Глава 4 Аббасидский халифат в первой половине IX века

Глава 4

Аббасидский халифат в первой половине IX века

Со смертью Харуна ар-Рашида былое единство Аббасидского государства оказалось нарушенным. Роковую роль сыграло решение Харуна ар-Рашида о преемнике. У халифа было два сына: Мухаммад – от жены из знатного арабского хашимидского рода по имени Зубайда и Абдаллах – от персидской наложницы. В 782 году Харун назначил младшего сына Мухаммада под именем аль-Амин своим первым наследником, а в 799 году старшего сына Абдаллаха под именем аль-Мамун следующим после аль-Амина наследником. В 802 году Харун дополнил свое решение, назначив аль-Мамуна, второго наследника престола, несменяемым правителем Хорасана.

Следует отметить, что расправа над Бармакидами вызвала большое недовольство в иранских провинциях империи. От открытого мятежа восточных провинций империю спасло лишь то обстоятельство, что примерно за год до свержения Бармакидов халиф назначил в Хорасан правителя наполовину персидского происхождения, что, по понятиям хорасанцев, означало предоставление им некоторой автономии. АльМамун был наделен почти неограниченными полномочиями. В 802 году во время паломничества в Мекку у стен Каабы оба брата торжественно поклялись уважать решение отца, и контракт о наследовании был широко обнародован в Мекке. Таким образом, мусульманская империя оказалась разделенной на две части на время, пока у власти находился аль-Амин.

Решение о преемниках Харун ар-Рашид сформулировал не слишком удачно, и после его смерти между сыновьями началась борьба за власть. Под влиянием вазира аль-Фадла ибн ар-Рабиа аль-Амин в 809 году, вступив на трон, объявил наследником собственного сына, а получив послание аль-Мамуна, возражавшего против этого решения, вовсе лишил его права на наследование власти в Халифате.

Аль-Амин прекрасно понимал, что аль-Мамун не примирится с его решением, и двинулся против брата с армией, в которой важную роль играли образованные еще Харуном ар-Рашидом отряды тюркских наемников, на чью преданность халиф мог вполне положиться. Несмотря на чистоту арабской крови, аль-Амин снискал себе славу дурного правителя и не вызывал особой симпатии ни у арабов, ни у персов. Это был слабый и легкомысленный человек, пренебрегавший государственными делами, проводивший время в развлечениях и предоставивший дурным советникам вершить все государственные дела. Он восхищался поэзией Абу Нуваса, прославлявшего в стихах винные радости и любовные похождения, в том числе и с мальчиками, и сделал его своим другом.

Положение аль-Мамуна было более выигрышным. В своих действиях он следовал законным решениям Харуна, которые были подтверждены взаимными клятвами. Его активно поддерживали и армия, и жители Хорасана, поскольку им импонировали его происхождение и четкие проиранские установки. Аль-Мамун получил хорошее образование под руководством перса аль-Фадла ибн Сахла, назначенного ему в наставники отцом еще в 803 году, вскоре после падения Бармакидов. Для этого аль-Фадлу пришлось публично отказаться от зороастризма и перейти в ислам. Аль-Фадл ибн Сахл и его брат аль-Хасан играли при аль-Мамуне ту же роль, какую в свое время при Харуне ар-Рашиде играл Джафар.

Получив пост правителя Хорасана, аль-Мамун мог бы оставаться в Багдаде, поручив наблюдение за провинцией своей администрации, но по совету аль-Фадла он отправился в Хорасан, где создал для себя прочную базу. Он сопровождал отца во время поездки Харуна на восток в 803 году и сумел сразу же после его смерти взять в свои руки все управление провинцией.

После смерти Харуна ар-Рашида в 809 году один из его военачальников в Мавераннахре Рафи ибн Лайс отказался подчиняться багдадской власти и овладел Самаркандом. Халиф выслал против него войско во главе с эмиром Харсамой, который осадил Самарканд и, взяв город в 811 году, казнил мятежника. После усмирения восстания вазир аль-Амина альФадл ибн ар-Рабиа приказал войску Харсамы возвратиться в Багдад. Это, по мнению аль-Мамуна, считавшего, что оно должно остаться под его командованием, противоречило распоряжению покойного Харуна о его суверенитете в Хорасане. По совету аль-Фадла ибн Сахла он отказался отправить войско в Багдад. Так началась война между двумя братьями.

Аль-Амин отправил войско против непокорного брата, но небольшая армия аль-Мамуна под командованием Харсамы и хорасанца Тахира в 811 году нанесла ему поражение и двинулась на запад. Война продолжалась два года. Армия аль-Мамуна заняла весь Западный Иран и подошла к Багдаду. Осада города продолжалась около года. Сторонники аль-Амина при поддержке горожан, боявшихся хорасанской армии и рассматривавших ее приход почти как иноземное вторжение, яростно сопротивлялись. В 813 году город пал, аль-Амин был убит солдатами Тахира, а аль-Мамун был провозглашен халифом (813 –833).

Постепенно и западные провинции Халифата объявили о своей лояльности новому халифу. Аль-Мамун поручил правление Ираком Тахиру, а сам решил поселиться в Мерве, который собирался сделать столицей государства. Позднее он доверил управление Ираком брату аль-Фадла – аль– Хасану ибн Сахлу, в прошлом зороастрийцу – и взял в жены одну из его дочерей.

