Начало третьего нашествия

Начало третьего нашествия

Дунайские словене впервые со времен Аттилы оказались под игом иноязычных завоевателей. Но Баян не подумал о том, чтобы закрепить свое новое приобретение. Удовлетворившись назначением дани, он не остался в Нижнем Подунавье. Словене же не стали мириться с унижением. Когда в 579 г. аварские послы явились за данью, они ничего не получили и в конце концов были убиты[257]. Независимость дунайцев была, таким образом, восстановлена.

Именно тогда во главе племенного союза встал вождь Радогост (Ардагаст греческих источников[258]), правивший уже к 585 г. и неплохо известный ромеям[259]. Это первый достоверно известный правитель словен с двусоставным («княжеским») именем. Он находился в союзе с могущественным словенским «риксом» на севере — «Мусокием»[260].

Ища опоры в борьбе против авар, дунайцы вступили в дулебский племенной союз Маджака (Мусока). Из дулебских земель пришло в те годы на Дунай немало переселенцев. Можно предположить, что Радогост был из их числа. Можно предположить также, что он выступал как прямой представитель дулебского «царя» на юге. Но это не более чем догадки. Интересно, что Радогост именовался не князем («риксом»), а лишь воеводой[261].

Естественно было бы полагать, что последует война между словенами, теперь консолидировавшимися на пространстве от Дуная до Припяти, и аварами. Но этого не произошло. Напротив, в последующие годы обе стороны действуют против общего противника — Империи — и закономерно вступают в союз. Союз этот сложился не сразу, но в целом был предопределен. Убийство словенами аварских сборщиков дани лишь дало Баяну давно желаемый повод к войне с Константинополем.

Яблоком раздора между аварами и ромеями стал Сирмий (ныне Сремска-Митровица) — хорошо укрепленный город на левом, северном берегу Савы. Прежняя столица гепидских королей была передана ими Империи в 567 г., в надежде на союз против авар. Баян считал, что, поскольку Империя помощи гепидам не оказала, а теперь и признала его право завоевателя, Сирмий по этому самому праву принадлежит ему. В Константинополе, конечно, считали иначе — Сирмий, помимо прочего, являлся надежным оплотом имперского присутствия в Паннонии и базой на случай войны с аварами.

Отношения между Баяном и Тиверием вошли в полосу кризиса сразу после общей (по сути же, Баяновой) победы над словенами. Есть основания думать, что пребывание авар на землях Империи в 578–579 гг. уже отнюдь не было мирным и безопасным для ее граждан[262]. Получив же от императора «дань» (плату за мир и союз) 579 г., Баян окончательно сбросил маску «друга».

Огромное войско во главе с самим каганом уже в конце 579 или в начале 580 г. прибыло к Саве. Баян занял позицию между Сирмием и Сингидуном, главным опорным пунктом Империи в Среднем Подунавье. Часть авар прошла вниз по Саве, перерезая речной путь. Сверх того, Баян начал строить мост, чтобы переправиться на южный берег и, таким образом, полностью блокировать Сирмий, прервав его сообщение с Империей. Стратиг Сингидуна Сеф потребовал от Баяна объяснений. Баян заявил, что строит мост, дабы опять через земли Империи напасть на словен, от которых «терпит оскорбления». Каган потребовал от императора судов для переправы, но при этом настаивал, что сам будет продолжать строительство. Присягнув, что не замышляет никакого зла Сирмию, каган отправил через Сингидун послов к Тиверию[263]. В Константинополь послы Баяна прибыли в 580 г. Прием они встретили прохладный. Тиверий, не раз имевший дело с Баяном, понял его замысел. Но силы ромеев в Европе оставались слабыми — на востоке с новой силой полыхала война с персами, а Турксанф осаждал Херсонес. Тиверий решил потянуть время и сделал вид, что не понимает намерений кагана.

Между тем развернулись события, по видимости, подтверждавшие правоту Баяна. Поздней осенью 580 г.[264] словене вновь вторглись в пределы Империи. Началось третье и самое мощное в VI в. словенское нашествие. События развернулись в столь удобный для Баяна момент, что можно было бы думать о сговоре его со словенами. Но это не так — дунайцы и авары пока еще оставались врагами. Начиная нашествие, словене руководствовались своими интересами. Неудача предыдущего вторжения и непрекращающийся приток людей с севера усугубляли проблему перенаселения. После же опустошительного похода Баяна ресурсы Нижнего Подунавья полностью истощились. Их можно было пополнить (а заодно найти новые места для жительства) только путем войны. Масштабы развернувшихся в 580–588 гг. событий убеждают в том, что численность вторгшихся словен была не меньшей, чем в 577–578 гг. По сути, в течение восьми лет на Балканах не осталось области, не затронутой нашествием. Военные действия вели одновременно десятки переселявшихся родов и племен, а также возвращавшихся после первых успехов за Дунай боевых отрядов.

