Семья Сталина

Семья Сталина

То есть воспитание человека нового типа – сильного, несгибаемого и волевого – оказалось более успешным в советском обществе, чем в его верхушке, где этому не всегда помогал даже личный пример. Хотя Макаренко, рассказывая историю с Алешей, именно в этом видит выход – в общем правильном стиле жизни семьи, в ее атмосфере, а также в скромности и самоограничении самих высокопоставленных лиц. И приводит в пример Сталина, цитируя Анри Барбюса, который в конце двадцатых – начале тридцатых годов неоднократно бывал в Советском Союзе, бывал в гостях у вождя и описывал скромность быта его семьи:

«Поднимаемся по лестнице. На окнах белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая. Обставлены просто, как в приличной, но скромной гостинице. Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед – из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яков спит в столовой, – ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши». (Анри Барбюс. Сталин.)

Однако Макаренко не знал, что его пример был не самым удачным. Да, Сталин, безусловно, являлся образцом руководителя-аскета, но общая атмосфера в семье не всегда была самой лучшей, ссоры между супругами случались нередко, самоубийство Надежды и вовсе разрушило ту хрупкую теплоту семейных связей, которые существовали в ней до этого трагического случая, и стало тяжким потрясением для каждого из ее членов.

Правда, «барчуками» сталинские сыновья не стали (о дочери разговор особый), хотя Василий, при попустительстве многочисленной «обслуги» и столь же многочисленных родственников и не прочь был воспользоваться громадными возможностями и именем своего отца. Но, при всем том, он, кажется, оказался единственным из детей Сталина (кроме разве что приемного сына Артема Сергеева), который, несмотря на все его недостатки, настоящие и вымышленные, понимал, что его отец – еще и вождь, еще и символ, еще и отец народа всей огромной страны. Он был, видимо, единственным из них, кого затронула и покорила та великая идея построения страны социальной справедливости, всеобщего счастья, родины социализма, ради которой жил и работал его отец. И он, конечно же, стал летчиком.

Василий родился 21 марта 1921 года, когда его отцу уже исполнилось сорок лет, а матери, Наденьке Аллилуевой, было только двадцать. Познакомились они, как известно, еще в 1918 году, в Питере, когда Сталин возвратился из ссылки и остановился в семье своего старого друга, старого большевика Сергея Аллилуева. Наде тогда еще не исполнилось и семнадцати, она была младшей в семье – семье не самой благополучной, хотя и стопроцентно революционной. Дело в том, что Надина мама, Ольга Евгеньевна Аллилуева, частенько «загуливала», бросая при этом семью на все время очередной «роковой страсти». Потом возвращалась, а муж и отец, Сергей Яковлевич, почему-то неизменно неверную жену прощал. Почему? Такое и сейчас мало какой муж терпеть станет, а тогда, в дореволюционном Баку, где строгость нравов дореволюционного общества усиливалась кавказским менталитетом, это было, надо думать, особенно нестерпимым. Да и позднее, в Питере, происходило то же самое.

Разгадку столь странной семейной жизни Аллилуевых узнали после революции, когда Ольга Сергеевна, став тещей Генерального секретаря партии, оказалась прикреплена к Кремлевской поликлинике – у нее была шизофрения. Увы, эти болезненные гены она передала и своим детям, двое из которых – Павел и Надя – покончили жизнь самоубийством, а Анна Сергеевна свои последние годы провела в психиатрической больнице. Надо думать, Сергей Яковлевич знал о болезни жены задолго до того, как ей был поставлен диагноз в Кремлевке, и, как порядочный человек, больную жену жалел и терпел рядом. Возможно, она лечилась и до революции, однако шизофрения – болезнь неизлечимая. Надо думать, знали о болезни матери и дети, иначе их отношение к ней было бы, скорее всего, другим. А вот знал ли о болезни матери невесты Сталин до брака с Надеждой – большой вопрос. Или знал, но надеялся, что Надежду и его минет чаша сия? Не всегда же больные гены передаются по наследству. Передались. Этот диагноз Надежде Аллилуевой поставили в Германии, когда ее стали мучить невыносимые головные боли, когда у нее уже родилось двое детей – Вася и Света. Чаша не миновала.

