Зарождение армии

Зарождение армии

8 сентября с аэродрома в Москве на самолете типа «Дуглас» отбыли к местам своего постоянного расположения первые работники штабов дивизий и частично штаба армии во главе с генералами Борутой и Токаржевским. Всего около двадцати человек. Среди них: доктор полковник Болеслав Шарецкий, подполковник Петроконьский, подполковник Висьневский, госпожа Пеховская, капитан Ежи Каден, ксендз Ценьский, ксендз Вальчак, подпоручик Анджей Чапский, подхорунжий Ян Пасек и ряд других. Это были первые организованные группы, которым предстояло ознакомиться с местом предстоящей работы и начать там нормальную деятельность. Перед отъездом все собрались в гостинице «Националь», где их торжественно и в возвышенных выражениях напутствовал посол Кот, желавший им плодотворной работы по возрождению польской армии. Их поехали провожать генералы Андерс, Богуш и Жуков.

Командование армии разместилось в районном городке Бузулуке в центральной России за Волгой, в ста с небольшим километрах от Куйбышева, в который несколько позже из Москвы переехали все дипломатические представительства.

В Бузулуке штаб получил в распоряжение командования красивый дом, гостиницу для офицеров, пятикомнатный особняк для командующего армией и ряд других помещений, в которых размещались: сборный пункт вновь прибывающих, комендатура гарнизона, отделы штаба и отдел социальной опеки.

Командиры дивизий со своими группами направились в места своей дислокации: командир 5 дивизии Борута-Спехович в Татищево, в военный лагерь, а Токаржевский, командир 6 дивизии, в Тоцкое, в лагерь, расположенный в тридцати с небольшим километрах на восток от Бузулука.

Андерс вместе с небольшой группой штаба задержался в Москве еще на несколько дней по весьма важным вопросам, связанным с острыми нуждами армии, прежде всего с обмундированием, которое еще не прибыло из Англии, хотя было отправлено 1 августа. Вопрос обмундирования также как и вопрос питания, который следовало окончательно согласовать на месте, установив количество ежедневных пайков для армии, становился самым жгучим. Тем более, что донесения, поступающие с мест расположения частей, били тревогу по поводу как питания огромной массы прибывающих людей, так и обмундирования их.

Первый наплыв людей в количестве двадцати тысяч человек начался сразу же после прибытия призывных комиссий в лагеря военнопленных. В основном это были солдаты полноценные, обученные, относительно молодых возрастов. Уже примерно 25 августа транспорты с ними направлялись в лагеря будущих формирований польских частей. Эти солдаты были не имели обмундирования и плохо питались. Кроме этого полноценного контингента с точки зрения военной и в основном хорошо подготовленного, начали одновременно прибывать и массы поляков, освобожденных их тюрем и концлагерей, а также и те, которые находились в так называемой добровольной ссылке. Это были люди самые различные, как по возрасту, состоянию здоровья, так и по военной подготовке. Однако прибывало так много народу, что приходилось каждый день увеличивать количество продовольственных пайков. Уже в начале сентября в неорганизованных еще частях находилось свыше тридцати четырех тысяч человек.

На совещании у Памфилова в первых числа сентября (между 6 и 8) было согласовано, что количество пайков будет составлять сорок четыре тысячи. Это в расчете на три пехотные дивизии: 5, 6, 7 армейские части и запасной полк. В течение двух недель это было третье совещание, на котором с согласия Генерального штаба Красной Армии повышалось количество пайков для польской армии.

Все эти вопросы оформлялись штабом армии, а не военной миссией. Для чего же нужна была военная миссия, каково ее назначение — никто этого объяснить не сможет. В действительности военная миссия должна была решать все вопросы организационного характера с Верховным командованием Красной Армии. К сожалению, наша военная миссия никогда до этого не дорастала и никаких вопросов не решала. Она подписала лишь военное соглашение и кроме этого, буквально ничего не делала, поэтому сразу же отодвинулась не только на второй, но даже на последний план. С ней никто не считался и никто в ней не нуждался. Это зашло так далеко, что фактически она перестала существовать. Ее начальник генерал Шишко-Богуш, видя, что с ним никто не считается, попросил Андерса перевести его в армию, на что получил согласие. Богуша предполагалось назначить в 7 дивизию.

Так создавалось польское войско, с каждым днем увеличивавшееся. Оно было пропитано самым лучшим духом, приводило в восхищение всех, кто с ним сталкивался. Пока этих сорока четырех тысяч пайков хватало. Впрочем, ими питались не только армия, но и те гражданские организации, которые группировались около воинских частей.

Наряду с питанием не менее важными вопросами являлось зимнее обмундирование и вооружение. Нам обещали временно, до получения из Англии, выдать обмундирование из запасов Красной Армии.

Что касается вооружения, то с этим дело выглядело хуже. Когда 19 августа на совещании с нами представители советских органов определили первоначальный состав польской армии в две дивизии, то обещали сразу же выделить им вооружение по штатам Красной Армии. К сожалению, уже 10 сентября, несмотря на количественное увеличение польской армии до трех дивизий, советские представители поставили нас в известность, что мы можем получить вооружение только на одну дивизию. Для остальных частей необходимо было добиваться получения оружия от англичан.

В основном получила вооружение лишь одна — 5 дивизия.

