Чуцкаев Сергей Егорович (1876–1944)

Чуцкаев Сергей Егорович (1876–1944)

И, наконец, последним в списке лиц «еврейской национальности», причисленных к таковым М. К. Дитерихсом, оказался С. Е. Чуцкаев, о котором генералу, тем не менее, сведений «собрать не удалось»…

Сергей Егорович Чуцкаев родился 22 марта 1876 года в деревне Сугат Камышловского уезда Пермской губернии в семье станционного смотрителя. Сын небогатых родителей, он стремился получить хорошее образование и сумел поступить в Екатеринбургскую мужскую гимназию.

Учился Сергей Чуцкаев, судя по всему, отменно, так как в полученном им аттестате было отмечено, что он имел «отличное поведение», «отличное прилежание» и «весьма хорошую любознательность». На выпускных экзаменах Сергей Чуцкаев по большинству предметов получил оценку «отлично», сдав лишь три предмета на «хорошо».

Как он сам позднее писал в своей биографии: «жизнь на старом Сибирском тракте (знаменитая Владимирка) оставила след с детства».

«1881–1883 гг. – продолжал С. Е. Чуцкаев, – были полны разговорами о политических ссыльных. Ярко помню одну большую партию политиков – беззаботную и веселую, которую мы издали, из-за цепи солдат, наблюдали на сугатском этапе. Сочувствие к этим людям было, понимания – никакого.

В 1884 г. переехали в гор. Камышлов. Там учился в приходском училище и уездном. Среда была мещанская. Интересов к общественной жизни не существовало.

В 1887 г. поступил в Екатеринбургскую гимназию. Камышловское воспитание и толстовско-деляновская дисциплина делали из меня смирного и аккуратного гимназиста, усердно занимавшегося классическими языками и математикой. В пятом классе прочитал Писарева. Он перевернул все мировоззрение. Из религиозного мальчика, любившего помечтать над Пушкиным, Тургеневым, графом Монте-Кристо (Дюма), превратился в ярого нигилиста. Купленный ранее на заработанные деньги Пушкин пошел на толкучку. Выписал «Научное Обозрение» Филиппова, когда оно выходило еженедельными тетрадками, и усердно изучал их. Потом появились К. Фохт, Бюхнер, Молешотт, Сеченов. Возникло желание заниматься естествознанием. Последние годы гимназии были годами моральной каторги, так хотелось бросить Т. Ливия, оды Горация, “Антигону”, “Илиаду”, чтобы скорее заняться вопросами синтеза белковых веществ. Переход от писаревского индивидуализма, замыкавшегося на впитывании естествознания, возне с астрономической трубой, резании трупов птиц и кошек, – к общественным настроениям происходил в седьмом классе гимназии (1893–1894 гг.). Принял участие в кружке учащихся. Читали “Исторические письма” Мартова, писали рефераты, спорили, поправляли друг друга. Дома в одиночку читали нелегальную литературу “Народной Воли”. Здесь впервые сложились общественные симпатии и желание работать “на благо народа” и “оплатить ему свой долг критически мыслящей личности”. Тогда же делались первые попытки поработать для революции. Занимался с кружком учениц акушерской школы, печатал на гектографе систематический указатель для чтения легальной прогрессивной литературы и проч. Чтение Добролюбова, Чернышевского, романов “Кто виноват”, “Что делать”, “Знамения времени” – ещё более содействовало закреплению радикального настроения[139].

То есть, как следует из сказанного, свой первый нелегальный ученический кружок «с известным нигилистическим нестроением», Сергей Чуцкаев начинает посещать, будучи учеником 7-го класса. И именно к этому времени относятся его первые шаги на ниве нелегальной деятельности: занятия с кружком курсисток акушерских курсов и «участие в издании на гектографе “Систематического указателя по чтению народнической литературы”».

Но именно эта самая кружковая деятельность не обошлась без последствий. Будучи учащимся 8-го класса, он впервые знакомится с полицией или, по его собственному выражению, получает «первое жандармское крещение». Кружок разогнали, а его участники не пострадали лишь в силу своего малолетства, а также потому, что юные революционеры заранее были предупреждены «одним осведомлённым обывателем».

Окончив гимназию в 1895 году, Сергей Чуцкаев мечтает двигать науку в области химии и физиологии, для чего поступает в Императорский Казанский Университет.

В первые месяцы учёбы он «с величайшим благоговением» слушает лекции профессоров по естественным наукам, а также работает в анатомическом, ботаническом и зоологическом кабинетах.

