7. НА ОСТРОВЕ НУКАГИВА

7. НА ОСТРОВЕ НУКАГИВА

Едва «Надежда» стала на якорь, как к ней подплыло несколько сот совершенно голых островитян. Они предлагали кокосы, плоды хлебного дерева и бананы. Дикари очень охотно меняли фрукты на куски старых железных обручей. За небольшой кусок обруча от бочки давали пять кокосов или четыре плода хлебного дерева. Куску железа островитяне радовались, как дети: они смеялись и с торжествующим видом показывали его друг другу. Заботясь всячески о предупреждении цынготных заболеваний среди команды, Крузенштерн распорядился сделать здесь большой запас кокосовых орехов, служивших прекрасным питанием. Орехи эти содержат очень хорошее молоко и масло и вкусное мягкое ядро. Каждый орех кокосовой пальмы, размером в детскую голову, это целый запас разных молочных продуктов. К великому удивлению наших моряков, между дикарями оказались два европейца: англичанин и француз, давно поселившиеся на острове. О причине своего поселения на острове они рассказывали много анекдотов, в которых трудно было отыскать истину. По внешнему виду они очень походили на туземцев. Их одежда, как и всех островитян, состояла только из узкого пояса.

Англичанин жил здесь семь лет. Судя по его словам, он был высажен на остров с английского купеческого корабля взбунтовавшимися матросами, к которым он не присоединился. Крузенштерну он предложил свои услуги для доставки пресной воды и продуктов. Крузенштерн охотно согласился, так как нашел в нем отличного переводчика, от которого можно было узнать многое о нравах и быте местных жителей.

Француз Ле-Кобрит, по его уверению, добровольно покинул свой корабль и остался на острове. Он прожил здесь десять лет и прекрасно сжился с дикарями.

Англичанин Роберте сообщил, что за время его пребывания на острове сюда приходило только два небольших американских купеческих судна.

Через несколько часов после прибытия «Надежды» приехал на шлюпке, сделанной из целого дерева, король острова Тапега Каттанова в сопровождении большой свиты. Это был стройный и сильный мужчина лет сорока пяти. Все его тело темного цвета и даже обритые раковинкой части головы были испещрены узорами. Он ничем не отличался от своих подданных. Вся его одежда состояла из единственного украшения — небольшого пояса из куска ткани, стянутого вокруг бедер.

Крузенштерн подарил королю нож и 14 метров красной материи. Он тотчас же опоясался ею. Свита, большей частью родственники короля, тоже получили подарки. Крузенштерн показал королю все судно, особенно удивил его пушками и объяснил их действие. На шканцах король заметил бразильских попугаев. Он долго любовался ими и получил, наконец, одного в подарок. Король на другой день прислал Крузенштерну в подарок свинью, большую редкость в Нукагиве. На следующий день с восходом солнца приплыли опять островитяне с плодами; плывя, одни держали фрукты на груди, другие на голове. Лодками пользовались немногие, преимущественно королевская свита. Дикари остались на «Надежде» до самого захода солнца, меняя на куски железа фрукты, плоды и изящные плетенки из соломы. Больших трудов стоило спровадить их с корабля.

В девять часов утра опять прибыл король со свитою, Крузенштерн повел их в свою каюту. Дикари смотрели на все с большим любопытством. Особенно понравился им портрет жены Крузенштерна, писанный масляными красками, и зеркало; они внимательно изучали заднюю его сторону, отыскивая там человека. Король долго любовался собой перед зеркалом. При каждом следующем посещении он тотчас же шел в каюту и простаивал по несколько часов перед зеркалом.

Отдавать визит королю поехали на берег Крузенштерн, посланник и все свободные от службы моряки. Крузенштерн велел сделать пушечный выстрел, поднять флаг и объявить корабль «табу», то есть неприкосновенным. После этого никто не мог осмелиться взойти на судно. По словам англичанина и француза, все островитяне были дикари-людоеды. Наши моряки отправились поэтому на берег вооруженными. Англичанин и француз сопутствовали им в качестве переводчиков. На месте высадки моряков собралась огромная толпа островитян, которые никакого враждебного отношения не проявляли и были очень услужливы.

11 мая пришла «Нева», заходившая на остров «Пасхи». Лисянский, надеясь встретиться здесь с «Надеждою», обошел вокруг острова, но поиски оказались напрасными. Из-за сильного ветра «Нева» не могла стать на якорь вблизи острова — грунт был ненадежен, и корабль могло снести на скалы. При вторичном приходе к восточной стороне острова «Нева» легла в дрейф[12]. Лисянский приказал спустить шлюпку и послал лейтенанта Повалишина с шестью гребцами на берег за фруктами и провизией.

