Глава VII Лубянская площадь

Глава VII

Лубянская площадь

«Я была на Лубянке», «Мы вернулись с Лубянки», «Нам надо на Лубянку», — если для молодых в этих словах содержится только сообщение об одной из московских площадей или же станции метро, то люди старшего возраста от таких слов вздрагивают. Еще сравнительно недавно слово «Лубянка» означало вездесущую и безжалостную тайную советскую полицию. «Попасть на Лубянку» — означало или верную смерть, или каторжные работы, и не только для себя, но и всех близких. Тут находилась штаб-квартира самой тайной и в то же время самой известной советской организации.

Слово «Лубянка», возможно, пришло в Москву из Новгорода. В 1471 г. великий князь Иван III, продолжая политику своих предшественников, обрушился всей военной мощью на наиболее экономически и культурно развитую часть русских земель.

По древней традиции часть мирного населения побежденной страны насильно переводилась в страну-победительницу: «Тое же зимы поимал князь велики болъших бояр Новгородцкых и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместиа на Москве под городом; а иных бояр, которые коромолю дръжали от него, тех велел заточити в тюрмы по городам». Переведенцы-новгородцы заселили места около современной Лубянской площади, где несколько церквей связано с посе лениями выведенных жителей и в числе их церковь Св. Софии (од но именная главному храму Великого Новгорода), принесли на чужую землю свои, привычные им имена и, в частности, «Лубяницу», превратившуюся в московскую «Лубянку».

Предполагается, что на Лубянской площади, где-то в районе выхода Никольской улицы на площадь, находилось село Кучково, о котором позднее вспоминалось в сказаниях в числе «сел красных» вокруг Москвы. В «Повести о зачале царствующего великого града Москвы» рассказывается, как «в лето 6666 (1158) Великому князю Юрью Владимировичю грядущю из Киева во Владимир град к сыну своему князю Андрею Юрьевичю и прииде на место, идеже ныне царьствующий град Москва, обо полы Москвы реки села красныя, сими же селы владающу тогда болярину некоему богату сущу, имянем Кучку Стефану Иванову. Той же Кучка возгордевься зело и не почто великого князя подобающею честию, яко же довлеет великим княземь, но и поносив ему к тому жь. Князь великий Юрьи Владимирович, не стерпя хулы его той, повелеваеть того болярина ухватити и смерти предати. По сему тако бывшу. Сыны же его видев млады суще и лепы зело, имянем Петр и Аким, и дщерь едину такову же благообразну и лепу сущу, именем Улиту, отосла во Владимир, к сыну своему ко князю Андрею Юрьевичю». («Когда в 1158 году великий князь Юрий Владимирович шел из Киева во Владимир к сыну своему Андрею Юрьевичу, он дошел до того места, где ныне царствующий город Москва, и [увидел] по обеим берегам Москвы-реки красивые села, которыми владел тогда некий богатый боярин по имени Степан Иванович Кучка. Тот боярин очень возгордился и не только не почтил князя подобающим образом, как необходимо великим князьям, но еще и поносил его. Тогда князь Юрий Владимирович, не стерпев такой хулы, повелел его схватить и предать смерти. Так и было сделано. А молодых и красивых сыновей его, Петра и Акима, и такую же красивую единственную его дочь Улиту отослал во Владимир, к сыну своему Андрею Юрьевичу».)

В этих же местах находилось и Кучково поле, о котором упоминается в летописи 1379 г.: «Потят [зарублен] бысть мечем на Кучкове поли Иван Василиев сын тысячьского на Москве повелением великого князя Дмитриа». Сообщалось также, что в 1394–1395 гг. москвичи копали ров от Кучкова поля до Москвы-реки по застроенным местам.