Поскольку командование армии не имело в Москве своего помещения, приходилось пользоваться гостеприимством посольства. Посол Кот для нужд военной миссии и Андерса выделил несколько комнат, в одной из которых в течение нескольких недель и работал Андерс. Его отношения с послом Котом укреплялись, благодаря ежедневному общению. Профессор Кот все более восхищался Андерсом, писал в его честь похвальные гимны и некритично смотрел на все, что делалось в штабе.

Сам профессор Кот так об этом писал 8 сентября генералу Сикорскому: «С Андерсом мы укрепили узы дружбы»... И далее: «Мы обсуждаем с Андерсом большую проблему связи с Польшей и другими оккупированными местами».

В это время советские органы были очень заинтересованы в том, чтобы сведения из Польши о передвижениях немецких войск поступали как можно раньше и непосредственно в советский штаб, чтобы он мог немедленно на них реагировать. Переговоры с Андерсом по этому вопросу вел Жуков. На первой фазе переговоров было решено, что в Польшу поеду я и подполковник Спыхальский. Затем обсуждался возможный выезд по этому вопросу в Лондон Жукова, которого мне предстояло сопровождать. Когда я вступил в должность адъютанта генерала Андерса, а выезд Жукова не состоялся, вместо меня сопровождать подполковника Спыхальского должен был поручик Игла-Иглевский. Этот выезд также не состоялся, так как Сикорский дал указание, чтобы все контакты с Польшей осуществлялись только через Лондон, как посредством радио, так и личные. Это было в некотором роде выражением недоверия к польскому штабу в СССР.

А профессор Кот в своих письмах продолжал восторгаться Андерсом. Вот что он писал 10 сентября Миколайчику в Лондон: «Генерал Андерс производит замечательное впечатление. Как его деловитость и военные знания, так и исключительное знание русского характера открыли ему дорогу в верхи, и каждое его желание выполняется. В основных вопросах его взгляды те же, что и у генерала Сикорского, они могли бы обойтись без переписки, и он попал бы в соответствие с мыслью верховного главнокомандующего. Мое с ним сотрудничество предвещает быть образцовым.»

Это же полный абсурд, прямо-таки удивительно, как мог посол расписывать подобные небылицы! Ни к каким верхам Андерс доступа не имел и никто, кроме генералов Жукова и Памфилова, с ним не разговаривал, да и последние являлись лишь представителями своих учреждений и могли только передавать просьбы Андерса дальше. Постоянное же подчеркивание, что Андерс имеет одинаковые с Сикорским взгляды было определенным враньем и вводило в полное заблуждение Сикорского. Их точки зрения с первых же минут были совершенно различными, о чем посол Кот отлично знал. Сикорский считал, что Советский Союз выдержит войну и сядет за столом конференции среди победителей, поэтому он искал с ним соглашения и прочных дружественных отношений; Андерс же считал, что Советский Союз падет в этой войне, причем в любой момент, и что вообще с ним надо не разговаривать, а только нажимать через другие государства, такие, как Англия и Америка. Вот так-то выглядела общность взглядов, которая была известна профессору Коту с момента первого знакомства с Андерсом. Но зато эти взгляды совпадали с его личной точкой зрения.

Андерса и Кота объединяло субъективное мнение, что только путем нажима можно что-то получить от Советского Союза. Это не соответствовало действительности. Власти Советского Союза шли навстречу полякам и делали все возможное для формирования польского войска, Андерс и Кот начали готовить памятную записку для союзнической комиссии, прибывающей в Москву для обсуждения общих вопросов вооружения. В Докладной записке они хотели изложить все нужды польской армии. Чтобы собрать как можно больше материала, Андерс решил выехать в расположение частей, чтобы на месте сориентироваться в потребностях.

...Бузулук — это небольшой, милый и довольно чистый городок, похожий на многие города подобного рода на Волыни. Домики в нем небольшие, главным образом двух или одноэтажные; в центре в основном кирпичные. Сам центр ничем не отличался от центров других городов. Боковые улицы утопали в зелени садов. Главные улицы вымощены. Всюду электрическое освещение. Бузулук производил впечатление тихого, спокойного красивого города.

Мы временно остановились в гостинице, находившейся невдалеке от здания командования. Командование занимало большой трехэтажный дом, в котором было выделено около тридцати комнат. Там проживали главным образом офицеры штаба. Квартира генерала еще не была готова., отсутствовала мебель. Доставкой мебели из Куйбышева занимался известный аферист (hochsztapler) майор Островский, выдававший себя за двоюродного брата Андерса, против чего, впрочем, тот не возражал. Как выяснилось позже, Островский никогда не был майором, а лишь подпоручиком. Любил иногда выдавать себя за генерала Боруту или других штабных офицеров. Уже успел в Куйбышеве жениться, а через несколько недель развестись. Его жена приезжала в Бузулук жаловаться генералу, просила, чтобы он повлиял на своего кузена, но это мало помогло. Кузену все сходило с рук. Когда его авантюрам наступил предел безнаказанности, он исчез, уехал. Впрочем, появился еще раз в Ташкенте, а потом пропал бесследно.

Мы приступили к исполнению своих обязанностей. Ежедневно с восьми часов утра все комнаты заполнялись постоянными сотрудниками и несметной тучей посетителей, которых прибывало с каждым днем все больше.

В здании командования армии находилась офицерская столовая. Она могла существовать только благодаря исключительной помощи со стороны советских властей. Ее обслуживал очень милый и вежливый персонал из местных жителей. В течение нескольких дней Андерс питался в общей столовой, а после переселения в свою квартиру — у себя дома, куда приехал и его повар Иван Васильевич, прикомандированный к нему еще в Москве.