«Однако сплетни и вообще полная осведомлённость о грызне и склоках между профессорами, – писал он далее, – скоро так оттолкнули от желания ученой карьеры, что университет был заброшен, и всё время отдавалось чтению “Коммунистического манифеста”, исторических статей К. Маркса, “Критических заметок” Струве, Бельтова, Волгина, “Эрфуртской программы” Каутского и происходившей тогда полемики между марксистами и народниками»[140].

После ознакомления с марксистской литературой «налёт народничества» и вера в идеалы народовольцев отпали навсегда. И теперь студент Чуцкаев, по его же собственному признанию, примыкает к наиболее радикальной части марксистской среды студенчества.

В 1896 году он переводится на учёбу в Императорский Санкт-Петербургский Университет. Но в стенах этого старейшего учебного заведения Сергей уже не мечтает о карьере учёного – все его мысли направлены на активную революционную работу. Продолжая своё марксистско-революционное воспитание, он всерьёз поглощён изучением «Капитала» К. Маркса, работ В. И. Ленина, а также различной литературы по политэкономии.

Во время учёбы в университете он близко сходится с разделяющими его взгляды студентами, подобно ему вставшими на скользкий путь революционной борьбы. Теперь он уже почти не посещает лекции (за исключением лекций профессора Исаева по политической экономии), а для того, чтобы хоть как-то прокормить себя, работает в университетской химической лаборатории, занимаясь качественным анализом химических веществ. У него теперь другие интересы: печатание на гектографе прокламаций и брошюр для «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», их распространение, кружковая работа среди рабочих.

4 марта 1897 года, за участие в Ветровской демонстрации (организованной около Казанского собора представителями Совета объединённых землячеств и студенчеством в знак протеста против самосожжения узницы тюрьмы Трубецкого бастиона народоволицы М. Ф. Ветровой) Сергей Чуцкаев был арестован и впервые отбывал наказание в печально известных «Крестах».

Выйдя на свободу, С. Е. Чуцкаев попал под негласный надзор полиции, поэтому, когда в мае этого же года он намеревался отправиться на родину, к нему в дом нагрянула полиция. И, как выяснилось, не зря. Ибо в ходе обыска у него на квартире было обнаружено большое количество запрещённой литературы, пишущая машинка и много прочих компрометирующих его улик.

Будучи вновь арестованным по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», он пробыл в заключении год, после чего был выслан в административную ссылку сроком на 2 года. Оную отбывал у себя на родине – в Камышлове и по специальному приглашению Председателя Земской Управы смог поступить туда на службу в должности секретаря.

С этого времени, как он вспоминает, вся его последующая жизнь «протекает между земством и революцией, за исключением 1902–1904 г.г., когда выезжал в Германию, пытаясь в университете закончить химическое образование. Бросил. Не хватило денег»[141].

И всё же, главная причина, заставившая Сергея Чуцкаева прервать учёбу в одном из лучших учебных заведений Германии, крылась не только в одном лишь недостатке материальных средств. А, думается, ещё и в том, что в августе 1903 года студент Чуцкаев становится членом РСДРП и записывается в её большевистскую фракцию. И теперь его, – когда-то одарённого и любознательного юношу, – занимает, не сколько учёба, сколько собственная политическая деятельность.

Следуя из-за границы домой, Сергей Чуцкаев выполняет поручение Н. К. Крупской – завозит в Гомель, Тулу и Москву экземпляры одного из так называемых «первомайских листков» В. И. Ленина. Но по дороге подхватывает рожистое воспаление головы, на лечение которого уходит полгода. Поэтому к подпольной революционной работе он смог вернуться лишь весной 1905 года.

Обосновавшись в Екатеринбурге, С. Е. Чуцкаев некоторое время работает хроникёром газеты «Уральская жизнь», в которой нередко публикует заметки, повествующие об эксплуатации рабочих капиталистами. Но случалось и так, что в некоторых случаях эти заметки становились поводом для его судебного преследования. Работая в газете, С. Е. Чуцкаеву довольно быстро удаётся наладить связи с большевистским подпольем. В сентябре этого же года он знакомится с Я. М. Свердловым, по рекомендации которого избирается членом Екатеринбургского Комитета РСДРП.

1 мая 1906 года С. Е. Чуцкаев арестовывается по подозрению в принадлежности к РСДРП и почти полгода содержится в Екатеринбургском Тюремном Замке.

