Глава 2. Боевое использование советской авиации накануне и в начале Второй мировой войны

Глава 2. Боевое использование советской авиации накануне и в начале Второй мировой войны

Эта глава посвящается краткому обзору боевого применения советской авиации накануне и в начале Второй мировой войны, а также анализу полученного боевого опыта советским военно-политическим руководством.

Особое место в этом ряду занимает боевое применение советской авиации в локальной войне в Испании (1936–1939 годы), где, в частности, произошло и первое боевое столкновение с будущим противником — Германией. Начать обзор воздушной войны в Испании хотелось бы словами ее участника, героя Советского Союза Б.М. Смирнова, который свидетельствовал: «Война в Испании была самым первым театром военных действий современной воздушной войны. Авиация сыграла там новую, чрезвычайно важную роль»[1478].

Обратимся к анализу общего количества советских авиаторов в Испании и их потерям. Начнем с того, что точные общие цифры как прошедших через Испанию советских граждан, так и их потерь до сих пор неизвестны. По данным авторского коллектива первого тома «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945», «всего в Испании находилось 557 советских добровольцев», в том числе: 23 военных советника, 49 инструкторов, 141 авиатор, 107 танкистов, по 29 артиллеристов (включая зенитчиков) и моряков; специалистов связи, инженерно-технических работников и врачей насчитывалось 106 человек, переводчиков и других лиц обслуживающих специальностей — 73[1479]. К сожалению, не указывается точный хронологический период, к которому относятся эти данные. Возможно, что речь идет о зиме 1936–1937 годов — начальном этапе участия в боях советских добровольцев, так как общее количество прошедших через Испанию гораздо выше, чем приведенные цифры. Отметим также, что авиаторы составляли самую значительную их категорию.

В «Истории Второй мировой войны 1939–1945» сообщалось: «За все время войны в Испании на стороне республики сражались и трудились около 3 тысяч советских добровольцев — военных советников, летчиков, танкистов, моряков, различных специалистов и т. д. Около 200 добровольцев погибли, защищая республику»[1480]. Спустя почти 30 лет эти же цифры повторили авторы монографии «Россия и СССР в войнах ХХ века», которые сообщили об «около 3000 добровольцев», но тут же отметили, что из них погибло и пропало без вести 189 человек из состава РККА (в том числе 17 служащих), а «потери гражданских специалистов других ведомств СССР нами не учитывались»[1481]. В Книге памяти также сообщается, что в войне приняло участие около 3000 добровольцев, из них 772 авиатора. Среди прочих называются также «130 рабочих и инженеров авиационных заводов, 156 связистов, 204 переводчика»[1482].

Получается странная картина: с одной стороны «130 рабочих и инженеров авиационных заводов» (то есть из состава НКАП) — добровольцы. Но с другой — их участие и потери особо не выделяются нигде, кроме странной оговорки в монографии «Россия и СССР в войнах ХХ века: «С октября 1936-го по февраль 1939 года в Испании находилось около 1000 гражданских специалистов. Из них погибло около 40 человек»[1483].

Так как данные и Книги памяти, и книги «Россия и СССР в войнах ХХ века» базируются на одних и тех же источниках, можно предположить, что они учитывают только состав и потери в Испании советских военнослужащих вместе с вольнонаемными[1484]. Если к их общей численности (около 3000 человек) добавить около 1000 гражданских специалистов (в том числе и с авиазаводов НКАП, которые никак не могут считаться военнослужащими и явно выделены по ошибке[1485] в Книге памяти), то, следовательно, всего через Испанию прошло около 4000 советских граждан. Именно такую цифру сообщали немецкие и итальянские спецслужбы, беря за основу хронологический период пребывания советских граждан в Испании с октября 1936-го по март 1939 года[1486]. По данным С. Абросова, только число летчиков-истребителей, командированных в Испанию, составило 282 человека[1487]. Представляется, что цифра 189 погибших, основанная на опубликованном поименном списке в Книге памяти, неверна (даже если не делать поправку на гражданских специалистов). Так, числящийся пропавшим без вести 4 декабря 1936 года А.А. Шукаев и числящийся погибшим 6 декабря в воздушном бою в районе Торрихос Г.Н. Тупиков[1488] на самом деле попали в плен, а затем были обменяны на немецких летчиков, сбитых на севере Испании[1489].

По данным председателя ассоциации советских добровольцев — участников гражданской войны в Испании В.М. Лавского, который, будучи штурманом, менее чем за год участия в боях совершил 96 боевых вылетов (в том числе 36 вылетов на разведку) и возвратился в СССР в феврале 1938 года, всего в боевых действиях погибло не 189, а 198 человек, в том числе — каждый шестой летчик[1490]. С учетом 40 гражданских специалистов это число должно возрасти примерно до 235–240 человек.

Перейдем к анализу потерь авиаторов. По данным С. Абросова, в течение неполных двух лет боев в Испании за период с 5 ноября 1936-го по 27 сентября 1938 года погибло 64 советских летчика-истребителя и авиационных советника, еще как минимум один — Д.Н. Воропаев — умер 11 мая 1940 года от полученных в Испании ран[1491]. Погибших пилотов, штурманов и стрелков-радистов бомбардировщиков и штурмовиков за период со 2 ноября 1936-го по 10 октября 1938 года было 28 человек Таким образом, потери только погибшими из состава летных экипажей составили 93 человека.