С первых же дней приезда в Бузулук в этом городе началась совершенно новая жизнь. На каждом доме, занятом поляками, развевались польские национальные флаги и транспаранты, написанные по-польски. На улицах можно было видеть военные патрули с белокрасными повязками на рукавах. На вокзале был пост польской жандармерии, патрули принимали здесь приезжающих вступать в армию и отводили их на сборный пункт. Гражданскими лицами сразу же занимался отдел социальной опеки штаба.

После двухдневного пребывания в Бузулуке Андерс решил провести инспектирование формирующихся частей в лагерях дивизий и проверить на месте условия, в которых они находятся.

Уже 14 сентября мы отправились в Тоцкое в 6 пехотную дивизию Токаржевского и в запасной полк, которым командовал полковник Галадук.

Выехали мы из Бузулука утром двумя легковыми автомобилями: Андерс, Жуков и я в одном, Богуш и полковник Волковыский в другом. За час езды степными дорогами мы проехали тридцать шесть километров и остановились в Тоцком у штаба дивизии.

После приема рапорта заместителя командира дивизии генерала Ежи Волковицкого, Андерс медленно прошел перед фронтом частей, внимательно разглядывая солдат, здороваясь со знакомыми офицерами и обмениваясь с некоторыми из них несколькими словами. Затем, став в центре, обратился к солдатам и офицерам с краткой речью, подчеркнув в ней, что они вновь свободны, создают суверенную армию, что снова «судьба» дает им в руки оружие, которое временно неблагоприятный ход войны выбил из рук, и что вновь они начнут борьбу за Польшу. Борьбу, которая была прервана, но она ведется и будет вестись до победного конца. После выступления Андерс вместе с польскими офицерами и офицерами Красной Армии направился на богослужение, где все уселись на приготовленные для них кресла и стулья.

Пекле богослужения ксендз 6 дивизии произнес соответствующую обстоятельствам проповедь, после чего спели «Боже цось Польске» и «Не жуцим земи».

Продолжением торжеств явился парад. Это был парад уже свободных людей — солдат Речи Посполитой.

После парада мы прошли в офицерскую столовую обедать. Столы по древнепольскому обычаю были установлены подковой. Во время обеда Андерс опять произнес речь, обращенную к собравшимся офицерам, которым обещал скорую доставку обмундирования и оружия. Благодарил Жукова за оказанную властями Советского Союза помощь в организации армии, заверял в своей лояльности и сотрудничестве, а также благодарил командира дивизии генерала Токаржевского за радушный прием и за хороший внешний вид солдат.

Жуков и Токаржевский ответили довольно продолжительными речами, выдержанными в том же сердечном тоне. Каждый из присутствующих надеялся на лучшее завтра, каждый забывал о тяжелых временах, у каждого в сердце была радость.

Размещение личного состава дивизии в Тоцком было весьма разнородным. Штаб дивизии находился в обширном деревянном бараке, в таких же помещениях располагались столовая и большинство офицерских жилищ, медпунктов, торговых ларьков, светилиц (подобие красных уголков), большинство же солдат размещалось в палатках. Светлицы и медпункты уже действовали, они занимали большие, самые лучшие, просторные помещения.

Андерс вместе с Токаржевским и другими офицерами обсудили ряд организационных вопросов. Возникло дело полковника Галадыка, о котором говорили, что он слишком «расположен к большевикам». В виду этого Андерс решил его отстранить от какой-либо активной деятельности. Однако, не желая обострять вопрос и опасаясь, что это может быть истолковано как травля, поскольку и так шли разговоры, что Андерс отстраняет всех тех, кто «излишне» доброжелательно относится к советским властям, приказал оставить его комендантом гарнизона Колтубинки, куда не направлялось никакого войска. Тут же наметил новое местопребывание запасного полка в Тоцком при 6 дивизии. Командиром полка назначил полковника Коца а несколько позже его заместителем полковника Бронислава Раковского.

Запасной полк должен был принимать мобилизованных и добровольцев, производить проверку и отбор их по родам оружия, а затем на основе заявок направлять в воинские части.

Обсудив еще несколько мелких вопросов, мы возвратились в Бузулук.

Андерс был очень доволен тем, что видел в Тоцком.

После посещения Татищева мы вернулись в Бузулук, где вплотную занялись организацией собственного штаба армии и его отделов, интендантства, служб тыла, снабжения, медицинской, связи, юридической, полевой жандармерии, а также приступили к организации при штабе армии отдела социальной опеки.

Руководителем отдела общественной опеки стал от имени посольства очень активный и деловитый поручик Юзеф Мешковский. Одновременно в целях лучшей и постоянной связи со штабом посол прислал в Бузулук своего представителя при командовании армии доктора Хауснера.

На следующий же день после возвращения в Бузулук Андерс начал обстоятельно знакомиться со всеми вопросами, связанными с организацией армии. Каждый начальник отдела приходил к Андерсу и в присутствии полковника Окулицкого докладывал о положении дел и о своих нуждах.

Начальник II отдела подполковник Аксентович представил общий обзор положения на всех военных фронтах, а особенно подробно нарисовал картину происходящего на восточном фронте: немецкие армии устремляются вперед, добиваются все больших успехов, вследствие чего следует ожидать, что советский фронт не выдержит.

