Александровский дворец в 1914–1917 гг.

Александровский дворец в 1914–1917 гг.

В последнее мирное лето 1914 г. Александровский и Екатерининский дворцы должны были стать «сценической площадкой» большого политического действа, поскольку на май 1914 г. планировался визит французского президента Р. Пуанкаре в Россию. Однако визит отложили, Пуанкаре Царское Село так и не посетил, проведя встречу с российским императором в Петергофе в июле 1914 г. Однако царскосельский сценарий этого визита фактически воспроизводил алгоритм встреч на высшем уровне, которые имели место ранее.

К визиту французского президента начали готовиться на всех уровнях с конца 1913 г., в том числе и на уровне гофмаршалов. По несбывшемуся сценарию, Пуанкаре предполагалось поселить в бельэтаже Екатерининского дворца на половине императрицы Марии Федоровны. Великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна должны были жить в Александровском дворце в «новых комнатах» (то есть так называемых «английских комнатах» левого флигеля).

Николай II и президент Франции Р. Пуанкаре. Петербург. 1914 г.

Предполагалось, что 7 мая 1914 г. Пуанкаре будут встречать на платформе Императорского павильона, а затем отвезут в Екатерининский дворец. Далее в Александровском дворце состоится приватная встреча французского президента с Николаем II. В это время в Угловой гостиной должны были собраться: свитные дамы императрицы, чины Министерства Императорского двора, обер-гофмаршал, дежурный флигель-адъютант. Большой парадный обед был запланирован в Екатерининском дворце. На следующий день предполагался обед в узком кругу в Александровском дворце. На 9 мая, после осмотра Зимнего дворца, предполагался парадный спектакль в Китайском театре в Царском Селе. 10 мая французский президент должен был отбыть из Царского Села в Петергоф.[637]

Когда началась Первая мировая война, внешне в жизни Александровского дворца изменилось мало. В 1915 г. с ведома Александры Федоровны коридоры и подъезды Александровского дворца оформили подносными блюдами. За годы правления Николая II у него сформировалась внушительная коллекция подносных блюд, которые ему дарили подданные во время коронационных торжеств, поездок по стране, юбилеев и т. д.

Блюдо подносное. Россия. 1891 г.

В вестибюле первого «императорского» подъезда блюда были развешаны в 5 рядов, по 12 блюд в ряду. На схеме, имеющейся в архивном деле, 11 блюд помечены красным кружком – «поднесены Его Императорскому Величеству во время поездки в действующую армию в сентябре-октябре 1914 г…». В коридоре таких подносных блюд, отмеченных красным кружком, было 25.[638] Всего подносных блюд в вестибюле и коридоре Александровского дворца развесили 175 штук. В свитском четвертом подъезде эти блюда буквально покрывали все стены вестибюля и коридора – всего 258 подносных блюд.[639]

Ритм деловой жизни Николая II в конце 1916 г. оставался привычно напряженным. По данным камер-фурьерских журналов, с 19 декабря 1916 г. по 22 февраля 1917 г. Николай II принял министра внутренних дел А.Д. Протопопова 14 раз, председателя Совета министров князя Н.Д. Голицына 9 раз, военного министра 18 раз.[640]

Об этом же пишет такой информированный очевидец, как начальник подвижной охраны царя генерал А.И. Спиридович. Он сообщал, что за январь 1917 г., находясь в Александровском дворце, император принял более 140 лиц в ходе деловых аудиенций. За три недели февраля 1917 г. до отъезда в Ставку им было принято до 100 лиц. Спиридович утверждал, что «Государь был полон энергии и работал много. Никакой апатии, о чем так много говорили, особенно в иностранных посольствах, в Государе не было заметно. Была заметна иногда усталость».[641]

В это же время императрица Александра Федоровна была необычайно политически активна. Она фактически стала соправительницей. За это же время она приняла Протопопова 6 раз, Голицына 5 раз. Иногда она встречалась с ними раньше, чем их принимал царь. Это были «ее» люди, через которых императрица пыталась проводить свою политическую линию.

Николай II уехал из Александровского дворца в Ставку 22 февраля 1917 г. А уже 23 февраля императрица сидела у кровати А. Вырубовой, которая, заболев корью, лежала на свитской половине Александровского дворца. В этот же день заболели корью Ольга (37,7 °) и Алексей (38,3 °), поэтому Александра Федоровна обедала в игровой комнате Алексея.

26-27 февраля 1917 г. в Петрограде начались беспорядки, переросшие в Февральскую революцию, которая стала концом правления 300-летней династии Романовых. 2 марта 1917 г. Николай II подписал отречение, и обратно в резиденцию 9 марта 1917 г. вернулся уже гражданин Романов.

Все эти трагические недели Александра Федоровна с детьми провела в Александровском дворце.

27 февраля 1917 г. в Царском Селе еще было спокойно, хотя из Петербурга доходили тревожные слухи. Они подтвердились, когда в 5 часов вечера телефоны Александровского дворца, связывавшие его с Петроградом, были отключены. К этому времени в Александровском дворце на Детской половине был настоящий госпиталь, с высокой температурой лежали: А. Вырубова (39,7 °), Ольга (39,1 °), Татьяна (39 °) и Алексей (38,9 °). На ногах из детей оставались Мария и Анастасия. Хотя императрица и была полностью погружена в болезнь детей, но в этот день она вместе с Л. Ден посетила могилу Распутина в Александровском парке, отстояв панихиду. Генерал П.П. Гротен[642] докладывал Александре Федоровне о ситуации в Петрограде, и она записала в дневнике: «Ужасные вещи происходят в Санкт-Петербурге. Революция».

