Смерть Николая I

Смерть Николая I

Сам Николай не дожил до известия о падении Севастополя. Он не выдержал позора надвигающегося поражения России в войне. Летом в Петергофе с возвышенных мест люди могли видеть стоящую у Кронштадта англо-французскую эскадру, которая блокировала русский флот. Это любопытное для дачников и обывателей зрелище было невыносимо русскому самодержцу, перед которым раньше трепетала Европа. Теперь же безнаказанный противник, силы которого превосходили стоявший в гавани русский флот, как будто смеялся над ним. Блокада Кронштадта стала печальным символом провала, краха всей застойной, консервативной политики Николая I. В конце августа 1854 года фрейлина А. Ф. Тютчева видела Николая в «Капелле»:

Стоя близко от него в церкви, я была поражена происшедшей в нем за последнее время огромной перемене. Вид у него был подавленный; страдания избороздили морщинами его лицо… При виде того, с каким страдальческим и сосредоточенным видом он молился, нельзя не испытывать почтительного и скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженной и поверженной ниц перед Богом.

Восемнадцатого февраля 1855 года император умер. Ходили упорные слухи, что Николай, не дожидаясь позора поражения в войне, принял яд. Последним своим указом он освободил от командования Южной армией А. С. Меншикова, признав полное поражение своих войск. Чувства, описанные Л. Н. Толстым, испытывали многие в стране. Величие и могущество России было повержено; ценности, которые представлялись раньше незыблемыми, на поверку оказались официальной ложью; армия проиграла все, что могла; флота не существовало; страна переживала позор поражения. Современники вспоминали, что настроения в обществе были тягостные, люди ждали неминуемого военного поражения в надежде, что оно, как мощная гроза, расчистит невыносимо душную атмосферу николаевского царствования. Итоги царствования Николая I были действительно удручающи. Очень точно это выразил крупный государственный деятель П. А. Валуев: «Сверху блеск, снизу гниль!» С этим были согласны почти все. Поражение под Севастополем показало, что в стране – серьезнейший кризис армии. И хотя союзникам удалось укрепиться только в Крыму, удаленном от жизненно важных центров, продолжать войну оказалось невозможным. Профессор военной академии и генерал Д. А. Милютин в своем докладе под характерным названием «Об опасности продолжения в 1856 году военных действий» писал, что ресурсы страны почти полностью исчерпаны. Под ружьем стоит 1 млн человек, но и ружей-то уже нет – из 500 тыс. в арсеналах осталось только 90 тыс., а пушек – всего 253! В армии свирепствовали тиф и холера. Одним словом, армия небоеспособна, она не выдержит еще одной кампании, и войну нужно заканчивать во что бы то ни стало.

Наблюдения Милютина и других говорили об одном: в своей истории русская армия, как бы описав гигантский круг во времени, вновь оказалась «под стенами Нарвы 1700 года». Созданная Петром Великим армейская организация, основанная на рекрутчине, на системе пожизненной службы, просуществовала полтора столетия и нуждалась в срочных и кардинальных реформах. России требовалась новая, профессиональная армия – не та, которая хорошо марширует на плацу и на полях под Красным Селом, а та, которая вооружена современным оружием и передовой военной стратегией. Предстояло, как некогда при Петре Великом, начать заново строить флот. Наконец, начальникам Дубельта стало ясно, что у него-таки был здравый смысл и без пароходов Россия далеко не «уплывет».

«Нарвская ситуация 1700 года» возникла и во внешней политике. Надежды Николая I на то, что Россия будет по-прежнему, как в старые годы, на первых ролях, не оправдались. Крымская война вскрыла грубейшие просчеты русской дипломатии, не сумевшей предотвратить англо-французский союз. В 1855 году о своем намерении примкнуть к союзу заявила и Австрия. Россия оказалась в изоляции. Поэтому цена мира, которую предстояло заплатить России, становилась еще выше. Это показал Парижский мирный конгресс, начавшийся в феврале 1856 года. Он завершился мирным трактатом, согласно которому Россия лишалась права иметь на Черном море военный флот и необходимые для него арсеналы. Репутация России как мировой державы была существенно подорвана. Предстояло менять внешнеполитическую концепцию страны, соразмерять свои аппетиты со своими возможностями, думать о новых направлениях политики. Но для этого требовались новые люди – век престарелого Нессельроде уже прошел.