Гражданская война между аль-Амином и аль-Мамуном, в ходе которой хорасанские солдаты вторглись в Ирак, рассматривалась средневековыми историками как конфликт иранцев, возглавляемых аль-Мамуном, и арабов, возглавляемых сыном хашимидской матери аль-Амином. В этом утверждении несомненно была доля истины. Аль-Мамун, окруженный принявшими ислам персами, был вынужден, вне зависимости от своих личных симпатий, занять по отношению к входившим в его владения восточным областям империи разумную позицию покровителя. Следуя заветам Бармакидов, он всячески старался примирить верхушку иранского общества с властью Аббасидов и многого в этом отношении достиг. Разумеется, в окружении аль-Мамуна также было много арабов, что мешало ему апеллировать к персидским национальным чувствам большинства его сторонников. Да он и не собирался это делать. Одной из глубинных и важнейших причин династийного конфликта был религиозно-догматический спор, в контексте которого аль-Мамун – продолжатель линии Бармакидов – вызывал неприязнь влиятельных теологов-традиционалистов.

Захватив сильно разрушенный Багдад, аль-Мамун стал полновластным главой империи, но эта победа не принесла ему мира. Сподвижники аль-Амина были еще сильны в Сирии, а в Азербайджане продолжались волнения на религиозной почве. Еще при Харуне ар-Рашиде движение хуррамитов дважды выливалось в 796 и 808 годах в открытое восстание, а в 816 году, уже при аль-Мамуне, оно привело к большому и многолетнему восстанию под руководством Бабека (перс. Папака), который объявил себя воплощением раннего хуррамитского имама и собрал вокруг себя в Северном Азербайджане большое число сторонников. Разумеется, вера в имама, происходящего из дома Абу Муслима, носила чисто шиитский характер.

Но каковы бы ни были верования хуррамитов и каково бы ни было происхождение этих верований, они категорически отвергали власть халифа и признавали только своих имамов или харизматических пророков. Поэтому аль-Мамун вынужден был предпринять против них меры, не столько защищая исламскую ортодоксию, сколько оберегая аббасидскую власть, для которой они представляли существенную угрозу. Ситуация осложнялась тем, что византийцы из Анатолии всячески поощряли одного из главных хуррамитских предводителей, Бабека, к активным действиям против власти Багдада, а местные мусульманские правители, равно как и военачальники аль-Мамуна, не имели достаточно сил, чтобы им противостоять.

Между тем движением хуррамитов попытались воспользоваться наиболее радикально настроенные алидские главари из числа Хасанидов. В принципе они, разумеется, не могли сочувствовать сторонникам этого движения, но по тактическим соображениям решили согласиться на союз с ними. Восстание должен был возглавить авантюрист-шиит, в прошлом сражавшийся в армии аль-Амина, некий Абу-с-Сарайа. В 814 году он встретился с лидером Хасанидов Ибн Табатабой, и они договорились о совместных действиях против правительственных войск в районе Куфы.

На первых порах восставшие имели успех. Абу-с-Сарайа сумел отбить наступление халифской армии и удержать Куфу. Восстание начало распространяться по всему Южному Ираку. Однако в 815 году, когда вазиру удалось собрать достаточно сил, Абу-с-Сарайа был разбит, бежал, но позднее был схвачен и убит.

Шиитское восстание Абу-с-Сарайи произвело на аль-Мамуна большое впечатление, и он решил коренным образом изменить свою политику. Он пригласил в Мерв из Медины восьмого алидского имама Али ар-Рида и дал всем понять, что хочет отказаться от исключительного права Аббасидов на власть в Халифате и намерен назначить после себя халифом одного из Алидов. Однако аль-Мамун не упомянул, кого конкретно он хочет видеть после себя на халифском престоле. Из его заявления вытекало, что Аббасиды не отстраняются; альМамун, по-видимому, пытался установить новый порядок, по которому потомки Али или аль-Аббаса могли быть избраны в качестве глав государства, исходя из их личных качеств. Сама по себе идея назначения имама в соответствии с его личными заслугами была выдвинута и разработана шиитскими теоретиками из секты зайдитов (о зайдитах будет сказано ниже), и, возможно, аль-Мамун решил следовать этой доктрине.

По примеру шиитских претендентов на власть в государстве аль-Мамун не только провозгласил, что намерен во всем следовать предписаниям Корана и сунны, но объявил себя также имамом. Этот титул официально не употреблялся аббасидскими правителями с момента прихода их к власти. Вообще аль-Мамун явно сочувствовал шиитам, и это сочувствие, а не только политические соображения подвигли его на политический шаг, невозможный для его более осторожного отца. Свою религиозную политику с явным прошиитским акцентом он поручил проводить вазиру аль-Фадлу ибн Сахлу.

Аль-Мамун продолжал управлять государством из провинциального Мерва, где у него была мощная поддержка – хорасанская армия. Приглашенный им в Мерв Али ар-Рида, сын убитого Мусы аль-Казима, получивший по наследству от отца звание шиитского имама, был в это время в Медине всецело сосредоточен на изучении религиозных наук и не проявлял большого интереса к политике. Узнав, что аль-Мамун имеет намерение сделать его своим преемником, он, хотя сначала и неохотно, принес клятву верности, предложенную халифом. Аль-Мамун проявил осторожность только в одном отношении. Отдавая дань господствующим в обществе традиционалистским чувствам, он провозгласил, что Али ар-Рида должен был сменить его на посту халифа не потому, что был шитским имамом, а как человек, наиболее достойный исполнять столь ответственную миссию и лучше других к ней подготовленный. Следуя традиции брачных связей, аль-Мамун выдал свою дочь за Али ар-Рида и обещал выдать другую дочь за сына Али ар-Рида, в то время еще ребенка.