28 февраля 1917 г. в 1 час 30 мин. ночи два царских литерных поезда вышли из Ставки в Царское Село. В литерном поезде «А» ехали Николай II, министр Императорского двора В.Б. Фредерикс, флаг-капитан К.Д. Нилов, дворцовый комендант В.Н. Воейков, исполнявший обязанности гофмаршала кн. Долгорукий, флигель-адъютанты Шереметев и Мордвинов.

В этот день положение вокруг Александровского дворца стремительно ухудшалось. Там уже было понимание того, что события приняли необратимый для императорской семьи характер. Жена начальника Дворцовой полиции полковника Б. Герарди одна из первых оставила свою квартиру и упросила приютить двух ее детей в одном из госпиталей. На половине императрицы в Александровском дворце собрались близкие к ней люди. Императрица записала в дневнике: «Лили[643] спит в красной комнате. Графиня Бенкенд[орф] и Иза[644] – в моей большой гостиной», имея в виду Кленовую гостиную.

Все офицеры, приехавшие из Петрограда, в этот день были в шубах поверх мундиров с царскими вензелями, поскольку в столице уже начались бесчинства солдат, срывавших погоны с офицеров. Еще в 19 часов было все спокойно, и офицеры охраны с нижними чинами присутствовали в Феодоровском соборе на вечерней службе.

В 9 часов вечера к Александровскому дворцу по тревоге были вызваны две роты Сводного полка, две сотни Конвоя, рота Железнодорожного полка, батарея воздушной охраны (2 зенитных орудия на машинах) и две роты Гвардейского экипажа из с. Александровка.[645]Императрица лаконично записала в дневнике: «Войска поместили в саду». На это время дворец был оцеплен шестью ротами пехоты и двумя ротами конницы. Были еще небольшие команды – служба дворцовых телефонистов, во дворце находилась «личная охрана Государыни и детей», то есть престарелые камер-казаки Конвоя. Командование обороной Александровского дворца, в котором находилась императрица с больными детьми, взял на себя заместитель дворцового коменданта, генерал П.П. фон Гротен.[646]

Ситуация была крайне тревожной. Со стороны казарм гвардейского стрелкового полка слышались выстрелы. Генерал Гротен распорядился выставить постоянные разъезды вдоль решетки Александровского дворца, развернуть орудия зенитной батареи и пулеметы Гвардейского экипажа вдоль улиц, ведущих к резиденции. Сводный полк разметил заставы в отдаленных углах дворца и Александровского парка. Командир Сводного полка генерал А.А. Ресин[647] призвал солдат и офицеров «исполнить свой долг и защитить царскую семью от всех случайностей».[648] В литературе Дворцовая полиция в последний раз упоминается именно этим вечером: «Дворцовая полиция оставалась на местах».[649]

Вскоре начались вялые стычки охраны с восставшими стрелками запасных батальонов Царскосельского гарнизона. Свет в Александровском дворце был полностью погашен. Вскоре солдат увели с улицы. Мемуарист пишет, что в Александровском дворце перед ним «предстала необычная картина: коридоры и лестницы нижних этажей были полны сидящими и лежавшими людьми со сваленной там и сям амуницией».[650]

Около 23 часов из своих комнат вышла императрица Александра Федоровна. Личный состав был построен в коридоре левого флигеля Александровского дворца, и императрица обошла строй солдат и казаков. Она просила офицеров прийти к соглашению с восставшими во избежание кровопролития[651] (чтобы «только из-за нас не было крови»).

Поздно вечером начались переговоры генерала Гротена с представителями частей Царскосельского гарнизона. В результате переговоров удалось достичь соглашения о перемирии. Кроме этого, вечером начальник Дворцовой полиции полковник Б.А. Герарди[652] вступил в неофициальный контакт с лидерами Государственной думы, зондируя перспективы, связанные с дальнейшей судьбой императорской семьи.

Именно в этот день петроградская пресса сообщила читателям, что Собственный конвой перешел на сторону революции. Однако эти сведения не совсем точны. В Государственную думу доставили урядника и нескольких казаков с солдатами из нестроевой команды, охранявших казармы Собственного конвоя на Шпалерной улице. Однако пресса немедленно начала писать о прибытии всего Конвоя[653]к Таврическому дворцу.

1 марта 1917 г. в Александровском дворце ждали приезда императора. Около 4 часов утра охрана, как всегда, выставила посты на пути его проезда. Поскольку он не прибыл, а всякая связь со Ставкой была прервана, императрица Александра Федоровна весь день пыталась разными способами связаться с царем.

На рассвете охрана была поднята по тревоге, поскольку поступила информация, что тяжелая батарея Царскосельского гарнизона начинает обстрел Александровского дворца. Но вскоре выяснилось, что по дворцу был выпущен только один снаряд, который, пролетев над крышей, упал в саду, не разорвавшись. Но в этот день были и потери, один из стрелков Сводного полка был убит шальной пулей.

В 9 часов утра вернулась из Петрограда депутация от частей дворцовой охраны, которую принял один из лидеров Государственной думы А.И. Гучков. Он просил их продолжать нести охрану Александровского дворца и обеспечить безопасность императорской семьи. Но это была только неофициальная договоренность с лидерами Государственной думы. Императрица не знала судьбы мужа и была прикована к Александровскому дворцу больными детьми, поэтому в Петроград был направлен флигель-адъютант полковник А.Н. Линевич,[654] который вновь получил заверения председателя Государственной думы Родзянко, что подразделения охраны должны продолжать нести службу по охране императорской семьи. Видимо, именно тогда императрица получила неофициальные гарантии новой власти на безопасный отъезд семьи в Англию к своим родственникам.