В XVII в. на месте современной площади находилась стрелецкая слобода с деревянной церковью Феодосия Печерского, которая, по всему вероятию, стояла невдалеке от Гребневской, — как говорят, еще в начале XIX столетия старожилы видели там могильные плиты. По челобитью стрельцов (в приходе храма Феодосия насчитывалось их 135 дворов) во главе с полковником Михаилом Зыбиным в 1652 г. была получена храмозданная грамота на построение каменной трехпрестольной церкви.

В июле 1662 г. на церковной ограде нашли «прелестное» письмо, род прокламации, в которой приводились имена бояр и купцов, виновных во всех тогдашних бедах — тяжелом финансовом положении, невыносимых налогах и введении быстро обесценившейся медной монеты. Прокламацию всенародно читали и обсуждали у церкви, и отсюда народ двинулся на Красную площадь, а оттуда в Коломенское к царю Алексею Михайловичу. Так начался известный в истории Москвы скоротечный Медный бунт. В Коломенском толпу рассеяли, многих поймали, пытали и убили, а некоторых казнили у той самой церкви Феодосия на Лубянке, откуда и отправились бунтовщики, — власти решили наказать их там, где они провинились.

Храм снесли при устройстве в 1707–1708 гг. оборонительных сооружений (болверков) в ожидании нападения победоносного после Нарвы шведского короля Карла XII. Укрепления эти занимали почти всю территорию будущей площади, и только по ее северной границе проходила улица Лубянка. Правильное устройство площади началось в послепожарное время — был засыпан ров и убраны остатки болверков.

Здесь часто устраивались разного рода развлечения. Вот в 1851 г. сообщалось, что состоится «большое кормление зверей и змей и укрощение оных, в воскресенье 11 марта, в 6 часов пополудни, в Большом Зверинце Карла Берга, состоящем на Лубянской площади…». Зверинец этот помещался в деревянном балагане, куда, в частности, зазывали тем, что «между вновь привезенными находится большой живой гремучий змей из Америки, не виданный еще в России». Как-то объявили, что на Лубянской площади «будет показываться БОЛЬШОЙ ИНДИЙСКИЙ СЛОН с острова Цейлон, самец 20 лет от роду, 300 пудов весу, 5 аршин вышины. Сей редкий и по силе своей известный гигант доведен до такой покорности, что по приказанию своего вожатого исполняет не только разные уди вительные и забавные штуки, но дает целое БОЛЬШОЕ ИНДИЙСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ». Об этом покорном гиганте и рассказывал Гиляровский в очерке «Лубянка»: «Вдруг по весне слон взбесился, вырвал из стены бревна, к которым был прикован цепями, и начал разметывать балаган, победоносно трубя и нагоняя страх на окружившие площадь толпы народа. Слон, раздраженный криками толпы, старался вырваться, но его удерживали бревна, к которым он был прикован и которые застревали в обломках балагана. Слон уже успел сбить одно бревно и ринулся на толпу, но к этому времени полиция привела роту солдат, которая несколькими залпами убила великана».

В 1844 г. также в нарочно устроенном балагане не только показывались «молодой величественный лев», а с ним леопарды, разного рода гиены и прочие животные, но и объявлялось, что всем будет «любопытно видеть сирену, столь редкое явление, получеловек-полурыба. Она поймана три года назад в реке Шельде и жила только три дня». Но не только редких животных, вроде сирен, можно было видеть на площади. В театре Лаврентии Казановы показывали представление «Взятие крепости Гаэты» и другие пьесы, в которых «главными действующими лицами» были обезьяны. Можно представить себе ажиотаж москвичей, стремившихся увидеть таких необыкновенных животных, — ведь не было ни радио, ни телевидения, да и постоянного зоопарка…

Фонтан работы И. П. Витали

В 1834 г. в центре площади поставили фонтан Мытищинского водопровода, откуда водовозы брали воду для доставки москвичам. Московские фонтаны были не просто утилитарными сооружениями, но и произведениями высокого искусства. Фонтан на Лубянской площади известный скульптор Иван Витали украсил четырьмя фигурами мальчиков, символизировавших четыре океана, поддерживавших большую чашу, выше которой находилась еще и малая чаша, которую поддерживали три орла. Вода изливалась в бассейн из четырех маскаронов (то есть скульптурных украшений в виде маски) в постаменте.