Начальник I отдела подполковник Крогульский доложил об организационном положении армии. Штатное расписание полностью укомплектовано, а в запасных пунктах находилось еще около десяти тысяч человек. Народ все прибывал. Возникло опасение, что в ближайшее время количественный состав может достигнуть почти восьмидесяти тысяч человек.

Начальник интендантской службы, подполковник Петрконьский доложил о положении с обмундированием, ответив, что уже 1 сентября первый обещанный транспорт с английским обмундированием в количестве ста тысяч комплектов прибыл в Архангельск и что необходимо немедленно наш вооруженный конвой выслать за его получением, раздать согласно количественного состава частей, а остальное хранить на складах в запасном пункте армии. Обсудили также вопрос о вооружении, которое уже для 5 дивизии поступало. Одновременно он обратил внимание на то, что нынешнее положение с продовольственными пайками полностью покрывает потребности армии и можно пока еще делать некоторые запасы, однако в связи с большим наплывом людей через несколько недель этого может оказаться недостаточным.

Начальник штаба Окулицкий доложил об общих вопросах, сотрудничества с местным командованием Красной Армии и представителями местной администрации. Первые итоги сотрудничества были настолько хороши, что не оставляли желать лучшего. Все организационно-административные распоряжения штаба поддерживались, а советские органы в каждом случае шли навстречу. Затем Окулицкий выдвинул вопрос о общественной опеке и указал на необходимость организации ее при армии, и не только при военных учреждениях, но и за их пределами, отметив, что она должна проводиться вне сферы деятельности посольства, чтобы гражданское население видело, что о нем заботится армия, и поэтому чувствовало бы к ней благодарность.

Через два — три дня после этого совещания Андерс, Богуш и Окулицкий на основе полученных данных обстоятельно проанализировали общую военную обстановку и на фоне ее — положение польской армии в Советском Союзе. В заключение Андерс все обобщил и пришел к следующим выводам, которые явились в некотором роде директивой для начальника штаба в его работе:

1. Немецкие войска все время наступают и добиваются больших успехов. Вследствие этого советский фронт может по всей линии не выдержать, а Москва в любой день может пасть.

2. Польская Армия может быть количественно доведена до 100.000, причем в относительно короткое время, в 2–3 месяца. Людских резервов больше чем нужно.

3. Необходимо немедленно обратиться к советским властям с предложением и добиться их согласия на количественное увеличение армии, а от властей союзников добиться ее вооружения, убедив, что в данный ситуации это совершенно необходимо.

4. В связи с тем, что советский фронт весьма ненадежен, следует польскую армию перевести как можно дальше на юг, если возможно, то к иранской или афганской границам, так как это будет необходимо по следующим двум главным причинам:

а) в случае падения советского фронта польские войска могут уйти в Иран, в случае крайней необходимости через Афганистан в Индию;

б) в виду лучшей возможности быстрейшего снабжения оружием, которое туда могло бы поступать от англичан.

5. В связи с этим уже сейчас следует всех людей, следующих в существующие сборные пункты армии, задерживать и направлять в новые места формирования польских частей в район Ташкента и еще южнее. С этой целью необходимо как можно быстрее направить на крупные и узловые станции железных дорог польских представителей, которые задерживали бы людей и отправляли их на юг. С этим нужно спешить, чтобы поставить советские органы перед свершившимся фактом. Тогда можно будет аргументировать тем, что армию следует формировать там, где находится большое скопление поляков. Объяснив это возможной разгрузкой железнодорожного транспорта, исключительно дефицитного в военное время.

6. Оружие, которое поступает в 5 дивизию, должно быть частично от нее отобрано и передано другим частям по следующим двум соображениям:

а) для собственной безопасности и лучшего обучения;

б) чтобы не допустить направления на фронт одной дивизии, если этого категорически потребуют и мотивировать отсутствием полного вооружения и недостаточностью обучения из-за этого.

Вот такие указания Андерс давал начальнику штаба Окулицкому. На эту работу ушло еще несколько дней, после чего мы стали готовиться к возвращению в Москву для постановки вопросов организации армии перед советскими органами и союзнической миссией. Одновременно в связи с наступлением зимы необходимо было решить срочный вопрос о зимнем обмундировании.

Мы могли летать без ограничения, так как советские органы отдали в наше распоряжение три самолета. Два маленьких «кукурузника», главным образом для связи с дивизиями, особенно с 5 дивизией, и один дальнего действия, четырехместный. Это значительно облегчило передвижение и создавало нам все возможности быстрого перемещения как между дивизиями, так и между Куйбышевым и Москвой. Мы были независимы и в любой момент могли пользоваться закрепленными за нами средствами передвижения. К штабу было прикреплено два легковых автомобиля и одна санитарная машина. В качестве подарка от Сталина Андерс получил легковой автомобиль «ЗИС».

24 сентября рано утром мы собирались улететь в Москву, а вместе с нами генералы Богуш и Жуков.

Андерс же в каком-то постоянном необъяснимом страхе, все время боялся, что с ним может что-то случиться. За день до отлета, то есть 23 сентября, он вызвал к себе Окулицкого и подписал ему несколько чистых бланков.

В Москву мы прибыли 24 сентября, Андерс вместе со мною остановился в своей квартире, которая все время находилась в его распоряжении, а Богуш поехал к себе в военную миссию на территории посольства.