Политика аль-Мамуна в отношении Алидов была попыткой примирения. Однако халиф недостаточно просчитал ее возможные последствия. Выступления Алидов против Аббасидов не были вызваны тем, что правящая династия предпочитала опираться на жителей восточных провинций, но иными взглядами на природу власти в Халифате. Предшественники аль-Мамуна, управляя страной из Багдада, также опасались раскола в империи и старались как в политической, так и в культурной сфере привлекать из восточных провинций людей, поддержавших на первых порах их династию. Такое поощрение иранского самосознания вовсе не означало примирения с былыми союзниками Алидами и сопровождалось репрессиями против алидских лидеров, даже тех, которые казались им политически безвредными.

Иракцы же, в первую очередь жители Багдада, по-своему понимали политику аль-Мамуна. Они считали Аббасидскую династию законной и в попытках реформ халифа усматривали лишь происки вазира аль-Фадла ибн Сахла, желавшего, по их мнению, установить господство иранцев в государстве. Поэтому, воспользовавшись отсутствием аль-Мамуна, постоянно проживавшего в Мерве, они в 817 году неожиданно подняли восстание и провозгласили халифом сына халифа аль-Махди – замечательного певца и музыканта Ибрахима ибн аль-Махди (817 –818). Ополчение из жителей Багдада ходило по городу и требовало возврата к законам Корана и сунны.

О происходящих в Багдаде событиях аль-Мамун узнал не сразу, но, поняв, что установление нового порядка престолонаследия, допускавшего приход к власти одного из Алидов, вызывает в Ираке среди традиционалистов столь бурное возмущение, чреватое для него потерей Халифата, он круто порвал с опасной для него политикой и предал своих сподвижников.

Провозглашение жителями столицы халифом Ибрахима ибн аль-Махди вызвало незамедлительную реакцию со стороны сторонников аль-Мамуна. Лояльные аль-Мамуну силы выступили против антихалифа, к ним через некоторое время присоединился и сам аль-Мамун с армией. По-видимому, первоначально он замышлял свой поход лишь как карательную экспедицию, однако по мере развития событий изменил свою позицию и принял решение отказаться от столь непопулярной в народе прошиитской политики.

В 818 году гвардейцы из свиты аль-Мамуна неожиданно убили аль-Фадла ибн Сахла и перед казнью под пыткой заявили, что действовали по приказу самого халифа. Разумеется, их признание было оставлено без внимания. Одновременно при таинственных обстоятельствах умер Али ар-Рида, и ходили слухи, что он был отравлен. Осада Багдада, во время которой жители испытывали трудности из-за недостатка продовольствия, длилась несколько месяцев. Наконец, в 819 году аль-Мамун вступил в Багдад, а Ибрахим ибн аль-Махди бежал. Впрочем, позднее он был прощен, а вопрос об алидском наследнике был снят с повестки дня. Возвращение аль-Мамуна в Багдад положило конец тому, что часто принято считать его «прошиитской политикой». Зеленые знамена, символизировавшие примирение с Алидами, были заменены в Мерве традиционными аббасидскими черными.

Однако аль-Мамун, отмежевавшись от Али ар-Рида, не обрел для себя мира. Аббасидская верхушка в Багдаде не симпатизировала ему из-за его явной приверженности к шиизму, а в Северной Сирии близ византийской границы у покойного аль-Амина все еще было много сторонников. Аль-Мамун решил действовать более энергично. В 821 году он назначил правителем большой области, куда входили Сирия и Египет, сына своего военачальника Тахира – молодого Абдаллаха, который после тяжелой кампании взял наконец под контроль сирийских противников халифа.

Из Алеппо Абдаллах двинулся в Египет, где бежавшие из Андалузии участники мятежа в ар-Рабате (предместье Кордовы), противники кордовского эмира Хишама I, пытались найти для себя новое убежище и создавали беспорядки. В 825 году Абдаллах сумел изгнать кордовцев из Египта и направил их на завоевание находившегося под властью Византии острова Крит, что они и осуществили в 826 году.

Во время правления аль-Мамуна становилось все более ясно, что всякая попытка сохранить целостность империи обречена на неудачу. Гражданская война между аль-Амином и аль-Мамуном имела для государства трагические последствия. Испания была утеряна еще при первых Аббасидах, а теперь пришлось иметь дело с Ифрикией, на территории которой не прекращались берберские волнения.

Еще в 799 году Харун ар-Рашид, столкнувшись с беспорядками, вспыхнувшими в расположенном в этой провинции войске, вынужден был отдать Ифрикию под контроль единственному человеку, который был в состоянии держать ее в повиновении. Это был Ибрахим ибн Аглаб, в прошлом военачальник хорасанского ополчения, который сумел усмирить повстанцев, но в качестве компенсации потребовал и получил от Харуна ар-Рашида наследственное право на управление провинцией, при условии уплаты в казну налога. Так в Тунисе возникла династия Аглабидов, правившая страной на протяжении ста лет (800 –909).

Аналогичная ситуация сложилась при аль-Мамуне и в Хорасане. Когда аль-Мамун принял решение покинуть Мерв и переселиться в Багдад, он доверил управление провинцией своему лучшему военачальнику иранцу Тахиру. Тот правил всего лишь один год (821 –822), но перед смертью объявил провинцию независимой и приказал опускать упоминание имени халифа в пятничной молитве (акт, равносильный неповиновению). Аль-Мамуну ничего не оставалось делать, как передать управление провинцией сыну Тахира – Тальхе (822 –828), и с той поры в Хорасане установилась власть династии Тахиридов (821 –873) со столицей в Нишапуре, хотя Тахириды и посылали в Багдад ежегодную подать.