Возможно, что разница в данных может быть объяснена тем, что у Ю. Рыбалкина (см. Таблицу 58) не учтены вернувшиеся из плена авиаторы, числившиеся пропавшими без вести. Также не исключено, что им были учтены потери не только летного состава, но и наземного персонала, например авиатехников. Таковые имели место. Например, по данным Книги памяти, воентехник 2-го ранга Г.А. Аплексин (Алеснин) умер 28 июля 1937 года при бомбардировке противником аэродрома Кампореаль[1492].

Число погибших гражданских авиаспециалистов (если таковые были) — неизвестно. Если же брать только военнослужащих, то часть тех же связистов и переводчиков тоже имела непосредственное отношение к обслуживанию самолетов и авиачастей. Но отнесены ли они в разряд авиаторов, как, например, Бахмутская Александра Сауловна, которая погибла 7 апреля 1938 года в районе аэродрома Сабадель,[1493] — также неизвестно.

Таким образом, относительно общего количества задействованных в Испании советских авиаторов, их потерь, как общих, так и по категориям, к настоящему времени полной ясности нет.

Не лучше обстоят дела у отечественных исследователей и с аналогичным анализом по немецкой стороне. Так, исследователь германской авиации М.В. Зефиров сообщает: «В 1936 — 39 годах боевой опыт в Испании получили 405 летчиков-истребителей люфтваффе: 125 офицеров и 280 унтер-офицеров»[1494]. Но авторы капитального зарубежного исследования по истории Легиона Кондор, которые опубликовали поименный список летчиков-истребителей (как офицеров, так и унтер-офицеров), уменьшают заявленные М.В. Зефировым цифры в два раза. Согласно их данным, за весь период войны в Испании через истребительное соединение J/88 прошли 220 человек, из которых 28 погибли (см. Таблицу 59).

Таким образом, боевой опыт в Испании получили не 405 летчиков-истребителей, а 220, из которых саму войну пережили 192 (с учетом двух унтер-офицеров, летавших на транспортном самолете Ju-52). Это и есть число летчиков-истребителей люфтваффе — конкретных носителей уроков испанской школы воздушных боев к моменту окончания гражданской войны. Имеются полные данные о потерях германии в Испании, охватывающие потери всех соединений по всем причинам с разбивкой их по годам (см. Таблицу 60).

Игнасио Идальго де Сиснерос — шеф испанской военной авиации — по окончании гражданской войны эмигрировал в СССР. Решением Политбюро ЦК ВКП(б) № П1/243—ОП от 14 апреля 1939 года был утвержден соответствующий вопрос НКИД: «Удовлетворить просьбу Негрина о выдаче визы на въезд в СССР бывшему начальнику республиканской военной авиации Гидальго Дэ Сиснарос…»[1495]. После окончания гражданской войны среди многочисленных политэмигрантов из Испании в СССР, помимо И. де Сиснероса, прибыло и некоторое количество авиаторов. Заодно решилась и судьба около 200 испанских курсантов, проходящих обучение в советских авиашколах. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) № П3/159—ОП от 10 июня 1939 года «Об испанцах, находящихся в летных школах Кировабаде и Липецка, в количестве 192-х человек» предписывалось следующее:

1. Разрешить НКО и НКВД отобрать для спецработы 50 человек, из них по линии РУ — 30, а НКВД — 20.

2. Разрешить выезд из СССР 63 человек

3. Поручить ВЦСПС определить на работу 79 человек, изъявивших желание остаться в СССР[1496].

В соответствии с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) № П4/58-ОП от 21 июня 1939 года «О въезде в СССР интернированных во Франции испанцев», в дополнение к данным разрешениям на въезд в Советский Союз интернированным во Франции испанским гражданам и участникам интербригад был также разрешен въезд и «группе испанских летчиков и активистов в количестве 39 человек»[1497].

Война в Испании показала всему миру следующее: в Советском Союзе существуют многочисленные ВВС и развитая авиапромышленность. Доказательством этого явился значительный вклад советских пилотов в воздушную войну над Испанией, а также значительный объем поставок самолетов в эту страну. Безусловно, это было важным достижением.

Что же касается собственно «испанского опыта», который получила советская авиация, то ситуация выглядит несколько иначе. Здесь необходимо подчеркнуть, что, во-первых, объективные обстоятельства развития советских ВВС того периода в принципе не могли дать значительной части этого опыта, а, во-вторых, многие ценные и полезные достижения не были реализованы по субъективным причинам.

В отечественной литературе зачастую не делается разницы между этими двумя обстоятельствами, препятствующими реализации в ВВС РККА опыта воздушной войны в Испании, поэтому иногда создается впечатление, что советская авиация многого лишилась. В реальности развитие советских военно-воздушных сил было подчинено целому ряду приоритетных факторов, которые находились вне зависимости от событий в Испании или от любых других локальных войн.

В первую очередь это касалось экстенсивного развития советских ВВС, у которого, как и у любого явления, были как положительные, отмеченные выше стороны, так и отрицательные. Авторы рукописи 1940 года «Действия ВВС в Испании» совершенно справедливо отмечали: «Школы должны выпускать воздушных бойцов, а уметь с грехом пополам летать еще не значит быть воздушным бойцом. Ослабление качества бойцов за счет количества в конечном счете приводит к очень большим потерям как в боях, так и в обыкновенных полетах; слабые летчики будут не только бить машины и гибнуть сами, не принеся никакой пользы, но, что еще хуже, будут подводить в бою своих товарищей и этим самым сеять атмосферу взаимного недоверия»[1498].