Поначалу моральное разложение не затронуло императорскую охрану. По-прежнему проверялись посты на всех службах, охранялись телефонная станция и Ферма. Но при этом Александровский дворец был полностью изолирован от окружающего мира, что было тяжелее всего. Постепенно в частях охраны началось брожение. Рано утром 1 марта из Александровского дворца ушел батальон Гвардейского экипажа. Генерал Гротен отпустил его в с. Кузьминское в казармы, но моряки ушли в Петроград. В казармы была отпущена и рота Железнодорожного полка. Она тоже больше не вернулась. Командование отослало в казармы личный состав артиллерийской батареи. По словам мемуариста, «их революционный пыл сдерживался главным образом присутствием казаков».[655] Для пресечения разложения офицеры лично возглавили караулы и пошли в казармы. Самые невероятные слухи множились, и охрана Александровского дворца редела. Постепенно процесс разложения становился необратимым.

В этот день генералы Гротен и Ресин предложили императрице, взяв больных детей, пробиваться на автомашинах в Ставку. Мемуарист упоминает, что шансы на успешный прорыв были велики. Однако императрица отказалась от предложенного варианта, опасаясь за здоровье детей. Кроме этого, у нее уже были гарантии на беспрепятственный выезд в Англию.

Окружение царя предпринимало попытки сохранения монархии, ограничив ее конституцией. Так, по воспоминаниям княгини Палей, ее муж, великий князь Павел Александрович, генерал «от котлет» князь Мих. Путятин и чиновник Министерства Императорского двора Бирюков составили манифест о даровании конституции. Когда манифест был составлен, князь Путятин «побежал во дворец и поручил генералу Гротену – второму коменданту дворца, просить государыню подписать его в отсутствии государя, пока тот не приедет… несмотря на мольбы Гротена… государыня отказалась дать подпись».[656] Днем в Александровский дворец приехал великий князь Павел Александрович, на вопросы офицеров Сводного полка и Конвоя, каково положение, что делается в Петрограде, ответил: «Господа! Одна последняя надежда на вас!».[657] Возможно, он также пытался убедить императрицу «даровать конституцию».

Генерал Гротен старался не допустить столкновения частей Царскосельского гарнизона и охраны Александровского дворца. С этой целью он встретился с депутатами Государственной думы, прибывшими в Царское Село для успокоения гарнизона. Гротен заявил, что его части, безусловно, будут защищать Александровский дворец: «Я боюсь, что может произойти нападение гарнизона на дворец. Мы, конечно, нападение отобьем, но это будет ужасно. Императрица одна. Дети государя больны».[658] В результате они договорились о взаимном ненападении.

К вечеру 1 марта у Александровского дворца оставались две роты Сводного полка, две сотни казаков Конвоя и взвод зенитной батареи. Вечером 1 марта императрица Александра Федоровна, отчаявшись связаться с императором, передала два запечатанных письма офицерам Конвоя с приказом любыми способами доставить их царю.

В ночь с 1 на 2 марта 1917 г. в Царское Село прибыл из Ставки генерал-адъютант Н.И. Иванов. В его распоряжении находились: батальон георгиевских кавалеров, полурота Железнодорожного полка и рота Собственного Его Величества полка. Они были направлены из Ставки в Петроград для наведения порядка. Генерал ночью прибыл в Александровский дворец и встретился с императрицей (с 1 ч. до 2 ч. 30 м.), а затем в 3 часа ночи уехал к своим эшелонам. К этому времени стало понятно, что уже поздно решать «проблему» силовыми методами, поскольку «проблема» давно переросла в революцию.

2 марта 1917 г. В 21.32 в Псков пришел поезд с депутатами Государственной думы. Локомотив был украшен гирляндами зелени и красными флагами, поэтому «все кругом совершенно остолбенели от изумления». С переднего вагона соскочило несколько человек, которые стали раздавать листовки. Начала собираться толпа. Раздались крики «ура». Около 24 часов Николай II передал Гучкову и Шульгину текст подписанного им отречения от престола. В 23.40 Шульгин и Гучков вышли из императорского вагона и около 3 часов ночи выехали обратно в Петроград. Все было кончено.

В этот день напряжение вокруг Александровского дворца продолжало нарастать. В казармах взбунтовалась рота Железнодорожного полка. Солдаты, убив двух офицеров, ушли в Петроград. Собственный конвой, в целом, сохранил верность династии и остался в Царском Селе. Казаки продолжали нести службу. Решетка вокруг Александровского парка продолжала охраняться усиленными постами и разъездами.

П. Жильяр, вспоминая этот день, писал: «Мы подходим к окнам и видим, как генерал Ресин с двумя ротами Сводного полка занимает позицию перед дворцом. Я замечаю также матросов Гвардейского Экипажа и конвойцев. Ограда парка занята усиленными караулами, которые находятся в полной боевой готовности.

В эту минуту мы узнали по телефону, что мятежники продвигаются в нашем направлении и что они только что убили часового в 500 шагах от дворца. Ружейные выстрелы все приближались, столкновение казалось неизбежным. Императрица была вне себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ее глазах, и вышла с Марией Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствие. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками. Наступает решающая минута. Тревога сжимает все сердца. Неосторожность может вызвать рукопашную схватку и резню. С обеих сторон выступают офицеры, и начинаются переговоры. Слова их бывших начальников и решимость тех, которые остались верны долгу, действуют на мятежников.