Мутазилитский калам

В предшествовавшие воцарению аль-Мамуна годы исламская догматика еще окончательно не оформилась. Кроме двух основных направлений в исламе – суннизма и шиизма, было довольно широко распространено сектантство, причем каждая из сект настаивала на своих, в некоторых случаях достаточно жестких, принципах и готова была предать другие секты анафеме. Как и в христианстве, основные положения исламской догматики в значительной степени сложились под влиянием античной и ближневосточной философской мысли. Совокупность различных дискурсивных (то есть рассудочных, в противоположность интуитивным) доктрин и школ в исламе получила наименование «калам», а первых теоретиков калама, богословов-рационалистов, называли мутазилитами.

Согласно исламской традиции, мутазилитский калам ведет свое происхождение из кружка проповедника эпохи Омейядов Хасана аль-Басри (642 –728). Два его ученика, Васил ибн Ата (699 –748) и Амр ибн Убайд (умер в 761 году), «отделились» («итазала») от своего учителя и основали новую школу. Приверженцы этой школы и получили наименование «мутазилитов» («аль-мутазила»).

Поскольку калам означал обращение к рассудочным аргументам при решении догматических вопросов, первые творцы складывавшейся доктрины получили наименование «мутакаллимов», то есть участников споров при обсуждении теоретических проблем ислама. Постепенно логические аргументы участников дискуссий стали затрагивать основное содержание веры, которая стала приобретать характер законченной системы рационалистической апологетики.

Еще убитый в 818 году аль-Фадл ибн Сахл надеялся добиться такого положения в империи, когда ее единство будет сохранено и традиционалисты благодаря компромиссу будут жить в мире с умеренными реформаторами. Но хотя этот план после 819 года оказался невыполнимым и антагонисты не примирились, аль-Мамун все же не отказался от его осуществления. Правда, он вынужден был прекратить свою открытую проалидскую политику, но при этом попытался, сохраняя верность шиитской и мутазилитской идеологии, по возможности примирить враждующие религиозно-политические группы. Следуя заветам аль-Фадла ибн Сахла, альМамун стремился балансировать между суннитами и шиитами, отвергая в обоих направлениях экстремизм. Чтобы дать общине, как ему казалось, приемлемую для всех религиозную доктрину, он стал вводить мутазилитский калам, стараясь этим добиться благорасположения всех религиозных групп и направлений. Принятие мутазилитского калама рассматривалось аль-Мамуном как средство консолидации религиозной жизни, укрепления единства всех этнических слоев мусульманской империи и, что было для него несомненно особенно важным, повышения роли халифа в качестве арбитра при решении религиозных вопросов.

Сложившаяся еще в период правления Харуна ар-Рашида мутазилитская доктрина базировалась на пяти принципах, или корнях (усул), совокупность которых представлялась ее сторонникам теологической основой, дающей возможность защитить ислам от проникновения иноземных рационалистических доктрин. Вместе с тем из этого учения вытекало новое решение политических проблем, поскольку оно подчеркивало особое значение главы общины и предусматривало необходимые для исполнения этой миссии качества.

Мутазилиты отвергали мистицизм, учение о возможности познания Божества интуитивным путем. Они создали схоластическое богословие в виде законченной системы догматов, которой пытались дать философское и логическое обоснование, отсутствовавшее в первоначальном исламе. При этом они многое позаимствовали у своих предшественников – кадаритов.

Основоположник мутазилизма Васил ибн Ата не был теологом в точном смысле этого слова, он лишь стремился правильно понять Коран и сделать из него верные выводы. Как и его учитель Хасан аль-Басри, он расходился с хариджитами во взглядах на грех и считал, что человек, совершивший его, не перестает быть мусульманином, но и не остается мусульманином (как полагал и Хасан аль-Басри), а пребывает в «промежуточном состоянии» до окончательного решения его судьбы самим Аллахом. В этом вопросе он следовал представлениям мурджиитов. Оставаясь шиитом, он занимал умеренную позицию и, хотя считал, что Али имел больше прав на занятие поста халифа, чем Усман (как думали все шииты), тем не менее полагал, что первые два халифа Абу Бакр и Умар были избраны халифами на законных основаниях.

Васил ибн Ата, равно как и его современник Амр ибн Убайд, был из числа вновь обращенных. Оба они находились под влиянием распространенной в это время зайдитской теории и способствовали распространению проалидских симпатий в кругу образованных и благочестивых людей.

Среди сторонников их учения наибольшую известность получили басрийцы Абу-ль-Хузайль аль-Аллаф (умер в 840 году), ан-Наззам (умер в 855 году), ученик ан-Наззама – знаменитый литератор аль-Джахиз и багдадцы Бишр ибн альМутамир (умер в 825 году), Ибн Аби Дуад (775 –854) и один из приближенных халифа аль-Мамуна – Сумама ан-Нумайри (умер в 828 году). Во взглядах участников кружков мутазилитов были различия, но в основных положениях учения они были едины.

Харун ар-Рашид не имел определенного мнения о теологических теориях нового движения в исламе. Однако он не мог мириться со снисходительным отношением багдадских мутазилитов к его противникам Алидам. Вероятно, этим можно объяснить, почему по его приказу многие из ранних мутазилитских теоретиков преследовались, а некоторые даже были брошены в тюрьму. Положение коренным образом изменилось при просвещенном халифе аль-Мамуне и его преемниках. При них мутазилитская доктрина была официально признана и стала господствующей в исламе.

