Глава девятнадцатая Прага, Албания и польская гарантия (январь – апрель 1939 г.)

Глава девятнадцатая

Прага, Албания и польская гарантия

(январь – апрель 1939 г.)

Чемберлен продолжал верить, что для обеспечения заметного улучшения международной обстановки ему нужно лишь установить личный контакт с диктаторами. Он не подозревал, что они уже приняли решение. Окрыленный надеждами, он предложил приехать вместе с лордом Галифаксом в Италию в январе. После некоторой задержки приглашение было получено, и встреча состоялась 11 января. Невольно приходится краснеть, читая в «Дневнике» Чиано замечания, которые делались за нашей спиной в Италии по адресу нашей страны и ее представителей.

«В сущности, – пишет Чиано, – визит имел малое значение... Действенный контакт не был установлен. Как далеки мы от этих людей! Это совершенно иной мир. Мы говорили об этом с дуче после обеда.

«Эти люди, – сказал Муссолини, – сделаны из другого материала, чем Фрэнсис Дрейк и другие великолепные искатели приключений, создавшие империю. В конечном счете это – утомленные потомки многих поколений богачей...»

«Англичане, – отметил Чиано, – не хотят сражаться. Они пытаются отступать как можно медленнее, но они не хотят сражаться... Наши переговоры с англичанами окончены. Ничего не было достигнуто. Я сообщил Риббентропу по телефону, что это – фиаско, абсолютно лишенное значения... Глаза Чемберлена наполнились слезами, когда поезд тронулся и его соотечественники запели: «Он хороший парень».

«Что это за песенка?» – спросил Муссолини»[32].

18 января Риббентроп побывал в Варшаве для того, чтобы начать дипломатическое наступление на Польшу. За поглощением Чехословакии должно было последовать окружение Польши. На первом этапе этой операции предполагалось отрезать Польшу от моря утверждением германского суверенитета над Данцигом и распространением германского господства на Балтике до важного литовского порта Мемель Польское правительство оказало сильное сопротивление этому нажиму, и некоторое время Гитлер присматривался и ожидал времени года, благоприятного для открытия кампании.

В течение второй недели марта распространились слухи о передвижении войск в Германии и Австрии, в особенности в районе Вены, Зальцбурга. Говорили, что 40 германских дивизий мобилизованы и доведены до численности военного времени. Словаки, уверенные в поддержке Германии, замышляли отделение своей территории от Чехословацкой Республики. С облегчением увидев, что тевтонский ветер дует в другую сторону, полковник Бек публично заявил в Варшаве, что его правительство полностью сочувствует чаяниям словаков. Вождь словаков отец Тисо был принят Гитлером в Берлине с почестями, подобающими премьер-министру. Отвечая 12 марта на запрос в парламенте о гарантии чехословацкой границы, Чемберлен напомнил палате, что эти гарантии имели в виду неспровоцированную агрессию. Такой агрессии еще не было. Однако ждать ему пришлось недолго.

В эти мартовские дни в Англии распространилась волна какого-то порочного оптимизма. Несмотря на то что в Чехословакии возрастало напряжение под немецким нажимом извне и изнутри, те английские газеты и министры, чьи имена были связаны с Мюнхенским соглашением, не теряли веры в политику, в которую они вовлекли страну. Даже отделение Словакии в результате постоянных нацистских интриг и заметное передвижение войск в Германии не помешали министру внутренних дел говорить перед избирателями 10 марта о своих надеждах на «пятилетний план мира», который должен своевременно привести к «золотому веку». Все еще обсуждался в оптимистическом тоне план заключения торгового договора с Германией. Знаменитый журнал «Панч» поместил рисунок, на котором был изображен Джон Булль, пробуждающийся со вздохом облегчения от кошмара, в то время как все страшные слухи, ночные фантазии и подозрения улетают через окно. В самый день опубликования этого рисунка Гитлер предъявил ультиматум шаткому чехословацкому правительству, которое в результате Мюнхенского соглашения лишилось своей линии укреплений. Германские войска, вступившие в Прагу, установили полный контроль над несопротивлявшимся государством.

Помню, что я сидел с Иденом в курительной комнате палаты общин, когда принесли вечерние газеты с этим сообщением. Даже те, кто, подобно нам, не питал иллюзий и открыто говорил об этом, были удивлены внезапной яростью этого преступления. Трудно было поверить, чтобы располагавшее всей секретной информацией правительство его величества могло так ошибаться. 14 марта стало днем ликвидации и порабощения Чехословацкой Республики. Словаки официально провозгласили свою независимость. Венгерские войска, тайно поддержанные Польшей, вступили в восточную область Чехословакии – Закарпатскую Украину, которую они потребовали себе. Прибыв в Прагу, Гитлер провозгласил германский протекторат над Чехословакией, которая, таким образом, была включена в состав рейха.