В 32 года Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством. Вокруг этой смерти наверчено множество слухов и версий. Враги Сталина однозначно обвиняют в смерти жены его самого, его грубость и даже хамство по отношению к ней, а также будто бы ее политические взгляды, не такие, как у него. Друзья и соратники невнятно говорят о ее нервности, вспоминают ее головные боли, бешеную ревность, ее несправедливые нападки на мужа, даже оскорбления в присутствии посторонних людей, в ответ на которые он отмалчивался. Что тут правда, что ложь – уже не установить. Только нужны ли причины для самоубийства, когда присутствует болезнь?

Безусловно, ударила смерть матери и по детям. Правда, Сталин считал, будто дети забыли мать недопустимо быстро, но это еще не значит, что материнская смерть прошла бесследно для Васькиной хрупкой психики.

Но вернемся в март 1921 года. По дошедшим до нас из тех времен легендам и слухам, первый месяц счастливый отец ребенка с матерью месяц не разговаривал – то ли сердился оттого, что она не хотела называть его на «ты», а упорно величала на «Вы», то ли оттого, что она родила не дочь, как ему хотелось, а сына. Ну, самодур и тиран, что с него возьмешь. Но вот в одном из источников читаем, что юная жена Сталина, накануне родов, поссорившись с мужем, ушла из дома неизвестно куда, рискуя ребенком. В результате Васька появился на свет не в Кремлевской больнице, где с первых минут своей жизни был бы обеспечен всем необходимым, а в каком-то крошечном роддоме на окраине Москвы, где её после родов с трудом разыскали. Так, может, из-за этого сердился на неё Сталин? Поссорилась с мужем, решила показать характер, ушла из дома… А о ребенке, который вот-вот должен был родиться, подумала? Для кавказских мужчин, привыкших, что для женщины первое место в жизни занимает семья, то есть муж и дети, такое поведение кажется непростительным. Да и для многих некавказских тоже.

Но все же простил. По тем же легендам и слухам, а также по вполне достоверным воспоминаниям можно понять: свою молодую жену суровый Иосиф Виссарионович сильно любил и прощал ей многое, что некоторые другие мужья и не в таком ранге не прощают. Например, то, что выносила сор из избы, жаловалась на него не только родным и друзьям, но и недругам, ссорилась с ним, унижая его, гордого сына Кавказа и вождя народа, в присутствии свидетелей, о чем уже шла речь раньше. Разумеется, он и сам был не ангел, был вспыльчив, как все южные мужчины, и не всегда сдержан. И все же старался быть снисходительным к поступкам своей юной жены, делая скидку на разницу в возрасте.

К счастью, роды, пусть и не в элитном роддоме, прошли благополучно. Ребенок родился здоровым, правда, впоследствии оказалось, что нервная система у него слаба и неустойчива. Но это, скорее, результат наследственности, чем неудачных родов. Во всяком случае, в письме свекрови через полтора года после рождения Васьки, Надежда пишет: «Васенька в Москве чувствует себя совсем иначе, чем на Кавказе (Весной 1922-го годовалый Василий уже побывал с матерью на Кавказе и был показан своей грузинской бабушке. – прим. авт.), он стал совсем здоровый, ни разу не болел, уже кушает котлетку мясную, кашку и кисели; говорить он еще не научился, но так просто кое-что лепечет. Он так привык ко мне на Кавказе, что очень скучает, когда я бываю на службе, а когда я к нему прихожу, он всё время держит меня за юбку и никуда не пускает».

Ох, уж эта служба! Неужели она была так нужна двадцатилетней жене вождя, не имеющей пока что ни образования, ни специальности, но зато уже имеющей ребенка и мужа, занятого делами государственного строительства, то есть делами огромной государственной важности? Разве не важнее было создавать ему условия для работы и отдыха, надежный семейный тыл и растить здорового ребенка? Для нас сегодня очевидно, что важнее, для неё тогда – нет, а объяснить молодой Наденьке, посоветовать, рассказать о значении семьи и о роли жены и матери было, похоже, некому, потому что её собственная мать, Ольга Евгеньевна Аллилуева, как уже говорилось, строительством семейного очага тоже особо не заморачивалась. Даже народив четверых детей, она с воодушевлением занималась не семьей, а революционной деятельностью и своими любовными увлечениями. Сталин это знал по себе, потому что любвеобильная Ольга Евгеньевна и его не обошла своим вниманием в прошлые времена, отчего даже пошла байка, что Сталин будто бы женат на собственной дочери. Сам он, видимо, сказать жене о важности нормальной семьи, в том числе и для воспитания детей, пытался неоднократно, но успеха не добился, зато был записан и ей самой и её многочисленными родственницами и эмансипированными подругами в деспотичного восточного сатрапа. Даже Владимир Ильич тут отметился. По воспоминаниям Фотиевой, секретаря Ленина (а Надежда работала именно в секретариате Ленина), однажды она сказала, что уходит с работы, так муж ей велел, поскольку времени на него и на детей у неё не оставалось. Фотиева тут же пошла к Ленину жаловаться на «восточного деспота». Владимир Ильич попросил, если Аллилуева не выйдет на работу тут же ему сообщить, а уж он примет меры – вразумит Сталина. Но Надежда на работу вышла. Фотиева доложила Ленину, он произнес: «Азиат».