После своего освобождения за недостаточностью улик в сентябре 1906 года С. Е. Чуцкаев застаёт Екатеринбургскую организацию РСДРП в состоянии практически полного разгрома.

Некоторое время он проживает в Екатеринбурге, а затем, опасаясь нового ареста, выезжает в Уфу, где продолжает вести подпольную работу, а также участвует в избирательной кампании по выборам во Вторую Государственную Думу. Проживая в Уфе, С. Е. Чуцкаев изредка наведывается в Екатеринбург. Так, в частности, 8 февраля 1906 года он участвует в работе II Уральской Областной Конференции РСДРП, проходившей под руководством Я. М. Свердлова. По окончании конференции С. Е. Чуцкаев уезжает в родной Камышлов, откуда продолжает наведываться в Екатеринбург, где ведёт агитационную работу среди рабочих, крестьян и солдат местного гарнизона.

В течение всего 1909 года С. Е. Чуцкаев неоднократно подвергается многочисленным обыскам, а также допросам в Камышловском уездном Жандармском Управлении.

Во второй половине 1910 года С. Е. Чуцкаев переезжает в Челябинск, где работает в редакции газеты социал-демократического направления «Голос Приуралья». Но уже в марте 1911 года он вновь переезжает в Екатеринбург, где опять поступает на службу в местное земство. Однако рассчитывать на быстрый карьерный рост в земстве не приходилось, так как полиция не выпускала его из поля зрения.

Вспоминая позднее об этом времени, С. Е. Чуцкаев назовёт период с 1909 по 1911 годы «организационным безвременьем», в котором ему, по большей части, приходится состоять лишь «на газетной службе», что для него было, «хуже всякой тюрьмы».

В 1912 году он снова участвует в избирательной кампании по выборам в Четвёртую Государственную Думу от социал-демократической партии.

Начиная с февраля 1913 года С. Е. Чуцкаев вместе в членом ЦК РСДРП Ф. И. Голощёкиным предпринимает попытку восстановления партийной работы на Урале, прерванную в связи с последним арестом Голощёкина.

В августе этого же года он снова переезжает в Челябинск, где поступает на службу в органы земского самоуправления.

В июне 1915 года С. Е. Чуцкаев вновь меняет место жительства и перебирается в Оренбург, где продолжает свою трудовую деятельность в качестве Секретаря Оренбургской губернской Земской Управы.

С началом Февральской смуты С. Е. Чуцкаев и его наиболее близкие товарищи по партии участвуют в организации уже легального Оренбургского Комитета РСДРП, а также местного Совдепа. Ореол пламенного борца с Самодержавием помогает С. Е. Чуцкаеву уже в апреле 1917 года занять пост Помощника Оренбургского Губернского Комиссара Временного Правительства (на котором он находится до 23 июня 1917 года, то есть до окончания так называемого «периода двоевластия») и одновременно быть избранным в состав Оренбургского Совдепа.

В начале ноября 1917 года Екатеринбургский Комитет РСДРП приглашает С. Е. Чуцкаева для работы в Екатеринбург, куда он сразу же выезжает. А месяцем позднее, его избирают депутатом Учредительного собрания от Оренбургской губернии и одновременно делегируют в состав Оренбургской Городской Думы. Однако к моменту его избрания Сергея Егоровича в Оренбуржье уже не было. Он окончательно перебрался в столицу «Красного Урала», где его по скандальной репортёрской работе в «Уральской жизни» хорошо знали не только местные большевики, но и обычные горожане. Поэтому, умело используя авторитет С. Е. Чуцкаева, екатеринбургские большевики сначала провели его в состав Екатеринбургской Городской Думы, а затем содействовали его избранию Городским Головой, должность которого он занял с 19 ноября 1919 года.

Встав во главе города, Сергей Егорович Чуцкаев с головой окунулся не столько в хозяйственную, сколько в политическую работу, поскольку к этому времени в Екатеринбурге уже действовал Исполком Уральского Областного Совета рабочих и солдатских депутатов, который целенаправленно перехватывал инициативу у старых органов власти. Встав у кормила власти, С. Е. Чуцкаев начал активно содействовать тому, чтобы Екатеринбургская Городская Дума быстро превратилась в дублёра Совдепа. Говорить же о нормальной работе Думы в этот период просто не приходится, так как часть думских гласных, особенно из числа кадетов, была объявлена вне закона и находилась в розыске. Поэтому в марте 1918 года С. Е. Чуцкаев, выполняя решение Екатеринбургского Горкома РКП(б), объявил о роспуске Екатеринбургской Городской Думы.