15 марта Чемберлен был вынужден заявить в палате общин: «Оккупация Богемии германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра. Чешский народ получил от своего правительства приказ не оказывать сопротивления». Затем он сказал, что гарантия, данная им Чехословакии, по его мнению, уже недействительна. Пятью месяцами раньше, после Мюнхена, министр по делам доминионов сэр Томас Инскип сказал об этой гарантии:

«Правительство его величества считает себя морально обязанным в отношении Чехословакии сохранять эту гарантии. Поэтому, в случае акта неспровоцированной агрессии против Чехословакии, правительство его величества будет, бесспорно, обязано принять все имеющиеся в его распоряжении меры для охраны целостности Чехословакии».

«Таково, – сказал премьер-министр, – было положение до вчерашнего дня. Однако оно изменилось, поскольку словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством».

Это казалось окончательным.

«Естественно, – сказал он в заключение, – что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути. Будем помнить, что чаяния народов всего мира по-прежнему сосредоточены в надежде на мир».

Чемберлен должен был выступить в Бирмингеме двумя днями позже. В бирмингемской речи прозвучала новая нота.

«Его тон, – пишет биограф Чемберлена, – был совсем иным... Располагая более полными сведениями и получив энергичные представления насчет мнения палаты, общественности и доминионов, он отложил в сторону давно написанную речь по внутренним вопросам и социальному обслуживанию и взял быка за рога».

Он упрекнул Гитлера за грубое личное нарушение обязательств Мюнхенского соглашения. Он процитировал все данные Гитлером заверения: «Это мое последнее территориальное притязание в Европе», «Я больше не заинтересован в Чешском государстве и могу гарантировать это. Нам не нужно больше чехов».

«Я убежден, – сказал премьер-министр, – что после Мюнхена значительное большинство английского народа разделяло мое искреннее желание проводить ту же политику и дальше. Однако сегодня я разделяю его разочарование, его негодование в связи с тем, что эти надежды так произвольно рассеяны. Как можно примирить события этой недели с заверениями, которые я вам прочитал?

Кто может не сочувствовать гордому мужественному народу, который так внезапно стал жертвой вторжения, свобода которого урезана и национальная независимость утрачена?

...Нам теперь говорят, что этот захват территории был продиктован беспорядками в Чехословакии... Если и были беспорядки, то разве они не были инспирированы извне?.. Последнее ли это нападение на малое государство, или же за ним последует новое? Не является ли это фактически шагом в направлении попытки добиться мирового господства силой?»

Изменение настроения Чемберлена не ограничилось словами. Следующим малым государством в списке Гитлера была Польша. Если учесть серьезность решения и необходимость проконсультироваться с очень многими, то последующий период был, вероятно, очень деятельным. Через две недели (31 марта) премьер-министр заявил в парламенте:

«Я должен теперь сообщить палате, что... в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство его величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку. Оно дало польскому правительству заверение в этом смысле. Могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает в этом вопросе такую же позицию, как и правительство его величества...»

Теперь мы приходим к кульминационному пункту этой печальной повести о неверных выводах, сделанных благонамеренными и способными людьми. Тот факт, что мы дошли до такого положения, возлагает вину перед историей на тех, кто нес за это ответственность, какими бы благородными мотивами они ни руководствовались. Оглянемся назад и посмотрим, с чем мы последовательно мирились или от чего отказывались: разоружение Германии на основании торжественно заключенного договора; перевооружение Германии в нарушение торжественно заключенного договора; ликвидация превосходства или даже равенства сил в воздухе; насильственная оккупация Рейнской области и строительство или начало строительства линии Зигфрида; создание оси Берлин – Рим; растерзанная и поглощенная рейхом Австрия; покинутая и загубленная мюнхенским сговором Чехословакия; переход ее линии крепостей в руки Германии; ее мощный арсенал «Шкода» выпускает отныне вооружение для германских армий; с одной стороны, отвергнутая попытка президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе или добиться перелома вмешательством США, а с другой – игнорирование несомненного желания Советской России присоединиться к западным державам и принять любые меры для спасения Чехословакии; отказ от помощи 35 чехословацких дивизий против еще не созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания могла послать только две дивизии для укрепления фронта во Франции. Все оказалось бесполезным.