Качество массового летного состава было отражением состояния всего советского общества того периода. Элементарно низкий общеобразовательный уровень значительного количества молодых советских летчиков был нормой, а не исключением, и отнюдь не способствовал развитию специальных навыков. К тому же атмосфера подозрительности в свете проходящих политических чисток создавала серьезные предпосылки для падения авторитета комсостава в глазах подчиненных и резкого ослабления дисциплины, что зачастую проявлялось в пьянстве, моральном разложении и резком росте аварийности. С учетом имевшейся ситуации вряд ли можно серьезно говорить о том, что значительная часть летного состава ВВС, с трудом освоившая азы летной подготовки, могла бы с пользой для себя использовать какие-либо теоретические и практические навыки, извлеченные из испанской или какой-то иной локальной войны.

Автор монографии о воздушной войне в Испании С. Абросов пришел к печальному выводу: в ВВС РККА, за некоторым исключением декабря 1936-го и первых месяцев 1937 года, опыт участия советских летчиков в боевых действиях в Испании должным образом не изучался. Уже к концу весны 1937 года практически прекратилось и то немногое, что делалось. Он полагает, что частично это можно объяснить начавшимися репрессиями, однако делает важную оговорку: «Но далеко не все военные подверглись преследованию со стороны органов госбезопасности, и сводить все беды только к этой причине было бы неправильно. Например, комбриг Яков Смушкевич летом 1937 года по прибытии из Испании назначается заместителем начальника ВВС РККА. Несмотря на высокую, занимаемую в течение ряда лет должность, Я. Смушкевич почему-то недопустимо мало уделял внимание войне, за участие в которой ему было присвоено звание Героя Советского Союза». В числе оставшихся без вниманий предложений были такие, как окраска объектов на военных аэродромов в маскировочные цвета, необходимость изменения структуры трехсамолетного истребительного звена на «пару» истребителей, необходимость иметь эшелонированные по высоте боевые порядки истребителей. Причины бездействия советского руководства автор не указывает. Позже такая же ситуация сложилась и с изучением опыта войны в Китае[1499].

Поэтому в основном в ВВС РККА опыт войны в Испании замыкался на самих ее участниках. Но здесь сложилась парадоксальная, на первый взгляд, ситуация. Так, количество советских летчиков-истребителей, прошедших через Испанию, превышало аналогичное количество немецких, но именно немцы внедрили многие тактические приемы (например, действие парами, предложенное Вернером Мельдерсом), причем в Германии они активно применялись уже в начале Второй мировой войны, а в СССР они не использовались даже к началу Великой Отечественной. Именно для СССР потребность в испанском опыте оставалась более актуальной, чем для Германии, потому что с середины 1940 года многие немецкие пилоты стали получать уже навыки воздушного боя в современных условиях, а в советских ВВС игнорировался даже имеющийся опыт прошлых лет, причем не только испанский…

Следует подчеркнуть, что уже с конца 1937 года СССР, помимо гражданской войны в Испании, принимал участие в широкомасштабной помощи Китаю. И в том, и в другом случае решающую роль играла поддержка авиацией, которая включала в себя поставку техники и специалистов.

Так, по данным майора Агеева из первого отдела штаба ВВС КА, в рамках так называемой операции «Зет» в Китай к концу ноября — началу декабря 1937 года было отправлено 524 человека, из них 273 волонтеров и инструкторов, а также 251 перегонщик из личного персонала баз. Отмечалось, что к этому времени погибли — 3 человека, вернулись по болезни — 3 человека, вернулись, выполнив задание, — 19 человек, численность аварийных экипажей составила 18 человек[1500]. В письме заместителя начальника Разведывательного Управления штаба РККА старшего майора госбезопасности С.Г. Гендина за № 267 сс от 19 ноября 1937 года начальнику ВВС Я.И. Алкснису сообщалось, что, согласно Сводке № 2 «Об обстановке на сухопутной трассе «Зет» по состоянию на 16 ноября 1937 года», конечного пункта авиаперелета — Ланьчжоу — достигло 67 самолетов, в том числе 22 бомбардировщика СБ и 6 ТБ-3; 35 истребителей И-16; 4 учебно-тренировочных УТИ-4[1501]. Согласно же данным капитана Пенчевского от 2 декабря 1937 года, к 30 ноября 1937 года на перегоночной трассе в Китай находилось 43 СБ (включая 6 неисправных), один ТБ-3 (один был разбит китайцами), 52 И-16 (в том числе 28 неисправных), о трех из которых не поступало сведений, и 8 исправных УТИ-4. Кроме того, в других пунктах находилось 19 СБ и 5 ТБ-3, переброшенных туда по распоряжению китайских властей, а также 32 исправных и 7 неисправных И-16[1502]. Появление советской авиации и эффект от ее действий привел к началу 1938 года к важным стратегическим последствиям — правительство Китая отклонило путь соглашательства с Японией и продолжило оборонительную войну, что было жизненно важно для позиции СССР в этом регионе.

В том же 1938 году к этим локальным войнам добавились два новых конфликтных очага. Первым из них была локальная война на Дальнем Востоке между Японией и СССР в районе озера Хасан, где впервые в широком масштабе были задействованы регулярные части ВВС РККА, действующие с собственно советской территории, включая части, оснащенные тяжелыми бомбардировщиками. Вторым был европейский кризис из-за событий вокруг Чехословакии в связи с готовящейся против нее агрессией Германии. Советские авиачасти на западной границе в первую очередь должны были отреагировать на действия Германии, причем часть этой группировки советской авиации должна быть немедленно переброшена в Чехословакию для непосредственных действий с ее аэродромов. Но подобные действия не произошли, хотя состояние повышенной боеготовности сохранялось и некоторое время спустя после подписания Мюнхенского соглашения.