Возбуждение понемногу падает, и, наконец, решают установить нейтральную зону между обеими сторонами. Так прошла ночь».[659]

Утром генерал Гротен собрал офицеров и объявил им, что с санкции императрицы Александры Федоровны он вступает в официальный контакт с Государственной думой. Были подобраны кандидаты от Сводного полка и от Конвоя. Они явились в Таврический дворец и выступили с речью с думской трибуны. Перемирие между царской охраной и восставшими частями было официально санкционировано Государственной думой.

С этого времени контроль за ситуацией в Александровском дворце перешел к «комитетчикам». Начались аресты. Первыми были арестованы заместитель дворцового коменданта генерал Гротен и начальник Дворцовой полиции полковник Герарди.[660] После этих арестов обязанности по охране Александровского дворца и царской семьи принял на себя командир Сводного полка генерал-майор Ресин. Все офицеры остались в Царском Селе, но императрица просила их уехать в Петроград.

На Детской половине Александровского дворца дети продолжали болеть, к ним присоединилась Анастасия (37,2 °). В этот день в Александровский дворец на Детскую половину с пением молитв доставили для богослужения икону Знамения Богородицы из Знаменской церкви Царского Села. Протоиерей А.И. Беляев писал в дневнике: «Мы поднялись во второй этаж на детскую половину и, пройдя ряд светлых комнат, вошли в полутемную большую комнату, где лежали на отдельных простых кроватях больные дети. Икону поставили на приготовленный стол… Императрица, одетая сестрою милосердия, стояла подле кровати наследника… Пред иконою зажгли несколько тоненьких восковых свечей. Начался молебен… Можно себе представить, в каком положении оказалась беспомощная царица, мать с пятью своими тяжко заболевшими детьми?.. Горячо, на коленях, со слезами просила земная царица помощи и заступления у Царицы Небесной. Приложившись к иконе и пройдя под нее, попросила принести икону и к кроватям больных, чтобы и все больные дети могли приложиться к Чудотворному Образу… Святую икону пронесли по всем детским комнатам, спустились вниз и пришли в отдельную, изолированную комнату, где лежала больная корью, покрытая сыпью Анна А[лександровна] Вырубова. Когда мы выносили икону из дворца, дворец уже был оцеплен войсками…».

Анна Вырубова воспоминалах: «Государыня – ужасающе худая – в белом переднике сестры милосердия смотрела, как последние имперские полки покидали дворец. Морская стража, офицеры “Штандарта”, телохранители и др. уходили, чтобы присягнуть Временному правительству».[661]

3 марта 1917 г. в Царском Селе казакам Конвоя удалось достичь соглашения с восставшими. Вокруг Александровского дворца была установлена нейтральная зона во избежание вооруженного столкновения. Но тем не менее охране императрицы пришлось идти на дальнейшие компромиссы. По требованию восставших от каждой части, несшей охрану Александровского дворца, следовало направить «депутатов» в Царскосельский совет. Это было сделано только после прямого на это согласия императрицы.

В этот день императрица достоверно узнала об отречении. В эмоциональном письме (№ 652) от 3 марта 1917 г. Александра Федоровна писала супругу «в никуда»: «Любимый, душа души моей, мой крошка, – ах, как мое сердце обливается кровью за тебя! Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных слухов, которые могут довести человека до безумия… Только что был Павел – рассказал мне все. Я вполне понимаю твой поступок, о мой герой! Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства. Ты спас царство своего сына, и страну, и свою святую чистоту, и (Иуда Рузский[662]) ты будешь коронован самим Богом на этой земле, в своей стране».[663]

Александровский дворец вновь посетил великий князь Павел Александрович, который подтвердил факт отречения Николая II, а поздно вечером императрица по телефону сама переговорила с супругом, который вернулся в Ставку. П. Жильяр пишет, что императрица была в отчаянии: «Я увидел ее вечером у Алексея Николаевича. На ней лица не было, но она принудила себя, почти сверхчеловеческим усилием воли, прийти, по обыкновению, к детям, чтобы ничем не обеспокоить больных, которые ничего не знали о том, что случилось с отъезда Государя в Ставку. Поздно ночью мы узнали, что великий князь Михаил Александрович отказался вступить на престол и что судьба России будет решена Учредительным собранием. На следующий день я вновь застал Государыню у Алексея Николаевича. Она была спокойна, но очень бледна. Она ужасно похудела и постарела за эти несколько дней».

4 марта 1917 г. в Александровском дворце стало точно известно об отречении Николая II. Александра Федоровна обратилась к охране с просьбой снять императорские вензеля. Это было сделано, но служба охраны продолжала идти установленным порядком.

В 16 часов императрица вновь переговорила с супругом по телефону. После этого разговора в письме она обращается к мужу: «Каким облегчением и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь разговоры! И твоя милая телеграмма… Бэби перегнулся через кровать и просит передать тебе поцелуй. Все четверо лежат в зеленой комнате в темноте… Не хочу писать всего, что делается, – так это отвратительно… Не надо больше писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов!».[664]

В этот день императрица вызвала к себе корнета С.В. Маркова, он вспоминал: «Мы спустились в огромный подвал и пошли по бесконечным коридорам. Как подвал, так и коридоры были полны солдат Сводного полка, которые частью сидели, частью спали на соломе, обильно покрывшей пол. Это был гарнизон дворца. Наконец мы поднялись наверх… Мы прошли через бесчисленное количество зал и гостиных. Повсюду благоухали живые цветы. На постах стояли еще солдаты Сводного полка. Дойдя до первого подъезда, мы поднялись наверх и очутились в длинном белоснежном коридоре. Это была так называемая “детская” половина дворца. Камер-лакей провел меня в небольшую комнату, в конце коридора налево. Комната, куда я вошел, была, по-видимому, одной из тех, где занимался и играл наследник. Она была разделена белыми деревянными перегородками на три части. В маленькой передней стояли игрушки, по левую руку была дверь, которая вела в небольшое помещение, где стояла большая кукольная мебель, нечто вроде гостиной в миниатюре. На двери висела бумажка, на которой было написано: “Вход без разрешения Ольги и Татьяны воспрещается”.