На следующий день Андерс направился на беседу к послу, чтобы доложить ему о положении, в котором находились воинские части, и поделиться своими впечатлениями. При этом он подчеркивал хороший внешний вид и моральные качества солдат.

От профессора Кота он узнал, что господа Грабский, Комарский и генерал Янушайтис 15 сентября улетели в Лондон. Отъезд последнего очень обрадовал Андерса, при этом известии у него как бы гора свалилась с плеч.

Польское посольство, задачей которого являлось оказание помощи польскому населению, создало огромный административный аппарат, состоявший из более двух тысяч восьмисот человек, разбросанный по всей территории Советского Союза.

Это было почти второй администрацией в государстве, распоряжавшейся совершенно самостоятельно, и не подчинявшейся советским органам власти, но выдвигавшей всякие требования и проявлявшей на каждом шагу свое недовольство.

Аппарат общественной опеки кроме нескольких десятков человек, работавших при посольстве, состоял из двадцати делегатур (представительств) посольства. Главным руководителем общественной опеки стал Ян Шчирек. Во главе каждой делегатуры находился представитель посольства. В делегатуре иногда работало свыше двухсот пятидесяти человек. Своей деятельностью они охватывали огромные территории, часто во много раз большие, чем территория Польши. Делегатуры действовали на периферии через свои представительства, во главе которых стояли так называемые доверенные лица, их было триста пятьдесят, и они в свою очередь имели свой вспомогательный аппарат, насчитывающий свыше тысячи двухсот человек.

Через несколько дней после беседы, 29 сентября, в помещении посольства состоялась пресс-конференция с участием восьми иностранных журналистов. Профессор Кот информировал прессу о польско-советских отношениях и дружественном сотрудничестве, установившемся после заключения июльского договора.

Андерс рассказал о ходе организации армии. Говорил об ускоренных темпах ее формирования и твердости духа польского солдата. Значительное внимание он уделил воспоминаниям о «подвигах» в сентябре 1939 года. Рассказал о своем пребывании в тюрьме, подчеркнув, что после назначения командующим польскими вооруженными силами в СССР (после июльского договора) просидел в тюремной камере еще четыре дня. Это было явным преувеличением. Сикорский лишь 4 августа поставил в известность советские органы, что намеревается назначить генерала Андерса командующим польскими вооруженными силами в СССР, так как лишь к этому времени он узнал, что первого кандидата на эту должность Станислава Галлера, найти нельзя. Андерс был назначен 6 августа, а находился на свободе уже с 4 августа.

На пресс-конференции очень много говорилось о гражданском населении, количество которого определяли почти в два миллиона, о его материальных нуждах — особенно об одежде, продовольствии и лекарствах. Журналисты задавали множество вопросов, на которые посол Кот и Андерс старались дать исчерпывающие ответы. Конференция продолжалась около двух часов. Переводчиком с польского языка на английский был подхорунжий Любомирский.

Какой внешний отзвук имела эта конференция, какой она дала эффект — сказать трудно. Кажется, что никакого серьезного отклика она не получила. Зато Андерсу лично принесла значительный успех. Его персону очень разрекламировали в американской прессе.

Одновременно с этими вопросами подготовили предложения, касающиеся польской армии, для представления в комиссию союзников. Однако вся эта подготовка и связанные с ней надежды наших руководителей оказались тщетными.

Требования, подготовленные Андерсом и Богушем и согласованные с профессором Котом, Андерс лично вручил генералу Макфарлану, чтобы тот поддержал их перед лордом Бивербруком, шефом английской миссии, являющимся председателем комиссии. Это был неофициальный путь. Официальный экземпляр Памятной Записки должен был получить американский делегат Гарриман.

Однако этими вопросами в англо-американской миссии никто не занимался. Она все время была занята на совещании с маршалом Сталиным. Докладная записка, представленная польскими властями, выдвигала план создания семи крупных соединений: трех пехотных дивизий, двух танковых дивизий и двух моторизованных дивизий, а также армейских и запасных частей.

На общую конференцию поляки не были приглашены. Профессор Кот лично старался продвинуть вопросы польского войска. С этой целью он вручил еще один экземпляр мемориала американскому послу в Москве Стейнхардту и в ответ на усиленные старания получил заверение, что поляки будут выслушаны миссией.

Действительно, 2 октября в два часа тридцать минут в здании американского посольства в Москве, состоялась конференция по польским вопросам. На ней присутствовали: лорд Бивербрук, министр Гарриман, английский посол Криппс, американский посол Стейнхард, английские генералы Исмей, Макфарлан и американский генерал Бернс. С польской стороны: посол Кот, генерал Андерс и генерал Богуш.

Макфарлан доложил вопрос в целом, но лорд Бивербрук сразу же принципиально все отклонил, не желая вообще дискутировать на эту тему. Он абсолютно не поддержал польской позиции, не только ничего не обещал, а совершенно ясно подчеркнул, что все, что англичане могут дать, они передадут Советскому Союзу, а он в свою очередь сможет нам выделить лишь то, что сочтет нужным. При этом он исходил из принципа, что поскольку мы должны сражаться на советском фронте, нет необходимости наделять нас особым вооружением, отличным от советского. Мы должны получить его от Советского Союза в соответствии с планом использования польской армии. Тем более, что воевать мы должны под верховным командованием Красной Армии.

Так на самом деле выглядели поставки нам вооружения, обусловленного по лендлизу, которого мы в Советском Союзе так никогда и не получили.