Для обмена на продукты были взяты ножи, бутылки, гвозди и другая мелочь. Шлюпка подходила к берегу осторожно, измеряя глубину, как вдруг тридцать островитян бросились к песчаной отмели возле берега, проявляя радость и показывая знаками, где удобнее пристать. Шлюпка остановилась. Туземцы направились к ней и помогли причалить к берегу. Повалишин подарил каждому островитянину по гвоздю, бутылке, куску железа и по медному пятаку на цепочке. Они тотчас же надели их себе на шею. В ответ туземцы дали Повалишину множество бананов, сладкого картофеля и сахарного тростника. Нагрузившись фруктами и овощами, шлюпка вернулась на корабль. По описанию Повалишина, остров был населен диким бедным племенем (человек девятьсот), питавшимся преимущественно рыбою и фруктами.

На острове на гигантских платформах стояли высокие (почти в 4 м высоты) статуи людей, высеченные из целого камня, с очень грубым изображением человеческой головы и туловища. Головы их прикрывали каменные цилиндры, почти в метр высотой. Группы статуй были обсажены деревьями или обнесены палисадниками.

Эти статуи сделали, конечно, не эти беспомощные дикари, населявшие остров. Можно предположить, что там когда-то жил многочисленный могущественный, культурный народ, хорошо знакомый с обделкой камня.

Жители острова были, очевидно, одичавшими остатками великого народа, слившегося с туземцами соседних островов. Только статуи, свидетели былых времен, напоминали о великом прошлом острова.

Тотчас же по прибытии «Невы» в Нукагиву на нее приплыли островитяне, а вслед за ними и король.

12 мая, на другой день по прибытии «Невы», среди населения разнесся слух, будто король арестован на корабле. Дикари тотчас вооружились. Наши моряки очутились в угрожаемом положении. Находившийся на берегу баркас «Невы» с командою с большим затруднением вернулся на корабль. Избавлением от разъяренных дикарей моряки были обязаны англичанину Робертсу. Возмущение островитян казалось совсем непонятным. Король целое утро провел на «Надежде», был очень весел и получил новые подарки от Крузенштерна. Сверх всего, он был впервые в жизни выбрит не раковиною, а острой стальною бритвой и надушен одеколоном и остался очень доволен.

На другой день рано утром на берег отправились баркасы за пресной водой, а Крузенштерн и Лисянский с двадцатью хорошо вооруженными людьми отправились к королю выяснить причину враждебного отношения его подданных к русским морякам. На берегу не было ни одного островитянина. По выходе на остров капитаны направились к королевскому дому, который находился в одной миле от берега. Дорога шла сначала небольшим болотом, затем по сухой красивой местности через тропический лес с деревьями до 25 метров высотою. Вблизи жилых домов росли кустарники шелковицы и тара. Дома окружали красивые заборы из белого дерева.

Король встретил путешественников в нескольких шагах от своего дома и проводил их внутрь помещения. Здесь собралось все его семейство. После приветствия Крузенштерн и Лисянский преподнесли каждому королевскому родственнику по подарку. Крузенштерн спросил короля, что побудило его подданных выступить против моряков. Король ответил, что он ни в чем не может упрекнуть моряков; виновником недоразумения он считал француза, который напугал туземцев, сказав им, что если на корабли не доставят свиней, то моряки непременно арестуют короля и закуют его в оковы. Островитяне приняли этот слух за правду, так как восемь месяцев назад один американский капитан судна, прибывший на остров, действительно арестовал брата короля, желая, вероятно, обеспечить себя заложником. Крузенштерн успокоил короля и просил его не нарушать между ними доброго согласия. Тотчас после посещения моряками короля прежние приятельские отношения восстановились, и туземцы снова появились на кораблях со своими товарами.

Из разговоров с островитянами Крузенштерн узнал, что Нукагива, как и другие Вашингтоновы острова, была разделена между несколькими племенами и находилась под управлением старшин, носивших громкий титул королей. Племена эти почти постоянно воевали друг с другом, но стоило только королям породниться, и война прекращалась. Племя, у которого гостили моряки, еще недавно враждовало с двумя соседними племенами. Беспрестанно бились они то на море, то на суше. Но с той поры, как короли разных племен породнились, война прекратилась. Если мужья обращались с женами хорошо и они не уходили от них до конца жизни, то и война прекращалась навсегда. Понятно, что женщине, принесшей с собой пальмовую ветвь мира, народ оказывал всяческий почет, признавая ее даже богиней, а детей — божествами. Морякам показывали десятимесячного божка — внучку короля, жившую в отдельном доме.

