Дважды сваренная капуста. Маркс и Энгельс перечитывают «Завещание» Петра Великого

Дважды сваренная капуста. Маркс и Энгельс перечитывают «Завещание» Петра Великого

На каждого горячего славянофила той эпохи приходился как минимум один темпераментный западный русофоб. Двум из них – Марксу и Энгельсу – в России даже поставили многочисленные памятники. Правда, как основоположникам научного коммунизма, а не за русофобию, о которой большинство их русских поклонников не подозревает до сих пор.

То, что в основе советской идеологии лежит марксизм, представляется аксиомой лишь тем, кто очень хочет в это верить. На самом деле отношения марксистов с Россией не задались с самого начала.

Русских и вообще славян (за исключением поляков) «основоположники» не любили как по идейным соображениям, так и просто по наитию. Во-первых, с их точки зрения, русское самодержавие и славянофильство представляли собой главную по тем временам угрозу грядущей социалистической революции в Европе – следовательно, любые средства в борьбе с Россией и славянами были оправданы. Во-вторых, по мнению «основоположников», славяне плелись в хвосте революционного процесса, а потому довольно долго не представляли для марксистов ни ценности, ни интереса в силу своей «недоразвитости».

В последнем разделе коммунистического манифеста (1848), где рассматривается вопрос взаимоотношений с оппозиционными партиями в различных странах мира, о России нет даже упоминания, а первая публикация манифеста на русском языке в «Колоколе» никаких эмоций, кроме недоумения (зачем это им?), у Маркса и Энгельса не вызвала. Энгельс назвал это издание «литературным курьезом». И только.

За событиями в России, конечно, наблюдали, и очень внимательно, но отнюдь не в надежде увидеть там ростки прогресса, а лишь осуществляя необходимый мониторинг действий потенциального противника. Маркс учил русский язык не из уважения к русской мысли и культуре, а просто потому, что считал нужным черпать сведения о России из первоисточников.

Немногочисленные русские оппозиционеры также вызывали у «основоположников» изрядный скепсис. Их перу принадлежит немало язвительной критики в адрес демократа Герцена, анархиста Бакунина и других русских «столпов революционной мысли». Добрых слов от Маркса и Энгельса удостоилась лишь одна русская революционная партия – «Народная воля» (о ней речь пойдет позже) и лишь один крупный русский диссидент, как раз родоначальник народничества Николай Чернышевский. Его мысль о том, что Россия придет к социализму через крестьянскую общину, показалась Марксу и Энгельсу любопытной.

О том, какими в действительности были отношения Маркса с Бакуниным и Герценом, можно при желании прочесть в мемуарах последнего. В своей книге «Былое и думы» Герцен, например, с возмущением рассказывает о том, как «Маркс, очень хорошо знавший Бакунина, который чуть не сложил свою голову за немцев под топором саксонского палача, выдал его за русского шпиона», опубликовав в своей газете очевидную фальшивку. Будучи разоблаченным, основоположник научного коммунизма ограничился лишь двумя словами о том, что статью о Бакунине поместили «во время его отсутствия».

Комментируя откровенно неприличную отписку Маркса, Герцен с возмущением пишет:

Финал совершенно немецкий – он невозможен не только во Франции, где… издатель зарыл бы всю нечистоту дела под кучей фраз, слов, околичнословий, нравственных сентенций, покрыл бы ее отчаянием qu’on avait surpris sa religion [что злоупотребили его доверием] – но даже английский издатель, несравненно менее церемонный, не смел бы свалить дела на сотрудников.

В другой раз объектом нападок Маркса стал уже сам Герцен. Когда международный комитет, состоявший из различного рода иностранных политэмигрантов и английских социалистов, пригласил русского демократа выступить на митинге в Лондоне «в память революции 1848 года», Маркс в ультимативном тоне потребовал от организаторов мероприятия отозвать уже направленное Герцену приглашение.

Когда организаторы митинга попросили аргументировать позицию, Маркс, как пишет Герцен,

…сказал, что он меня лично не знает, что он не имеет никакого частного обвинения, но находит достаточным, что я русский, и притом русский, который во всем, что писал, поддерживает Россию, – что, наконец, если комитет не исключит меня, то он, Маркс, со всеми своими будет принужден выйти.

