Врачи императрицы Александры Федоровны

Врачи императрицы Александры Федоровны

Первые лица страны не только при жизни, но и после смерти обречены на публичность. Их дневники и личная переписка публикуются, перипетии их жизни становятся предметом дискуссий. То же касается и состояния здоровья первых лиц, поскольку оно самым непосредственным образом влияет на принимаемые ими решения. Например, когда супруга Николая II императрица Александра Федоровна родила больного гемофилией цесаревича, это стало одним из дестабилизирующих факторов жизни империи. Да и слухи о психическом нездоровье императрицы способствовали дискредитации царской семьи. В конечном счете, трагедия одной семьи переросла в трагедию все страны, а тема здоровья императрицы стала объектом активного исторического мифотворчества.[541]

Если выстроить в хронологическом порядке все упоминания о заболеваниях императрицы, то можно достаточно отчетливо увидеть, что она уделяла серьезное внимание состоянию своего здоровья, не пренебрегая необходимостью регулярного лечения. Например, только за три первых месяца 1900 г. медики разных специальностей посетили императрицу 106 раз. Отметим, что императрицу пользовали высококлассные специалисты, которые имели серьезную репутацию, были тесно связаны с практической медициной, имели обширную частную практику. Но рождение подряд четырех дочерей, интриги, связанные с престолонаследием, страх от ожидания рождения наследника[542], его болезнь привели к формированию специфического отношения к медикам. Александра Федоровна была склонна верить докторам и принимать их помощь лишь в тех случаях, когда их диагнозы совпадали с «диагнозами» императрицы.

Говоря о врачах первых лиц, следует иметь в виду, что еще в конце XVI в., при Иване IV (Грозном), начали формироваться структуры Аптекарского приказа. В XVIII в. здоровьем первых лиц занимались лейб-медики. Наконец, в 1841 г. при Императорском дворе была образована мощная структура – Придворная медицинская часть Министерства Императорского двора, включавшая несколько дворцовых госпиталей. При этом никто из императоров никогда в клинике не лежал, лечась только «на дому», а императрицы лечились и рожали также только дома. Тем не менее в штат Придворной медицинской части (ПМЧ) входило по должности пять лейб-медиков. Однако медицинские реалии рубежа XIX – начала XX в. были таковы, что для пользования императорской четы часто приглашали узких специалистов, не входивших в штат ПМЧ. Их услуги оплачивались «за счет кредита на непредвиденные издержки по Министерству Императорского двора». Оплата велась по таксе: 25 руб. за визит в Петербурге и 50 руб. – в дворцовых пригородах. За 23 года царствования Николая II его супругу лечили самые разные врачи, о них и пойдет речь…

Ортопеды императрицы. Проблемы с ногами беспокоили Александру Федоровну с юных лет. Судя по воспоминаниям, крестцовопоясничные боли у еще молодой девушки носили наследственный характер. Поэтому после помолвки, состоявшейся в апреле 1894 г., 22-летняя невеста наследника российского престола немедленно начала «приводить ноги в порядок», проведя лето 1894 г. на английском курорте Харрогит, где принимала серные ванны[543]: «…у меня сегодня так болели ноги, и я приняла мою первую серную ванну, запах довольно неприятный». При этом невеста наследника передвигалась в кресле-каталке, что, безусловно, сразу же начало вызывать нежелательные толки в среде русской аристократии. В свою очередь, влюбленному цесаревичу было плевать на больные ноги невесты, поскольку ему страстно хотелось добраться до них самих: «…твои бедные ножки опять болят. хотел бы я быть рядом с тобой, уж я бы их растер».

На аллеях Александровского парка. Николай II катит Александру Федоровну в коляске

Впоследствии «фактор ног» постоянно учитывался в церемониальной и повседневной жизни императорской четы. Так, накануне коронации 1896 г. императрице сшили платье из особой «облегченной» парчи, поскольку во время коронации ей предстояло много стоять. Николай II, планируя совместные мероприятия, постоянно учитывал то, что жена не может долго находиться на ногах. Поэтому со временем императрица до минимума сократила свое участие в различных церемониальных и представительских мероприятиях. Дома Александра Федоровна много времени проводила, лежа на кушетке, а по аллеям Александровского парка ее катал супруг все в той же инвалидной коляске.

На аллеях Александровского парка

В России больными ногами императрицы занимался врач-ортопед К.Х. Хорн, которого рекомендовали императрице ее германские лечащие врачи. С 1894 г. Хорн возглавлял ортопедическое отделение Максимилиановской лечебницы, также работая в своей частной ортопедической клинике. О том, насколько интенсивен был процесс лечения, свидетельствует справка камер-фрау М.Ф. Герингер за январь, февраль и март 1900 г.: «Доктором Хорном было сделано Ее Величеству в Царском Селе 14 визитов и в Петербурге 70 визитов». Тогда же, по его рекомендации, для императрицы купили два тренажера. Побочным результатом врачебной деятельности Хорна стало строительство Института ортопедии в Александровском парке, близ Петропавловской крепости.[544]

Когда в Петергофе для императорской четы построили Нижнюю дачу, в ней отвели специальную комнату для принятия серных, солевых[545] и грязевых ванн. Такие же ванны принимались и в Александровском дворце. Вскоре после рождения первой дочери Николай II записал в дневнике (28 ноября 1895 г.): «Аликс опять купалась – теперь она будет по-прежнему принимать ежедневно соляные ванны».