После ликвидации этого старого органа власти С. Е. Чуцкаев в этом же месяце был избран (а, фактически, назначен) Председателем Президиума Исполкома Екатеринбургского Городского Совета.

С образованием в январе 1918 года Екатеринбургской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией под председательством известного уральского боевика М. И. Ефремова, С. Е. Чуцкаев входит в состав членов её коллегии (хотя он никогда не указывал в анкетах своё непосредственное отношение к этой организации). Поэтому на чекистской деятельности С. Е. Чуцкаева хотелось бы остановиться несколько подробнее, так как его дебютом на этом поприще стало «дело Князя Г. Е. Львова», о личности которого хотелось бы сказать несколько слов.

После своей отставки бывший Председатель Совета Министров Временного Правительства Князь Г. Е. Львов уехал в Оптину пустынь, а после Октябрьского переворота, опасаясь расправы со стороны новой власти как тяготеющего к кадетам бывшего их лидера (ВЦИК издал декрет, в котором вожди кадетской партии были объявлены врагами народа, подлежащими аресту), он выехал в Тюмень. (В Сибири Князя Г. Е. Львова ещё хорошо помнили по участию в деле столыпинской переселенческой реформы.) Поэтому, поселившись в Тюмени, он надеялся продолжить свою работу по изучению этого края. (В своё время Князь Г. Е. Львов в качестве депутата Государственной Думы и Председателя Врачебно-продовольственного Комитета, в компетенцию которого входили проблемы переселенцев и беженцев, некоторое время проживал в Иркутске, занимаясь также и вопросами исследования сибирских земель с точки зрения их пригодности для хлебопашества и возможности извлечения прочих экономических выгод.)

Однако в Тюмени к весне 1918 года Советская власть резко изменила его планы. 28 марта он был арестован сотрудниками так называемого «Летучего отряда» Екатеринбургского ЧК под командованием М. А. Зайпкуса, командированного из столицы «Красного Урала» в Тюмень для изъятия ценностей у местной буржуазии и наиболее зажиточных граждан. Аресту Князя Г. Е. Львова предшествовало задержание Поручика Н. В. Заболотского, который, собственно говоря, и сообщил чекистам о его месте пребывания в Тюмени. (Позднее Н. В. Заболотский был выпущен на свободу в качестве «приманки», но сумел скрыться.) Вместе с Князем Г. Е. Львовым были арестованы и его московские друзья: бывший Земский Врач Князь А. В. Голицын и бывший Мировой Судья Н. С. Лопухин.

После ареста Князя Г. Е. Львова мнения о его дальнейшей судьбе разделились. Находящиеся в отряде бывшие балтийские матросы (прибывшие в Екатеринбург вместе с П. Д. Хохряковым) предлагали отправить его в Кронштадт, а уральские красногвардейцы – передать в распоряжение Уральского Областного Совдепа. В конце концов уральцам удалось одержать верх, и Князь Г. Е. Львов был доставлен в столицу «Красного Урала», где на положении арестованного около недели жил в привезшем его и всех остальных арестованных в железнодорожном вагоне, а затем был помещён в местную тюрьму. (Дело в том, что охрана начала проявлять симпатии к своим узникам – проводить в беседах совместные чаепития, предоставлять право неограниченных прогулок и встреч с родными, прибывшими к ним из Тюмени, снабжать арестованных газетами и т. д. Но как только слухи об этом дошли до Исполкома Уральского Облсовета, от последнего последовало распоряжение о переводе всех арестованных в помещение городской тюрьмы.)

Поначалу уральские властители (Ф. И. Голощёкин, М. Х. Поляков и др.) инкриминировали Князю Г. Е. Львову абсолютно беспочвенное обвинение в организации контрреволюционного «Правительства береговой полосы» во Владивостоке. А затем, когда оно было отброшено за сугубой его нелепостью, Князя стали обвинять в никогда не существовавшем заговоре, якобы имевшем своей целью осуществить «побег Царской Семьи». (На самом же деле, Князь Г. Е. Львов вместе с упомянутыми ранее лицами, ещё находясь в Москве, организовал «Общество Содействия торгово-промышленному развитию России», целью создания которого являлось сохранение природных богатств Сибири и Дальнего Востока.) Проявить самоуправство и расстрелять собственной властью Князя Г. Е. Львова без ведома на то центральных властей уральские власти так и не решились. Тем более, что это был не какой-то там «рядовой князь», а бывший Премьер-Министр, имя которого было известно во всём мире.