И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, предлагает гарантировать целостность Польши – той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60 – 70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах.

Кроме того, как могли бы мы защитить Польшу и осуществить свою гарантию? Только объявив войну Германии и атаковав более мощный Западный вал и более сильную германскую армию, чем те, перед которыми мы отступили в сентябре 1938 года. Вот вехи на пути к катастрофе. Таков перечень капитуляций перед непрерывно возраставшей мощью Германии – сначала, когда все было легко, и позднее, когда положение стало труднее. Однако теперь наконец Англия и Франция перестали уступать. Наконец было принято решение – в наихудший момент и на наихудшей основе, – решение, которое, несомненно, должно было привести к истреблению десятков миллионов людей. Это был пример того, как сторонники правого дела сознательно и со всей утонченностью извращенного искусства были вовлечены в смертельную борьбу после того, как столь непредусмотрительно были утрачены все их выгоды и преимущества.

Возможности организации какого бы то ни было сопротивления германской агрессии в Восточной Европе были теперь почти исчерпаны. Венгрия находилась в германском лагере. Польша отшатнулась от чехов и не желала тесного сотрудничества с Румынией. Ни Польша, ни Румыния не желали допустить действия русских против Германии через их территории. Ключом к созданию великого союза было достижение взаимопонимания с Россией. 18 марта русское правительство, которого все происходившее глубоко затрагивало, несмотря на то, что перед ним захлопнули дверь во время мюнхенского кризиса, предложило созвать совещание шести держав. И в этом вопросе у Чемберлена было весьма определенное мнение. 26 марта он писал в частном письме:

«Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением»[33].

Ввиду этого советское предложение о совещании шести держав было принято холодно, и его предали забвению.

Исчезла также возможность оторвать Италию от оси, чему отводилось такое видное место в английских официальных расчетах. 26 марта Муссолини произнес яростную речь, в которой подчеркнул итальянские притязания против Франции на Средиземном море. Втайне он замышлял распространение итальянского влияния на Балканах и в Адриатике, чтобы создать противовес продвижению Германии в Центральной Европе. Его планы вторжения в Албанию были уже готовы.

29 марта Чемберлен сообщил в парламенте о намерении удвоить территориальную армию с включением в нее, на бумаге, 210 тысяч человек (без оружия). 3 апреля начальник гитлеровского штаба Кейтель издал секретную «Директиву вооруженным силам на 1939 – 1940 годы», касавшуюся Польши. Она была зашифрована под названием «Белый план». Фюрер добавил следующие указания: «Подготовка должна быть проведена таким образом, чтобы операции могли начаться в любой момент, начиная с 1 сентября».

4 апреля правительство пригласило меня на завтрак в отеле «Савой» в честь польского министра иностранных дел полковника Бека, который прибыл с важным официальным визитом. Я встречался с ним годом раньше на Ривьере, где мы как-то завтракали вдвоем. Теперь я спросил его:

«Удастся ли вам благополучно проехать на своем экстренном поезде через Германию в Польшу?»

Он ответил:

«Думаю, что на это у нас еще хватит времени».

Теперь нас ожидал новый кризис.

На рассвете 7 апреля 1939 года итальянские войска высадились в Албании и после короткой стычки оккупировали страну. Как Чехословакия должна была стать базой для агрессии против Польши, так Албании предназначалась роль трамплина для действий Италии против Греции и для нейтрализации Югославии. Английское правительство уже взяло на себя обязательство в интересах сохранения мира в Северо-Восточной Европе. Но что было делать с угрозой, возникавшей на Юго-Востоке? Корабль мира дал течь во многих местах.

9 апреля я писал премьер-министру:

«Мне кажется, что сейчас счет идет на часы. Нам совершенно необходимо вернуть себе дипломатическую инициативу. Сейчас этого уже невозможно добиться такими мерами, как декларации, денонсирование англо-итальянского соглашения или отозвание нашего посла...

Сейчас на карту поставлен ни больше ни меньше как весь Балканский полуостров. Если эти государства будут и дальше подвергаться нажиму Германии и Италии, а мы будем им казаться неспособными к действию, они будут вынуждены договориться о наилучших для себя условиях с Берлином и Римом. В каком тяжелом положении мы окажемся в таком случае! У нас будут обязательства в отношении Польши, и мы будем поэтому вовлечены в дела Восточной Европы, и в то же время мы лишимся всякой надежды на тот широкий союз, который в случае его возникновения мог бы означать спасение».