Как и накануне петровских реформ, в 1850-е годы оказалось, что военный и дипломатический кризис – лишь верхушка айсберга общенационального кризиса. В сердцевине его лежал кризис социальный. Николаевская Россия так и не смогла решить самого главного вопроса – о крепостном праве. Все многочисленные комиссии так ничего и не решили. Стремление крепостных крестьян к свободе стало неодолимым. Слухи о том, что каждый крепостной, записавшийся в ополчение, получит свободу, привели к массовым беспорядкам, которые с трудом подавлялись воинскими командами. Кроме того, почти все губернии были охвачены крестьянскими волнениями, направленными против барщины, оброков помещиков. С мест сообщали, что управлять крестьянами становится все труднее и труднее. Они с явным раздражением идут на барщину, не выплачивают оброки, стали строптивы, упрямы, упорно надеются, что с приходом нового императора им дадут волю. В толще некогда безгласной массы явно происходило скрытое, но сильное брожение. Этого власти, помнившие ужасы пугачевщины, не могли не учитывать. Отмена крепостного права стала первейшей социальной задачей правительства Александра II.

С неизбежностью вставали другие проблемы, которые при Николае I загонялись вглубь. Как только рушилось крепостное право, с неизбежностью начиналась цепная реакция перемен – ведь вся система отношений в стране опиралась на крепостничество. Так, бюрократическая система управления, некогда созданная Петром I, показала свою полную несостоятельность. При Николае I в этом направлении тоже ничего сделано не было. Гоголевские городничие по-прежнему сидели на своих местах. Однако в ходе Крымской войны стало ясно, что уже было невозможно управлять страной по-старому, без малейшего предоставления прав на местах другим слоям и категориям населения, кроме дворян и купцов. Бюрократия оказалась не в состоянии даже выдать продовольствие голодающим, проложить более-менее сносные дороги и устроить мосты, чтобы доставить солдат в Крым.

Одним словом, проблема местного управления с опорой на «землю», земство, местное общество стояла рядом с проблемой отмены крепостного права и была с нею непосредственно связана. Ведь в случае отмены крепостного права ряды свободных людей удваивались – на свободу выходили миллионы крепостных. Как и рекрутчина, полностью изжила себя система подушной подати, остававшаяся неизменной с петровских реформ. Без реформы налогообложения, как и без введения всеобщей воинской повинности, существовать было невозможно. То же самое можно было сказать и о суде. Страна нуждалась в реформе судопроизводства не менее, чем в от мене рекрутчины и подушины. Суд, который со времен Петра Великого решал судьбы людей по принципу «Закон что дышло – куда повернул, туда и вышло», должен был уйти. На его место шел суд бессословный, гласный, состязательный, с независимым судьей и адвокатом.

Больше всех от николаевских идеологических порядков страдала молодежь и люди интеллектуального труда, связанные с литературой и искусством, творчеством вообще. Тупая, не желавшая слушать никаких свежих слов власть Николая придавливала все мыслящее, как чугунная плита. И вдруг эта плита отвалилась: по столице прошел слух, что новый император намерен изменить свирепый университетский устав Николая I, что школа будет бессословная, что разрешат женское образование, что, наконец, будут выдавать заграничные паспорта! Обо всем этом еще вчера люди не могли и говорить вслух, опасаясь агентов Третьего отделения. Теперь казалось, что после долгой зимы наступила весна. Она вступала в свои права медленно и неуверенно. Ведь все были так запуганы Николаем и его жандармами, выражались осторожно, призывали друг друга к терпению, постепенности, но на самом деле хотели как можно быстрее получить свободу разом. Это было неизбежным следствием ее долгого ожидания.

Общественное движение оживлялось на глазах: смелее стали речи на собраниях, в студенческой аудитории, в 1855 году впервые вышла в Лондоне «Полярная звезда» Герцена, и ее «свет» дошел до России. Все посматривали наверх – как-то там наш молодой царь, что он думает, на кого полагается, и что-то будет с нами со всеми завтра. Вспоминали слова Пушкина – «грядущего волнуемое море», как и в петровское, екатерининское, александровское время, расстилалось перед Россией…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.