В большей половине комнаты стоял стол, на котором лежали французские и английские журналы, акварельные краски и ножницы. По-видимому, наследник раскрашивал и вырезал из них картинки. На стене висело аккуратно написанное расписание уроков. В первой строчке перечислялись все имена: Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и Алексей, а ниже для каждого имени было составлено расписание. Большой белый стол, шкаф и стулья завершали скромную обстановку этой комнаты». В ходе разговора императрица попросила Маркова снять с погон вензеля: «… потому что мне больно будет, если их сорвет у вас какой-нибудь пьяный солдат на улице! Я верю, что вы будете продолжать носить их в своем сердце! Передайте полку и всем офицерам это мое желание, а также мою искреннюю благодарность за верную службу!.. Скажите им, что их старый шеф шлет им свой сердечный привет!».[665]

А.И. Гучков

Дни с 4 по 7 марта 1917 г. прошли в Александровском дворце без всяких изменений. Казаки Собственного конвоя и Сводный полк продолжали охранять резиденцию, хотя в сотнях и ротах уже были выбраны «комитеты».

5 марта 1917 г. Александровский дворец посетил один из вождей революции, А.И. Гучков, назначенный военным министром Временного правительства. В присутствии великого князя Павла Александровича он заверил императрицу, что новое правительство берет под свое покровительство всех обитателей Александровского дворца, а также поинтересовался нуждами царской семьи в связи с болезнью детей. Тогда же А.И. Гучков сообщил о назначении генерала Л.Г. Корнилова[666] командующим войсками Петроградского военного округа. Л.Г. Корнилов поручился Александре Федоровне за надежность воинских частей, охранявших резиденцию. Эта встреча с новыми вождями России прошла в Сиреневой гостиной императрицы.

Автомобиль-сани Николая II конструкции А. Кегреса, конфискованные в дни Февральской революции 1917 г.

7 марта 1917 г. Временное правительство после долгих колебаний и жарких споров «окончательно» решило судьбу царской семьи. В ответ на предложения о публичном судебном процессе над бывшим монархом и более радикальные предложения А.Ф. Керенский заявил: «Этого никогда не будет, пока мы у власти. Временное правительство взяло на себя ответственность за личную безопасность царя и его семьи. Это обязательство мы выполним до конца. Царь с семьей будет отправлен за границу, в Англию; я сам довезу его до Мурманска».[667]Переговоры с англичанами по этому вопросу взял на себя лидер кадетов П.Н. Милюков. В постановлении Временного правительства сказано: «Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село». В этот день семейный госпиталь пополнился заболевшей корью Марией (38,9 °).

Демонстрация солдат под лозунгом «Николая Кровавого в Петропавловскую крепость». 1917 г.

Рано утром 8 марта 1917 г. в Александровский дворец прибыл командующий войсками Петроградского округа генерал Л.Г. Корнилов. Он приказал построить офицеров Сводного полка и Собственного конвоя и зачитал приказ об аресте императрицы Александры Федоровны. Мемуарист вспоминал, что во время чтения этого приказа «никто не шелохнулся. Все застыли как мертвые – так неожиданно и буднично все произошло».[668]

Императрица записала в дневнике: «Корн[илов] объявил, что мы находимся взаперти… С этого момента присутствующие [во дворце] считаются изолированными, не должны видеться ни с кем посторонним».

Камердинер императрицы вспоминал: «Корнилов сказал императрице, что на него возложена тяжелая обязанность объявить об аресте, и просил Государыню быть спокойной: ничего не только опасного, но даже особых стеснений арест за собой повлечь не может. Корнилов попросил разрешения представить Государыне сопровождавших его офицеров. Выйдя от императрицы, он объявил, что все окружающие царскую семью могут по собственной воле при ней остаться. Кто же не хочет, волен уйти. На принятие решения им было дано два дня, после которых для остающихся вместе с царской семьей наступал арест».[669]

Только после встречи с Корниловым императрица сообщила дочерям об отречении их отца; цесаревичу об этом, по просьбе Александры Федоровны, сообщил П. Жильяр.

Императрица Александра Федоровна приказала Сводному полку и казакам 2-й Кубанской и 3-й Терской сотен сдать посты. Сдача постов произошла в 16 часов. Мемуарист упоминает, что перед сдачей постов Сводный полк и Конвой построились, к ним вышла Александра Федоровна, и «в кратком напутствии Государыня поблагодарила нас за службу и сказала, что всегда рада будет принять нас у себя в Англии. Вынесли полковое знамя и сменили часовых. Наша служба во дворце завершилась».[670] П. Жильяр вспоминал: «В 4 часа двери дворца запираются. Мы в заключении! Сводно-гвардейский полк заменен одним из полков царскосельского гарнизона, и солдаты стоят на часах уже не для того, чтобы нас охранять, а с тем, чтобы нас караулить».[671]

После сдачи постов Сводный полк немедленно отправили в Петроград. Затем перебросили в г. Рогачев (близ Ставки) и там расформировали. Офицеры полка в память о совместной службе заказали стальные кольца, обвитые двумя золотыми нитями. Охрану Александровского дворца принял один из запасных стрелковых батальонов.