После рождения третьей дочери, осенью 1899 г., царская семья впервые отправляется на лечение в Германию, на курорт Вольфгартен. За лечение императрицы профессор терапевтической клиники Берлинского университета Г. фон Бергман[546] был награжден орденом Св. Анны 1-й ст. В октябре 1899 г. Николай писал сестре, великой княгине Ксении Александровне: «…от здешней спокойной жизни боли у нее совсем прошли, слава Богу! Лишь бы они не возобновились опять зимою от стояния при разных случаях и приемах».

В июне 1901 г., после рождения четвертой дочери – Анастасии, начались уже привычные для императрицы послеродовые осложнения, и поэтому лечащий врач доктор К.Х. Хорн вызывался в Петергоф в течение лета 1901 г. 33 раза. Осенью того же года императрица прошла очередной курс грязевых ванн в Александровском дворце. В октябре 1901 г. Александра Федоровна писала великой княгине Ксении Александровне: «Приняла сегодня 18-ю грязевую ванну». После смерти К.Х. Хорна в 1905 г. его обязанности перешли к ортопеду Р.Р. Вредену.

Невропатологи императрицы. Как таковых невропатологов у императрицы не было (и не могло быть), но проблемы, что называется, имелись. Дело в том, что в 1917 г. усилиями «креативной» либеральной интеллигенции в общественном сознании был успешно сформирован устойчивый образ императрицы-истерички, страдавшей наследственным «тяжелым психозом». Эту линию продолжили большевистские историки: «За Царскосельским двором начинался уже прямо сумасшедший дом, клиника для больных»[547]. Объективных данных в этой деликатной сфере очень немного, но мемуарных упоминаний дилетантов масса. Характер у императрицы был действительно, что называется, сложный.

Первым звонком в этой сфере стали бесконечные изнуряющие головные боли, которые беспокоили Александру Федоровну на протяжении многих лет. Николай II поначалу супружеской жизни без конца упоминал об этом в дневниковых записях. Потом это стало привычным фоном жизни: «Дорогая Аликс проснулась с головной болью, поэтому она осталась лежать в постели до 2-х» (29 января 1895 г.); «К несчастью у дорогой Аликс продолжалась головная боль целый день… только теперь после целой недели у нее прошли головные боли!» (апрель 1895 г.).

Тяжело сказывалось на душевном состоянии императрицы рождение подряд четырех дочерей. Отметим, что отсутствие наследника волновало не только придворные круги. Начиная с 1899 г. в Министерство Императорского двора начинают поступать письма из различных стран: Англии, Франции, Бельгии, США, Латинской Америки и Японии с предложениями сообщить секрет, гарантирующий рождение наследника. Советы были небескорыстны. Суммы назывались разные, в некоторых письмах в несколько десятков тысяч долларов. Большинство советов основывалось на известной в то время теории австрийского эмбриолога профессора Венского университета Шенка. Он опубликовал целый ряд расследований по развитию яйца и органов чувств у низших позвоночных и стал известен своими опытами по определению пола зародыша у млекопитающих и человека при помощи соответствующего кормления родителей. Писали также и жители империи.[548]

Для того чтобы представить содержание этих советов. обратимся к одному из них, написанному относительно сведущим в медицине человеком – фельдшером Н. Любским: «…можно предсказать какого пола отделяется яйцо у женщины в данную менструацию и, следовательно, можно иметь ребенка желаемого пола. Такую строгую последовательность в выделении яичек у женщин я осмеливаюсь назвать законом природы». Были советы и попроще: «… попросите Государя, Вашего Супруга, ложиться с левой стороны, или иначе сказать к левому боку Вашего Величества и надеюсь, что не пройдет и года, как вся Россия возликует появлением желанного наследника». Отметим, что архивное дело с подобными рекомендациями насчитывает более 260 листов.

Как следует из документов, некоторые советы принимались во внимание. Например, крестьянин деревни Хотунки (Тульская губерния) Д.А. Кирюшкин писал министру Императорского двора В.Б. Фредериксу: «В 1902 г., 7 января я имел счастие быть во дворце у Вашего Высокопревосходительства по поводу рождения наследника престола. Я ходатайствовал перед Вашим Высокопревосходительством о допущении меня и доклада Его Императорскому Величеству Всемилостивейшему Государю Императору».

Филипп Низье-Вашо

В 1901 г. в Россию пригласили французского экстрасенса Филиппа,[549] который гарантировал царской чете рождение мальчика. Результатом гипнотических пассов французского экстрасенса стала ложная беременность императрицы в 1902 г. При этом ни лейб-акушера Д.О. Отта, ни акушерку Е.К. Гюнст к императрице даже не подпускали. Это событие породило в народе множество слухов, например говорили, что царица родила «неведому зверушку». Государственный секретарь А.А. Половцев в августе 1902 г. писал, что «во всех классах населения распространились самые нелепые слухи, как, например, что императрица родила урода с рогами». В результате этой, в общем-то трагической для царской семьи, истории, за императрицей окончательно закрепился диагноз истерички. Даже друг семьи императора Николая II, великий князь Александр Михайлович, писал об «остром нервном расстройстве», а министр финансов С.Ю. Витте называл Александру Федоровну в мемуарах «ненормальной истеричной особой».

Объективная медицинская информация об этом неврологическо-акушерском эпизоде содержится в архивном деле Кабинета Его Императорского Величества Николая II.[550]

После этого эпизода императрица периодически страдала недомоганиями неясной этиологии, не расшифровывавшимися в документах. Периодически императрице становилось очень плохо. Воспитательница царских дочерей С.И. Тютчева вспоминала, как в 1907 г. «в середине ноября императрица, гуляя с государем в царскосельском парке, почувствовала себя настолько дурно (у нее был невроз сердца), что государь почти принес ее во дворец. К этому нездоровью прибавилась еще простуда. Незадолго перед этим лейб-медик, всегда лечивший императрицу, умер[551] и на его место никого еще не назначили. К императрице пригласили какого-то доктора Фишера из царскосельской городской больницы».