В самом деле, до того ли было им, созидателям нового мира и новой морали, считающим семью и детей чем-то типа пережитков проклятого капиталистического прошлого! У них самих всё было на новый лад – жена могла прекрасно уживаться с любовницей, жен могло быть несколько, мужей тоже и т. д. и т. п. Сталин был не из их числа. К счастью, в таких консерваторах в большевистской верхушке ходил не он один, поэтому революционным радикалам в семейной и сексуальной сфере пришлось с их существованием смириться. Как «консерваторам» пришлось смириться и принять до поры до времени новые формы воспитания типа детских домов, в которых пришлось побывать и сталинским детям, пока их мама печатала на машинке ленинские указы.

Как вспоминает Артем Сергеев, сын погибшего в 1921 году большевика Федора Сергеева, больше известного под партийной кличкой Артем, «Мы родились с Василием в одном роддоме с разницей в 19 дней, наши матери дружили, были они и содиректорами детского дома для беспризорников и детей руководителей государства. С двух до шести лет и мы с Василием были воспитанниками этого детдома. У Василия с самого раннего детства отец всегда был занят. Мать Василия была занята отцом: она обеспечивала его жизнь, а его жизнь значила много, и она это понимала: она была его помощницей, секретарем, разрывалась между детьми и мужем. И если другие женщины отдают предпочтение детям, то она, может быть, отдавала предпочтение тому великому делу, которым занимался ее муж. И поэтому дети воспитывались людьми, обслуживающими дом».

Артем или Томик, как звали его в семье Сталина, считался приемным сыном Сталина и названным братом Василия, жил с Васей в одной комнате и вместе с ним воспитывался. Безусловно, он знал всё или почти всё о том, что в сталинской семье происходило в то время, но насчет того, что Надежда Аллилуева была занята исключительно помощью мужу, наверно, всё же ошибается. Во всяком случае, сама она пишет свекрови в 1926 году, как раз тогда, когда, по словам Артема Федоровича, они с Васькой были воспитанниками детдома, «Дети мои здоровы. На днях их сниму и пришлю карточку. Яша учится, готовится дома к высшему учебному заведению, что из этого выйдет, пока не знаю, так как на ученье он ленив и не совсем способен. Но посмотрим, может быть, что-либо выйдет, с ним занимается учитель ежедневно. Вася уже грамотный (А Васе всего пять лет! – прим. авт.), сейчас он болен, у него грипп, а как поправится, то вместе со своей карточкой пришлет письмо, самим написанное. Я работаю и суечусь».

Из её биографии мы знаем, что она работала вначале в секретариате Ленина (а не Сталина!), затем в редакции журнала «Революция и культура» и в газете «Правда». В секретариате Ленина она была секретарем-машинисткой, кем она работала в редакциях, неизвестно, скорее всего, тоже каким-то техническим сотрудником. Вдобавок, судя по воспоминаниям того же А. Ф. Сергеева, она еще и содиректор детского дома, где вместе с беспризорниками воспитывается и её родной сын.