9 марта 1917 г. около 12 часов дня в Александровский дворец прибыл Николай II, уже просто как «гражданин Николай Романов». Он записал в дневнике: «Скоро и благополучно прибыл в Царское Село – в 11 ¹/₃. Но, Боже, какая разница, на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у кот. корь недавно началась. Завтракали и обедали в игральной у Алексея. Видел доброго Бенкендорфа. Погулял с Валей Долг[оруковым] и поработал с ним в садике, т. к. дальше выходить нельзя! После чая раскладывал вещи. Вечером обошли всех жильцов на той стороне и застали всех вместе».

А.А. Вырубова с императрицей наблюдали за этой «прогулкой» из окна левого флигеля: «Я никогда не забуду того, что увидела, когда мы обе, прижавшись друг к другу, в горе и смущении выглянули в окно. Мы были готовы сгореть от стыда за нашу бедную родину. В саду, около самого дворца, стоял царь всея Руси и с ним преданный друг его, князь Долгоруков. Их окружало 6 солдат, вернее, 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали Государя то кулаками, то прикладами, как будто он был какой-то преступник, прикрикивая:

“Туда нельзя ходить, господин полковник, вернитесь, когда Вам говорят!” Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во дворец».

Камердинер императрицы А.А. Волков вспоминал о событиях этого дня: «Около 10 часов утра собрались во дворе и нестройно встали в вестибюле какие-то офицеры. Дежурный по караулу офицер вышел наружу. Через некоторое время от железнодорожного павильона подъехал автомобиль Государя. Ворота были закрыты, и дежурный офицер крикнул: “Открыть ворота бывшему царю”. Ворота открылись, автомобиль подъехал ко дворцу. Из автомобиля вышли Государь и князь Долгоруков (генерал-адъютант Свиты).

Когда Государь проходил мимо собравшихся в вестибюле офицеров, никто его не приветствовал. Первый сделал это Государь. Только тогда все отдали ему привет.

Государь прошел к императрице. Свидание не было печальным. Как у Государя, так и императрицы на лице была радостная улыбка. Они поцеловались и тотчас же пошли наверх к детям».

Заметим, что далеко не все лица из ближайшего окружения остались рядом с семьей Николая II. По свидетельству полковника Е.С. Кобылинского, который встречал поезд императора, «в поезде с Государем ехало много лиц. Когда Государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают. Сцена эта была весьма некрасива». В числе этих лиц был и лейб-хирург С.П. Федоров, который, явившись в Военно-медицинскую академию, призвал слушателей «работать по-новому».

В этот день жизнь Николая II была положена на чащу весов истории. Естественно, на протяжении недели его судьба неоднократно обсуждалась в двух центрах власти, сложившихся в ходе революции в Петрограде. С одной стороны, Временное правительство было готово выслать Николая II вместе с семьей в Англию. А.Ф. Керенский заявил, что он лично будет сопровождать императорскую семью в Мурманск. С другой стороны, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов был категорически против такого варианта. И именно 9 марта 1917 г. два органа власти впервые столкнулись по вопросу о дальнейшей судьбе царя.

В этот день информация о готовящейся высылке царя в Англию как о свершившемся факте поступила в Петроградский совет. Немедленно собрали заседание Исполкома Совета. Отношение к «английскому» варианту развития событий поставили на голосование, и члены Исполкома единогласно высказались против высылки царской семьи из России.

В Царское Село был немедленно отправлен представитель Петросовета С.Д. Мстиславский, которого сопровождали отряд л. – гв. Семеновского полка и рота пулеметчиков. Судя по его воспоминаниям, ситуация вокруг Александровского дворца была весьма напряженной, поскольку у Мстиславского был приказ «любой ценой» обезопасить революцию от реставрации.[672] Практически тогда предполагался «переезд» Николая II в Петропавловскую крепость, либо «ликвидация вопроса здесь же».

С огромным трудом, угрожая немедленным началом боевых действий против охраны Александровского дворца, Мстиславский проник в резиденцию по тоннелю из Кухонного корпуса: «По каким-то проулкам, темными переходами, мы прошли в широкий подземный переход, мимо запертых засовами, забитых дверей, около которых лишь кое-где застыло серели фигуры часовых».[673]

По его словам, в подвале Александровского дворца находилось не менее батальона стрелков, которые сменили охрану 8 марта 1917 г. Внутри Александровского дворца не было ни одного солдата. Офицеры стрелков были оскорблены недоверием Петросовета, подчеркивая, что «мы чуть не с бою заняли караул: сводно-гвардейский полк ни за что не хотел сменяться, а мы ему не верим» и заверяли, что «вывезти “Его” мы не дадим». Проверка системы охраны показала, что дворец и окружающий его парк отгораживается тройным рядом караулов и застав. Что левое крыло дворца, в котором временно находился император, наглухо изолировано от правого крыла, в котором находилась императрица с детьми. Тем не менее Мстиславский потребовал «предъявления» ему императора. После долгих споров с охраной пришли к компромиссу, что император пройдет «мимо» представителя Петросовета. Когда император проходил «мимо», он был «в кителе защитного цвета, в форме лейб-гусарского полка, без головного убора».[674]

Об этом эпизоде упоминает обер-гофмейстерина княгиня Нарышкина: «Государь вышел наружу, его вызвали. Оказалось, приехал в автомобиле офицер, присланный бунтовщиками; они хотят видеть Государя, потому что, как он говорит, не верят, что царь арестован. Он приехал, чтобы взять его и отвезти в Петропавловскую крепость…

Он, однако, не посмел выполнить свой мандат и уехал, удостоверившись, что Государь действительно арестован».[675]

К этому времени стало известно, что «английский вариант» не проходит не только из-за позиции Петросовета. Английская сторона категорически заявила, что до окончания войны выезд бывшего монарха и его семьи в пределы Британской империи невозможен. Туманный Альбион всегда был весьма прагматичен в своих решениях. Даже если они шли вразрез с обычной человеческой моралью.