Слух о незаконном аресте Князя Г. Е. Львова быстро долетел до Москвы, следствием чего стала телеграмма Заместителя Народного Комиссара Юстиции П. А. Красикова, направленная на имя руководства Уральской области с копией, адресованной лично Уральскому Областному Комиссару Юстиции М. Х. Полякову[142].

В своём ответном послании на имя Народного Комиссара Юстиции П. И. Стучки М. Х. Поляков пояснил, что:

«Задержанные Львов и другие числятся за Следственной Комиссией Областного Совета. Производятся [в] срочном порядке дознания»[143].

А так как дело с дознанием умышленно затягивалось, потребовалось вмешательство всемогущего Председателя Президиума ВЦИК Я. М. Свердлова, пользовавшегося на Урале непререкаемым авторитетом. В своей депеше он тоном, не терпящим возражения, приказывал:

«Сообщите немедленно [о] судьбе арестованных Львова, Лопухина, Голицына»[144].

Миновало три месяца, а каких-либо обвинений ни Князю Г. Е. Львову, ни арестованным вместе с ним лицам, предъявлено не было. При этом следствием было установлено, что, выехав из Москвы осенью 1917 года, Князь Г. Е. Львов проживал в Тюмени, где вместе с группой близких ему людей (Лопухиным, Голицыным и др.) пытался организовать в Сибири Акционерное Общество «Рынок», которое свой основной капитал планировало построить на торговле пушным товаром. С этой целью, а также с целью установления контактов с американскими предпринимателями, изучались экономические возможности различных сибирских регионов. (Арест Князя Г. Е. Львова происходил у дома Н. С. Лопухина, позднее также арестованного в качестве соучастника.)

В ходке обыска, произведённого на квартире князя, в числе прочих бумаг делового и личного характера, были изъяты черновые и дневниковые записи его тётки Писаревой, свидетельствующие о посещении упомянутого жилища неким Ладыжинским, объезжающим сибирские города с целью формирования «добровольческих белогвардейских дружин». И хотя из этих документов также было видно и то, что позиция Князя Г. Е. Львова по этому вопросу была скорее нейтральной, нежели контрреволюционной, он, тем не менее, продолжал оставаться под следствием, которое во что бы то ни стало пыталось доказать его сопричастность к организации тайного сообщества, ставившего перед собой задачу освобождения находящейся в Тобольске Царской Семьи. А для достижения этой цели лучшего прикрытия, чем поездки по Сибири и налаживание всевозможных связей с иностранцами, и нельзя было придумать. (Так, по крайней мере, считало следствие, проводимое Екатеринбургской ЧК при самом деятельном участии её Председателя М. И. Ефремова, а также члена её коллегии С. Е. Чуцкаева и Заместителя Уральского Областного Комиссара Юстиции Я. М. Юровского.)

Кстати сказать, делу, которое в самом прямом смысле, что называется, «шили» против Князя Г. Е. Львова, было присвоено весьма помпезное даже по тем временам наименование. Не имея какой-либо доказательной базы, оно уже заранее значилось как «Следственное дело по обвинению бывшего князя Львова Г. Е. и др. в совершении контрреволюционных выступлений, направленных против основ советского строя, установленного в России волею рабочих и крестьян».

Предъявляя же подследственному различные обвинения, уральские вожди, прежде всего, строили свои обвинения на личных домыслах, ключевым из которых был тот, что лучшей кандидатуры на роль главного организатора этого дела, чем Князь Г. Е. Львов – просто не найти. Поскольку по сравнению с ним ни бывший Поручик Б. Н. Соловьёв, ни «маленький Марков», ни даже епископ Гермоген не подходили на эту роль, ни по авторитету, ни по значимости своего политического веса.

А ещё Князю Г. Е. Львову вменялась в вину встреча с его однофамильцем – бывшим Обер-Прокурором Святейшего Синода В. Н. Львовым, которая происходила на его квартире в ночь на 12 марта 1918 года.

И как ни пытался Князь Г. Е. Львов доказать, что вся его предыдущая политическая деятельность носила по отношению к Николаю II явно враждебный характер, следствие по-прежнему гнуло свою линию – контрреволюционный заговор налицо. А отсутствие улик – есть не что иное, как работа опытного конспиратора и затаившегося врага Советской власти. Но главное, чего больше всего опасался Князь Г. Е. Львов, это царившей в то время обстановки полнейшего беззакония.