О том, что они, дети, мало видели мать, вспоминала впоследствии, уже во взрослом возрасте её дочь Светлана, очень хвалившая при этом материнскую заботу об их с Василием воспитании и образовании: «Маму больше заботило другое (в отличие от отца, который любил заниматься хозяйственным обустройством семейной усадьбы-дачи, – прим. авт.) – наше образование и воспитание. Мое детство с мамой продолжалось всего лишь шесть с половиной лет, но за это время я уже писала и читала по-русски и по-немецки, рисовала, лепила, клеила, писала нотные диктовки. Моему брату и мне посчастливилось: мама добывала откуда-то замечательных воспитательниц… В особенности это требовалось для моего брата Василия, слывшего «трудным ребенком». Возле брата находился чудесный человек, «учитель», (как его называли), Александр Иванович Муравьев, придумывавший интересные прогулки в лес, на реку, рыбалки, ночевки у реки в шалаше с варкой ухи, походы за орехами, грибами и еще Бог весть что. Конечно, это делалось с познавательной целью, вперемежку с занятиями, чтением, рисованием, разведением кроликов, ежей, ужей и прочими детскими полезными забавами. Попеременно с Александром Ивановичем с нами проводила все дни, лето и зиму, воспитательница (тогда не принято было называть её «гувернанткой») Наталья Константиновна, занимавшаяся с нами лепкой из глины, выпиливанием всяких игрушек из дерева, раскрашиванием и рисованием и уже не знаю еще чем… Она же учила нас немецкому языку. Я не забуду её уроков, они были занимательны, полны игры – она была очень талантливым педагогом».

И далее: «Вся эта образовательная машина крутилась, запущенная маминой рукой, – мамы же никогда не было дома возле нас. В те времена женщине, да еще партийной, вообще неприлично было проводить время около детей. Мама работала в редакции журнала, потом поступила в Промышленную академию, вечно где-то заседала, а свое свободное время она отдавала отцу – он был для неё целой жизнью. Нам, детям, доставались обычно только её нотации, проверка наших знаний. Она была строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню её ласки: она боялась меня разбаловать, так как меня и без того любил, ласкал и баловал отец…»

Почему-то так и хочется сказать: «Бедные, бедные дети», – несмотря на всех этих замечательных педагогов и воспитателей, гувернеров и гувернанток (то есть вполне буржуазную систему воспитания), которые, при всех своих талантах и способностях, никак не могли заменить детям мать, материнскую нежность и теплоту. Вряд ли много времени у неё оставалось и для мужа с такой-то занятостью.

Причем нельзя сказать, что от этой своей работы, обычной и общественной, она была в большом восторге. Впрочем, как и от семьи. Так, в 1926 году она писала по этому поводу своей новой родственнице Марии Сванидзе: «Я очень жалею, что связала себя опять новыми семейными узами (речь шла о предстоящем рождении Светланы, – прим. авт.). В наше время это не очень легко, так как вообще страшно много новых предрассудков, и если ты не работаешь, то уже, конечно, «баба», хотя, может быть, не делаешь этого потому, что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя интересом к ней. А теперь, особенно когда я займусь семьей, думать о квалификации не приходится. Я Вам, дорогая Маруся, очень советую за границей (М. А. Сванидзе тогда работала вместе с мужем А. С. Сванидзе в советском торгпредстве в Берлине, – прим. авт.) чем-либо для России запастись. Серьезно. Вы даже не представляете, как тяжело работать только для заработка, выполняя любую работу, нужно иметь обязательно специальность, которая дает тебе возможность не быть ни у кого на побегушках, как это обыкновенно бывает в «секретарской» работе, а выполнять всё, что касается специальности».

Да так ли был нужен семье этот её грошовый секретарский заработок? Можно подумать, что Сталин без него не смог бы прокормить свою семью. И уж, конечно, она не стала бы для него «бабой», менее любимой и дорогой, если бы эту не приносящую ей самой удовлетворения работу оставила. Нет, просто мама маленького Васьки была дитем своего времени, когда эмансипированные женщины новой страны стремились к новой жизни, наполненной самостоятельной, желательно творческой работой. Не творческая и не самостоятельная, пусть даже в секретариате Ленина или в редакциях таких известных изданий, тяготила. Но не менее тяготила и жизнь без работы – с семейными «бабскими» заботами. Тут, видимо, повлиял и пример родительской семьи, где, судя по юношеской переписке Надежды, бытовые заботы лежали на подросших дочерях, и где мать могла, закрутив роман с «товарищем по борьбе», на месяцы исчезать из дома. Последнего, кажется, больше всего боялся Сталин, позора измены он бы не вынес. Но измены не было, как бы ни пытались на неё намекать жадные до сенсаций современные беллетристы – Надежда любила и ревновала мужа не менее сильно, чем он её.