Весной — осенью 1939 года СССР принял участие в войне с Японией в районе реки Халхин-Гол на маньчжуро-монгольской границе. Активное участие в этой войне принимала советская авиация. После первоначальных неудач в начале войны в результате срочных мероприятий была резко увеличена численность советских ВВС в зоне боев, а также было улучшено качество использовавшейся материальной части. Кульминацией действий ВВС РККА в халхингольской войне стало их активное участие в развернувшемся с 20 августа 1939 года широкомасштабном наступлении советских войск, направленном на окружение и уничтожение противостоящей японской группировки. Развернувшиеся бои Второй мировой войны застали советскую авиацию на завершающем этапе боев с Японией.

Ниже будет дан краткий обзор боевых действий на Хасане и в Монголии, где, в отличие от локальных войн в Испании и Китае, принимали участие регулярные части советской военной авиации.

Напряженная обстановка в 1938 году неоднократно приводила к повышенной боеготовности частей ВВС РКАА и ВМФ. Так, еще 18 апреля 1938 года командующий Тихоокеанским флотом флагман 2-го ранга Кузнецов и командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией (ОКДВа) маршал Советского Союза В.К Блюхер приказали Тихоокеанскому флоту перейти в полную боевую готовность. А 22 апреля 1938 года В.К. Блюхер отдал приказ привести в полную боевую готовность авиацию РККА Самолеты-истребители должны быть готовы к вылету через 35–40 минут, остальные части — в готовности не более 30 минут для легкой и 45 минут — 1 час для тяжелобомбардировочной авиации. Посты наблюдения, оповещения и связи развертывались на 70 % схемы военного времени[1503].

25 июля 1938 года в районе озера Хасан японскими самолетами на высоте 3000–9000 метров в разных направлениях производились разведывательные полеты с нарушением советской границы[1504].

К боевым действиям в районе Хасан, продолжавшимся 12 дней, советское командование широко привлекло бомбардировочную авиацию — около 120 средних бомбардировщиков СБ и 60 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3. Экипажи впервые получили практику массированных ударов по позициям противника, его резервам и маневрирующим группам[1505]. Также на Хасане действовало 75 истребителей. Согласно воспоминаниям командующего истребительной группой Г.В. Зимина, большая часть пилотов совершила по 15–20 боевых вылетов, в том числе и за линию государственной границы. Вплоть до глубокой осени 1938 года самолеты находились в зоне конфликтов[1506].

Утром 6 августа 1938 года командующий 39-м стрелковым корпусом Г.М. Штерн отдал П.В. Рычагову, командующему советской авиационной группировкой в районе Хасана, приказ на атаку, в котором, в частности, говорилось: «6.8.38. начинаем настоящее дело, нужны два вылета авиации для подготовки атаки пехоты, каждый по 60 бомбардировщиков, и, кроме того, 60 бомбардировщиков иметь в резерве, в готовности к немедленному вылету, на случай контрнаступления противника и для помощи пехоте при подавлении узлов обороны»[1507]. На случай японского контрнаступления предполагалось использование резерва «готовых к вылету штурмовиков»[1508]. Также предписывалось учесть полученные сведения о наличии японского истребительного полка (до 70 самолетов) на аэродромах Хуньчун. В связи с этим предполагалось не привлекать истребители с аэродрома Ново-Киевская к сопровождению бомбардировщиков и штурмовиков — они должны были обеспечить прикрытие наступающей наземной группировки войск[1509].

Результаты боевых действий советской авиации глазами ее противника — японской стороны — достаточно информативно изложены историком А. Куксом: «Первого августа на фронт были брошены новые пехотные части; над сопками с гулом появились советские ВВС. Семьдесят пятый полк доложил о 8 атаках советских легких бомбардировщиков и истребителей, общее количество которых оценивалось как 120–150 самолетов. Они действовали волнами в две или три дюжины, проводя бомбардировку и штурм передовых оборонительных позиций. Документы штаба японской армии (AGS) показывают, что советские легкие и тяжелые бомбардировщики соединениями в 26, 35, 55 и 35 машин атаковали также железнодорожную станцию снабжения, мост и населенные пункты на корейской стороне реки. Очевидно, русские приняли решение не щадить опорные пункты в Северной Корее, находящиеся сразу же за линией фронта. В конечном счете, в соответствии с данными разведки японской императорской армии, русские ввели в бой две авиабригады, состоящие из 100–220 самолетов, действующих в боевом порядке до 80 самолетов, включая четырехмоторные тяжелые бомбардировщики, до этого в боях не применявшиеся. Итого в течение шести летных дней было доложено о 700 боевых самолето-вылетах советской авиации. Чтобы избежать эскалации конфликта… Имперский Генеральный Штаб (IGHQ) не позволил использовать в боях японскую авиацию. Только один раз, второго августа, несколько японских самолетов вылетели на патрулирование — несанкционированный вылет для защиты движения поездов по территории Кореи. Как только Имперский Генеральный Штаб (IGHQ) узнал об этом, он строго предупредил не подозревающую об этом корейскую армию, что подобные действия абсолютно недопустимы. На ответственного штабного офицера быстро было наложено дисциплинарное взыскание. Никаких вылетов японской авиации в дальнейшем не производилось, хотя экипажи самолетов скрежетали зубами от разочарования, а японские пехотинцы не сдерживали своих чувств, когда тщетно искали в безоблачном небе самолеты со знаком восходящего солнца»[1510].