«Ни законов, ни границ власти этих людей над населением не существовало», – вспоминал он впоследствии, – “Закон”, которым они руководствовались, на их языке назывался “революционной совестью”»[145].

Помогли же Князю Г. Е. Львову, в чём он нисколько не сомневался, его друзья, которые через близких к В. И. Ленину людей убедили последнего принять, наконец, какое-то решение в отношении «дела Львова»: либо предъявить ему конкретное обвинение, либо отпустить на свободу. И хотя какого-либо письменного подтверждения этому не сохранилось, однако факт остаётся фактом – 4 июня 1918 года Князь Г. Е. Львов был отпущен на свободу.

Но и на этом его муки не закончились. Не желая далее искушать свою судьбу, он сразу же отбыл в Тюмень, где по недоразумению вновь был задержан, но теперь уже сотрудниками Тюменского ЧК, которые доставили его назад в Екатеринбург. И только лишь по выяснению всех «новых обстоятельств» его задержания, Князь Г. Е. Львов был окончательно отпущен, после чего немедленно отбыл на территорию, находившуюся к тому времени под юрисдикцией Комуча.

Читатель должен помнить, что на момент приезда первой части Царской Семьи в Екатеринбург 17/30 апреля 1918 года С. Е. Чуцкаев занимал должность Председателя Президиума Исполкома Екатеринбургского Городского Совета. Однако мало кто из читателей знает, что он был ещё и членом «чрезвычайной тройки» (Б. В. Дидковский, П. Л. Войков и С. Е. Чуцкаев), ответственной за перевозку Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург. А также и то, что он вместе с А. Г. Белобородовым и Б. В. Дидковским встречал Августейших Узников у порога дома Ипатьева. И свидетельством сему – отрывок из стенограммы выступления бывшего Уральского Областного Комиссара Жилищ А. Н. Жилинского на «Совещании Старых Большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», которое происходило в том самом доме Ипатьева 1 февраля 1934 года:

«Начался момент их привоза. Приехали и осмотрели дом: Филипп (Ф. И. Голощекин. – Ю. Ж.), Белобородов, Дидковский, Чуцкаев».

Утверждая, что принимать Царскую Семью от В. В. Яковлева поехали А. Г. Голощёкин, Б. В. Дидковский и С. Е. Чуцкаев, А. Н. Жилинский, вероятнее всего, был ближе к истине. Но тогда не совсем понятно, почему в своих воспоминаниях А. Г. Белобородов «заменяет» С. Е. Чуцкаева на Ф. И. Голощёкина. А ведь С. Е. Чуцкаев в то время был не только Председателем Президиума Исполкома Екатеринбургского Городского Совета (на ответственности которого лежало как питание, так и всё материально-техническое обеспечение арестованных), но и членом «чрезвычайной тройки», ответственной за перевод Царской Семьи в Екатеринбург.

А, может быть, в этом сказалось личное отношение А. Г. Белобородова к С. Е. Чуцкаеву?

После того, как Царская Семья и часть находящихся при Ней лиц были расселены в доме Ипатьева, приехавший с ними Князь В. А. Долгоруков был доставлен в Екатеринбургскую городскую тюрьму № 2 (Арестный дом), где был обыскан лично С. Е. Чуцкаевым и Б. В. Дидковским. Причём, первый изъял имевшиеся среди личных вещей Князя «револьверы», из наличия которых Уралсоветом впоследствии была раздута целая история. И которые на деле оказались всего лишь дуэльной парой капсюльных пистолетов, которые С. Е. Чуцкаев впоследствии сдал в музей Уральского общества любителей естествознания. А второй, изъяв у князя принадлежавшие Царской Семье деньги в сумме 80 000 руб., выдал ему в этом расписку. (После освобождения Екатеринбурга от большевиков обнаруженный труп Князя В. А. Долгорукова был опознан именно по этой расписке.)

Весь период содержания Царской Семьи и Её слуг в Доме Особого Назначения, – с апреля по июль 1918 года, – в ведении Екатеринбургского Горсовета находилось обеспечение арестованных всем необходимым. А именно: трёхразовым питанием, доставкой в дом продуктов, закупкой предметов первой необходимости (самовар, кувшины, тазы и пр.), стиркой белья, ремонтом канализационной системы, установкой системы сигнализации, ремонтом и устранением неполадок в электрическом оборудовании, очисткой выгребных ям и пр. Непосредственно все эти хлопоты были возложены на Товарища Председателя Президиума Екатеринбургского Горсовета Р. Ф. Загвозкина, у которого хранилось специальное дело под названием «О жильцах Дома Ипатьева», куда подшивалась вся связанная с этим документация.