В 1934 г. в видах «упорядочения» трамвайного движения фонтан убрали и перенесли к зданию Александринского дворца в Нескучном саду, переданному тогда Академии наук (Ленинский проспект, 14), где он и стоит теперь, но с некоторой недостачей — нет малой чаши и орлов.

Более 10 лет центр Лубянской площади оставался пустым, пока в 1948 г. там не появилась цветочная клумба. В 1958 г. вместо нее поставили памятник главному чекисту Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Скульптор Е. В. Вучетич создал, думается, лучшую свою статую, строгую по силуэту, очень выразительную, символизировавшую в глазах многих насилие, террор и убийства миллионов невинных людей. На пьедестале поместили эмблему органов госбезопасности — меч и щит, обрамленные дубовым венком.

Как олицетворение неисчислимых бедствий, испытанных народами России, памятник Дзержинскому был свергнут в ночь с 22 на 23 августа 1991 г. Тогда на площади собрались немалые толпы народа, шел постоянный митинг, храбрые чекисты перепугались и просили помощи. На площадь приезжали Ельцин и Руцкой успокаивать митингующих. Сначала пытались стащить памятник с пьедестала своими силами, что сулило непредвиденные осложнения — он мог обрушиться и задавить людей. Только автокранами удалось его убрать, и символ прошлого, раскачиваясь, повис на тросах. Памятник положили на автоплатформу и увезли. Довольно долгое время в центре площади стоял кургузый пьедестал памятника постыдным деяниям, с надписями тех, кто был в августовские дни там. Бронзовый Дзержинский ныне пребывает в Парке искусств на Крымском Валу в обществе убранных с московских улиц и площадей изваяний других деятелей советской эпохи, время от времени возникают бредовые идеи восстановить его, но этого не будет, а на Лубянской площади надо было бы поставить фонтан работы скульптора И. П. Витали.

Почти всю северную сторону Лубянской площади занимает здание универмага «Детский мир», заменившего собою другой магазин — Лубянский пассаж, возведенный, в свою очередь, на месте дома князя Алексея Алексеевича Долгорукова, который в 1820 г. приобрел себе участок от Комиссии для строений и застроил его по периметру двухэтажными зданиями, сдаваемыми под торговлю и жилье.

Универмаг «Детский мир»

В доме Долгорукова в 1830-х гг. происходила аукционная продажа одной из самых значительных коллекций предметов искусства XIX столетия, собранных Александром Сергеевичем Власовым. Еще в молодости он заинтересовался собирательством, но после женитьбы на княжне Марии Белосельской-Белозерской (сестре известной Зинаиды Волконской) он, получив значительное наследство — 4 тысячи душ и до 165 тысяч рублей деньгами и вещами, — смог посвятить уже все свое время поискам редких и ценных произведений. В его коллекции прежде всего привлекала внимание картинная галерея с такими шедеврами, как работы Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рубенса, Рембрандта. В собрании книг находились уникальные раритеты, славились резные камни и античные скульптуры. «Не гоняясь за многочисленностью редкостей, он придерживался превосходства во всех родах», — писал историк А. Ф. Малиновский. Власов скончался в 1825 г., и у него осталось наличными 113 рублей 40 копеек и на 1 миллион 800 тысяч рублей долгов. Его имущество стало распродаваться с аукционов, которые проводились сначала в доме купца Сырова на углу Маросейки (№ 2), а впоследствии на Лубянской площади в доме Долгорукова. Один из аукционов посетил Пушкин, сообщавший Наталье Николаевне, что побывал там в среду 9 декабря 1831 г.