Действительно, с 11 по 30 ноября 1907 г. в Александровский дворец 29 раз приглашался врач Дворцового госпиталя Придворной медицинской части доктор Фишер. С 1 по 21 декабря он посетил императрицу 13 раз. То есть сделал в общей сложности 42 визита. Видимо, эти визиты продолжались и далее, поскольку сама императрица писала дочери Татьяне 30 декабря 1907 г.: «Доктор сейчас опять сделал укол – сегодня в правую ногу. Сегодня 49 день моей болезни, завтра пойдет 8-я неделя».

Следствием этой болезни стала поездка императорской семьи осенью 1908 г. на бальнеологический курорт Наугейм в Германии. Недолюбливавший императрицу С.Ю. Витте упоминал в своих «Воспоминаниях», что поездка была вызвана проблемами «нервно-психического» характера. Курс лечения, по словам С.Ю. Витте, был связан с приемом лечебных ванн. По его сведениям императрица «большею частью ванны эти брала в самом замке.[552] Вообще лечение ее шло, как мне говорили франкфуртские профессора и знаменитости, недостаточно рационально, и именно по этой причине Наугейм не принес ее величеству надлежащей пользы».[553]

В июле 1910 г. царская семья, как и в 1908 г., вновь приехала в Наугейм, где пробыла до ноября. По свидетельству А.А. Вырубовой, эта поездка была предпринята в надежде, что «пребывание там восстановит здоровье государыни». Лечение не было особенно эффективным, и А.А. Вырубова пишет, что по ее приезде в Наугейм она «нашла Императрицу похудевшей и утомленной лечением». В качестве лечащего врача императрицу в этой поездке сопровождал ее новый лейб-медик Е.С. Боткин. В ноябре 1910 г. царская семья отправилась домой, и, по словам А.А. Вырубовой, ситуация несколько стабилизировалась. По ее мнению, «лечение принесло пользу и она чувствовала себя недурно». Однако, как следует из письма царя к матери в ноябре 1910 г., «Аликс устала от дороги и снова страдает от болей в спине и в ногах, а по временам и в сердце».

Поскольку недовольство императрицей постоянно накапливалось в самых разных слоях общества, то мемуары пестрят множеством ее негативных оценок. Весьма информированная А.В. Богданович в дневнике в феврале 1909 г. записывает: «Про царицу Штюрмер[554]сказал, что у нее страшная неврастения, что у нее на ногах появились язвы, что она может кончить сумасшествием». Бывший министр народного просвещения граф И.И. Толстой записал в дневнике 21 февраля 1913 г.: «…молодая императрица в кресле, в изможденной позе, вся красная, как пион, с почти сумасшедшими глазами, а рядом с нею, сидя тоже на стуле, несомненно усталый наследник… Эта группа имела положительно трагический вид».

Посол Франции в России М. Палеолог, профессионально собиравший информацию об императорской чете, в июле 1914 г. описал в дневнике свои впечатления о встрече с императрицей: «…вскоре ее улыбка становится судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает себе губы… До конца обеда, который продолжается долго, бедная женщина видимо борется с истерическим припадком». Через месяц, в августе 1914 г., он вновь фиксирует внешний облик Александры Федоровны: «Она едва отвечает, но ее судорожная улыбка и странный блеск ее взгляда, пристального, магнетического, блистающего, обнаруживает ее внутренний восторг». В дневнике (в августе 1916 г.) французский посол приводит мнение весьма информированного министра финансов В.Н. Коковцова:[555] «Это очень благородная и очень чистая женщина. Но это больная, страдающая неврозом, галлюцинациями, которая кончит мистическим образом и меланхолией».

Приведем мнение одного из ключевых руководителей личной охраны Николая II, полковника А.И. Спиридовича, который по должности с 1905 по 1917 г. постоянно находился близ императорской семьи. Он прямо называет императрицу «нервно больной» и «религиозной до болезненности». В мемуарах он жестко пишет, что «она была нервно и психически больной женщиной». Спиридович подчеркивает, что «вообще Государыню не любили. По разному, за разное, очень часто несправедливо, но не любили». Фактически это была констатация профессиональной непригодности императрицы Александры Федоровны. При этом Спиридович упоминает и о том, что императрица «безусловно хорошей души человек».

Кардиологи императрицы.

Кардиологов в современном понимании у императрицы не имелось, хотя, видимо, проблемы были. Лечил ее от «сердечных припадков» лейб-медик Е.С. Боткин, которого по современной классификации можно назвать врачом общего профиля, или домашним врачом. Сердечные «припадки», о которых упоминалось выше, начались у 35-летней императрицы осенью 1907 г. Ближайшая подруга императрицы А.А. Вырубова писала, что осенью 1909 г. в Ливадии «все чаще и чаще повторялись сердечные припадки, но она их скрывала и была недовольна, когда я замечала ей, что у нее постоянно синеют руки, и она задыхается. – Я не хочу, чтоб об этом знали, – говорила она». Таким образом, начиная с 1906–1907 гг. в воспоминаниях просматривается отчетливая симптоматика, указывающая на серьезные кардиологические проблемы императрицы.

Но поскольку эти проблемы не афишировались, на них начинают накладываться слухи о ее психической неуравновешенности.