Вне всякого сомнения, если бы имелась возможность, семья Николая II через Мурманск выехала бы в Англию. Но в силу позиции Петроградского совета и позиции английского правительства семья осталась в Александровском дворце, ожидая решения своей судьбы в ситуации стремительной радикализации общества и обостряющейся борьбы за власть в России.

С середины марта по 1 августа 1917 г. в Александровском дворце семья императора просто жила. Все было почти как всегда. Императрица вместе с Лили Ден жгла дневники и письма. На обед семья собиралась в Игровой комнате цесаревича на втором этаже. У императора было гораздо больше времени для общения с детьми, только на прогулках Николая II неотлучно сопровождала стража, только членам семьи запрещалось покидать территорию Александровского парка, да и из дворца они выходили, как заключенные, на строго оговоренное время.

21 марта 1917 г. из Александровского дворца министр юстиции А.Ф. Керенский увез больную А.А. Вырубову и Л. Ден. Николай II зафиксировал в дневнике: «Сегодня днем внезапно приехал Керенский, нынешний Мин[истр] юстиции, прошел через все комнаты, пожелал нас видеть, поговорил со мною минут пять, представил нового коменданта дворца и затем вышел. Он приказал арестовать бедную Аню и увезти ее в город вместе с Лили Ден. Это случилось между 3 и 4 час., пока я гулял».

А.Ф. Керенский с охраной и сотрудниками. Март 1917 г.

Спустя годы А.А. Вырубова[676] вспоминала свой последний день в Александровском дворце: «Я лежала в постели. Около часу вдруг поднялась суматоха в коридоре, слышны были быстрые шаги. Я вся похолодела и почувствовала, что это идут за мной. И сердце меня не обмануло. Перво-наперво прибежал наш человек Евсеев с запиской от Государыни: “Керенский обходит наши комнаты, – с нами Бог”.. Вошел потом скороход и доложил, что идет Керенский. Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросили доктора, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: “Конечно, можно”. Я узнала после, что Государыня, обливаясь слезами, сказала ему: “Ведь у Вас тоже есть дети, как Вам не стыдно!” Через минуту какие-то военные столпились у дверей, я быстро оделась с помощью фельдшерицы и, написав записку Государыне, послала ей мой большой образ Спасителя. Мне, в свою очередь, передали две иконы на шнурке от Государя и Государыни с их подписями на обратной стороне. Как мне хотелось умереть в эту минуту!.. Я обратилась со слезной просьбой к коменданту Коровиченко дозволить мне проститься с Государыней. Государя я видела в окно, как он шел с прогулки, почти бежал, спешил, но его больше не пустили… Я старалась ничего не замечать и не слышать, а все внимание устремила на мою возлюбленную Государыню, которую камердинер Волков вез на кресле. Ее сопровождала Татьяна Николаевна. Я издали увидела, что Государыня и Татьяна Николаевна обливаются слезами; рыдал и добрый Волков. Одно длинное объятие, мы успели поменяться кольцами, а Татьяна Николаевна взяла мое обручальное кольцо. Императрица сквозь рыдания сказала, указывая на небо: “Там и в Боге мы всегда вместе”. Я почти не помню, как меня от нее оторвали. Волков все повторял: “Анна Александровна, никто – как Бог!”

Я была настолько слаба, что меня почти на руках снесли к мотору; на подъезде собралась масса дворцовой челяди и солдат, и я была тронута, когда увидела среди них несколько лиц плакавших. В моторе, к моему удивлению, я встретила Лили Ден, которая мне шепнула, что ее тоже арестовали.[677] К нам вскочили несколько солдат с винтовками. Дверцы затворял лакей Седнев, прекрасный человек из матросов “Штандарта” (впоследствии был убит в Екатеринбурге). Я успела шепнуть ему: “Берегите Их Величества!” В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были едва заметны».[678]

Много лет спустя, несколько искажая детали, А.Ф. Керенский описал свое посещение Александровского дворца: «Я хорошо помню мою первую встречу с бывшим царем, которая состоялась в Александровском дворце в середине апреля. По прибытии в Царское Село я тщательно осмотрел все помещения, изучил систему охраны и общий режим содержания императорской семьи. В целом я одобрил положение, дав коменданту дворца всего несколько рекомендаций относительно улучшения условий содержания. Затем я попросил бывшего гофмаршала двора графа Бенкендорфа сообщить царю, что я хотел бы встретиться с ним и с Александрой Федоровной.

Двор в миниатюре, состоявший всего из нескольких человек, не покинувших Николая II, все еще соблюдал прежний этикет. Старый граф с моноклем в глазу выслушал меня с подчеркнутым вниманием и ответил: “Я доложу Его Величеству”. Через несколько минут он возвратился и торжественно объявил: “Его Величество милостиво согласился принять Вас”. Все это выглядело несколько нелепо и не к месту, однако мне не хотелось лишать графа последних иллюзий… Наконец мы дошли до детской комнаты. Оставив меня перед закрытой дверью, ведущей во внутренние покои, граф вошел внутрь, чтобы сообщить о моем приходе. Почти тотчас возвратившись, он произнес: “Его Величество приглашает вас” И распахнул дверь, остановившись на пороге.