На месте дома Долгорукова новый владелец выстроил в 1883 г. по проекту архитектора А. Т. Вейденбаума здание, специально предназначенное для торговли, — Лубянский пассаж. Открытие его 70 «роскошно отделанных магазинов» в трех галереях состоялось 25 сентября 1883 г. Освещался пассаж днем через стеклянную крышу, а вечером новинкой — электричеством (правда, на всякий случай оно везде дублировалось газовым освещением). Там были устроены кофейня и, как особо отмечалось, дамские и мужские уборные. Как писали тогда, «это здание в значительной степени украшает Москву и вполне удовлетворяет своему назначению».

В последние годы перед сносом Лубянский пассаж, с его темноватыми, загроможденными какими-то ящиками и коробками проходами, не был особенно популярным. В нем обосновались бесчисленные конторы, а магазинов оставалось уже немного, да и таких, которые не привлекали покупателей, вроде коллектора учебных пособий. Единственное место, которое никогда не пустовало, — это уютный пивной бар на углу с Рождественкой…

На месте Лубянского пассажа ныне большой магазин для детей. «Детский мир» был построен в 1954–1957 гг. по проекту известного архитектора А. Н. Душкина, автора, в частности, таких станций метро, как «Кропоткинская» (бывшая «Дворец Советов») и «Маяковская». В процессе и проектирования, и постройки пришлось несколько раз менять задания.

Лубянский пассаж

На Лубянскую площадь здание «Детского мира» выходит огромными, почти во всю высоту стен, арочными проемами, напоминая этим традиционный облик русских гостиных дворов с арками по фасаду. Существенное расширение Рождественки у здания объясняется тем, что предполагалось вообще расширить эту улицу. Теперь же эта площадка используется как стоянка автомобилей.

В советское время, когда по всей России было туго с детскими (и не только) товарами, сюда стремились сотни тысяч жаждущих «достать» необходимое — от одежды до тетрадей. В последнее время «Детский мир» опустел, и ему приходится отдавать часть своих площадей отнюдь не под детские товары.

Теперь, спустя почти полвека, этот магазин уже устарел и требует крупного ремонта.

Вся восточная сторона площади занята расползшимися офисами одной организации, менявшей свое имя много раз — ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, МВД, МГБ, КГБ. Но как бы она ни называлась, суть и главная задача ее была одна — защита власти и ее деяний.

Лубянская площадь, здание ФСБ и памятник жертвам политических репрессий

С первых же дней Советского государства возникло это страшное учреждение, возымевшее неограниченную власть над умами и телами граждан страны. После переезда правительства в Москву оно расползлось по всей округе. «На моей памяти это учреждение — обычно про него говорили „это“ или „оно“ — разрасталось, пуская свои метастазы по соседним улицам и переулкам, — писал Лев Разгон, один из несчетных узников советской системы. — Оно захватило всю Большую Лубянку от площади до Сретенских ворот и Лубянку Малую, оно заглотило многоэтажный универмаг и девятиэтажный жилой дом; и постепенно на всех окнах домов этого района появились одинаковые шелковые занавески, и подолгу вечерами эти окна светились уютным адским светом. Были среди этих домов такие, мимо которых и ходить-то было страшно. В этих домах пытали и убивали. Но там не было слез. Там могли только кричать и кричали от боли, от ужаса, от страха…»

Сегодня в знаменитом комплексе помещается Федеральная служба безопасности России.

На углу площади, Пушечной улицы и Большой Лубянки высится мрачное здание, «украшенное» эмблемами Советского государства — огромным гербом над входом и щитами с молотком, серпом, пятиконечной звездой, снопом злаковых и какими-то палками. Под этими эмблемами во время августовской революции 1991 г. пестрели надписи «Долой КГБ», но оно весьма благополучно пережило все невзгоды и все еще там. Оно было возведено в 1979–1982 гг. по проекту бригады архитекторов под руководством Б. В. Палуя и Г. В. Макаревича. Во время постройки все было тщательно огорожено высоким забором, но, когда оттуда выезжал грузовик, все-таки можно было уловить редкое зрелище — уходящий вглубь на много десятков метров котлован, на дне которого копошились крошечные фигурки рабочих. Здание сооружено вместо нескольких строений по Большой Лубянке и Кузнецкому Мосту. Среди них в глубине двора находилось и то, к которому каждый день выстраивалась огромная очередь родственников арестованных, надеясь узнать об их судьбе.