О проблемах с сердцем упоминается и в дневнике сестры царя, Ксении Александровны. В январе 1910 г. она записала в дневнике: «Бедный Ники озабочен и расстроен здоровьем Аликс. У нее опять были сильные боли в сердце, и она очень ослабела. Говорят, что это на нервной подкладке, нервы сердечной сумки. По-видимому, это гораздо серьезнее, чем думают». Великий князь Константин Константинович тогда же записал в дневнике: «Между завтраком и приемом Царь провел меня к Императрице, все не поправляющейся. Уже больше года у нее боли в сердце, слабость, неврастения».

Для лечения императрицы активно применяли успокаивающий массаж. Александра Федоровна писала Николаю из Александровского дворца: «Была массажистка, голова лучше, но все тело очень болит, влияет и погода… идет доктор, я должна остановиться, кончу позже».

Борясь с сердечными недомоганиями, императрица пыталась бросить курить. В апреле 1915 г. она упоминает, что принимает «массу железа, мышьяку, сердечных капель» и после этого чувствует себя «несколько бодрее». В августе 1915 г. она упоминает в письме, что ее «пост состоит в том, что я не курю – я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь».

По мнению современных медиков, лечащий врач императрицы Е.С. Боткин был убежден, что императрица в первую очередь была больна истерией, на фоне которой развились различные психосоматические нарушения. При этом истерия в «чистом» виде встречается редко. Чаще ее симптомы соседствуют с клиникой, характерной для других неврозов – неврастениеи, психастениеи, ипохондрического невроза. Элементы неврастении – неприятные ощущения в сердце, связанные с изменениями погоды, приступы сердцебиения и одышки, ощущение «распирания» в груди, хроническая бессонница. Императрица плохо переносила резкие звуки и яркий свет. Как все неврастеники, из-за «игры вазомоторов» – реакций, вызывающих сужение или расширение сосудов, – она легко и болезненно краснела. Диагноз Боткина подтвердил и немецкий врач Тротте, не обнаруживший у императрицы серьезных изменений сердца. В свою очередь, он рекомендовал лечить нервную систему и изменить режим в сторону его активизации.[556] Отметим, что, когда началась Первая мировая война и императрица полностью погрузилась в решение организационных проблем своих санитарных поездов и лазаретов, все ее сердечные проблемы как-то незаметно сошли на нет или, по крайней мере, не проявлялись столь отчетливо.

Лейб-акушер Д.О. Отт

Акушеры императрицы.

Главной обязанностью всех российских императриц было рождение детей, желательно мальчиков. Как известно, только пятая беременность принесла императорской чете долгожданного сына. За это время сложилась «акушерская команда», которая решала соответствующие проблемы Александры Федоровны. Эту «команду» возглавлял крупнейший гинеколог Д.О. Отт, роды императрицы принимала акушерка Е.К. Гюнст, кроме этого, периодически привлекались и другие специалисты-гинекологи.

Если говорить о конкретике, то в ходе первых родов императрицы (3 ноября 1895 г., Александровский дворец Царского Села) на головку ребенка были наложены щипцы. Судя по тому, что великая княжна Ольга Николаевна выросла совершенно нормальной девушкой, последствий эта манипуляция не имела. В результате именным высочайшим указом от 4 ноября 1895 г. Д.О. Отт был «всемилостивейше пожалован в лейб-акушеры Двора Его Императорского Величества с оставлением в занимаемых должностях и званиях». Акушерке Е.К. Гюнст ежегодно выплачивалось по 1000 руб. и оплачивались ее ежегодные поездки на крымские курорты. Отметим, что Д.О. Отт жалованье по должности лейб-медика не получал. Его услуги оплачивались разовыми гонорарами, а после рождения детей он получал разовые крупные выплаты (за Алексея – 10 000 руб.). Кроме этого, на Рождество он несколько раз получал императорские подарки – усыпанные бриллиантами золотые табакерки.

Одна из табакерок, подаренных Д.О. Отту

Подчеркнем, что императрица аккуратно рожала раз в два года (1895 г. – Ольга, 1897 г. – Татьяна, 1899 г. – Мария, 1901 г. – Анастасия. Все роды, кроме Ольги, в Петергофе), давая возможность восстановиться организму. Такая аккуратность связана с тем, что императорская чета пользовалась контрацептивами (в бухгалтерских книгах императрицы имеются соответствующие счета).

В 1905 г. императрице понадобились услуги специалистов по женским болезням. С весны 1905 г., как следует из документов, женщина врач Докушевская[557] «пользовала Ее Величество» с 10 мая по 4 сентября 1905 г. Она приезжала в Александровский дворец и Петергоф, по рекомендации доктора Д.О. Отта, более 90 раз. Одновременно с ней консультировал императрицу и Д.О. Отт. Он бывал «для пользования» императрицы в Петергофе 3–4 раза в неделю в течение двух месяцев. Осенью 1905 г. основным консультантом царицы становится доктор А.А. Драницын.[558] Он с первых чисел октября 1905 г. по 8 января 1906 г. бывал у императрицы в Александровском дворце почти ежедневно, нанеся ей за три месяца 50 визитов. Таким образом, акушерская помощь императрице за 1905 г. была связана со 185 визитами специалистов по женским болезням.

Попутно отметим, что интимная жизнь императорской четы была более чем гармонична. Уцелевший массив переписки между Александрой Федоровной и Николаем Александровичем за 1914–1917 гг., содержит более 400 писем и телеграмм, которыми они обменивались изо дня в день. Они дают нам возможность понять некоторые сокровенные стороны жизни этой семьи. Известная писательница З. Гиппиус сказала об этих письмах следующим образом: «…не знали бы мы правды, отныне твердой и неоспоримой, об этой женщине. Не знали бы с потрясающей, неумолимой точностью, как послужила она своему страшному времени. А нам надо знать. Эта правда ей не принадлежит».