Крузенштерн очень удивился, узнав, что матери здесь очень редко кормят детей: после рождения ребенка ближайшая родственница уносит его от матери и вскармливает сначала плодами, затем сырою рыбою. Несмотря на такое оригинальное питание младенцев, нукагивцы очень рослы и здоровы.

Лейтенант Левенштерн, посланный для осмотра южного берега Нукагивы, донес начальнику экспедиции, что он открыл там прекрасную бухту. Два дня спустя Крузенштерн с несколькими офицерами отправился туда сам, осмотрел бухту и назвал ее портом Чичагова — в честь министра морских дел.

Местность вблизи порта, называемая Шегуа, была еще прекраснее той, которую моряки только что посетили. Населенная долина, окруженная лесистыми горами, орошалась горным источником. Все дышало довольствием и изобилием. Здесь могло процветать скотоводство, но у туземцев было всего только несколько свиней, которые береглись для пиршества. Недалеко от королевского дома путешественники заметили ровное место и впереди его каменный помост. На нем собирались зрители во время праздничных игр и плясок. Игры и пиршества обыкновенно устраивались при погребении знатных лиц. Рыдая, родственники умершего царапали себе до крови тело зубами какого-либо животного или острыми раковинами. Нередко после рыдания раздавался хохот: столь стремителен переход от печали к радости у этих дикарей. После процедуры оплакивания умершего относили на кладбище и ставили на возвышение, где он истлевал. При погребении жреца приносили в жертву трех человек. Двоих вешали на кладбище, и, когда обнажались кости, их сжигали, третьего разрезали на части и съедали, голову надевали истукану, поставленному на могилу.

Такое варварское жертвоприношение практиковалось, однако, не с соплеменниками, а с людьми, украденными у соседей. Из-за этого происходили войны. Продолжительность войны зависела от наследника умершего. Он удалялся в неприкосновенное место — «табу» — и оставался там более или менее продолжительный срою. В это время его всячески ублажали, давали все, что он желал, хотя бы человеческое мясо. По возвращении его в свое жилище война прекращалась, начинались пиршества и увеселения.

Понятие дикарей о высшем существе, которое они называют «этуа», было очень сбивчиво. Этуа — множество. Душа жреца, короля и его родственника — этуа, европейцы — тоже этуа. Нукагивцы думали, что европейские корабли спускаются с облаков. Когда они впервые услыхали пушечные выстрелы, то вообразили, что узнали происхождение грома. Однажды, во время посещения «Надежды» королевским братом, Крузенштерн приказал произвести в его честь салют из пушек. Надо было видеть испуг дикаря. Он бросился на колени, уцепился за ноги англичанина и закричал. Если кто хотел сохранять свой дом, поле или какую-либо вещь, ему достаточно было объявить «табу», и они оставались священными и неприкосновенными. Нарушитель «табу» считался великим преступником, ему давали название «кикимо» и в случае войны его съедали.

Способ ведения войны дикарей напоминал приемы хищных зверей: редко нападали они в большом числе на неприятеля; чаще подкарауливали его и, убив, съедали. Кто ловчее подкрадывался к врагу и нападал на него врасплох, тот считался лучшим воином. Кто дольше пролежал на животе без малейшего движения и почти без дыхания, кто скорее бегал и искуснее прыгал, тот приобретал всеобщее уважение.

Лисянский, описывая жителей Нукагивы, говорит: «Здешние жители собою весьма статны и красивы, особенно мужчины, которые ростом и чертами лица не уступают никакому европейскому народу. Цвет кожи у них чуть смуглее цвета кавказской расы, что в особенности заметно у детей. Островитяне отличаются отсутствием в их среде людей уродливых или с какими-либо физическими недостатками. Вообще отличаясь здоровьем и мало страдая от болезней, нукагивцы не знают и лекарств. Все лечение состоит у них в одном только искусстве перевязывать раны, в котором всех превосходит король. Взрослые мужчины натираются темной краской, женщины — желтым кокосовым маслом.

Почти все нукагивцы мужчины были испещрены узорами. Для татуировки существовали специальные мастера-художники. Русские моряки задали этим артистам порядочно работы. Каждому хотелось украсить свое тело на память каким-нибудь рисунком.