Первый удар словен на этот раз принял Иллирик[265]. Переправившись через Дунай ниже Сингидуна, словене, большей частью не задерживаясь в придунайских землях, вторглись в Элладу. Путь их лежал через гористый Эпир. Греческие области были слабо защищены. Крупные города в тот год еще не пали, но вне их стен безнаказанно хозяйничали «варвары». Словене продвигались «стремительно». Они пронеслись, опустошая все на своем пути, «через всю Элладу» (Среднюю Грецию). Коринф, однако, устоял и служил надежной преградой для вторжения на Пелопоннес. К Фермопилам же словене подошли уже не с севера, а с юга, из разоренной Ахайи. По всему пути следования отдельные группы славян оседали на имперских землях[266].

Однако даже славянское нашествие не побудило Тиверия довериться кагану. Император прекрасно понимал, — согласившись на настойчивые предложения Баяна, он лишь допустит на земли ромеев еще одного врага. Впрочем, Тиверий убеждал аварских послов, «что и сам хочет, чтобы они двинулись против славян, разоряющих многие владения ромеев». Но «время не благоприятствует намерению авар» — «тюрки уже стали лагерем у Херсонеса и быстро узнают, если они переправятся через Истр». Запугивание тюрками всегда казалось надежным орудием в руках ромеев. Сработало оно, по видимости, и на этот раз. Посол, по словам Менандра, притворился, что принял логику императора, и обещал отговорить кагана от похода. Возвращался он с небольшим ромейским конвоем. В Иллирике, по пути к Сингидуну, аварское посольство столкнулось с одним из словенских отрядов. Послы и их сопровождающие были перебиты. Щедрые императорские дары, с которыми был отпущен аварский посланец, достались словенам[267].

В 581 г. каган с новым посольством открыто потребовал «вернуть» себе гепидский Сирмий. Тиверию ничего не оставалось, как принимать экстренные — и все же запоздавшие — меры к спасению города. В тот год он лишился даже возможности столкнуть авар и тюрок. В Тюркском каганате разгорелась междоусобная распря. Турксанф прекратил военные действия в Закавказье, где тогда находился, и повернул на восток. Сразу после этого пала власть тюрок в приазовских степях. Наместника Гостуна сменил в качестве уже независимого общеболгарского хана воспитанный в Византии юный Куврат из рода Дуло, восходившего к Ирнику, сыну Аттилы[268]. Задачей основателя будущей «Великой Болгарии», при всех его связях с ромеями, являлась консолидация под своей властью все еще достаточно разрозненных племен, а не вмешательство в балканские дела.

Итак, Баяну противостояли лишь те ничтожные силы, которые Тиверий мог держать в Европе и при этом не бросил против словен. Тюрок же аварский каган мог не бояться. Когда строительство моста было завершено, авары переправились через Саву. Война началась предсказуемо неудачно для ромеев. Авары отрезали Сирмий от остальной Империи и плотно осадили. Они также опустошили вслед за словенами Иллирик вплоть до «частей Греции»[269]. Тогда-то и началось смешение отдельных аварских и словенских отрядов. Это было тем более естественно, что в войске Баяна наверняка находились среднедунайские словене — подвластные ему мораване. Сближение авар и дунайцев явилось естественным следствием военных действий против Империи, которые они разворачивали примерно на одной и той же территории. Отсутствие же в обоих племенных объединениях (но особенно у словен) твердого военного единоначалия способствовало соглашениям на уровне командиров. Такие соглашения, несомненно, заключались еще тогда, когда словен и авар разделяла формальная вражда. На севере, у Дуная и Савы, где располагалась ставка кагана, в 581–582 гг. верховодили авары, тогда как на юге, в Греции и на юго-западных подступах к Фракии, преобладали словене.

Серьезного сопротивления на своем пути они не встречали. Тиверий справедливо в целом связывал главную опасность для столицы с ордой Баяна. Потому главным фронтом для военных и дипломатических усилий был Сирмийский. Отдаленные южные провинции были фактически брошены на произвол судьбы, и словене разоряли их совершенно безнаказанно. Между тем они уже подступали к границам Фракии. Из «Эллады», где они зимовали, словене столь же «стремительно» (скорее всего, в 581 г.) вступили в «пределы Фессалоники»[270], то есть в Первую Македонию. Фессалоника была давним предметом вожделения словен и важнейшим опорным пунктом Империи на Эгеиде. Но на этом этапе нашествия словене еще не решились осаждать город, ограничившись разорением «пределов».