Их переписка сразу же приняла доверительно-откровенный характер. После помолвки в апреле 1894 г. Аликс писала жениху: «Как я безумно тебя хочу». Всю их супружескую жизнь у них была общая спальня. Через полтора года после свадьбы Николай II записал в дневнике (6 мая 1896 г.): «В первый раз после свадьбы нам пришлось спать раздельно; очень скучно!». В письмах к супругу императрица регулярно упоминала о приходе «критических дней», которые в переписке именовались либо «инженером-механиком», либо «мадам Беккер». Например, в начале января 1916 г. она пишет: «Инженер-механик явился неожиданно и лишил меня возможности принимать лекарства, это очень неприятно». Свои визиты в Ставку к супругу во время Первой мировой войны императрица старалась подгадывать сразу же после завершения визитов «мадам Беккер».

Проблема гемофилии.

Говоря о здоровье императрицы Александры Федоровны, нельзя пройти мимо вопроса, связанного с проблемой гемофилии. О том, что родственники британской королевы Виктории несут в себе гены гемофилии, было доподлинно известно среди владетельных домов Европы, поэтому гемофилию вполне официально назвали «викторианской болезнью». Механизм ее действия на генном уровне на рубеже XIX–XX вв. не был известен, но ее страшные последствия на эмпирическом уровне были известны хорошо. Естественно, возникает вопрос, как случилось, что германская принцесса, внучка королевы Виктории, то есть потенциальная носительница мутантного гена, стала невестой, а затем и женой российского императора? Мнений на этот счет множество, но достоверно известно, что мнение медиков по этой проблеме не запрашивалось.

Следует подчеркнуть, что проблема гемофилии для самодержавной России с ее традициями персонифицированной власти носила, безусловно, политический характер. В весьма авторитетном «Историческом вестнике» в апреле 1917 г. проблема гемофилии рассматривалась в конспирологическом ключе: «Знал ли Николай II, что в роду Алисы Гессенской имеются гемофилики, – неизвестно. Но об этом хорошо знала сама Александра Федоровна и, особенно, князь Бисмарк. Существует предположение, что железный канцлер из вполне понятных политических расчетов умышленно подсунул наследнику русского престола Алису Гессенскую, кровь которой была заражена страшным ядом». Отчасти это мнение косвенно подтверждается и тем, что император Вильгельм II счел необходимым приехать в Кобург в апреле 1894 г., где около двух часов, наедине, уговаривал принцессу Аликс дать согласие на помолвку с наследником Николаем Александровичем. Что же касается самого Николая II, то он просто любил свою принцессу.

Можно утверждать, что к 1904 г. императорская чета была вполне осведомлена о наследственной болезни среди потомков королевы Виктории мужского пола – гемофилии, но супруги надеялись, что «проскочит». Дело в том, что старшая сестра императрицы Александры Федоровны Ирена (1866–1953) вышла замуж за принца Генриха Прусского (в 1888 г., младший брат кайзера Вильгельма II). От этого брака родилось три сына: Вольдемар (1889–1945); Сигизмунд (18961978), которые дожили до преклонных лет. Третий сын, Генрих (19001904), больной гемофилией, погиб от гемофилического кровотечения буквально накануне рождения цесаревича Алексея в 1904 г. Необходимо также добавить, что «фактор гемофилии» не способствовал душевному равновесию императрицы.

Оториноларингологи императрицы.

Лечащим оториноларингологом Александры Федоровны был профессор Н.П. Симановский (1854–1922), основавший в 1893 г. в Военно-медицинской академии первую в России кафедру и клинику болезней уха, носа и горла. Первые 22 визита его в Зимний дворец состоялись зимой в 1900 г. Судя по всему, недомогание была серьезным. По крайней мере в марте 1900 г. Николай II счел необходимым сообщить министру внутренних дел Д.С. Сипягину: «Ее Величество просит предупредить, любезный Дмитрий Сергеевич, что к крайнему Ее сожалению, но по совету доктора Симановского, Она не может быть на завтрашнем обеде у Вас». Зиму 1901 г. Александра Федоровна, в отличие от предыдущих, практически не болела. В документах упоминается только о трех визитах, нанесенных ей профессором Симановским в течение зимы 1901 г.

В ноябре 1903 г. во время пребывания императорской семьи в Польше, в Скреневицах, ЛОР-проблемы императрицы обострились настолько, что в газетах начали появляться бюллетени о состоянии ее здоровья, где указывалось, что императрица «заболела острым воспалением правого среднего уха». Лечили ее лейб-хирург Г.И. Гирш и профессор Симановский. Последнего срочно вызвали в Скреневицы 9 ноября 1903 г.[559] В бюллетенях, которые начали печататься с 5 ноября 1903 г., отмечались «довольно сильные боли». Кризис в развитии болезни наступил 12 ноября, когда Симановским был сделан «прокол перепонки». На следующий день, 13 ноября, началось «обильное отделение гноя из больного уха», оно продолжалось вплоть да 15 ноября, и только 16 ноября бюллетени зафиксировали, что «общее состояние удовлетворительное».

Военный министр А.Н. Куропаткин записал в дневнике (13 ноября 1903 г.): «Сейчас светлейшая Мария Михайловна Голицына говорила мне о делах в Скреневицах. Болезнь государыни очень мучительна, теперь прокололи барабанную перепонку, гноя идет очень много». 17 ноября 1903 г. в газетах появился последний бюллетень, в котором сообщалось, что «отделение из уха постепенно уменьшается. В виду хорошего общего состояния здоровья и благоприятного хода местного болезненного процесса печатание бюллетеней прекращается».