Хотя японское верховное командование оставалось убеждено в том, что применение японских ВВС лишь ухудшило бы ситуацию, Квантунская армия 9 августа привела в состояние готовности свои бомбардировочные соединения одновременно с сухопутными частями. Один из командиров авиагрупп Квантунской армии из 12-й группы тяжелых бомбардировщиков вспоминал, что получил неожиданный приказ быть готовым к бою, причем конкретные цели не были указаны, но на готовые к боевым вылетам самолеты уже были подвешены бомбы:

«Прочие соединения японской армии в Кунгчулине (Kungchuling), например, танковые, уже были развернуты на восточной границе, и, конечно же, все мы знали о событиях у Чанкуфэна[1511], поэтому у нас было довольно хорошее представление об общем направлении, куда нам прикажут ударить. Но мы так и не получили оперативных приказов — был только приказ о боеготовности. Так мы и стояли в ожидании на стоянках под палящими лучами солнца и все ждали, и ждали. В такую страшную жару для нас было крайне опасно стоять загруженными — шины, например, могли лопнуть. После того какя посетил штаб Квантунской армии для объяснения ситуации, нам позволили снять бомбы, но их надо бьио оставить рядом, чтобы в случае получения приказа мы бьии по-прежнему готовы к взлету. Я помню ожидание в течение целого дня[1512], но затем состояние боеготовности было отменено»[1513].

По всей видимости, из-за опасения эскалации конфликта высшее советское военно-политическое руководство приняло решение прекратить воздушные налеты. Приказ наркома обороны К.Е. Ворошилова, полученный к 15 часам 9 августа, предписывал без его ведома авиацию не применять[1514]. Возможно, здесь сыграли роль донесения советских спецслужб. Так, в сообщении Управления пограничных и внутренних войск НКВД в инстанции, 1 августа, 15 ч. 50 мин. за подписью начальника пограничных и внутренних войск НКВД СССР комдива Ковалева, в частности, говорилось: «По точным данным, японцы в 13 час. 30 мин. 1 августа 1938 года донесли в Токио о положении в районе высоты Заозерная и просят принять более решительные меры. Одновременно донесли, что при появлении советской авиации будет вызвана японская авиация из ближайших гарнизонов»[1515]. Примечательно и разведдонесение Рихарда Зорге от 3 августа 1938 года, в котором, со ссылкой на офицеров японского генштаба, говорилось о действиях советских самолетов в приграничном районе: «Если они атакуют более глубинные районы КОРЕИ или МАНЬЧЖУРИИ, то вопрос станет значительно более серьезным»[1516].

Согласно опубликованным документам, по итогам боев на Хасане советская авиация совершила свыше 1000 боевых вылетов (в том числе бомбардировщиками — ТБ-3 и СБ — 387) и сбросила на районе занимаемый противником, 4265 бомб общим весом 208779 кг. За весь период боевых действий только от огня противника было потеряно 2 самолета (один СБ и один И-15), а еще 29 машин получили боевые повреждения[1517]. Согласно же оценкам японской стороны, за время боев непосредственно в зоне боев было сбито от трех до семи советских самолетов, а еще от четырех до пяти машин совершили вынужденную посадку вследствие полученных повреждений[1518].

Советское руководство высоко оценило применение ВВС в этой локальной войне. В Приказе наркома обороны СССР о выводах Главного военного совета РККА по событиям в районе озера Хасан, в частности, отмечалось, что «японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы», в том числе благодаря «правильному руководству тов. Рычагова действиями нашей авиации»[1519].

Год спустя в боях на Халхин-Голе части ВВС РККА столкнулись с японской армейской авиацией. Примечательно, что в связи с событиями в Монголии немедленно были предприняты меры по усилению советских авиагрупп в Китае. В документе № 520978сс от 25 мая 1909 года начальника II отдела Генштаба РККА Дратвина начальнику УВВС РККА Локтионову указывалось, что нарком обороны приказал усилить состав авиагрупп, дислоцирующихся на трассе «Зет» в Хами и Ланьчжоу. Особая группа Хами должна состоять из 4-х отрядов по 6 машин СБ, И-15, И-16, Р-5[1520].

На завершающем этапе боев против Японии в первой половине августа в составе авиации Первой армейской группы, которой командовал полковник А.И. Гусев, действовало три истребительных авиаполка, насчитывавших 311 самолетов, три бомбардировочных полка, включавших 181 бомбардировщик СБ, отдельная группа ночных бомбардировщиков — 23 самолета ТБ-3, а также 36 разведчиков типа Р-5 из состава авиации Монголии[1521]. Примечательно, что даже по завышенным советским оценкам, на 25 февраля 1939 года за пределами японской метрополии, в Маньчжурии и Корее, насчитывалось всего 410 японских самолетов[1522]. Реально же к маю 1939 года авиация Японии в Маньчжурии и в Корее насчитывала 274 самолета всех типов. Из ее состава первоначально были выделены 32 самолета, составившие временное оперативное авиасоединение, переброшенное на авиабазу Хайлар (160 км к северо-востоку от Халхин-Гола)[1523].

К середине июня японцы имели на Халхин-Голе 128 самолетов всех типов[1524], в том числе 78 истребителей, 20 разведчиков, 6 легких и 12 двухмоторных бомбардировщиков[1525]. Спустя месяц эти силы составили 147 самолетов всех типов, включая 91 истребитель и 9 двухмоторных бомбардировщиков[1526]. Значительное увеличение численности произошло на завершающем этапе конфликта. Так, по состоянию на 9 сентября 1939 года японские ВВС в районе Халхин-Гола насчитывали 234 самолета всех типов[1527]. А к 13 сентября — пику советско-японского противостояния в воздухе — действующие японские авиасилы насчитывали 255 самолетов: 158 истребителей, 66 легких и 13 двухмоторных бомбардировщиков, 18 разведчиков[1528]. Но советская авиагруппировка на 16 сентября 1939 года насчитывала 550 самолетов, в том числе 350 истребителей (И-16 — 225, И-16 пушечных — 21, И-153 — 60, И-15 — 44) и 200 бомбардировщиков (СБ — 170, ТБ-3 — 30)[1529]. То есть к этому периоду она превосходила японскую более чем в два раза, причем особенно значительным было превосходство по двухмоторным бомбардировщикам — более чем в 13 раз.