В 827 году аль-Мамун впервые в истории Халифата попытался использовать халифскую власть, чтобы сформулировать некоторые принципы исламской догматики. Он обнародовал мутазилитские тезисы о «сотворенности Корана», о преимущественном праве Али над другими претендентами на халифский престол и ввел некоторые изменения в признанный в шиитской практике исламский ритуал. Осуществление своих планов и проведение в жизнь мутазилитской доктрины аль-Мамун поручил своему другу, мутазилиту Ахмаду Ибн Аби Дуаду, назначенному им великим кади.

В основе рационалистической теории мутазилитов лежал принцип божественной справедливости. Назначение разума они видели прежде всего в его нравственной функции различения добра и зла, справедливого и ложного. Добро мутазилиты считали объективно существующей ценностью; различение добра и зла, как они полагали, доступно разуму в такой же степени, как доступно зрячему человеку различение цветов. Поскольку добро и зло – объективные категории, они независимы от воли Аллаха. Доктрина об объективном характере добра приводила к признанию, что в различении добра и зла человек и Аллах находятся в равном положении и что, поскольку Аллах по своей природе добр, Он не может творить зло. Таким образом, на божественную свободу воли накладывались некоторые ограничения.

Поскольку Аллах может творить только добро, а в мире существует много зла, мутазилиты отрицали предопределенность как человеческих поступков, так и вообще всех явлений в природе и жизни человека. Отсюда они выводили закон о «свободе воли» человека в совершении как добрых, так и злых деяний, за которые Аллах его либо вознаградит, либо накажет. Это снимало с Аллаха ответственность за зло на земле. Человек оказывался ответственным за свои поступки, ибо их он «творит» сам. Это дало повод традиционалистам обвинять мутазилитов в «многобожии», ибо они приписывали человеку способность «творить», которая, по Корану, принадлежала только Аллаху.

Наряду с принципом «справедливости» Аллаха выдвигался также принцип его «единства» (таухид). Принцип «единства Аллаха» лежал в основе монотеистического ислама, но понимался мутазилитами с большей последовательностью, чем суннитскими традиционалистами. Мутазилиты видели это единство не только в отношении Аллаха с миром, но и в самой сущности Аллаха. Они считали, что факт существования Аллаха устанавливается не в результате мгновенного озарения, но постепенным изучением мира, который был создан в определенное время, а стало быть, предполагает наличие единого извечно существующего Создателя.

Это единство было бы нарушено, если бы рядом с божественной экзистенцией существовали извечно, как это утверждалось в догматическом богословии, и божественные атрибуты (божественное знание, воля, могущество, вездесущность и т. д.). Пользуясь методом схоластики, мутазилиты доказывали, что все эти атрибуты идентичны божественной сущности, ибо если признать извечными и существование предмета, и его качества, то это ведет к признанию существования нескольких сущностей одновременно и извечно, то есть к нарушению принципа единства Аллаха. Таким образом, мутазилиты, в свою очередь, обвиняли традиционалистов в «многобожии».

С принципом «единства Аллаха» связан и другой тезис мутазилитов – о «сотворенности Корана». Мутазилиты объявляли догмат об «извечности Корана» языческим, ибо утверждение традиционалистов, будто слово Аллаха существовало извечно и независимо от него, вело к признанию существования другого вечного божества помимо Аллаха. Объявив Коран сотворенным во времени, мутазилиты вообще ставили под сомнение значение божественного откровения, переданного устами Пророка. Они отвергали утверждение традиционалистов, будто Коран является чудом, доказательством пророческой миссии Мухаммада, и даже осмеливались говорить, что стиль его – всего лишь следствие литературного таланта Пророка, который пользовался «устрашающими образами», дабы воздействовать на слушателей и убедить их в истинности своих слов. Поэтому мутазилиты позволяли себе аллегорическое толкование Корана и отказывались понимать буквально те тексты Корана, в которых Аллах рисуется в человеческом облике. Они ставили под сомнение существование «сират» – моста, ведущего в рай, «книги», в которую записываются людские деяния, и «весов», на которых взвешиваются человеческие поступки.

Во времена мутазилитов богословы продолжали спорить о том, остается ли человек, совершивший тяжкий грех, мусульманином или становится «неверным» (как утверждали хариджиты). Мутазилиты, следуя за Хасаном аль-Басри, со свойственной им страстью к софистическим построениям считали, что человек, совершивший тяжкий грех, не будет ни мусульманином, ни неверным, а займет промежуточное положение («манзиль байна-ль-манзилатайн»). В этом они были близки к позиции мурджиитов, «откладывавших» решение о греховности человека до божьего суда.

В отдельный «корень» своей доктрины мутазилиты выделяли «корень увещеваний и угроз», то есть учение о загробном воздаянии за поступки человека. Аллах при посредстве Корана увещевает тех, кто совершил легкий грех, и угрожает загробным наказанием тем, кто совершает тяжкий грех. Последним элементом мутазилитской доктрины был «корень приказаний и запретов» (эти понятия позаимствованы из Корана), имевший совершенно конкретное политическое значение. На главу исламской общины возлагалась обязанность указывать мусульманам, что для них обязательно и что запретно, то есть подтверждалась неограниченная власть правящего халифа-имама над подданными в вопросах идеологии и в преследовании еретиков. При этом именно свою доктрину мутазилиты объявляли правильной с точки зрения ислама и обязательной для всех мусульман. Из этого исходил аль-Мамун, жестоко преследовавший тех, кто уклонялся от признания официальной доктрины.