Судя по всему, оториноларингологические проблемы Александры Федоровны носили хронический характер, поскольку о визитах специалистов этого профиля в императорские резиденции упоминается вплоть до 1917 г. Например, в июле 1906 г. камер-фрау императрицы в записке к секретарю императрицы упоминает об одном визите «горлового врача (ассистент Симановского)» Гелебского «один раз в июле». В декабре 1906 г. к императрице в Александровский дворец вновь трижды приглашался профессор Симановский. В ноябре 1912 и в марте 1916 г. в документах зафиксированы однократные приглашения к императрице профессора Симановского.

Окулисты императрицы.

Первое обращение императрицы Александры Федоровны к окулистам фиксируется по документам в 1897 г., вскоре после рождения второй дочери. Тогда лейб-окулист профессор Н.И. Тихомиров (1860–1930) после 12 визитов прописал 25-летней императрице очки. Среди многочисленных опубликованных фотографий императрицы нет ни одной, где она была бы снята в очках, поскольку пользовалась ими она только в самом тесном кругу семьи.

Преемником Н.И. Тихомирова стал профессор Императорской Военно-медицинской академии Л.Г. Беллярминов. В июле 1906 г. камер-фрау императрицы в записке к секретарю императрицы указывала, что «в апреле месяце был у Ее Величества для пользования окулист Беллярминов три раза в Царском Селе».

Сама императрица в переписке с мужем неоднократно пишет о своих офтальмологических проблемах. Так, в марте 1916 г. Александра Федоровна, рассказывая, что проходит курс лечения массажем, упоминает, что Беллярминов выписал ей более сильные очки. При этом императрица буквально мучилась от болей в глазных яблоках. По ее словам, боли происходили от подагры, так же как и нервные боли в лице. Поскольку применяемые мази помогали мало, то начиная с середины марта начали применять электролизацию. Все это помогало мало, и боли были такие, «как будто втыкали карандаш в самую середину глаза».

Стоматологи императрицы.[560]

Зубы Александре Федоровне лечил придворный зубной врач Генрих Васильевич Воллисон. Когда в 1895 г. в Зимнем дворце отстраивалась квартира императорской четы, там, в служебных комнатах, установили стоматологическое кресло, за которое уплатили 250 руб.

Когда после рождения четырех дочерей у императрицы начали «сыпаться» зубы, визиты стоматолога стали регулярными. В декабре 1898 г. Г.В. Воллисону выплатили 129 руб. 50 коп. за лечение зубов императрицы и 6 руб. за осмотр зубов 4-летней великой княжны Ольги Николаевны.[561] Г.В. Воллисон лечил зубы императрицы около 20 лет. В декабре 1912 г. ему выплатили за лечение по двум счетам 840 руб. 50 коп.[562]

Летом 1900 г. Александра Федоровна писала мужу: «…я должна скорей позвать детей и кончать это послание пока не пришел дантист. С большим трудом и морем слез я выдворила детей из комнаты, так как они хотели посмотреть, как дантист трудится над моими зубами… Он положил две пломбы, почистил зубы и полечил десны. Он приедет снова в понедельник, т. к. деснам нужен отдых».

В мае 1914 г. у семьи Николая II появляется новый «собственный» зубной врач – коллежский регистратор С.С. Кострицкий, практиковавший в Ялте. Высочайшим приказом по Министерству Императорского двора, «данному в Ливадии мая 25 дня 1914 г. за № 12», зубной врач коллежский регистратор С.С. Кострицкий был пожалован «в звание Зубного Врача Их Императорских Величеств». Отметим, что С.С. Кострицкий действительно был врачом, поскольку окончил медицинский факультет Киевского университета, поэтому его правильнее именовать врачом-ортодонтом.

К 1914 г. царская семья уже 10 лет постоянно жила в Александровском дворце Царского Села. Для того чтобы лечить царственных клиентов, Кострицкому потребовалось оборудовать там «свой» зубоврачебный кабинет. Это следует из письма секретаря императрицы, который 12 сентября 1914 г. сообщил С.С. Кострицкому, со ссылкой на лейб-медика Е.С. Боткина, что ему причитается «по случаю приглашения Вас по повелению Их Императорских Величеств в Царское Село… за труды ваши по лечению и по оборудованию зубоврачебного кабинета… одну тысячу руб…». Тогда же был закуплен новый инструментарий – боры на 200 руб. и инструменты на 400 руб.

Обращались к С.С. Кострицкому довольно часто. Как следует из финансовых документов, «зубной врач Кострицкий пользовал Ея Величество три раза. Наследника Цесаревича 4 раза. Великую княжну Ольгу Николаевну три раза. Великую княжну Татьяну Николаевну один раз. Великую княжну Марию Николаевну пять раз и Великую княжну Анастасию Николаевну пять раз. 19 августа 1915 г…». За эту работу зубной врач получил из кассы Министерства двора 1300 руб., которые раскладывались на путевые расходы (200 руб.); на приобретение инструментов (400 руб.) и «вознаграждение за 21 визит» (700 руб.). Следовательно, один визит зубного врача оценивался примерно в 33 руб.

В декабре 1915 г. зубной врач С.С. Кострицкий заработал «на царях» еще 1000 руб. Тогда он проработал 4 дня – с 14 по 18 декабря. Императрица Александра Федоровна писала мужу: «…завтра будет очень мало времени для писания, так как меня ожидает дантист.