Обе стороны понесли в боях ощутимые потери. По данным В.С. Шумихина, только за период с 11 мая по 31 августа 1939 года советская авиация произвела 20672 самолето-вылета, а ее потери за время боев составили 207 самолетов (в том числе 160 истребителей) и 211 летчиков[1530]. Интересно, что в более поздней публикации В. Кондратьева почему-то указывается гораздо меньшая цифра погибших — 174 человека[1531]. Еще меньшая цифра — 159 убитых и пропавших без вести авиаторов — приведена в статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ века»[1532]. Автором данного исследования выведена другая цифра, полученная путем изучения поименного списка погибших в боях в Монголии. Всего, таким образом, было выявлено 225 погибших авиаторов (в том числе один полковник, 8 майоров, 16 капитанов, 11 полковых, батальонных комиссаров и политруков)[1533].

Только безвозвратные потери японской стороны составили 164 самолета двенадцати типов[1534], причем основная доля (96 машин) пришлась на истребители Nakajima Кi.27 (Накадзима Ки.27), а сравнительно небольшое количество потерянных двухмоторных бомбардировщиков Mitsubishi Ki.21-I (Мицубиси Ки.21-I) и Fiat BR-20 (Фиат БР-20) — семь машин обеих типов — говорит об общем незначительном их количестве у японской стороны[1535]. Несмотря на меньшие абсолютные потери, японская сторона пострадала гораздо серьезнее, ибо не обладала ни многочисленными ВВС, ни такой мощной, как у СССР, авиапромышленностью. В ожесточенных боях японские элитные силы были обескровлены. Соединения, оснащенные истребителями Накадзима Ки.27, гордостью армейской авиации, понесли тяжелые потери. Они потеряли в общей сложности 95 пилотов (убитыми и тяжелораненными). Об уровне относительных потерь свидетельствуют следующие факты: соединение 24 Сентай (Sentai) лишилось 70 % летного состава, а 11 Сентай — 55 %. Два командира Сентай погибли в боях, а трое были тяжело ранены[1536]. С учетом того, что 70 % пилотов имели налет 1000 часов и более, а некоторые — по 2000, потеря даже одного из них была болезненным ударом для малочисленной армейской авиации Японии. О потерях авиатехники свидетельствует и тот факт, что для их восполнения в авиачасти на Халхин-Голе направлялась исключительно вся текущая продукция истребителей Накадзима Ки.27 и самолетов-разведчиков[1537].

Изменение политической ситуации в Европе привело к перенесению внимания советского военно-политического руководства на западные рубежи страны. Польская кампания стала важным примером применения советской авиации в начале Второй мировой войны.

Следует дать точное определение действиям советских войск в Польше осенью 1939 года. Официальная трактовка советской историографией столкновения с Польшей осенью 1939 года заключалась в упорном отрицании самого понятия «война». В советское время оно, как правило, именовалось «Освободительным походом Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию». В статистическом исследовании о потерях вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах говорится уже просто о «Походе в Западную Украину и Западную Белоруссию в 1939 году»[1538]. Примечательно, что в новой версии этого статистического исследования, которое, как и предыдущее, было подготовлено под общей редакцией Г.Ф. Кривошеева, речь снова идет об «Освободительном походе Красной армии в Западную Украину и Западную Белоруссию»[1539]. Красноречивое название — «Освободительный поход или агрессия? Действия частей Красной армии в сентябре 1939 года и современная польская историография» — носила статья В.Ю. Иванова, который достаточно жестко отстаивал устоявшуюся формулировку[1540]. По мнению М.И. Семиряги, произошло «вступление советских войск в Польшу»[1541]. В.Р. Котельников же сообщал о «советско-польском конфликте сентября 1939 года»[1542].

Существует и другая точка зрения. Так, Н.С. Лебедева утверждала «о ведении самых настоящих военных действий против соседнего государства»[1543]. А В.А. Невежин также весьма убедительно подтверждал последнюю точку зрения, приводя следующий важный аргумент в ее пользу: «Освободительный поход в директивных документах РККА бьи назван «революционной, справедливой войной»[1544].

Можно согласиться с оценкой советско-польского военного противоборства осенью 1939 года именно как войны. К тому же эта формулировка давно уже утвердилась и активно используется в польской историографии, касающейся данного периода.

Достаточно важно определение хронологических рамок войны. Начало боевых действий — 17 сентября 1939 года — практически не вызывало сомнений. В официальной «Истории Второй мировой войны 1939–1945 годов» излагалась следующая дата окончания кампании: «К 25 сентября Советская Армия при широкой поддержке населения завершила свою освободительную миссию»[1545]. В настоящее время выявлена другая градация хронологии боевых действий ВВС. Так, в письмах от 20 октября 1939 года за №№ 321498 и 321499 за подписями Локтионова, Агальцова, Арженухина говорилось, что Военный Совет РККА в целях изучения боевого опыта и подведения итогов по действующим ВВС предлагает к 15 ноября 1939 года представить подробные доклады командующему ВВС Украинского фронта комкору Астахову «о боевых действиях ВВС фронта за период с 17.9. по 15.10.39.» и командующему ВВС Белорусского фронта комдиву Гусеву «о боевых действиях ВВС фронта за период с 17.9. по 16.10.39.», соответственно[1546].