Через несколько дней после заселения в ДОН Царственных Узников, все ключи от принадлежащего им багажа, запертого в каретном сарае, были переданы С. Е. Чуцкаеву, который вернул их в комендантскую комнату уже после совершённого преступления.

После падения Екатеринбурга С. Е. Чуцкаев эвакуируется в Пермь, а затем в Вятку. Но уже в августе месяце Сергея Егоровича переводят в Москву, где по рекомендации старого уральского товарища Н. Н. Крестинского – в то время Наркома финансов Р.С.Ф.С.Р. – назначают его заместителем.

С 18 по 23 марта 1919 года С. Е. Чуцкаев в качестве делегата от Екатеринбургской партийной организации участвует в работе проходившего в Москве VIII съезда РКП(б).

В должности замнаркома он начинает заниматься ликвидацией всех финансовых институтов прежней власти (департаментов бывшего Министерства Финансов, банков, сберегательных касс, имущественного страхования, страхования жизни, государственных займов, налоговой системы и пр.), а также руководит подготовкой аннулирования денежной системы и превращения государственного бюджета в бюджет народного хозяйства.

Приблизительно в это же самое время С. Е. Чуцкаев на некоторое время входит в состав Малого Совнаркома (изначально – Комиссия при Совнаркоме). С конца 1919 года по «архисекретному» поручению В. И. Ленина через Московский Союз Потребительских Обществ (МСПО) он ведает распределением продовольственных пайков, выдаваемых двумстам наиболее ответственным специалистам всех ведомств (так называемых «чуцкаевских пайков»). То есть тех самых пайков, которые к концу 20-х годов превратились в пайки «совнаркомовские», «академические» и др.

В январе 1921 года ЦК РКП(б) направляет С. Е. Чуцкаева в Омск в качестве Заместителя Председателя Сибирского Революционного Комитета – высшего органа государственной власти Р.С.Ф.С.Р. в восточных районах Сибири. Почти сразу же с этим назначением С. Е. Чуцкаева вводят в состав Сибирского Бюро РКП(б).

Описываемый период приходился на то время, когда на территории Сибири ещё весьма актуальными оставались разного рода мятежи и мелкие восстания. Так, С. Е. Чуцкаев в своей телеграмме от 29 марта 1921 года, отправленной на имя Председателя Тюменского Губисполкома С. А. Новосёлова, сообщал:

«Военное командование доносит Сибревкому, что [в] полосе, очищенной войсками от банд, весьма слабо ведется работа по восстановлению советских организаций, результатом чего является неуверенность [в] частях [в] отношении обеспечения тыла. Прошу сообщить действительное положение вещей, что предпринимается [Вами. Это] важно для нашего согласованного ходатайства перед центром [о] присылке работников, если у Вас в них недостаток. № 267/а.

Зампредсибревкома Чуцкаев»[146].

Ответом на любые выступления против новой власти был Красный Террор, который в то время ещё широко практиковался на территории Советской России. И, конечно же, на территории Сибири, которая в тот год «только лишь очистилась от колчаковских банд». Во главе такового стоял Полномочный Представитель ВЧК по Сибири И. П. Павлуновский, единоличным решением которого и подвластной ему коллегии выносились все смертные приговоры. И один из наглядных примеров этому – решение Сибирского Чрезвычайного Революционного Трибунала при Сибревкоме от 30 мая 1920 года в отношении судеб бывших «колчаковских министров».

Посему, в сентябре 1921 года Сибирское Бюро РКП(б) выделило из своего состава С. Е. Чуцкаева в качестве своего представителя в Полпредстве ВЧК по Сибири с целью совместного с чекистами санкционирования смертных приговоров.

После откомандирования Председателя Сибирского Ревкома И. Н. Смирнова в Петроград по ходатайству Г. Е. Зиновьева на его место назначается С. Е. Чуцкаев, который выполняет обязанности председателя до мая 1922 года, после чего вновь отзывается в Москву в распоряжение ЦК РКП(б).

До мая 1923 года он работает в системе Наркомфина СССР под непосредственным руководством Г. Я. Сокольникова (настоящая фамилия Бриллиант), который сменил прежнего наркома Н. Н. Крестинского. (Помимо должности наркома, Н. Н. Крестинский с 1921 года был ещё назначен и Полпредом СССР в Германии, посему большую часть времени находился в Берлине.) Но теперь С. Е. Чуцкаеву приходится выполнять задачи, прямо противоположные тем, которые он выполнял прежде. Как член Коллегии Наркомфина СССР, он участвует в восстановлении денежной системы СССР, государственных займов, государственной системы страхования, системы налогообложения, а также вопросов, связанных с формированием государственного бюджета.