Я была целый час у дантиста. Сейчас я должна идти к дантисту. Он работает над моим зубом (фальшивым). в 10.30 идти к дантисту. Дантист покончил со мной на этот раз, но зубная боль еще продолжается. я курю, потому, что болят зубы и – еще более лицевые нервы».

В феврале 1916 г. С.С. Кострицкий вновь приехал из Ялты в Царское Село, получив за визит 700 руб. Причиной тому было очередное обострение у императрицы Александры Федоровны. 2 февраля 1916 г. Александра Федоровна писала царю: «…не спала всю ночь. Сильная боль в лице, опухоль. Послала за крымским другом. я одурела: всю ночь не спала от боли в щеке, которая распухла и вид имеет отвратительный. Вл. Ник. думает, что это от зуба и вызвал по телефону нашего дантиста. Всю ночь я держала компресс, меняла его, сидела в будуаре и курила, ходила взад и вперед. Боль не так сильна, как те сводящие с ума боли, какие у меня бывали, но мучит вполне достаточно и без перерыва, от 11 часу я устроила полный мрак, но без всякого результата, и голова начинает болеть, а сердце расширилось».

После Февральской революции 1917 г., отречения Николая II, падения монархии почти все медики сохранили верность царю. В том числе и С.С. Кострицкий. В октябре 1917 г. он приезжал, с разрешения Временного правительства, в Тобольск, куда царскую семью вывезли в августе 1917 г. из Царского Села. Остались крайне лаконичные записи о визите зубного врача в дневнике императрицы Александры Федоровны. 17 октября: «Приехал дантист Кострицкий (из Крыма)»; 18 октября: «Повидала Кострицкого»; 19 октября: «11–12 [часов]. Дантист. [Знак сердца.] 1? [часа]»; 21 октября: «1? [часа]. Дантист»; 22 октября: «1? [часа]. Дантист»; 23 октября: «Дантист»; 26 октября: «Дантист. Обедала с Бэби. Отдыхала и читала. Попрощалась с Кострицким, который уезжает в субботу утром»[563].

Таким образом, С.С. Кострицкий работал с Александрой Федоровной пять раз. Записи императрицы крайне лаконичны. Из них можно только понять, что каждый сеанс продолжался не менее часа. Очень показателен рисунок сердца в дневнике («Знак сердца»). Это могло означать все, что угодно: и то, что императрице стало плохо с сердцем во время первого сеанса работы над ее зубами; и то, что императрица душевно расположена к зубному врачу, ради нее приехавшему из Ялты в Тобольск, через всю страну, охваченную революционной анархией.

Инфекционные заболевания императрицы.

Наряду с обычными сезонными инфекционными болячками, у Александры Федоровны случались и более серьезные проблемы. Так, в феврале-марте 1898 г. императрица переболела корью, которую Николай II в одном из писем назвал «поганой», добавив, что жена «вчера, в первый раз после семинедельного сидения дома… вышла погулять в саду». Болела императрица достаточно тяжело, если детская корь заставила ее провести почти два месяца в постели.

Лечил Александру Федоровну, как это ни удивительно, ортопед, уже упоминавшийся доктор медицины К.Х. Хорн, который, как следует из справки камер-фрау от 1 мая 1898 г., «с 9-го марта посещал Ее Величество ежедневно за исключением воскресенья и праздничных дней. В Царское Село ездит с 15-го апреля». Всего консультант Максимилиановской лечебницы доктор медицины К.Х. Хорн нанес императрице 29 визитов в Санкт-Петербурге и 48 визитов в Царском Селе и Петергофе и в общей сложности заработал на лечении «императорской» кори 3125 руб., что было равно годовому жалованью ординарного профессора университета.

Отметим, что лечение было комплексным, поскольку в это же время к императрице приглашались на консультацию акушер профессор Попов (более 30 раз, выплачено 2000 руб.) и оториноларинголог профессор Симановский (12 визитов, выплачено 1000 руб.). Таким образом, двухмесячное заболевание императрицы корью потребовало вмешательства трех известных медиков, которые нанесли ей как минимум 118 визитов, что обошлось Кабинету Е.И.В. в 6000 руб.[564]

Зимой 1899 г. императрица болела гриппом. В дневнике великого князя Константина Константиновича в феврале 1899 г. появляется запись: «…он ответил, что императрица лежит с инфлюэнцией». Болезнь, видимо, также переносилась тяжело и привела к обострению хронических заболеваний Александры Федоровны. Как следует из письма царя к матери в марте 1899 г., «Аликс себя чувствует, в общем, хорошо, но не может ходить, потому что сейчас же начинается боль; по залам она ездит в креслах». Позже инфекционные болячки заслонили более тяжелые проблемы, и о них фактически перестает упоминаться в документах.

Работа в Дворцовом госпитале.

После начала Первой мировой войны, уже 9 августа 1914 г., императрица попросила женщину-хирурга В.И. Гедройц приехать в Александровский дворец и прочесть курс лекций по программе подготовки сестер милосердия военного времени.[565] В.И. Гедройц описала в дневнике свой первый визит в Александровский дворец: «Началось мое чтение лекций в Александровском дворце. Хочу написать подробно, как все это было в первый день, чтобы выяснить свои собственные впечатления и воспоминания. Условлено было, что читать я буду от 6 до 7 вечера ежедневно и ездить буду просто в собственном экипаже, а не в придворном.