Стоило мне, проходя к царю, окинуть взглядом сцену, и мое настроение полностью изменилось. Вся семья в полной растерянности стояла вокруг маленького столика у окна прилегающей комнаты. Из этой группы отделился невысокий человек в военной форме и нерешительно, со слабой улыбкой на лице направился ко мне. Это был Николай II. На пороге комнаты, где я ожидал его, он остановился, словно не зная, что делать дальше. Он не знал, как я себя поведу. Следует ли ему встретить меня в качестве хозяина или подождать, пока я заговорю? Протянуть ли мне руку или дождаться, пока я первым поздороваюсь с ним? Я сразу же почувствовал его растерянность, как и беспокойство всей семьи, оказавшейся вместе, в одном помещении с ужасным революционером. Я быстро подошел к Николаю II, с улыбкой протянул ему руку и отрывисто произнес: “Керенский”, как делал обычно, представляясь кому-либо. Он крепко пожал мою руку, улыбнулся, почувствовав, по-видимому, облегчение, и тут же повел меня к семье. Его сын и дочери, не скрывая любопытства, внимательно смотрели на меня. Александра Федоровна, надменная, чопорная и величавая, нехотя, словно по принуждению, протянула свою руку. В этом проявилось различие в характере и темпераменте мужа и жены. Я с первого взгляда понял, что Александра Федоровна, умная и привлекательная женщина, хоть и сломленная сейчас и раздраженная, обладала железной волей. В те несколько секунд мне стала ясна та трагедия, которая в течение многих лет разыгрывалась за дворцовыми стенами. Несколько последовавших за этой встреч с царем лишь подтвердили мое впечатление.

Я поинтересовался здоровьем членов семьи, сообщил, что родственники за границей беспокоятся за их благополучие, и обещал без промедления передать любые послания, какие они захотели бы им направить. Я спросил, не имеют ли они каких-либо жалоб, как ведет себя охрана и в чем они нуждаются. Я просил их не тревожиться и целиком положиться на меня. Они поблагодарили за внимание, и я собрался уходить. Николай II поинтересовался военной ситуацией и пожелал мне успехов на новом и ответственном посту».[679]

27 марта 1917 г. Александровский дворец вновь посетил А.Ф. Керенский и разделил супругов. Николай II записал: «После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с детьми сидеть раздельно; будто бы ему это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет рабочих и солдатских депутатов! Пришлось подчиниться, во избежание какого-нибудь насилия… Лег спать на своей тахте!». При этом супруги во время встреч должны были разговаривать только по-русски.

А.Ф. Керенский объяснял эту меру следующим образом: «Жена же его весьма остро переживала утрату власти и никак не могла свыкнуться со своим новым положением… Всех вокруг она замучила бесконечными разговорами о своих несчастиях и своей усталости, своей непримиримой злобой. Такие, как Александра Федоровна, никогда ничего не забывают и никогда ничего не прощают. В период проведения расследования действий ее ближайшего окружения я был вынужден принять определенные меры, чтобы помешать ее сговору с Николаем II на случай их вызова в качестве свидетелей. Поточнее было бы сказать, что я был вынужден воспрепятствовать ей оказывать давление на мужа. Исходя из этого, я распорядился на время расследования разлучить супружескую пару, разрешив им встречаться только за завтраком, обедом и ужином с условием не касаться проблем прошлого».[680]

1 апреля 1917 г. в Александровском дворце прошла Пасха, на которой император, впервые с 1895 г.[681] не подарил своей жене пасхальное яйцо «императорской серии», работы мастеров фирмы К. Фаберже. При этом яйца готовились для Александры Федоровны, Марии Федоровны и впервые для цесаревича Алексея.

8 апреля 1917 г. супруги отметили 23-летнюю годовщину обручения. Николай II записал в дневнике: «Тихо справляли 23-ю годовщину нашей помолвки!.. В 6 ¹/₂ пошли ко всенощной с Т[атьяной], Ан[астасией] и Ал[ексеем]. Вечер провели по-прежнему».

Пасхальное яйцо, предназначавшееся Марии Федоровне. 1917 г.

Эскиз пасхального яйца, предназначавшегося Алексею. 1917 г.

12 апреля 1917 г. после визита Керенского супругам позволили соединиться. Императрица упомянула об этом: «Чай вечером в моей комнате, и теперь снова спим вместе». Граф П.К. Бенкендорф пишет о приезде Керенского во дворец: «25 апреля (12 апреля по старому стилю. – И. З.) новый визит Керенского. Государь был на прогулке. Министр дал знать императрице, что ему необходимо с ней переговорить наедине и что он ее просит прийти в кабинет императора. Государыня приказала ему ответить, что она занята своим туалетом и примет его несколько позже в своем салоне. В то же время она вызвала госпожу Нарышкину, чтобы она присутствовала при разговоре. В ожидании выхода Государыни доктор Боткин имел довольно продолжительный разговор с Керенским. Как домашний врач царской семьи, он считал своею обязанностью заявить министру, что здоровье Их Величеств и детей требует продолжительного пребывания в лучшем климате, в спокойном месте… Министр согласился вполне с этими соображениями и дал понять, что пребывание в Крыму могло бы быть вскоре устроено…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.