С 17 по 23 апреля 1923 года С. Е. Чуцкаев участвует в работе XII съезда РКП(б), на котором избирается членом Центральной Контрольной Комиссии ЦК РКП(б). После избрания членом Президиума ЦКК РКП(б) Сергей Егорович, продолжая сохранять за собой членство в Коллегии Наркомфина СССР, переходит на работу в это учреждение.

С 1924 по 1927 год С. Е. Чуцкаев работает в системе Рабкрина, занимая должность Заместителя Наркома Рабоче-Крестьянской Инспекции СССР.

Несмотря на то, что вся трудовая деятельность С. Е. Чуцкаева связана с Москвой, он не прерывает своих связей с Уралом, и с 1925 по 1928 годы является сотрудником издававшегося в Свердловске журнала «Хозяйство Урала».

В марте 1927 года ЦК ВКП(б) командирует С. Е. Чуцкаева в Хабаровск, где тот избирается Председателем Дальневосточного Краевого Исполнительного Комитета Советов и членом Дальневосточного Крайкома ВКП(б).

С 1929 года С. Е. Чуцкаев снова в Москве, где возглавляет Бюджетную Комиссию ЦИК СССР.

В 1933 году С. Е. Чуцкаева «перебрасывают» на дипломатическую работу, назначив Полномочным Представителем СССР в Монгольской Народной Республике.

В 1935 году С. Е. Чуцкаев опять отзывается в Москву, где снова возглавляет Бюджетную Комиссию ЦИК СССР. Пост председателя этой комиссии был последней крупной должностью, занимаемой Сергеем Егоровичем. Ибо к тому времени уже давно определились как внутрипартийные враги И. В. Сталина, так и его ярые сторонники. С. Е. Чуцкаев же не относился ни к тем, ни к другим… Посему и сменил этот пост на должность Главы Комитета по землеустройству трудящихся евреев.

Конечно же, это назначение было, в известной мере, политическим низложением. Ведь И. В. Сталин, как мы помним, любил пошутить! Однако это было всё же лучше, чем арест с вытекающими из него последствиями… Тем не менее, вскоре на голову Сергея Егоровича свалились-таки и другие напасти – он был снят со всех постов и исключён из партии. После этого он некоторое время ожидал ареста, но такового не последовало.

По семейному преданию от ареста и неминуемого в дальнейшем расстрела Сергея Егоровича спас не кто иной, как Иосиф Виссарионович, сказавший как-то, что «для Чуцкаева хватит и исключения из партии»… Мотивы подобной сталинской «милости» точно неизвестны. Ибо причина таковой может быть двоякой: либо И. В. Сталин не без симпатии относился к Чуцкаеву, либо не видел в нём самостоятельного политика, представляющего собой какую-нибудь угрозу. А, скорее всего, – и то, и другое.

Не желая более испытывать свою судьбу, С. Е. Чуцкаев, оставив в Москве семью, переехал на Урал. Первое время жил в Камышине, а затем в Свердловске.

Умер 1 марта 1944 года. Похоронен в Свердловске.

* * *

Вот, собственно говоря, и всё, что хотел сказать автор о тех самых «евреях» нееврейского происхождения, оставивших свой след в деле цареубийства. Ведь, в конечном итоге, совсем не важно – были они этническими евреями или же нет! А главное – что все они (к какой бы национальности не принадлежали) были людьми, как минимум, безнравственными и, к тому же, ещё излишне самонадеянными. Закономерным же итогом всего их жизненного пути стали: либо – стенка, либо – пуля, либо – выселки. И, конечно же, объединяющее всех троих всеобщее дальнейшее забвение. То есть, итог, которому вряд ли кто из нас, живущих сегодня, может позавидовать…

И, тем не менее, автор искренне надеется, что изложенные в этой главе биографические сведения об А. Г. Белобородове, П. Л. Войкове, Г. И. Сафарове и С. Е. Чуцкаеве всё же помогут некоторым исследователям «царской темы» впредь быть осторожнее в своих умозаключениях, связанных с необдуманным развешиванием «еврейских ярлыков» на упомянутых лиц, каковые на деле не имели к еврейству никакого отношения…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.