Было другое: новая мораль с новыми предрассудками, о которой писала Надежда в Берлин своей родственнице, её собственная натура со страстным стремлением к независимости, желание состояться в этой новой жизни не благодаря мужу, а благодаря себе, своему характеру, своим знаниям и умениям. Не последнюю роль в этих стремлениях, приобретающих крайнюю степень выраженности, играла набирающая силу болезнь. Потому что те же проблемы возникали ведь и в других семьях первых руководителей Советской страны, среди которых было немало и кавказцев, но там до крайностей не доходило. Конечно, сейчас принято в этих проблемах винить исключительно Сталина с его невыносимым характером диктатора. Однако, судя по воспоминаниям родных и близких его семьи, трудно сказать, кто в этих распрях был виноват больше.

Так или иначе, против был Сталин или нет, но Надежда, как видим, всегда работала и именно работу, а не семью считала главным в своей жизни. Дети же с ранних лет были предоставлены заботам нянек и воспитателей.

Вот Надежда пишет свекрови после рождения дочки: «Недавно я родила Вам внучку, очень хорошую девочку, которую звать Светланой. Родилась она 28/II в 3 часа ночи… Васенька стал совсем большим мальчиков, он эту зиму очень часто болел и поэтому чувствует себя немного слабо. Он очень вырос и стал очень самостоятельным человечком».

Васеньке, между прочим, в ту пору еще не исполнилось и пяти лет. Но приходится быть самостоятельным, если родители все время заняты работой, а они с Артемом – в детском доме вместе с беспризорниками. Артем потом вспоминал, что они с Василием пробыли в этом детском доме «в этой самой компании» с 1923 по 1927 год. Но о детском доме Надежда свекрови не писала. Надо думать, та подобных революционных методов воспитания не поняла бы и не одобрила. Поэтому приходилось писать более понятное: «Яша это лето (лето 1927 года, – прим. авт.), очевидно, опять поедет на Кавказ, и тогда Вы увидите, какой он стал большой и как он похож на Иосифа. Светланочка тоже похожа на него. Она очень хорошая и веселая девочка, так что мы её все очень любим, только Васенька, хотя и очень любит её, но все-таки немного ревнует, но это пока он еще глупенький. Вырастет немного и поймет, что не нужно этого делать».

Васенька вырос, но ревность осталась, только не к матери, матери уже не было, а к отцу. А близости между братом и сестрой так и не появилась – слишком разными они были людьми. Он был вспыльчивый, заводной, бесстрашный до бесшабашности, неусидчивый и хулиганистый, но очень добрый, готовый поделиться последней рубахой. Она – всегда себе на уме. И оба – очень, очень непростые дети, оба со слабой психикой, очевидно, унаследованной от матери.

А что касается самостоятельности, то да – с возрастом Василий становился все более самостоятельным. Вот в сентябре 1930 года Надежда пишет мужу, который находится в отпуске на юге: «Всех нас в Москве развлек прилет Цеппелина (10 сентября 1930 года крупнейший в мире немецкий дирижабль “Граф Цеппелин” (LZ 127) под командованием Хуго Эккенера долетел до Москвы и два часа кружил над Москвой на высоте 150 метров в сопровождении нескольких советских самолётов, – прим. авт.), зрелище было, действительно, достойное внимания. Глазела вся Москва на эту замечательную машину… В день прилета цеппелина Вася на велосипеде ездил из Кремля на аэродром через весь город. Справился неплохо, но, конечно, устал».

В 1930 году Васе было девять лет. Но ни тени беспокойства в словах матери, отпустившей ребенка на велосипеде через всю (!) Москву, не чувствуется. Конечно, Москва в 1930 году была не такой огромной, как сейчас, но все же не провинциальный городок, численность населения, по переписи 1926 года – более двух миллионов. И движение транспорта было весьма оживленное – в телефильме Е. Листовой о метро, например, говорится, что в те годы Москва задыхалась от пробок, почему и возник вопрос о строительстве метрополитена. А Васька Красный – сын главы государства. А вот поди ж ты! Нам сейчас даже и не понять поведение его матери – то ли, правда, ребенок был такой самостоятельный, смелый и умелый, то ли мать чересчур спокойная. Или жизнь была другая?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.