15 апреля 1939 года, после объявления германского протектората над Богемией и Моравией, Геринг встретился с Муссолини и Чиано, чтобы информировать итальянцев о ходе подготовки Германии к войне. Протоколы этого совещания найдены. В одном месте – это выступление Геринга – говорится:

«Тяжелое вооружение Чехословакии показывает во всяком случае, каким опасным оно могло бы оказаться в случае серьезного столкновения, даже после Мюнхена. В результате действий Германии положение обеих стран оси улучшилось, в частности, благодаря экономическим возможностям, открывшимся из-за переключения на Германию больших производственных мощностей Чехословакии. Это содействует значительному укреплению сил оси по сравнению с западными державами. Кроме того, Германии не нужно теперь держать наготове ни одной дивизии для обороны против этой страны на случай более крупного конфликта. Это также представляет собой преимущество, которым в конечном счете воспользуются обе страны оси... Акция Германии в Чехословакии должна считаться выгодной для держав оси. Германия могла бы теперь атаковать эту страну (Польшу) с двух флангов. Ее авиация находится всего в 25 минутах полета от нового промышленного центра Польши, передвинутого из-за близости к границе в глубь страны, поближе к другим польским промышленным районам»[34].

«Бескровное разрешение чешского конфликта осенью 1938 и весной 1939 года, а также аннексия Словакии, – заявил генерал Йодль на лекции несколько лет спустя, – округлили территорию Великой Германии таким образом, что стало возможно рассматривать польскую проблему на основе более или менее благоприятных стратегических предпосылок»[35].

В день визита Геринга в Рим президент Рузвельт направил Гитлеру и Муссолини личное послание, в котором призывал их дать гарантию, что они не предпримут никакой дальнейшей агрессии в течение десяти «или даже двадцати пяти лет, если можно так далеко предвидеть будущее». Дуче сначала отказался прочесть этот документ, а затем заметил: «Следствие детского паралича!» В то время он не предполагал, что его самого постигнет худшее бедствие.

27 апреля премьер-министр принял важное решение ввести воинскую повинность, хотя сам не раз обещал не предпринимать такого шага.

Введение воинской повинности на том этапе, конечно, не дало нам армии. Повинность распространялась только на молодежь в возрасте 20 лет. Ее надо было еще обучить, а затем и вооружить. Однако этот символический жест имел исключительно важное значение для Франции и Польши, а также для других стран, которые мы щедро одарили нашими гарантиями.

Хотя Чемберлен все еще надеялся предотвратить войну, было ясно, что он не станет колебаться, если она вспыхнет. По словам Фейлинга, он записал в своем дневнике:

«Шансы Черчилля (на включение в состав правительства) улучшаются по мере того, как война становится более вероятной, и наоборот»[36].

Это был, пожалуй, несколько пренебрежительный отзыв. Я думал не только о том, чтобы еще раз стать министром. Все же я понимал точку зрения премьер-министра. Он знал, что в случае войны ему придется обратиться ко мне, и правильно предполагал, что я откликнусь на призыв. С другой стороны он опасался, что Гитлер расценит мое участие в правительстве как проявление враждебности и что это уничтожит последние надежды на мир. Такая точка зрения была естественной, но неправильной. Тем не менее вряд ли можно винить Чемберлена за то, что он не хотел обострять столь серьезного и щекотливого положения ради включения в состав своего правительства определенного члена палаты общин. В марте вместе с Иденом и тридцатью другими консерваторами я внес резолюцию с призывом создать национальное правительство. Летом в стране возникло значительное движение в поддержку такого шага или, по крайней мере, за включение в состав кабинета меня и Идена.

С течением времени почти все газеты по инициативе «Дейли телеграф» (от 3 июля), подхваченной «Манчестер гардиан», отразили такую тенденцию общественного мнения. Я был удивлен, видя, что эта точка зрения находит ежедневное постоянное выражение. В течение недель на лондонских витринах для афиш висели тысячи огромных плакатов: «Верните Черчилля!» Десятки молодых добровольцев, мужчин и женщин, носили плакаты с такими же лозунгами перед палатой общин. Я не имел ничего общего с такими методами агитации, но я, без сомнения, вошел бы в правительство, если бы мне это предложили. Однако удача сопутствовала мне и здесь, и события продолжали развиваться своим логическим, естественным и ужасным путем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.