Так и случилось. При голосовании по этому вопросу марксисты с треском проиграли и покинули комитет, а Герцен, как он сам признает, назло всем приехал на митинг и выступил. Герцен отмечал: «…вся эта ненависть со стороны Маркса была чисто платоническая, так сказать, безличная – меня приносили в жертву фатерланду – из патриотизма».

Безличный характер этой ненависти и впечатляет. Достаточно было быть просто русским, чтобы оказаться у Маркса под подозрением.

Плохо ладила Россия с классическим марксизмом и позже, даже «исправившись» и встав во главе мирового революционного процесса. Свидетели рассказывают, что, когда в 1895 году Ленин, встретившись в Париже с Полем Лафаргом (членом I Интернационала и зятем Маркса), начал ему рапортовать об успехах в деле изучения русскими рабочими марксистских трудов, родственник «основоположника» воспринял рассказ гостя с большим скептицизмом. Услышав, что русские рабочие не только читают, но и понимают Маркса, Поль Лафарг категорически эту возможность отверг: «Ну, в этом вы ошибаетесь. Они ничего не понимают. У нас после двадцати лет социалистического движения Маркса никто не понимает».

Ничего не изменилось и после Октябрьской революции. Когда в 1924 году советская делегация прибыла в Великобританию и поставила перед англичанами вопрос о возможности перенесения могилы Маркса из Лондона в Москву, этой попытке яростно воспротивились его внуки, заявившие, что Ленин и большевики к подлинному марксизму никакого отношения не имеют.

В письме, направленном потомками Маркса на имя тогдашнего английского премьера Макдональда, говорится о том, что их великий предок во всех своих работах выражал «глубокое недоверие к русским методам». Нет никаких сомнений, утверждали родственники, что их великий дедушка восхитился бы «…великолепными качествами Ленина как борца за русскую революцию, но, с другой стороны, никто не имеет права сомневаться в том, что Маркс не потерпел бы, если бы кто-то попытался утверждать, будто дело большевиков инспирировано марксистской философией».

Иначе говоря, большевизм для истинных марксистов был ребенком незаконнорожденным, продуктом некоего революционного адюльтера, а потому признать в нем своего родственника западноевропейские последователи Маркса не пожелали.

В свою очередь, советская Россия не пожелала издать в полном объеме, без цензурных купюр, творческое наследие Маркса и Энгельса. В ленинскую эпоху большевики предприняли немало усилий, чтобы собрать по всему миру буквально каждую строчку, написанную кумирами, но уже в тридцатые годы, после прихода к власти Сталина, ситуация коренным образом изменилась.

Признав Маркса и Энгельса за своих родителей, советская Россия одновременно отказала «отцам» в полной вменяемости. Все их русофобские и антиславянские филиппики в сталинскую эпоху прошли через жесткий контроль и редактуру. Текст либо полностью изымался из обращения, либо редактировался, либо смягчался при переводе на русский язык. Подобный подход к трудам классиков марксизма сохранился и в дальнейшем.

Так и получилось, что русские люди о русофобии Маркса и Энгельса ничего не узнали. О чем стоит лишь пожалеть, поскольку столь примечательный факт биографии основоположников научного коммунизма мог бы (не исключено) заставить многих русских отнестись к этой идеологии с большей критичностью.

Самое удивительное, что отправной точкой в своем анализе русской внешней политики столь дотошные научные исследователи, как Маркс и Энгельс, избрали известную фальшивку – «Завещание Петра Великого». Использовать во времена Наполеона III то, что другие уже сто раз отыграли в эпоху Бонапарта, было, конечно, не очень солидно. Древние в таких случаях обычно говорили: «Дважды сваренная капуста». Тем не менее ссылки на этот старый опус встречаются у классиков марксизма многократно, а само «Завещание» обогащается новой сомнительной аргументацией.