Следует подчеркнуть, что за переговоры, проводимые непосредственно с англичанами без предварительной санкции Лондона и без согласования вышеупомянутых требований с Сикорским — Андерс немедленно получил от него нагоняй. Сикорский упрекнул Андерса в том, что он вмешивается не в свои дела и хлопочет о вещах несущественных, так как создание в Советском Союзе такой польской армии, какой он представил ее англичанам, лондонским штабом не предусматривалось.

Уже на следующий день после этой конференции Сикорский направляет послу Коту телеграмму следующего содержания:

Лондон, 3 октября 1941 г.

«...Кроме того предлагаю предупредить Андерса, чтобы точнее, чем до сих пор, рассчитывал свои организационные планы. Такие большие расхождения в потребностях вооружения нас компрометируют.

Сикорский»

Как выяснилось позже, когда Андерс в апреле 1942 года находился в Лондоне, претензии Сикорского к Андерсу возникли из-за усилий находящейся в Лондоне у власти санационной группы, которая заранее старалась не допустить создания в Советском Союзе слишком сильной польской армии. Стремления Лондона с самого начала сводились к тому, чтобы как можно больше военных покинули Советский Союз и влились в воинские части как в самой Англии, так и на Ближнем Востоке.

По этому же вопросу Сикорский в телеграмме от 3 октября 1941 года пишет послу Коту:

«...Я очень заинтересован в пополнении польской армии в СССР. Я очень хорошо понимаю трудное положение Андерса. Прошу разъяснить советским органам, что в сохранении и постоянном существовании польских войск в Великобритании и Египте заинтересованы все союзники. Прошу потребовать направления в Архангельск польских солдат, находящихся в различных лагерях Вологды и вокруг...»

В Лондоне считали, что уж если необходимо, то в Советском Союзе может существовать польская армия, но как бы символическая, а в принципе все польские силы должны быть сконцентрированы под командованием англичан в Англии и частично на Ближнем Востоке. Там опасались, что в случае возникновения в Советском Союзе слишком сильной польской армии она может стать соперником Лондона.

Сикорский требовал немедленной отправки в Англию десяти тысяч солдат младших возрастов, но Андерс не хотел лишаться лучшего в военном отношении элемента и объяснил, что отправка этих контингентов в настоящее время невероятно сложна и даже невозможна. Профессор Кот поддерживал Андерса и со своей стороны давал такое же объяснение.

В телеграмме Сикорскому это звучит так:

«Мне кажется невозможным в настоящее время отправить из России значительное число людей... Единственным лагерем, из которого можно было взять подготовленных людей, это Бузулук, точнее, из двух первых дивизий, но забрать из них 10.000 молодых солдат — будет равносильно уничтожению базы, на которой должна строиться армия...»

Это аргументация Андерса. Профессор Кот тогда уже целиком находился под его влиянием. В этот период он пишет Сикорскому:

Москва, 3 октября 1941 г.

«Мой дорогой и любимый

...Вопрос не совсем прост (речь идет о приезде дочери Сикорского). В здешних условиях никогда нельзя ручаться за безопасность, как считает Андерс. Кто знает, какие могут наступить перемены? Безусловно, что полученного оружия армия не дозволит вырвать из рук при любых обстоятельствах. Этот пункт ясен...»

На фоне всех этих недоразумений между Лондоном и командованием польских вооруженных сил в СССР — отказ выслать в Лондон 10.000 солдат, различия в оценке договора, требование Андерсом вооружений от англичан — начинают проявляться первые трения между Сикорским и Андерсом.

Одновременно с ходатайством в союзническую миссию по вопросу организации польской армии, Андерс, следуя своим решениям, принятым (перед отлетом в Москву) в конце сентября в Бузулуке, направляет письмо в Генеральный штаб СССР на имя генерала Памфилова с просьбой разрешить дальнейшее увеличение частей до семидесяти тысяч человек. Он просит о соответствующем увеличении пайков и о выделении территории в районе Ташкента для формирования новых подразделений.

На это письмо Андерс ответа не получил. Таким образом, пока осталось сорок четыре тысячи пайков, вооружение одной дивизии и организация трех крупных частей в существующих районах.

На этом, по-существу, заканчиваются все усилия Андерса по созданию польской армии в Советском Союзе. С этого момента его захватывают совершенно иные мысли. Именно тогда созрело решение, зародившееся еще в середине сентября в Бузулуке, вывести польскую армию из Советского Союза. С этого момента его отношение к Лондону изменяется коренным образом. Андерс отдает себе отчет, что Лондон, Сикорский, будет против этого, так как это противоречило бы соглашениям. Он фактически перестает считать Лондон своей верховной властью, одновременно устанавливает все более тесные связи с английской миссией и заботится о прикомандировании на все время к своему штабу одного из офицеров миссии в качестве офицера связи.

В это время продолжает обсуждаться вопрос контактов с Польшей. Несколько бесед между Андерсом и Жуковым не дали положительных результатов.

Речь шла о вещах сугубо военных, связанных с борьбой против Германии, и прежде всего о снабжении точными сведениями о передвижениях и силе немецких войск, расположенных на территории Польши, а также о ведении серьезной, развернутой в больших масштабах, диверсионной работы в тылах немецкой армии.