На голове мужчины носили род шлема из четырех петушиных перьев, женщины — тюрбан из белой ткани. Они надевали его так ловко, что он прикрывал только темя, оставляя на виду спереди и сзади красивые волнистые волосы. Жрецы носили на голове разного рода бляхи и ожерелья. Глядя на этих красивых, стройных людей, не лишенных природного вкуса, трудно было поверить, что они людоеды. Англичанин и француз рассказывали о страсти нукагивцев к человеческому мясу. Моряки сами видели оружие, убранное человеческими волосами, и домашнюю посуду, украшенную человеческими костями. Сверх того, дикари ежедневно предлагали им в обмен на куски железа человеческие головы и знаками старались убедить, что мясо людей вкусно. Очень может быть, что они съели бы и своих гостей, если бы не страх перед их оружием.

Жилищами островитян были длинные узкие строения из бамбука, морского кустарника и бревен белого, очень красивого дерева фау, переплетенных кокосовыми листьями и травою. Кровлю крыли листьями хлебного дерева, положенными один на другой, толщиной до 15 см. Внутренность дома разделялась вдоль бревном, лежавшим на земле. Передняя часть мостилась камнями, задняя покрывалась рогожами, на которых спала вся семья.

Вблизи от дома находилось другое строение — столовая. Из местных блюд морякам очень понравилось кислое тесто, приготовленное из корня таро и плода хлебного дерева. Своим вкусом оно напоминало сладкое яблочное пирожное и могло очень долго сохраняться в особых погребах. Жареное туземцы приготовляли на банановых листьях, которые служили им и тарелками. Посуду делали из кокосовых орехов и фигурных тыкв, растущих на дереве. Украшали посуду костями человеческих рук. Ели нукагивцы очень неопрятно, но после трапезы всегда мыли руки. Оружием служили дубина, копье и праща. Дубина, длиною более 1,25 м весом около 4 кг, была из плотного дерева казаурина, очень красивого. На толстом конце ее вырезали человеческую голову. Копье делали из того же дерева, длиною в 3–3,25 м, толщиной посредине в 2,5 см; с обеих сторон оно заострялось. Камни для бросания из пращи держали в красивой плетенке. Употребляли также каменные топоры и очень дорожили железными. Каждый кусок железа они превращали в топорок, натачивая его о камень.

Очень оригинально производилась рыбная ловля; островитяне крошили камешками корень растущего на камнях дурмана. Рыбак нырял на дно и разбрасывал растолченный корень, от которого рыба так сильно одурманивалась, что скоро всплывала сонною на поверхность. Здесь ее просто собирали. Ловили рыбу и сетями, и удою, но редко. Крючок для удочки, делали из жемчужной раковины. Нить уды и веревки для оснащения лодки вили из луба фау (очень красивого белого дерева) или из жилок кокосовых орехов. Веревки эти гладки и крепки.

Рыболовство не было у туземцев в особом почете; им занимались только безземельные бедняки, лишенные других источников жизни. Зажиточные презирали это занятие. Надо, однако, заметить, что безземельных было очень мало. Лодки нукагивцев с коромыслами из стволов хлебного дерева мано и тамано очень крепки, но грубы. Их сшивали веревками из кокосовых орехов. Они бывали до 10 м длины, 80 см ширины.

Большую часть времени нукагивцы проводили не работая, так как богатая природа давала в изобилии фрукты и плоды. Хлебные, кокосовые и банановые деревья не требуют ухода. Женщины работали больше мужчин. Они вили веревки, делали украшения для себя и для мужей, приготовляли ткани и т. д. Красавицы-нукагивки, в большинстве своем хорошие домашние хозяйки, отличались большой легкостью нравов.

«Судя по острову, — читаем мы у Крузенштерна, — имеющему в окружности более ста десяти километров, по особенно здоровому климату, по умеренному употреблению напитка кава, здешнее население в двенадцать тысяч жителей довольно малолюдно. Беспрестанные войны и легкость нравов женского пола, предающегося любострастию с девятилетнего возраста, неуважение супружеского союза чрезвычайно препятствовали размножению народа. Роберте уверял меня, что нукагивки рождают не более двух детей, многие же совсем бесплодны. Следовательно, на каждое супружество положить можно только по одному дитяти, что составляет едва одну четвертую часть по принятому народосчислению в Европе. При этом не могу не признаться, что если бы здесь не было англичанина и француза, то по кратковременности нашего пребывания в заливе Тайо-Гое оставил бы я нукагивцев с лучшими мыслями об их нравах. В обращении с нами они оказывались всегда добросердечными».

Крузенштерн, как это видно из его записок, очень подробно исследовал остров Нукагива в географическом и энтографическом отношениях. Ни одна характерная, интересная или важная деталь, касающаяся физико-географических условий острова или жизни его населения, не ускользнула от внимательного и опытного мореплавателя. И соответственные главы труда Крузенштерна явились ценным научным вкладом в изучение малоизвестных тогда Вашингтоновых островов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.