Однако к этому времени относится попытка нападения, описанная епископом Иоанном в «Чудесах святого Димитрия Солунского»[271]. К Фессалонике двинулось до 5000 словен — «отборных и опытных воинов», «избранный цвет всего народа». Это были члены воинских братств, рассчитывавшие, по меньшей мере, разграбить предместья. Ввиду городских стен словенское войско появилось перед рассветом 27 октября 581 г. Накануне город праздновал день своего покровителя — Димитрия Солунского, и едва ли знавшие об этом словене имели тем не менее все основания рассчитывать на внезапность ночного нападения.

На равнине к северу от Фессалоники словене натолкнулись на укрепленный комплекс храма Святой Матроны, прикрывавший подступы к городу. Не задерживаясь под его стенами, их авангард достиг храма Трех мучениц «на кратчайшем расстоянии от города». Но здесь наступление словен внезапно для них было остановлено массой вооруженных горожан. Как раз наступил рассвет, и фессалоникийцы, раскрыв ворота, атаковали противника.

Горожане оказались на стенах, по рассказу очевидца событий Иоанна, в результате серии удивительных совпадений. Той ночью в храме Святого Димитрия случился пожар, тушить который сбежалась вся городская молодежь. Огонь победили, но избавиться от добровольных помощников у служителей храма теперь не было никакой возможности — толпа не расходилась, невзирая на уговоры. Тогда один из служителей, ветеран гвардии иллирийского префекта, опасаясь, что в суматоху затешутся воры, стал кричать: «Горожане, варвары неожиданно появились у стен, все выходите с оружием за отечество!»

Приблизившееся нашествие словен, разумеется, держало город в постоянном напряжении, и опытный воин справедливо рассудил, «что нет способа легко и под удобным предлогом изгнать толпу из храма, чем выставить в качестве предлога внезапное нападение варваров». Фессалоникийцы разбежались по домам, а затем, вооружившись, спешно поднялись на стены. Позже, когда служители, занятые уборкой, услышали отдаленный шум битвы и знакомые словенские кличи, ветеран признался им в обмане.

Битва была упорной — горожане и словене вступали в схватку не менее трех раз, причем с переменным успехом. Однако словене не ожидали вовсе столь упорного сопротивления. К стенам они так и не пробились, станом встать не могли. Единственной возможностью для сравнительно небольшого отряда являлось отступление. Иоанн отмечает, что словене «отступили в меньшем числе, чем напали». Впрочем, конечно, не обошлось без потерь и с ромейской стороны[272].

Фессалоника отбила атаку, но македонские «пределы» словене разорили. И без Фессалоники, по словам Иоанна Эфесского, они «захватили много городов и крепостей: они опустошали, и жгли, и захватывали в плен»[273]. Из Македонии словене вторглись во Фракию. Вторжение словен во Фракию из Иллирика произошло уже в последний, четвертый год правления Тиверия (осень 581 — лето 582)[274]. В тот год словене опустошали и Фракию, и уже отчасти захваченные области Иллирика. Их набеги охватили «всю» Фракию (весь диоцез, а не только провинцию Фракия)[275].

Военные действия начались и в Нижнем Подунавье, в Скифии. В результате активизации местных словен пала Диногеция[276]. Присутствие славянского (антского и словенского) населения в стенах города не помешало или даже способствовало этому. Крепость разрушили и сожгли. Ее уничтожение ослабило ромейскую оборону на Нижнем Дунае.

Между тем в 582 г. авары, наконец, взяли блокированный Сирмий. Надежды на его отвоевание не было никакой — Персидская война поглощала все силы Империи. Смысла в продолжении военных действий императорский двор не видел. Требовалось лишь выйти из войны с наименьшими потерями. На довольно позорных условиях мир с каганом был заключен. Ромеи не только безвозмездно уступали потерянный Сирмий, но и вносили каганату оплату федератства (теперь уже неприкрытую дань) в прежнем размере 80 тысяч номисм и обязывались неукоснительно выплачивать ее впредь. Добившись своего, авары отошли за новые границы.

Тиверий, уже тяжело больной, смог сосредоточиться на Персидской войне. Уделяя ей первостепенное внимание, он ничего не мог поделать со словенами, разошедшимися почти по всему Балканскому полуострову. Дни императора были сочтены. Своим наследником и зятем с титулом кесаря он избрал командующего восточной армией, небесталанного полководца Маврикия. 14 августа 582 г. император скончался, предварительно возведя кесаря на престол.