Итак, согласно документам РГВА, отражающим мнения командования советских ВВС, общая продолжительность боевых действий советской авиации в Польше определяется периодом ровно в один календарный месяц для ВВС Белорусского фронта и на один день меньше — для ВВС Украинского. Эти данные, вероятно, могут считаться окончательными.

По данным советской разведки, в составе польской авиации к началу Второй мировой войны насчитывалось около 1600 самолетов, в том числе 1170 в боевых частях, из которых до трети относились к современным типам. Считалось, что за первые две недели боев с Германией было потеряно до 800 самолетов. К началу выступления советских войск 17 сентября 1939 года штаб ВВС РККА считал польскую авиацию вполне боеспособной и сосредоточенной в восточных районах страны[1547].

Согласно данным польских исследователей, только военная авиация Польши насчитывала 771 самолет (с учетом резерва, учебных и ремонтирующихся)[1548]. Но к 1 сентября 1939 года в составе боевых частей (вместе с морской авиацией) было всего 404 исправные машины[1549]. Как видим, реальная численность и боеспособность польской авиации была значительно ниже соответствующих советских оценок. И хотя цифры потерь также значительно уступали тем данным, что предполагала советская разведка, в итоге польская авиация накануне советского наступления была, по сути, обескровлена. По данным М. Вавжинского, к 16 сентября 1939 года численность польской авиации в восточных районах накануне советского наступления составляла всего около 150–170 исправных боевых машин. Одной из острых проблем была нехватка топлива[1550].

В составе Киевского Особого военного округа и Белорусского Особого военного округа (впоследствии — Украинский и Белорусский фронты) были созданы мощные группировки войск, переименованные затем в армии. Соответственно, ВВС армейских групп также переименовывались в ВВС армий. Так, в соответствии с приказом № 001014 от 15 сентября 1939 года, который подписали командующий ВВС БОВО комдив Гусев, военком полковой комиссар Листров и начальник штаба ВВС БОВО комбриг Шкурин, командующий ВВС Бобруйской армейской группы полковник Гущин назначался командующим ВВС 4 А. В приказе также указывалось, что он «подчиняется командующему 4-й А комдиву Чуйкову»[1551].

Авиации в обеспечении боевых действий отводилась значительная роль. По архивным материалам можно проследить наращивание авиасил в первой половине сентября 1939 года.

Согласно донесению за № 321465 от 10 сентября 1939 года командования ВВС РККА (Локтионова, Агальцова, Арженухина) Ворошилову, 9 сентября из Белорусского в Киевский военный округ осуществлялась переброска 19-го, 25-го, 38-го истребительных (ИАП) и 35-го, 44-го, 58-го полков СБ с управлениями двух авиабригад. К исходу 9 сентября всего в КОВО было переброшено 106 И-16, 73 И-15, 167 СБ, 15 ТБ-3. Не обходилось и без проблем. Так, отстал и разбился 1 самолет И-16, в БОВО из-за неисправностей и других причин осталось 5 И-16 и 1 СБ[1552].

Численность авиации двух округов в первой половине сентября 1939 года представлена в Таблицах 61–62.

При подготовке к боевым действиям в сентябре 1939 года предусматривалась возможность привлечения к ним полков всех трех авиационных армий особого назначения (АОН), причем допускалось нанесение по некоторым объектам химических ударов. АОН-1 9 сентября получила приказ перебросить свои части поближе к границе, на аэродромы Смоленск, Сеща, Климовичи, Шайковка[1553]. Состав авиации в АОН представлен в Таблице 63.

Общий рост численности авиации фронтов продолжался вплоть до начала октября 1939 года, хотя непосредственно в боевых порядках наблюдалась обратная тенденция. Например, если авиационные силы, действующие в интересах 3-й Армии Белорусского фронта, на 16 сентября насчитывали 136 самолетов, то к 6 октября их число снизилось до 76 самолетов[1554]. Выводившиеся из боя части вместе с вновь прибывающими усиливали авиационные силы, находившиеся в резерве. По данным П. Аптекаря, всего в «Освободительном походе» участвовали 4000 советских самолетов[1555].

Представляет интерес «Боевой приказ № 001 штаба ВВС Белорусского фронта» от 16 сентября 1939 года. В нем сообщалось, что война затеяна кликой Польши и Германии, а задачей Красной армии является оказание содействия восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши. «Ближайшая задача фронта — уничтожить и пленить вооруженные силы Польши, действующие восточнее литовской границы и линии ГРОДНО — КОБРИН»[1556]. В пункте «е» приказа авиации предписывалось: «С авиацией германской армии в бой не вступать, госграницу с ЛАТВИЕЙ и ЛИТВОЙ не нарушать. Действия авиации направить на уничтожение живой силы, технических средств и авиации противника». Обращалось внимание на необходимость избегать бомбардировки «городов и местечек, не занятых крупными силами противника».