Подполковник Спыхальский, который по этим вопросам должен был выехать, не выехал, а на непосредственную связь с Польшей Лондон не давал согласия. Договорились только о том, что пока в Москве будет установлена польская радиостанция, а ее руководителем станет майор Бортновский, приехавший вместе с Богушем из Лондона. Он будет находиться в постоянном контакте с Лондоном, а Лондон с Польшей. Собственно говоря, это было ненужным делом, ибо любые сведения при такой организации поступали бы в Москву с суточным опозданием и могли бы с успехом передаваться в Лондоне представителю Красной Армии, а тот уже передавал бы их сам дальше.

В этот раз мы задержались в Москве на три недели. А тем временем в лагерях гудело. Росла армия. Пятая дивизия получила вооружение. Дивизии уже были сведены в войсковые части: полки, батальоны, роты, батареи и т. п.

Подходило к концу укомплектование отделов штаба и их организация. Началось обучение. И хотя солдат был еще оборван, а часто и без сапог, он рвался к учебе и хотел как можно скорее получить подготовку. На учениях, проходивших в ближайших окрестностях, производила большое впечатление красота степей и живописность долин, все это вместе приносило солдату облегчение, успокоение и воодушевляло его, еще больше поднимая энтузиазм, охвативший самые широкие солдатские массы.

Надвигающиеся осенние ненастья немного задержали первые учения, приближался период холодов. Начало прибывать теплое обмундирование. Это не было военное обмундирование в строгом смысле этого слова, а одежда, присылаемая советскими органами как временная, впредь до получения обмундирования из Англии. Кроме стеганок и ватных брюк армия получила и старые мундиры: литовские, латышские, венгерские, финские, американские. После получения вооружении части прошли подготовку по подразделениям, начались стрельбы, показавшие хорошие результаты, проводились длительные, на несколько десятков километров, марши, чтобы подготовить пехоту к движениям.

10 октября 15 полк «волков» провел показательное наступление при поддержке минометов. То же самое происходило и в других частях. Армия становилась настоящей боевой силой, хорошо обученной, дисциплинированной, все более готовой к боевым действиям. Всюду чувствовалось бодрое, боевое настроение. Возникали новые песни, выходили дивизионные и стенные газеты в каждой части. Оживали светлицы, начали организовываться кружки самодеятельности как дивизионные, так и полковые.

В строевых частях никто не вспоминал о прошлом, все мысли устремлены в будущее, к долгожданной схватке с врагом.

А среди военной верхушки все выглядело наоборот, как будто становилось все хуже. Сведения давались именно в таком ключе.

Посол Кот, чтобы усладить свой отдых после «титанической», работы, нанял под Москвой дачу, желая в субботы и воскресенья проводить там свой досуг, 5 октября по приглашению посла мы втроем: Андерс, Спыхальский и я поехали на эту дачу. Это был как бы визит вежливости, хотя при этой оказии предполагалось обсуждение вопросов Польши и общих. Спыхальский усиленно продолжал добиваться своего выезда в Польшу, если не прямо туда, то хотя бы через Лондон. Мы предполагали также обсудить и этот вопрос.

Приехали на дачу, расположенную в красивом сосновом лесочке. Генерал немного побеседовал с послом, после чего подали обед. После обеда перешли в салон, но до серьезного разговора дело не дошло. Констатировали лишь одно, — что в настоящее время не может быть и речи о полете в Польшу или даже в Лондон, так как транспортные возможности более чем ограничены. Решили подождать до приезда Сикорского и лишь тогда уладить этот вопрос. Андерс заявил, что предпочитал бы получать из Лондона не старших офицеров, а только младших. В те времена Андерс еще обещал омолодить армию и выдвигать на ответственные должности молодых офицеров. На этом, собственно, беседа и закончилась.

Это нашло свое отражение в телеграмме посла Кота министру Миколайчику от 10 октября:

«Министру внутренних дел Ст. Миколайчику Москва, 10 октября 1941 г.

...Андерс замечательно подходит к местным условиям. ...Выступает против присылки ему высших офицеров, которые не прошли с честью сентябрьской кампании. В то же время требовал сотен подхорунжих и курсантов, а также несколько десятков младших штабных офицеров...

Ста.»

Наряду с делами более важными и менее важными, которые решались на месте, все больше внимания и времени посвящалось личным делам. Вопросы государственные представляли самотеку, к ним не прикладывали особых трудов.

Возможно повлияла дезорганизация, внесенная в это время в нашу среду, так называемыми «людьми из Лондона», которые старались слыть интересными собеседниками и использовать свой ореол «лондонцев» путем распространения самых свежих «великосветских» сообщений, содержащих привкус скандальчиков или сенсаций. Совершенно серьезно, без тени критики или иронии, рассказывали они о политических и персональных интригах, непрерывно происходящих в Лондоне. В своем большинстве они оказывались типичной бурей в стакане воды. Эти люди никогда не затрагивали тем, связанных с текущими задачами, в то же время услужливо рассказывали, кто кого «подсидел», оставил в дураках и какую из этого извлек пользу. Заводилами были Богуш и один из чиновников посольства — Круммель, рассказавший о «пикантных скандальчиках». К этим господам следовало также приобщить бывшего санационного старосту, в то время одного из любимчиков и столпов посольства — г. Станевича.

В это время произошел случай, который меня целиком излечил от расположения к Андерсу. Генерал, когда-то так резко осуждавший Ярнушкевича за попытку получения в долг казенных денег на покупку «камня», сейчас сам присвоил из штабной кассы несколько тысяч рублей на покупку золотого портсигара.