На другом, правом углу улицы Большая Лубянка стоит здание, ставшее как бы символом занимающей его организации, — именно оно доминирует на площади.

Почти сразу после объявления Москвы столицей нового государства выселили большой жилой дом страхового общества «Россия», переоборудовали его под офисы и тюремные камеры, и ЧК устроилась в нем надолго.

В XVIII в. здесь находился двор князей Дадианов, владетелей Мингрелии с XIV в., которые признали себя вассалами России — в 1694 г. князь Георгий Дадиан принял русское подданство и выехал в Россию. Усадьба князей Дадианов (или Дадьяновых) находилась в самом начале улицы Большая Лубянка, и, как показано на плане 1772 г., в глубине двора параллельно улице стоял главный дом — обширное каменное строение, принадлежавшее тогда сыну князя Георгия генерал-майору Петру Дадиану. Судя по фасаду главного дома, изображенного на плане 1790 г., это было двухэтажное здание, со смешанным барочным и классицистическим декором. На Лубянскую площадь выходили каменные двухэтажные строения с лавками. Обгоревшие в пожар 1812 г. постройки были куплены с аукциона Федором Семеновичем Мосоловым, известным в Москве любителем и заводчиком скаковых лошадей. Его приятель С. П. Жихарев, автор «Записок современника», неоднократно вспоминал о скачках, где лошади мосоловского завода оставляли «весьма далеко, чуть не за флагом» даже знаменитых орловских рысаков. Мосолов был известен и своей коллекцией различных предметов искусства, в частности картин, где находились произведения Рубенса, Корреджо, Рембрандта, Ван Дейка, Веласкеса, многих голландских художников. Как писал тот же Жихарев, «после двадцатипятилетнего обладания картиною, мрамором или хорошим оттиском эстампа он любовался ими точно так же, как и в первый день их приобретения… Не раз случалось нам заставать его совершенно одного, медленно прохаживающегося по картинной галерее своей и отыскивающего в произведениях кисти Рубенса, Джордона, Риберы, Веласкеса, Остада, Вернета и прочих новых красок и нового для себя наслаждения».

После кончины Ф. С. Мосолова в 1840 г. усадьба перешла к его вдове, впоследствии к дочерям, а с 1857 г. — к племяннику, тамбовскому помещику Семену Николаевичу Мосолову, о котором вспоминал писатель Д. В. Григорович: «Помимо личных симпатий, меня привлекала… артистическая атмосфера, страстная любовь к художеству хозяина дома. С. Н. Мосолов владел знаменитою картинною галереей в Москве, на Лубянке; отправляясь в деревню, он брал с собой только собрание своих гравюр, также весьма ценное. Привязанный к своей коллекции, как к родному детищу, он редко выезжал из дому; но стоило ему получить известие из Лейпцига или Парижа о продаже собрания гравюр, он немедленно укладывался и летел за границу. В жару аукциона ему ничего не стоило заплатить тысячу талеров за редкий оттиск гравюры Рембрандта, любимого его мастера».

Коллекции С. М. Мосолова перешли к его сыну Николаю Семеновичу, талантливому офортисту, получившему за свои работы звание академика. Живописную коллекцию он распродал и собирал только графику. По словам мемуариста Н. И. Шатилова, «в то время, когда я познакомился с ним (нач. 70-х), он почти совсем не работал, а занимался главным образом собиранием оригинальных офортов Рембрандта и современных офортистов и граверов. У него можно было видеть снимки со всех картин выдающихся иностранных художников. Бывая ежегодно за границей, Мосолов следил за всем, что делалось в искусстве на Западе». Свою коллекцию он завещал передать в Румянцевский музей.