Учение мутазилитов о «свободе воли», «божественных атрибутах» и «сотворенности Корана», как и вообще создание законченной системы рационалистической апологетики, вызывало нападки теологов-традиционалистов. Принятие этих доктрин ограничивало роль религиозных учителей, знатоков Корана и мусульманского права, считавших, что только они могут правильно интерпретировать священные тексты.

«Дом мудрости» аль-Мамуна

Около 827 года аль-Мамун решил основать свой знаменитый «Дом мудрости» («Бейт аль-хикма») в Багдаде. Дом этот был основан в подражание сасанидской медицинской Академии в Джундишапуре, дабы пропагандировать мутазилитское учение. На протяжении VIII – IX веков в Халифате все большее распространение получали восточные учения пророческого и мессианского характера, питаемые зороастрийскими и манихейскими идеями. Это становилось опасным для ислама, ибо могло засорить его чуждыми элементами. Желая противостоять иранскому культурному проникновению, альМамун стал всячески содействовать переводу греческих научных и философских сочинений, дабы уравновесить влияние иранского культурного наследия античным и эллинистическим.

Во главе «Дома мудрости» аль-Мамун поставил двух образованных людей – перса Сахла ибн Харуна и Сальма «Харранца», переводчика на арабский язык трудов Аристотеля и знатока языка пехлеви. В «Доме мудрости» располагался целый штат переводчиков, занятых переложением на арабский язык греческих сочинений по практическим знаниям, в первую очередь по математике, астрономии и медицине, астрологии и алхимии, а также трудов по философии и логике, воспринимавшихся мутазилитами как могучее средство в религиозной борьбе. Существует предание, будто по приказу халифа в поисках и для копирования рукописей в Константинополь снаряжались специальные экспедиции во главе с Сальмом.

При «Доме мудрости» была и библиотека («Хизанат альхикма»), основанная еще при Бармакидах, положивших начало широкой переводческой деятельности, столь успешно продолженной при аль-Мамуне и его преемниках. Таким образом, вне зависимости от планов аль-Мамуна деятельность «Дома мудрости» основывалась на тех же принципах, на которых строились и мутазилитская, и шиитская доктрины: на изучении и переводах трудов греческих философов и ученых. Однако если чужеземные естественные и точные науки, подобно медицине и математике, принимались исламом без особого сопротивления, то философия многими рассматривалась как основа новой исламской апологетики (калама) и в сознании традиционалистов связывалась с сомнительной религиозной направленностью в деятельности халифа – сторонника мутазилитской доктрины.

Чтобы закрепить свои доктринальные нововведения и обеспечить за ними всеобщее согласие, аль-Мамун в 833 году, во время похода против Византии, из своего лагеря в Ракке обратился с серией назидательных посланий к правителю Багдада и эмирам провинций, требуя оживления деятельности основанной еще аль-Махди «михны» для борьбы с зиндиками и манихеями. Теперь ее деятельность должна была быть направлена против тех, кто не принимал мутазилитского учения, в частности тезиса о «сотворенности» Корана. Аль-Мамун приказал заставить правоведов и религиозных учителей под угрозой инквизиции публично заявить о своем признании мутазилитского калама.

Действия багдадской «михны», допрашивавшей кади, факихов и знатоков хадисов, вызвали большое волнение. Под влиянием страха большинство проходивших через эту процедуру на словах высказало верность мутазилитской доктрине и приняло тезис о «сотворенности» Корана. Однако нашлись и такие, которые упорствовали. Среди них был знаменитый традиционалист Ахмад ибн Ханбал. Было приказано доставить его к халифу для расправы, от которой его спасла только смерть аль-Мамуна в 833 году в Тарсусе, после чего ибн Хан– бал был отпущен в Багдад. Отказ Ахмада ибн Ханбала пойти на компромисс сделал его в глазах народа мучеником в борьбе за исламскую ортодоксию и против «новшеств». При этом следует учесть, что в отличие от Ирака и особенно от Ирана, быстро развивавшихся в первой половине IX века в экономическом и культурном отношениях, Сирия, Египет и африканские провинции не были готовы к серьезным идеологическим переменам. Мусульманская аристократия не сочувствовала новшествам в области веры и особенно методам их введения. Это подкреплялось народным сопротивлением всем попыткам внедрить элитарно-интеллектуальный подход к исламу, которые в народе истолковывались как стремление навязать ему религию знати.

Халиф-реформатор был, несомненно, просвещенным человеком, и его деятельность сыграла большую роль в развитии арабской науки и религиозно-философской мысли. Пользовавшиеся его поддержкой переводчики сделали многие произведения древнегреческой и эллинистической науки и философии доступными арабским, а позднее через них – и европейским ученым. Одновременно продолжалось усвоение различных элементов иранской, а через Иран и индийской культур.

Еще монархи позднего Рима, следуя примеру древнеперсидских царей, имели обыкновение подбирать себе личных друзей, с которыми разделяли трапезу и вели изысканную беседу. Так же поступал и аль-Мамун. Поселившись в 800 году в Багдаде, он приказал представить ему список тех, кого он мог включить в круг своей застольной компании. В соответствии со вкусами повелителя эта компания надимов – собеседников или сотрапезников – состояла из людей образованных, литераторов и ученых, обладавших изысканными манерами и умевших вести себя в обществе (адибов). Они развлекали халифа дружеской беседой, а также доставляли ему необходимую информацию о положении дел и состоянии умов.

Аль-Мамун был весьма веротерпим по отношению к неисламским конфессиям. «Любая община любого вероисповедания, – говорил он, – пусть даже она будет состоять всего из десяти человек, имеет право избирать себе собственного духовного владыку, и халиф признает его».