12 августа 1853 года, в канун Крымской войны, Маркс пишет в своей статье для «New York Herald Tribune»:

Для того чтобы продемонстрировать преемственность российской внешней политики в целом, и в частности преемственность ее планов в отношении Константинополя, политики обычно ссылаются на завещание Петра I. На самом деле они могли бы заглянуть и глубже. Более восьми веков тому назад Святослав, великий князь России, в то время еще идолопоклонник, заявил на ассамблее своих бояр, что «не только Болгария, но и Европейская Греческая империя вместе с Богемией и Венгрией должны перейти под власть России». Святослав… угрожал Константинополю в 769 году, так же как Николай в 1828-м. Династия Рюриков немного времени спустя после основания Русской империи перенесла свою столицу из Новгорода в Киев, чтобы быть ближе к Византии.

И так далее в том же роде.

Любой человек, знающий русскую историю, легко обнаружит в этом фрагменте немалое количество нелепиц и ошибок. Это в лучшем (для Маркса) случае, а в худшем – увидит попытку грубо фальсифицировать историю, пополняя и без того фальшивое «Завещание» Петра I новыми измышлениями. Смешно всерьез доказывать, что при Святославе на Руси не было ни бояр, ни «Русской империи» (республиканский Новгород как столица империи – это сильно!), или напоминать очевидный факт, что Николай I в 1828 году не предпринял ни малейшей попытки захватить Константинополь. Хотя, вероятно, и мог бы.

Стоит ли удивляться тому, с каким восторгом печатал статьи Маркса в своих изданиях в канун Крымской войны скандально известный английский русофоб Дэвид Уркхарт. Это имя уже упоминалось в связи с Мадзини.

Вряд ли порадовало бы русского читателя и откровенное презрение, что сквозит в статьях Маркса по отношению к славянским народам. Чехи, болгары, хорваты называются «варварами», черногорцы – «ворами». Маркс пишет:

В Черногории нет плодородной почвы и больших городов, только бесплодные и труднодоступные горы. Здесь и прячутся банды воров… Эти романтические диковатые «кабальерос» тревожат Европу, а политики России и Австрии защищают право народа Черногории сжигать деревни вместе с жителями и угонять скот.

Говоря о славянских и греческих землях, оккупированных турками, Маркс иронизирует:

…Эта великолепная территория имеет несчастье быть населенной конгломератом различных рас и национальностей, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации. Славяне, греки, валахи, арнауты – двенадцать миллионов человек, которых держит под своим контролем один миллион турок.

В том же тоне выдержаны и статьи Фридриха Энгельса. В своем письме одному из лидеров германской социал-демократии Карлу Каутскому от 7 февраля 1882 года он предельно откровенно пишет:

Меня могут спросить, неужели я ничуть не симпатизирую славянским народам? На самом деле они меня совершенно не волнуют. На крик боли чехов: «Неужели, Господи, нет никого, кто бы дал славянам то, что им принадлежит?» – они слышат ответ из Петербурга, и все национальное движение чехов идет к царю, потому что он им даст то, чего они хотят. То же самое касается и других: сербов, болгар, словенцев… Но мы не можем с этим согласиться. Только с падением царизма национальные амбиции этих мелких народов освободятся от панславянской идеи доминировать в мире. Только тогда мы можем позволить им самостоятельно решать свою судьбу.

Ни у Маркса, ни у Энгельса читатель не найдет ни слова сочувствия к сербам или грекам, томящимся под турецким гнетом. Все их симпатии исключительно на стороне поляков, поскольку лишь они стоят на пути славянской экспансии на Запад. Польша играет роль буфера, поэтому, с точки зрения основоположников марксизма, Западная Европа не только должна поддерживать стремление Польши к независимости, но и восстановить ее в границах 1772 года. То, что при таком варианте будут ущемлены интересы многих соседей, марксистов не беспокоит совершенно.

Вся история русско-польских отношений сводится к подробному описанию агрессивной политики русских в отношении поляков. О польской агрессии в отношении России нет ни единой фразы. Лишь в одном месте опытный глаз может с трудом отыскать намек на то, что и поляки гостили в Москве.

В своем письме директору британского журнала «Commonwealth» Энгельс пишет:

Плодородные степи Малороссии вызвали аппетит у русских, но поляки были народом сильным, как всегда мужественным, умеющим постоять за себя, а также мстить: в начале XVII века они несколько лет занимали Москву.