В большом доме, кроме квартиры хозяина, находилось Варшавское страховое общество и фотоателье Фридриха Мебиуса (переехавшее позднее на Кузнецкий Мост). Кроме барского дома, на мосоловском участке находилось несколько строений, сдаваемых внаем. В одном из них помещался известный в Москве гастрономический магазин Генералова, в другом трактир, над которым находились меблированные комнаты. В. А. Гиляровский оставил нам колоритные воспоминания: «Mосолов, сам тамбовский помещик, сдал дом под номера какому-то земляку-предпринимателю, который умер в конце восьмидесятых годов, но и его преемник продолжал хранить традиции первого. Номера все были месячные, занятые постоянными жильцами. Среди них, пока не вымерли, жили тамбовские помещики (Мосолов сам был из их числа), еще в семидесятых годах приехавшие в Москву доживать свой век на остатки выкупных, полученных за „освобожденных“ крестьян. Оригинальные меблирашки! Узенькие, вроде тоннеля, коридорчики, со специфическим „нумерным“ запахом. Коридорные беспрерывно неслышными шагами бегали с плохо луженными и нечищеными самоварами в облаках пара, с угаром, в номера и обратно… В неслышной, благодаря требованию хозяина, мягкой обуви, в их своеобразной лакейской ловкости движений еще чувствовался пережиток типичных, растленных нравственно и физически, но по лакейской части весьма работоспособных, верных холопов прежней помещичьей дворни. И действительно, в 1881 году еще оставались эти типы, вывезенные из тамбовских усадеб крепостные. В те года население меблирашек являлось не чем иным, как умирающей в городской обстановке помещичьей степной усадьбой… Понемногу на место вымиравших помещиков номера заселялись новыми жильцами, и всегда на долгие годы. Здесь много лет жили писатель С. Н. Филиппов и доктор Добров, жили актеры-москвичи, словом, спокойные, небогатые люди, любившие уют и тишину».

Н. С. Мосолов продал свой участок в апреле 1894 г. Петербургскому страховому обществу «Россия», а в 1897 г. журнал «Зодчий» сообщил, что правление общества решило строить доходный дом вместе с французской компанией. Казалось бы, обо всем договорились, французский архитектор Шедан прислал проект, и уже фундаменты вышли на поверхность, как дело расстроилось, и пришлось строить по измененному проекту, который выполнил архитектор Н. М. Проскурнин в сотрудничестве с архитектором общества В. А. Величкиным. К концу 1898 г. здание было в основном закончено. Под часами в центре фасада поместили надпись «Страховое общество Россия», на первом и втором этажах разместились конторы крупных компаний и различные магазины, выше находилось несколько квартир и меблированные комнаты «Империаль». По разысканиям историка В. В. Сорокина, в 1906–1907 гг. здесь жил пианист К. Н. Игумнов, помещалась женская гимназия Н. Е. Шписс.

После возведения этого здания справа от него, через улицу Малая Лубянка, в 1900–1902 гг. было построено парное к нему в том же стиле (архитектор А. В. Иванов), но еще более вычурно украшенное, в котором поместилась контора известного тогда общества «Кавказ и Меркурий», чьи пароходы выполняли пассажирские и грузовые рейсы по международным и внутренним линиям.

Все изменилось с воцарением новых большевистских хозяев. Из Петербурга перебазировались советские учреждения, и с ними одно из самых важных — ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия) выбрала для себя здания на Большой Лубянке. Постепенно она разрасталась, и в 1919 г. дом страхового общества «Россия» на Лубянской площади заняла Московская ЧК, а впоследствии другие подразделения, для чего производились значительные переделки. Позади него, на углу Фуркасовского переулка, в 1932–1933 гг. по проекту архитекторов А. И. Лангмана и И. Г. