Екатерина Романовна Дашкова (1743–1807 гг.)

Екатерина Романовна Дашкова (1743–1807 гг.)

О частной жизни Дашковой историки знают много, потому что она оставила после себя драгоценный материал – «Записки». В тексте огромное количество подробностей, описаны все ее поездки по Европе, встречи со знаменитыми людьми, все дома, в которых она жила, вся ее разнообразная работа и т. д. «Записки» она писала, когда ей было уже 60 лет, вряд ли она могла полностью положиться на свою память. Можно предположить, что Дашкова писала дневники, они и послужили исходным материалом. Хотя от Екатерины Романовны всего можно ожидать, она уникальна.

В своих «Записках» Дашкова не позволила себе ни одного бранного слова по отношению к Екатерине II, только почтительность, уважение и восхищение. А ведь именно от императрицы она претерпела главные в жизни обиды и унижения. Но в этих обидах Дашкова винила не саму Екатерину, а ее окружение. Для нее Екатерина II была более «великая», чем Петр I, у которого Екатерина Романовна находила массу недостатков, в частности, жестокость.

Екатерина, в девичестве графиня Воронцова, после замужества стала княгиней старинного заслуженного рода, а в родственниках имела самых богатых, влиятельных и знаменитых людей России того времени. Два ее брата достигли очень высокого положения на дипломатической службе, дядя ее – канцлер России, сестра – фаворитка Петра III.

Дашкова во всех своих достоинствах и недостатках идет с определением «очень». Очень непохожий на всех человек, не только на женщин, но на всех. Портреты врут, никакой красавицей она не была, но ум, характер, темперамент! Самостоятельность полнейшая и умение не унывать ни при каких трудностях очень выделяют ее из общего круга людей того времени.

Близкая подруга Дашковой, англичанка мисс Вильмонт, пишет: «Особенности ее характера и отдельные стороны до того разнообразны, что описание их показалось бы смешением противоположных человеческих крайностей. В натуре ее можно найти элементы всех темпераментов, всех возрастов и состояний. Мне кажется, она была бы на своем месте и управляя государством, и командуя армией».

«Я родилась в 1744 году (Дашкова ошиблась на год – Авт.) в Петербурге. Императрица Елизавета уже вернулась к тому времени из Москвы, где она венчалась на царство. Она держала меня у купели, а моим крестным отцом был великий князь, впоследствии император Петр III. Оказанной мне императрицей честью я была обязана не столько ее родству с моим дядей, канцлером, женатым на двоюродной сестре императрицы (Воронцов Михаил Илларионович был женат на Анне Карловне Скавронской, двоюродной сестре императрицы Елизаветы – Авт.), сколько ее дружбе с моей матерью, которая с величайшей готовностью, деликатностью, скажу даже – великодушием снабжала императрицу деньгами в бытность ее великой княгиней в царствование императрицы Анны, когда она была очень стеснена в средствах и нуждалась в деньгах на содержание дома и на наряды, которые очень любила». Так пишет Дашкова о первых днях своей жизни.

Матери своей она не помнила, Марфа Ивановна Воронцова скончалась, когда дочери не было и двух лет. Отец Роман Илларионович был светским человеком и воспитанием детей не занимался, и дочь вскоре оказалась в доме его младшего брата – Михаила Илларионовича Воронцова – канцлера России. Воронцов не делал различия между дочерью и племянницей, девочки росли вместе. «Общая комната, одни и те же учителя, даже платья из одного и того же куска материи – все должно было бы сделать из нас два совершенно одинаковых существа; меж тем трудно найти людей более различных во всех обстоятельствах жизни (обращаю на это внимание тех людей, которые мнят себя сведущими в воспитании и измышляют собственные теории относительно столь важного предмета, имеющего решающее значение для дальнейшей жизни и для счастья людей и вместе с тем столь мало ими исследованного…). Легкий укол в сторону императрицы, пожалуй, все-таки хорошо, что Екатерина II не прочитала этих «Записок».

Обе девочки были великолепно воспитаны, знали четыре языка, танцевали, рисовали, но «ровно ничего не было сделано для воспитания ума и сердца». «Помогла» корь. Боясь заразы (особенно ее боялись при дворе), дядя вынужден был отправить племянницу в деревню. Вот там-то она и занялась чтением, на первом месте были, конечно, энциклопедисты. Иногда она просиживала над книгами ночи напролет, потом много думала о прочитанном, поэтому когда Дашкова в четырнадцатилетнем возрасте познакомилась с великой княгиней Екатериной, она была уже во всеоружии. Это случилось в 1758 году, они говорили и не могли наговориться. «…она (Екатерина Большая – Авт.) была убеждена, что я все мое время посвящаю чтению и занятиям, что и привлекло ко мне ее уважение, оказавшее столь большое внимание на всю мою жизнь и вознесшее меня на такой пьедестал, о котором я и не смела мечтать. Я смело могу утверждать, что, кроме меня и великой княгини, в то время не было женщин, занимавшихся серьезным чтением. Мы почувствовали взаимное влечение друг к другу, а очарование, исходившее от нее, в особенности, когда она хотела привлечь к себе кого-нибудь, было слишком могущественно, чтобы подросток, которому не было и пятнадцати лет, мог бы ему воспротивиться, и я навсегда отдала ей свое сердце…».

Екатерина Романовна вышла замуж в пятнадцать лет. Она трогательно описывает свое замужество. После выздоровления врач рекомендовал маленькой Екатерине моцион. Как-то она решила прогуляться с сестрой госпожи Самариной, ее новой знакомой. «Не успели мы пройти несколько шагов, как из боковой улицы вышел нам навстречу человек, показавшийся мне великаном. Спутница представила молодого человека». Это была их первая встреча. Дашков поразил воображение Екатерины Романовны «какой-то застенчивой учтивостью». Добавим, что, помимо «застенчивой учтивости», Дашков был очень хорош собой. Дальше – обоюдная горячая любовь, но и могучее препятствие, делавшее брак невозможным. Препятствие это Екатерина Романовна называет «интригой», суть которой – «его (М.И. Дашкова – Авт.) связь с очень близкой моей родственницей, которую я не могу назвать, и его виновность перед ней…». Но все устроилось. «…небо решило иначе. Не было той силы, которая бы помешала отдать друг другу наши сердца…». Двумя словами – брак состоялся.

Но есть изнанка у этой истории. Правда, она описана Рюльером, а можно ли доверять Рюльеру, но право, выглядит все очень правдоподобно. Дашков – светский щеголь, любимец дам, картежник и дуэлянт. Девочка Дашкова в глазах его – «синий чулок», так называли в XVIII веке клуб ученых дам, для которых эта часть одежды была обязательной. Рюльер: «Однажды князь Дашков, один из самых красивых придворных кавалеров, слишком свободно начал говорить любезности девице Воронцовой; она позвала канцлера и сказала ему: «Дядюшка, князь Дашков просит моей руки». Не смея признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали именно такого смысла, князь женился на племяннице канцлера, но тотчас отослал ее в Москву, где она провела два года».

В рассказе об этой женитьбе я все-таки больше верю самой Дашковой, но последняя фраза – чистая правда. Муж остался служить в Петербурге, а Дашкова уехала под крыло свекрови. Наверное, это было связано с молодостью жены, предстоящей беременностью и т. д. Отношения со свекровью установились самые теплые, но была одна сложность: Дашкова плохо знала русский язык, главным был французский, свекровь же не знала ни одного языка кроме родного.

Екатерина Романовна со свойственной ей целеустремленностью взялась за изучение русского языка и преуспела в этом. Не проживи она два года в Москве на попечении свекрови, россияне не имели бы возможности получить через тридцать лет известный Словарь.

В Петербурге чета Дашковых осела в 1761 году. Здесь Екатерина Романовна попала ко двору цесаревича Петра, будущего императора (напомню, он был ее крестным отцом), и тесно сошлась с великой княгиней. Можно сказать, что Дашкова души не чаяла в Екатерине Алексеевне, что не нравилось Петру. Как-то сказал Дашковой: «Дочь моя, помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон». Позднее Дашкова не раз вспоминала эти его слова.

А потом – революция, и Дашкова самая горячая ее участница. Муж в перевороте участия не принимал, я уже писала, что он находился на дипломатической работе в Турции, а после воцарения Екатерины сразу вернулся на родину. Дашкова приписывает себе чуть ли не главенствующую роль, но она только малая верхушка айсберга. Заговорщики и сама Екатерина не могли доверять ей до конца – дядя канцлер, сестра – фаворитка, император – крестный.

Энергичность, неугомонность, целеустремленность Дашковой в деле переворота вызывают уважение. Но то, что она назначила себя на главную роль, сыграло злую шутку с этой умной женщиной. Что и говорить, и на старуху бывает проруха. Выбери она себе роль, если не статиста, то хотя бы второго плана, и избежала бы множества бед, которые преследовали ее всю жизнь.

Английский посол лорд Бекингем: «Гордость этой дамы значительно ослабила уважение к ней императрицы… Характер ее был слишком непреклонен для того, чтобы стараться умилостивить государыню или покорно подчиниться ее немилости, и вследствие того подозревают, что она возбуждала и поощряла всех недовольных настоящим правительством».

«Возбуждала и поощряла» – точное замечание. Конечно, Дашкова была очень обижена отношением к ней императрицы, она ожидала совсем другого. Еще в Москве, куда все приехали для коронации, Дашкова каким-то образом дала понять обществу, (язык, враг мой), что настроена против брака императрицы, она очень не любила Григория Орлова. Когда же был открыт заговор в Москве (Хитрово, Ласунский, Рославлев), князь Дашков получил гневное письмо от императрицы. Особенно возмутило Екатерину Романовну, что императрица написала не ей самой, а мужу. «Муж был в негодовании от содержания письма, в котором императрица выражала надежду, что не окажется вынужденной забыть мои заслуги, и потому просит мужа повлиять на меня в том смысле, чтобы я не забывалась, так как до нее дошли слухи, что я осмеливалась ей угрожать».

В 1763 году скончался польский король Август III, и Екатерина II могла осуществить свою старую задумку – посадить на трон Станислава Понятовского. Король в Польше – лицо выборное. Для поддержки своей кандидатуры императрица послала в Польшу войска. С русской армией отбыл в Польшу и князь Дашков.

Екатерина Ивановна осталась одна с двумя детьми (дочь Анастасия и сын Павел): скучала по мужу, обижалась на императрицу. Не исключено, что она говорила походя много лишнего, о чем сама потом пожалела, но к делу Мировича, в чем ее подозревали, она не имела никакого отношения. Вскоре после отъезда мужа она переехала с семьей в Петербург. Дом пришлось снять, у Дашковой не было собственного дома в Петербурге. Дом был большой, и часть его она уступила своему дяде (по мужу) генералу П.И. Панину. Генерал только что был назначен сенатором, а потому принимал на дому большое количество посетителей. Одним из этих посетителей был злополучный Мирович. Нашлись злопыхатели, которые сообщили императрице, что Дашкова принимала у себя заговорщика. Никите Ивановичу Панину стоило большого труда разубедить в этом Екатерину II.

Несколько слов о братьях Паниных – старшем Никите и младшем Петре. Они были двоюродными братьями свекрови Дашковой. С младшим, Петром Ивановичем и женой его Дашкова дружила, а о Никите Ивановиче она отзывается неодобрительно. Никита Иванович «был благодетелем моих детей; не будь этого, я бы возненавидела Панина, потому что из-за него пятнали мою репутацию». Никита Иванович здесь совершенно ни при чем, но после охлаждения к Дашковой императрицы о ней с удовольствием сочиняли всяческие небылицы. В обществе старшего Панина называли то ее любовником, то ее отцом, так как он был якобы любовником матери Екатерины Романовны. Эти сплетни сильно попортили отношения Дашковой с отцом Романом Илларионовичем, которые и без того не были близкими.

7 сентября 1764 выборы в Польше состоялись. Королем был выбран Станислав Август Понятовский. Екатерина писала Н.И. Панину: «Поздравляю вас с королем, которого мы делали». В этом же месяце Екатерина Романовна получила известие о смерти мужа. Он умер не на поле брани, а от сильнейшей простуды, «пал жертвой рвения, которое он приложил к исполнению воли императрицы», – так пишет сама Дашкова.

Это был страшный удар, который уложил Екатерину Романовну на полмесяца в постель. Нам трудно понять, как они там болели, в XVIII веке, по описанию, «чистый романтизм»: левая рука и нога отказали, сама без сознания, «доктор Краузе своим искусством и уходом спас мне жизнь». Судя по романам, дамы в то время все время падали в обморок – причем без всякого притворства действительно теряли сознания. Я, живя в XX и XXI веке, ни разу не видела, чтобы какая-то женщина при самом страшном известии, а их было куда как много, упала бы в обморок. Но это – так, к слову. Дашковой двадцать лет, двое детей на руках, сыну год – безумно ее жалко.

Вот отчет британского посла Джорджа Макартни (март 1765 года): «Княгиня Дашкова, которая со времени смерти своего мужа вела здесь самый уединенный образ жизни, теперь решила выехать из этой столицы и поселиться в Москве. Она уже уехала вчера, но перед отъездом имела честь целовать руку императрицы и проститься с ней; ей давно уже был запрещен приезд ко двору, но ввиду того обстоятельства, что она уезжает, быть может, навсегда, ее императорское величество по ходатайству Панина согласилась видеться с ней перед отъездом. Прием, оказанный ей, был таков, как ей и следовало ожидать, то есть был холоден и неприветлив, кажется, все рады ее отъезду».

Про долги мужа и про то, как Дашкова «отрабатывала» их в деревне, я уже писала. В 1768 году Екатерина Романовна написала прошение на высочайшее имя – с просьбой отпустить ее с детьми за границу. Просто по своей воле она уехать не могла, потому что была «кавалерственной дамой», то есть имела орден «Св. Екатерины» малого креста, и этикет требовал высочайшего разрешения. Ответа не было почти год. Тогда Дашкова поехала в Петербург. Ей удалось на балу встретиться с императрицей, и она повторила свое просьбу. Разрешение было получено.

Никита Иванович Панин переживал – а хватить ли денег на такую дорогую поездку? «Я буду путешествовать под чужим именем и буду тратить деньги только на еду и лошадей», – таков был ответ. Она действительно путешествовала под именем Михалковой. За несколько дней до отъезда в ее дом явился помощник секретаря и передал Дашковой пожалованных императрицей 4000 рублей. «Не желая раздражать императрицу отказом от столь смехотворной суммы, я принесла счета моего седельника и золотых дел мастера, доставившего мне несколько серебряных дорожных вещей.

– Вы видите эти счета, – сказала я ему, – они еще не оплачены; потрудитесь положить на стол нужную для оплаты сумму, а остальные возьмите себе».

Вот так-то!

Описанию путешествия по Европе отведено много места в «Записках». Одно перечисление городов может занять полстраницы: Рига, Кенигсберг, Германия… потом Англия… конечно, Париж…Всюду она посещала театры, музеи, соборы, водила знакомства с самыми знаменитыми людьми. В Берлине ее принимала королевская семья вместе с Фридрихом II.

Современники очень по-разному описывают Екатерину Романовну. Вот, например, высказывание британского посла лорда Бекингема: «Леди, чье имя, как она считает, бесспорно отмечено в истории, обладает замечательно хорошей фигурой, прекрасно подает себя. В те краткие моменты, когда ее пылкие страсти спят, выражение ее лица приятно, а манеры таковы, что вызывают чувства, ей самой едва ли известные. Но хотя это лицо красиво, а черты не имеют ни малейшего недостатка, его характер главным образом таков, какой с удовольствием бы изобразил опытный художник, желая нарисовать одну из тех знаменитых женщин, чья утонченная жестокость напоминает журналы ужасов. Ее идеи невыразимо жестоки и дерзки, первая привела бы с помощью самых ужасных средств к освобождению человечества, а следующая превратила бы всех в рабов». Поговорить бы с лордом Бекингемом, узнать, что именно он имел ввиду? Видимо, одну из форм утопии, которую могла сочинить Дашкова, начитавшись великих энциклопедистов. Именно их идеи привели к Великой Французской революции. Сталинский социализм тоже был одной из форм утопии.

При этом Дашкова, как многие из лучших и образованных людей того времени, была категорически против отмены крепостного рабства. Она считала, что эта отмена приведет к большой беде в первую очередь для самих крестьян. В «Записках» она подробно описала свой спор с Дидро, который ратовал за свободу. Оппонентка в споре утверждала, что свобода принесет пользу только просвещенному человеку, а при неграмотном свободном крестьянине в государстве неизбежны анархия и беспорядок. Сейчас крестьянин живет и ни о чем не думает, он под защитой барина. «Мне представляется слепорожденный, которого поместили на вершину крутой скалы, окруженной со всех сторон глубокой пропастью; лишенный зрения, он не знал опасности своего положения, и беспечно ел, спал спокойно, слушал пение птиц…» И вот врач вернул ему зрения, но он не может увести несчастного со скалы. От безвыходности своего положения, а также от страха, тот заболеет и умрет.

Через три года она вернулась на родину, но в 1778 году повторила заграничный вояж. На этот раз это была Шотландия, она хотела, чтобы любимый сын Павел прослушал курс в Эдинбургском университете. Потом она побывала в Италии и Швейцарии.

Н.И. Павленко, внимательно анализируя «Записки», сделал интересный вывод. Екатерина Романовна решила вернуть расположение Екатерины II и, поняв сущность императрицы, смирила гордость и принялась расхваливать ее на все лады. Особенно преуспела она в тех домах, где лесть эта была принята и со временем достигала ушей императрицы. Она восхваляла Екатерину II и в королевском доме в Берлине, и у Дидро, и в Женеве, где она встретилась с Вольтером.

И она достигла своего. Дидро написал Екатерине, что при виде ее изображения, вышитого на шелке, Дашкова не могла удержать слез: «Она четыре часа сряду рассказывала о вашем императорском величестве, а мне показалось, что она говорила не более четырех минут». Как видно из этой цитаты, сам Дидро тоже был не промах. Во всяком случае по возвращению двор принял Дашкову почти благосклонно, а императрица подарила ей 60 тысяч рублей. Екатерину тоже можно понять – мало ли что могла наболтать Дашкова за границей, а она вела себя не только благоразумно, но и похвально.

Во вторую поездку в июне 1782 года Дашкова на собственные деньги устроила в Пизе бал по случаю двадцатилетия правления Екатерины II. Конечно, об этом сразу же стало известно в России. В июле 1782 года императрица встретила Дашкову очень приветливо, пожаловала ей дом в Петербурге ценой в 30 000 рублей и 2500 крепостных душ. И предложила возглавить Академию.

Конечно, императрица ценила Дашкову, уважала за широкий кругозор, за разумную и толковую работу в двух академиях – она понимала «размер» этой личности. Но она ее не любила. И не потому что была злопамятна. Дашкова сама давала повод удивляться, и, что называется, руками разводить. Вот, например, развеселившая весь Петербург склока между Дашковой и соседом по усадьбе Нарышкиным. Нарышкинские свиньи забрались в сад Дашковой и разрыли весь цветник. Обидно, возмутительно, что сделать – бывает и такое. Но Дашкова не стала выяснять отношения с соседями, а попросту приказала поймать свиней и зарезать их. Обиженный Нарышкин подал в суд. Началась тяжба. Императрица смеялась до слез и велела как можно скорее окончить дело. «…чтоб не дошло до смертоубийства», – пишет в своем дневнике секретарь императрицы А.В. Храповицкий.

В своих ежедневных записках Храповицкий написал о замечании императрицы в апреле 1789 года: «Разговаривая о княгине Дашковой, отдавала ей справедливость в том, что имеет познание и умнее многих мужчин, но дивилась, что никто ее не любит, даже дочь, в нынешних недостатках и быв под опекою, не соглашается жить с матерью. Княгиня больше приписывает сыну, чем он стоит: он прост и пьяница».

Здесь императрица права. Ни сын, ни дочь не оправдали надежд Екатерины Романовны. Путешествуя по Европе, она отдавала им много времени, образовывала их, приобщала к высокой культуре. Как была она счастлива, когда Павел с блеском окончил Эдинбургский университет, как гордилась им. Но вся эта «высокая культура» не понадобилась ее детям.

Анастасия с детства отличалась легкомыслием и неуравновешенностью. Екатерина подыскала ей мужа – князя Щербинина. Н.И. Павленко: «Выбор пал на него потому, что он был меланхоликом, что, по мнению княгини, должно было благотворно отразиться на семейной жизни и сгладить неуправляемый характер дочери». На поверку оказалось, что князь Щербинин психически больной человек. Анастасия пустилась во все тяжкие, промотала состояние, залезла в долги. Дашкова заплатила ее долги, но запретила дочери появляться в ее доме. Новые долги, и опять их оплачивает мать. В конце концов она лишила дочь наследства.

С сыном произошла более прозаичная история. Павел был красив. В свою вторую поездку Дашкова неожиданно для себя встретилась в Брюсселе с Григорием Орловым. Это был уже не тот Орлов, которого знала Екатерина Романовна, он приехал в Европу с больной женой, которой суждено было через год умереть от чахотки. Они и встретились с Дашковой в доме врача, и после этого Орлов нанес ей визит со словами: «Я пришел к вам другом, а не врагом». Орлов хотел помочь Павлу Дашкову в устройстве на достойную военную службу. А дальше за разговором он по простоте душевной высказал мысль, которая привела Дашкову в ужас.

«Глядя в упор на моего сына, он сказал: «Я жалею, князь, что меня не будет в Петербурге, когда вы туда приедете; я убежден, что вы затмите фаворита, а так как с некоторых пор мне вменяется в обязанность вести переговоры с отставленными фаворитами и утешать их, я с удовольствием занялся бы этим, если бы он принужден был уступить вам свое место».

Брошенное предложение по счастью для матери не имело продолжения, даже сплетни сами собой угасли, все ушло в песок, а когда Екатерина Романовна представляла государыне своего сына (кстати, ее крестника), то даже намека не было, что императрице что-либо известно о планах Орлова. Тогда во дворце царил Ланской.

Дашкова была уверена, что сын сделает блестящую карьеру. Он служил на юге, у Потемкина, все пили, и он пил, все играли, и он играл, а потом вдруг женился на дочери купца Алферова, даже не известив об этом мать. Это было не только горько, но и унизительно. «Когда твой отец намерен был жениться на дочери графа Воронцова, он на почтовых поскакал в Москву, чтобы испросить позволения у матери. Ты уже обвенчан – я это знала прежде. Я знаю также и то, что моя свекровь не более меня заслуживала иметь друга в моем сыне». Она не простила ни сына, ни невестку. И кто на этом выиграл? Во всяком случае не Дашкова. Как бы ни были плохи Павел и Анастасия, они твои дети, ты их родила, ты воспитала, тебе их и любить. Гордость и эгоизм часто принимают вид справедливости.

После ухода из Академии Дашкова поселилась в своем имении Троицкое (Калужская губерния), где вела, как всегда, очень активную, совсем не барскую жизнь. «Она помогает каменщикам возводить стены, сама проводит дороги и кормит коров, сочиняет музыкальные пьесы, пишет статьи для печати и громко поправляет священника в церкви, если тот отступает от правил, а в театре прерывает актеров и учит их, как надобно выполнять роли. Княгиня вместе доктор, аптекарь, фельдшер, купец, плотник, судья, администратор», – это отрывок из мемуаров современницы. Как не вспомнить Петра I, сколько он знал ремесел? – четырнадцать или около того.

Смерть Екатерины II Дашкова пережила очень тяжело. «…Россию постигло самое ужасное несчастие, поставившее меня на краю могилы», – так она пишет об этом событии. Трон занял Павел I. Он помнил, какое участие принимала Дашкова в дни переворота в 1762 году, и сейчас, уже который раз, ей приходилось расплачиваться за это. Вначале ей было предписано неотлучно жить в деревне Троицкое, но вскоре по высочайшему указу Дашковой было велено отправиться на житье в новгородскую губернию «в имение ее сына». Деревня была, имения не было. Дашкова жила там в простой крестьянской избе, но не ныла, как всегда, хранила достоинство. Друзья стали хлопотать об освобождении Екатерины Романовны из ссылки, но Павел I был непреклонен. Помощь пришла от императрицы Марии Федоровны, которой Дашкова в качестве кавалерственной дамы написала прошение. Она вернулась в Калужскую область в Троицкое.

На престоле Александр I. Он пригласил Дашкову ко двору, она приехала в Петербург. Там она встретилась с императором, была очарована его супругой, но жизнь двора и столицы очень ее не удовлетворила. Особенно поразило Екатерину Романовну отношение «новых молодых людей», которые окружали Александра I, к покойной императрице. Они «в один голос поносили царствование Екатерины II и внушали молодому монарху, что женщина никогда не сумеет управлять империей. В противовес ей они восхваляли до небес Петра I, этого блестящего деспота, этого невежду, пожертвовавшего полезными учреждениями, законами, правами и привилегиями своих подданных ради своего честолюбия, побудившего его все сломать и все заменить новым, независимым от того, полезно ли оно или нет…»

Конечно, Дашкова высказалась во весь голос, о ее гневной речи в защиту Екатерины II знал весь Петербург. Нет, столичная жизнь – не для нее. Она опять уехала в Троицкое.

Умерла княгиня Екатерина Дашкова в 1807 году. Я уделила много места в моей книге Екатерине Романовне, но она действительно удивления достойна. Не только в XVIII веке, но и во все времена не так уж много найдется подобных женщин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.