При этом следует заметить, что если Ярнушкевич хотел одолжить деньги и возвратить их, то Андерс никогда не собирался их возвращать. Позже эти махинации превратились у него в страсть, увеличивались лишь суммы.

В это время отношение профессора Кота к Андерсу было довольно странным и малопонятным. Видя пустоту и огромные амбиции генерала и зная его ненасытную жажду власти, он любой ценой хотел завоевать его симпатию. Поэтому за все время пребывания в Советском Союзе посол Кот был необыкновенно уступчив и снисходителен к генералу. Старался выполнить любые его прихоти и постоянно поддерживал их перед Сикорским, независимо от того, были они правильными или нет. Поддержал в вопросе о генерале Пшездецком, которого Андерс без всяких оснований хотел удалить из Советского Союза. В вопросе о Ярнушкевиче профессор Кот так пишет Сикорскому:

«Телеграмма от 15 сентября 1941 г.

Андерс... был бы рад, если бы ты предоставил ему право самому решать вопрос о лицах, в которых он очень заинтересован, а именно, чтобы ты согласился забрать отсюда в Палестину Пшездецкого, его одного, а как решить вопрос с Ярушкевичем — предоставил бы это сделать ему, пока же он их обоих не берет в лагеря.»

Кот не задумывался над тем, правильно ли такое решение, достаточно было того, что так хотел Андерс.

Желая войти в более близкие отношения с Андерсом и зная его алчность, посол Кот хотел его как бы подкупить, преподносил ему дорогие подарки и деньги. Так, в первых числах октября он выдал Андерсу из кассы посольства пять тысяч долларов — как бы на военные потребности, которые, впрочем, никогда не были использованы на военные нужды: из них три тысячи Андерс присвоил, а в двух тысячах отчитался перед армейской кассой после многих напоминаний. Сверх того в половине октября посол Кот передал Андерсу из рук в руки автомобиль посольства «Лассаль», а через несколько месяцев второй — замечательный «Паккард».

Посол Кот все время стремился привлечь Андерса на свою сторону, считая, что тем самым сделает из него свое послушное орудие. А вышло наоборот. Кот не изменил своего отношения к Андерсу, даже тогда, когда увидел уже совершенно отчетливо, что Андерс поступает не так, как говорит, и делает по-другому, чем они решили вместе. Совершенно ни в чем не ориентируясь, некритически принимал все сказанное Андерсом за чистую монету.

С первых дней назначения посла Кота в посольстве воцарился хаос и беспорядок. Чиновники целыми днями играли в карты или развлекались с подружками. Впрочем, посол подобрал себе аппарат не особенно удачно. Лишь три человека выделялись в этом коллективе, на которых держалось существование и кое-какая деятельность посольства. Это были Веслав Арлет — первый секретарь посольства, который работал почти за весь персонал, занимаясь всеми вопросами; Мариан Струмилло — торговый советник посольства, и Ксаверий Прушинский — полный энергии публицист, который руководил пресс-бюро, издавал газету (орган посольства), ездил в армию. Последний, пожалуй, был единственным, кто устанавливал культурные и дружественные отношения с советской общественностью, стараясь расширить контакт и знакомства, способствующие работе. Наше пребывание в Москве на этот раз затянулось до 13 октября и лишь в этот день мы улетели в Бузулук, чтобы через несколько дней вернуться, но уже в Куйбышев, куда 15 октября были эвакуированы все дипломатические представительства.

Когда Андерс перед отлетом был на прощальной беседе у профессора Кота, то усиленно убеждал его в том, что Москва вот-вот падет. На основе этой беседы посол в ту же ночь отправляет Сикорскому телеграмму, в которой, между прочим, пишет:

«...В любой момент здесь может произойти плохое... Андерс просто исключительный удачник и горячо тебе предан... Несколько дней тому назад он готовил на твое имя телеграмму с просьбой об отставке, я с трудом уговорил его не посылать ее... (Это была со стороны Андерса хитрость, никогда ни о чем подобном он и не думал, хотел только напугать посла и целиком подчинить своему влиянию.) В случае падения Москвы будет трудно справится с хаосом. Усилению дезорганизации будут способствовать прерванные связи между правительственными органами. Поляки уже самовольно разъезжают и кочуют, за что, правда, расплачиваются голодом и болезнями... (Это происходило вследствие распоряжения Андерса о том, чтобы едущих в армию направляли на юг).

Андерс был у меня. Прощаясь со мной, он сказал что, по его мнению, Москва совершенно очевидно падет в самом непродолжительном времени... Так как здешние (органы советской власти) будут нуждаться во все большей помощи, то те, кто ее оказывает (американцы), могли бы многое выторговать, но должны были бы уметь диктовать условия...»

Итак «верхи» (так же, как и в Лондоне) не хотели признавать польско-советского договора, не хотели его осуществлять. Они его трактовали как необходимое зло, а Советский Союз считали врагом, пожалуй, большим, чем Германия. Именно эта санационная группа, находящаяся в Советском Союзе, при исключительной поддержке со стороны Андерса с первого момента начала решительно уничтожать какие-либо проявления здорового и доброго отношения к СССР.

Казалось, что лишь, приезд Сикорского и его правильная оценка обстановки и людей, которым он доверил такое огромное и ответственное задание, предупредит зло и оздоровит атмосферу, наметив определенное направление в работе.