И это все, что сочли необходимым сказать Маркс и Энгельс о страшных и трагических для русских временах Смуты, спровоцированных, как известно, во многом поляками.

Крымскую войну Маркс встретил с восторгом. Он не скрывал, что для истинного революционера чем хуже идут дела в Европе, тем лучше. Тем более хорошо, когда дела идут плохо у русских и славян. И уж совсем было бы замечательно, мечтали оба марксиста, если бы война разгорелась не на шутку и стала мировой.

Энгельс в предвкушении грандиозных катаклизмов в начале 1849 года писал в «Neue Rheinische Zeitung»: «Ближайшая мировая война сметет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы».

Русский народ в этом списке стоял, естественно, на первом месте. (Может быть, поэтому русские, не дожидаясь окончания Первой мировой войны, на всякий случай стали в 1917 году уже не реакционным, а самым революционным народом мира?)

В статьях, предшествовавших началу военных действий, Маркс язвительно критиковал европейцев за нерешительность и за стремление сохранить статус-кво. В одной из своих статей он с возмущением восклицал:

Ничего себе статус-кво, когда Россия то поднимает восстание в Сербии, то добивается независимости Греции, то обеспечивает себе протекторат над Молдавией и Валахией, то присоединяет к себе часть Армении!

Получается (по Марксу), что независимость Греции это плохо, а спасение от резни армян – тяжкое преступление.

Получив информацию о том, что английский и французский флоты вошли в Черное море, Маркс с радостным облегчением констатирует: «Наконец-то затянувшийся турецкий вопрос вошел в ту стадию, когда дипломатия уже не спасет!»

Очень подробно тему решающего столкновения с Россией разрабатывал и Энгельс. Еще в 1848 году он, например, горячо уговаривал немцев пересмотреть свою позицию и в будущей европейской войне решительно выступить против русских:

Что означала бы эта война? Война с Россией означала бы полный, подлинный и публичный разрыв с нашим постыдным прошлым. Это означало бы истинное освобождение и объединение Германии, восстановление демократии на руинах феодализма.

Любопытно прочитать и конкретные рекомендации политолога Карла Маркса западным союзникам. Второго февраля 1854 года в «Herald Tribune» он, например, пишет:

То, что нужно делать на Балтике, так же очевидно, как и то, что нужно делать на Черном море. Прежде всего, необходимо любой ценой добиться альянса со Швецией и запугать, если необходимо, Данию. Поднять восстание в Финляндии, которое вспыхнет, если там высадить достаточное количество сил. Подобная акция гарантирует, что там не будет мира до тех пор, пока эта провинция не присоединится к Швеции. Десант в Финляндии будет угрожать Санкт-Петербургу в то время, как объединенный флот начнет бомбардировать Кронштадт… Кронштадт должен пасть. Его укрепления не смогут выдержать концентрированного огня тяжелых орудий «Paixhan»… Большие паровые винтовые суда, вооруженные этими орудиями, нанесут русским невосполнимый урон, хотя, конечно, и сами подвергнутся риску. Однако что значат три-четыре паровых винтовых судна по сравнению с падением Кронштадта, что обезоружит Санкт-Петербург.

Без Одессы, Кронштадта, Риги, Севастополя, с потерей Финляндии, с армией противника у дверей столицы, со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Россией? Гигант без рук, без глаз, без каких-либо средств противостоять противнику, кроме как обрушиться на него своим торсом, раскалываясь на части.

В январе 1855 года этот план Маркс дополняет идеей вторжения в глубь России. К утешению русских, в статье имеются такие оптимистичные слова: «Маловероятно, чтобы Москва сгорела еще один раз».

Полюса ненависти сошлись. Славянофил Тютчев писал о том, что столкновение с Западом неизбежно и необходимо. Русофоб Энгельс в газете «Neue Oder-Zeitung» утверждал: «У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы – Россию».

К счастью для европейской цивилизации, Николай I не смог оправдать надежд славянофилов, а Англия и Франция – чаяний русофобов.

Получилась боевая ничья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.