в политике внешней. Больше того, в период председательства Литвы в ЕС во второй половине 2013 года «соцдемы» пошли той дорогой, что перед ними проложили консерваторы. Всё те же фобии по отношению к России, всё то же миссионерство на постсоветском пространстве, всё те же попытки играть в большую геополитическую игру — применительно к авантюре с ассоциацией Украины с ЕС это слово «игра» впервые применил ветеран Социал-демократической партии, бывший заведующий отделом ЦК ЛКСМ Литовской ССР Линас Линкявичюс, ставший по квоте социал-демократов министром иностранных дел.

После провала Вильнюсского саммита и начала украинского кризиса социал-демократы стали такой же «партией войны», как и консерваторы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.