Около 815 года халиф собирался дать находившимся «под покровительством» конфессиям полную свободу во всех связанных с культом вопросах, однако под давлением исламского духовенства вынужден был отказаться от осуществления своих планов. Тем не менее нарушение единства в исламе, которому аль-Мамун способствовал своей промутазилитской политикой, привело к оживлению христианских общин Ирака и Ирана. Впервые со времен Хосрова I в провинциях Фарс и Кирман наметилось возрождение зороастризма, носители которого были включены в число «людей книги» («ахл алькитаб»); таким образом, им было предоставлено «покровительство», и они стали «ахл аз-зимма» наравне с христианами и иудеями.

Однако некоторый расцвет языка пехлеви, на котором зороастрийские жрецы писали свои сочинения и которому способствовала политика аль-Мамуна, вскоре угас. Иранские интеллектуалы перешли на арабский язык, а городское простонародье и сельские жители обратились к более примитивным формам национального языка, который арабы именовали «дари». Позднее, в X веке, иранские национальные чувства приняли форму «культурного национализма» (шуубия), что привело к поразительному расцвету иранской историографии, эпоса и лирики, возникших на основе разговорного языка дари, в то время как зороастризм стал забываться и носители его сохранились лишь за пределами Ирана, в частности в Индии.

Хотя аль-Мамун был всецело занят внутренними делами, мешавшими ему вести активные военные действия против Византии, у него в руках оказалось оружие, которое он с успехом использовал. Византийский военачальник славянского происхождения, некий Фома Капподокийский, бежавший к нему из Анатолии, был хорошо принят, а в 820 году альМамун при помощи патриарха Антиохии устроил ему коронацию и, снабдив деньгами и солдатами из пограничных провинций, отправил обратно в Анатолию завоевывать себе престол. Фома сумел поднять мятеж по всей византийской Анатолии, объявил себя иконоборцем, защитником бедноты и вообще всех обиженных режимом жителей и в 821 году осадил Константинополь. Лишь после трехлетней войны (821 –823) император Михаил II Заика (820 –829), опираясь на союзников-болгар, сумел прорвать осаду; Фома бежал, был схвачен и казнен.

Благоприятная обстановка складывалась для аль-Мамуна и позднее. В 826 году Абдаллах ибн Тахир очистил сирийскую границу от последних приверженцев аль-Амина, а в следующем году изгнал из Египта эмигрантов из Андалусии. Последствием этого явилось предпринятое андалусцами в 826 году завоевание Крита, а в 827 году номинальный вассал халифа, аглабидский эмир, захватил Сицилию, в чем ему помог бежавший в Тунис командующий византийским флотом Ефимий. Таким образом, оба острова перешли в руки мусульман. При императоре Феофиле (829 –842) аль-Мамун попытался вторгнуться в Центральную Анатолию, поскольку Феофил был всецело поглощен войной в Сицилии.

В течение трех последних лет жизни аль-Мамун вел упорную войну с византийским императором, причем оба они вынуждены были в это же время противостоять своим идейным противникам внутри страны: Феофилу пришлось бороться с иконоборцами, а аль-Мамуну – с противниками мутазилитского калама.

Аль-Мамуна беспокоили также и волнения в Египте, которые начались задолго до его вступления на престол и не прекращались с 829 по 832 год. Недовольных фискальной политикой коптов трудно было держать в повиновении, и для наведения порядка аль-Мамун направил в Египет своего брата аль-Мутасима. Аль-Мутасим не сумел справиться с коптами, и в 832 году аль-Мамун вынужден был лично возглавить карательную экспедицию.

Перед смертью аль-Мамун назначил правителя Египта аль-Мутасима своим преемником, хотя военачальники хорасанской армии настаивали на том, чтобы преемником халифа стал его сын Аббас. Однако последний уговорил хорасанцев признать выбор отца и присягнул аль-Мутасиму. Аль-Мамун завещал брату проводить ту же политику в отношении калама, которая, как ему казалось, могла удовлетворить всю мусульманскую общину и способствовать усилению авторитета халифа в вопросах исламской догматики.

Новому халифу аль-Мутасиму (833 –842) пришлось решать непростые проблемы, связанные с реформой войска. Раннемусульманская армия состояла из бедуинов, которые незадолго до завоевательных походов восприняли ислам и вели священную войну, за участие в которой они получали компенсацию не столько в виде жалованья, сколько в форме военной добычи. Окончание внешних завоеваний привело к тому, что эти ресурсы оказались исчерпанными и появилась необходимость в образовании оплачиваемой армии, функционирующей не по принципу племенных или религиозных обязанностей. К тому же армия эпохи завоеваний не располагала техническими средствами, которые имелись на вооружении византийского и сасанидского войска, в частности не имела осадного оружия.

Еще аль-Мамун предпринял ряд шагов по реформированию армии. При нем возникли части, солдаты которых были поименованы в специальных списках (диванах), то есть в списках лиц, получавших за службу вознаграждение. Исключением были лишь мусульманские добровольцы (гази) и арабы-бедуины, которые вели войну на границах Анатолии или в Центральной Азии и продолжали жить и служить за счет добычи от набегов и пожертвований благочестивых верующих. Новая армия получила осадную технику, научилась пользоваться арбалетами, овладела «греческим огнем».

При этом, однако, придворная гвардия из хорасанцев требовала себе все больше привилегий. Чтобы противостоять влиянию хорасанцев в самой столице, аль-Мутасим обратился за помощью к юркам и дайламитам (жителям Дайлама, нагорной части Гилана к юго-западу от Каспийского моря). Он шел по стопам своего предшественника: при аль-Мамуне специальная халифская гвардия, состоявшая из тюрков, достигала численности в четыре тысячи человек.