К началу наступления ВВС армий и фронтовая группа Белфронта имели следующий состав: ВВС 3-й А (Армии) — 70-я ЛББ (легкобомбардировочная бригада) в составе 15-го ИП (истребительного полка), 5-й и 6-й ЛБП (легкобомбардировочные полки), 10-й отдельной истребительной эскадрильи и 4-й ДРАЭ (дальней разведывательной авиационной эскадрильи); ВВС 11-й А — 58-я ИБ (истребительная бригада) в составе 21-го и 31-го ИП, 31-го СБП (скоростного бомбардировочного полка), 5-го ШАП (штурмового авиационного полка); ВВС Дзержинской конно-механизированной группы — 66-я ИБ (33-й и 41-й ИП), 39-й СБП, 14-й ШАП[1557], ВВС 10-й А — 10-й ИП; ВВС 4-й А — 35-й ИП. Как видно, в интересах соединений Белорусского фронта использовалось 13 авиационных полков и 2 отдельные авиационные эскадрильи. Очень мощным было истребительное прикрытие, которое составляло 7 полков или более половины всей упомянутой авиации.

Фронтовая группа ВВС включала в себя 16-ю СББ (скоростную бомбардировочную бригаду) — мощное ударное соединение в составе 13-го, 18-го, 54-го СБП; 18-й АБ из ее состава предписывалось выделить 31-й СБП в состав ВВС 3-й А и истребительным полком прикрывать г. Смоленск и аэродромы (Шаталово, Боровская); 56-й ИБ предписывалось выделить 10-й ИП в состав ВВС 10-й А и 35-й ИП — в состав 4-й А, а 4-й ИП должен был прикрывать 23-й стрелковый корпус[1558].

Третий ТБП (тяжелобомбардировочный полк) находился в резерве. Ему надлежало быть готовым к обеспечению частей ВВС воздушным транспортом, а с 17 сентября и ночью 18 сентября — к ночным бомбардировочным действиям.

Линия боевых действий определялась следующим образом: армейская авиация действовала до линии Свенцяны, Вильно, Слоним, Пинск, а фронтовая действовала до линии Гродно, Волковыск, Кобрин. Для бомбардировщиков напряженность вылетов на 17 сентября определялась не более одного, на 18 сентября — не более двух. Для истребителей на 17 сентября — не более трех, на 18 сентября — до четырех[1559]. Согласно Приложению к Приказу № 001, который подписали начальник штаба ВВС Белорусского фронта комбриг Шкурин и военком штаба ВВС батальонный комиссар Трубачев, командующий ВВС Белфронта приказал задачу и приказ довести до личного состава 16.09. в 19.00[1560].

ВВС армий и фронтовая группа Укрфронта имели следующий состав:

ВВС 12-й А — располагали 25-м и 28-м ИП из 59-й АБ; ВВС 6-й А — 69-м ИП из 69-й АБ и 2-м, 11-м ЛБП из 62-й АБ. Своей авиации не имела 5-я А ПВО Киева обеспечивала 22-я ИАБ. Фронтовая авиация располагала 10-й и 55-й СББ, 1-й АБ, 51-й ШАБ (штурмовой авиабригадой) в составе 3-го и 7-го ШАП; 34-й, 36-й, 44-й, 52-й ОРАЭ (отдельными разведывательными эскадрильями), 5-й и 8-й эскадрильями двухместных истребителей[1561].

Для войны с Польшей командование ВВС предполагало использовать самых лучших советских летчиков, имевших боевой опыт. Из района реки Халхин-Гол, где вплоть до середины сентября 1939 года шли ожесточенные бои между японскими и советскими войсками, срочно была переброшена на западные границы СССР группа летчиков-асов. Герой Советского Союза генерал-майор авиации Б.А. Смирнов описывал свое недоумение, когда в самый разгар боев с Японией ему и его боевым товарищам Г.К. Жуков предписал срочно вылетать в Москву. Согласно воспоминаниям Б.А. Смирнова, летчики были вызваны в Кремль, и И.В. Сталин изьявил желание поговорить с несколькими из них в своем кабинете. «Смушкевич выделил из группы шесть или семь человек Лакеева, Кравченко, Душкина, меня, Гусева и еще одного-двух летчиков — сейчас уже не помню кого», затем И.В. Сталин сообщил, что «каждому из нас придется принять участие в операции по освобождению западных областей Белоруссии и Украины, которую в ближайшие дни надлежит выполнить частям Красной армии»[1562].

При развертывании авиагруппировки против Польши погиб один из лучших советских летчиков, дважды Герой Советского Союза Сергей Грицевец, участник боев в Испании и на Халхин-Голе.

Вот содержание его последней телеграммы, отправленной из Смоленска жене Галине, которая ждала от него ребенка: «Долетели благополучно. Приступаем к работе. Не волнуйся. Жди письмо. Целую крепко. Твой Сережа». Эта телеграмма была получена в 21 час 50 минут 15 сентября 1939 года[1563].

С. Абросов сообщает следующую информацию о его последнем назначении: «Грицевец был назначен советником в истребительную авиабригаду, базировавшуюся в Орше. 16.09.39 г. в 19.07, за день до пересечения границы, получив задачу от командующего ВВС армии, на аэродром Балбасово вылетели 3 истребителя. В 19.50 на аэродроме столкнулись два приземлившихся самолета, которые пилотировали летчики-«испанцы» Сергей Грицевец и Петр Хара. Последнему посчастливилось уцелеть, а Грицевец погиб. Катастрофа произошла исключительно по вине капитана Хары. Сергей Грицевец так и не успел увидеть родное белорусское село Боровцы, захваченное Польшей в период Гражданской войны 1918–1920 гг.»[1564].

Боевые действия советской авиации в первый день начала войны против Польши характеризовались значительным количеством боевых вылетов, что можно рассмотреть на примере авиации Украинского фронта (См. Таблицу 64).

Обращает на себя внимание привлечение значительных сил истребительной авиации на прикрытие своих войск и тыловых объектов от предполагаемых налетов авиации противника — около 35 % от всех самолето-вылетов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.