У меня в ту пору была маленькая умная крестьянская лошадка, называемый Сашка, запряженная в длинные оглобли дрожки; она имела очень непрезентабельный вид. Немудрено поэтому, что когда мой милый Сашка, скакавший где-то в конце оглобель, кучер Яков, гордый тем, что едет во дворец, и, наконец, я, в английском костюме, мужской шляпе, с разборным анатомическим манекеном и хирургическими чертежами, появилась перед решеткой мирно дремавшего в своем величии дворца, то околоточный надзиратель отказался нас пропустить. Только после длительного разговора по телефону ворота открылись и Яков, растопырив локти и потрясая синими новыми вожжами, подъехал к левому крыльцу, на котором ожидал великолепный в своей неподвижности швейцар с булавой, мешавшей ему подтащить мой хирургический груз. Сознаюсь еще, что перед началом первой лекции меня интересовал вопрос совсем отвлеченный, а именно – увижу ли я арапа. Арапа, занимавшего очень мое воображение в детстве».

Подруга Александры Федоровны Лили Ден вспоминала: «Преподавала им княжна Гедройц, профессор-хирург, и большую часть своего времени императорская семья посвящала лекциям и практическим занятиям. После того как они сдали необходимые экзамены, государыня и “четыре сестры Романовых” стали работать в качестве хирургических сестер, часами ухаживая за ранеными и почти всегда присутствуя на операциях».[566] И Вырубова пишет о решении императрицы «лично пройти курс сестер милосердия военного времени с двумя старшими великими княжнами и со мной. Преподавательницей Государыня выбрала княжну Гедройц, женщину-хирурга, заведующую Дворцовым госпиталем. Два часа в день занимались с ней и для практики поступили рядовыми хирургическими сестрами в первый оборудованный лазарет при Дворцовом госпитале, дабы не думали, что занятие это было игрой и тотчас же приступили к работе – перевязкам, часто тяжело раненых. Государыня и великие княжны присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня как настоящая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запахи».[567]

Выпускница медицинского факультета Лозаннского университета В.И. Гедройц вспоминала о тяжелых для нее как врача августовских днях 1914 г. в Царском Селе (20 августа 1914 г.): «Все придворные автомобили и экипажи были отданы для перевозки раненых… Цветы из оранжерей, сладкое придворных кондитеров – все это направлялось в лазареты для раненых. Казалось, чугунная решетка Александровского дворца раскрылась и дыхание народной жизни обожгло душу ее обитателей. И ежедневно черное ландо с тремя сестрами милосердия скользило по заросшим зеленью улицам мирного городка, останавливаясь то перед одним, то перед другим лазаретом. Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьезное, вдумчивое отношение всех трех к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестер, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова».[568]

Официально лекционный курс «сестры Романовы» окончили 7 ноября 1914 г., когда они сдали экзамены за курс сестры милосердия военного времени. Экзамены принимала начальница Царскосельской общины сестер милосердия княгиня С.С. Путятина. Императрица сдавала экзамен первой, а затем она сама приняла участие в экзаменовке своих дочерей, задавая им самые трудные вопросы.[569]После сдачи экзамена они все получили красные кресты и аттестаты на звание сестер милосердия военного времени. Впоследствии Александра Федоровна высказывала сожаление, что ей не суждено быть врачом.

В переписке царя и царицы тема работы в лазарете являлась одной из главных, особенно за 1914–1915 гг. Начиная с сентября Александра Федоровна постоянно упоминает в письмах о своей работе в качестве операционной медсестры. В конце сентября 1914 г. она впервые упомянула: «Раненые прибыли. Мы работали с четырех до обеда».[570] Затем эти упоминания стали носить постоянный характер. Поскольку императрица чувствовала себя неважно, то во время операций хирург В.И. Гедройц «оперировала сидя, для того, чтобы я могла подавать, тоже сидя, инструменты. Она не позволила мне делать перевязок, чтобы я не делала никаких лишних движений, так как голова и сердце давали себя чувствовать».[571]

Татьяна, Александра Федоровна, Ольга

Императрица с гордостью писала Николаю, что «в первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны – я сегодня все время работала одна, без сестры или врача, – одна только княжна подходила к каждому солдату, смотрела, что с ним».[572] Начиная с октября 1914 г. императрица постоянно упоминала, что принимала участие в двух-трех операциях ежедневно, причем рядом с матерью, как правило, находились и старшие дочери, которые также работали в качестве операционных медсестер. Она с гордостью упомянула о том, что княжна-хирург В.И. Гедройц похвалила ее работу, сказав, что «она очень благодарна нам за то, что… мы все делаем добросовестно. Это ведь не забава».[573] Свое место в операционной императрица рассматривала как место простой сестры милосердия. И даже подчеркивала это. Среди медиков были недовольные таким положением императрицы. Например, княжну Гедройц упрекали за то, что она держала себя с Александрой Федоровной «вызывающе начальническим образом». Между операциями или сложными перевязками она могла попросить императрицу «передать папиросы или спички».[574] Безусловно, такие взаимоотношения также выходили за принятые рамки отношений императрицы и ее подданных.

Александра Федоровна очень ценила время, которое отдавала своему лазарету. Несмотря на усталость, она считала: «Лазарет мое истинное спасение и утешение. У нас много тяжело раненых, ежедневно операции и много работы».[575] Эта работа достаточно высоко оценивалась медиками.

Александра Федоровна и Гедройц на перевязке

По свидетельству дочери лейб-медика Е.С. Боткина, Т. Мельник, «впоследствии они работали так, что доктор Деревенко, человек весьма требовательный по отношению к сестрам, говорил . мне уже после революции, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру, как Татьяна Николаевна. Великая княжна Ольга Николаевна, более слабая и здоровьем, и нервами, недолго вынесла работу хирургической сестры, но лазарета не бросила, а продолжала работать в палатах, наравне с другими сестрами, убирая за больными».[576]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.