Многие гвардейцы были в прошлом военнопленными, захваченными в ходе почти непрерывных войн халифской армии с кочевниками-степняками в Мавераннахре за Амударьей. Этих пленных частично отправляли в Багдад в качестве ежегодной военной дани халифу, а частично продавали на невольничьих рынках Средней Азии и Ирана, где их покупали правительственные чиновники для службы в армии. Кроме тюрок и наемников-дайламитов в число принятых на военную службу бывших рабов попадали также молодые люди, захваченные в странах Восточной Европы и Северной Африки.

Отобранные молодые рабы – мамлюки, или «гуламы» («юноши, или слуги»), воспитывались при дворе в специальных школах, а затем зачислялись в гвардию халифа, которая таким образом пополнялась опытными наездниками и стрелками из лука. На такую гвардию аль-Мутасим мог вполне положиться. Он не без основания считал, что войско будет более надежным, если его укомплектовать иноземными наемниками и рабами, а не свободными жителями, вовлеченными в местные социальные и межконфессиональные конфликты. Гвардейцы были превосходными солдатами и зарекомендовали себя во многих военных предприятиях. О внушающей уважение боеспособности тюркских солдат писал в специальном трактате «Использование тюрок» ученый и литератор аль-Джахиз. Всей гвардией командовали тюркские эмиры, которые управляли также халифским двором и почтовым ведомством. Тюркские кавалерийские части располагались в казармах в Багдаде и использовались для усмирения народных беспорядков в столице. Им было запрещено вступать в брак с местными жительницами, и для них специально привозили женщин из восточных областей Халифата. Пешие гвардейские части из наемников-дайламитов также располагались по признаку землячества.

С возвышением тюркской гвардии былая основа халифской армии – хорасанцы, – как прежде и арабы, утратила свое военное значение и постепенно из армии халифа вовсе исчезла. Гвардейцы относились к жителям Багдада с высокомерием и часто занимались грабежами и вымогательством. Тюрки, как до них хорасанцы, были причиной постоянных беспорядков в столице.

Опасаясь беспорядков, возникавших в столице из-за произвола военщины, аль-Мутасим решил покинуть «Город мира» и перенести свою резиденцию в более безопасное место. Для этого он избрал большой участок земли на берегу Тигра к северу от Багдада и начал строить новый город – Самарру, который почти полстолетия (с 836 по 892 год) служил резиденцией халифов и столицей империи. Подобно тому как это делал аль-Мансур при строительстве Багдада, аль-Мутасим приказал собрать архитекторов и строителей, равно как и необходимые материалы, со всех концов Халифата. Достаточно сказать, что мрамор везли из Египта и Анатолии. Позднее преемник аль-Мутасима – аль-Мутаваккил продолжал отстраивать этот город.

Аббасидские правители вообще имели слабость к строительству новых резиденций, которые должны были символизировать их могущество, а к тому же избавляли их от соседства беспокойных багдадцев. Даже Харун ар-Рашид, имя которого в средневековом арабском фольклоре всегда связывали с Багдадом, не любил жить в столице и на многие годы переселился в Ракку, город, основанный еще аль-Мансуром на берегу Евфрата в Верхней Месопотамии.

По приказу аль-Мутасима в Самарре, как прежде при альМансуре в Багдаде, были сооружены дворцы халифа и его семьи, членов двора и глав администрации, казармы и большая мечеть. Город не был круглым, как Багдад, но тянулся вдоль Тигра. И поныне развалины города и минарет главной мечети поражают воображение путешественников своим величием.

Но, убежав от своих багдадских подданных в Самарру, халиф вскоре оказался в тяжелой зависимости от военачальников придворной гвардии. Командиры тюркских, иранских и других отрядов боролись за влияние на правителя, что со временем стало создавать хаос в управлении государством.

Хотя беспорядки, периодически вспыхивавшие в Багдаде при аль-Мутасиме, провоцировались не столько религиозно– догматическими спорами, сколько бесчинствами гвардейцев, насильственное введение мутазилитского калама в качестве официальной идеологии усиливало неприязнь жителей столицы, как суннитов, так и шиитов, к халифу и его окружению. Сам аль-Мутасим не вполне разделял мутазилитские убеждения своего брата, но не хотел отступать от его политики, опасаясь религиозного раскола в государстве. По совету брата аль-Мутасим поручил дальнейшее проведение религиозных реформ великому кади Ахмаду ибн Аби Дуаду.

Ибн Аби Дуад начал с преследования Ахмада ибн Ханбала: знаменитый факих был арестован, допрошен Ибн Аби Дуадом, а потом избит и брошен в тюрьму. Правда, затем его освободили в обмен на обещание не вести никакой пропагандистской деятельности. Трагичнее сложилась судьба другого защитника традиционных верований, Ахмада ибн Насра альХузаи. В отличие от Ибн Ханбала, который не позволял себе публичных высказываний против власти, аль-Хузаи подстрекал жителей к открытому мятежу. В 846 году он был схвачен, лично допрошен новым халифом аль-Васиком, но не пожелал отказаться от своих убеждений, после чего его казнили, а голову выставили для всеобщего обозрения.

Восстание Бабека

С первых же дней после восшествия на трон аль-Мутасиму пришлось одновременно вести войну на два фронта: с многолетним восстанием хуррамитов под руководством Бабека и Мазьяра в восточных провинциях империи и с Византией, которая, воспользовавшись нестабильностью внутреннего положения Халифата, активизировала военные действия на его границах.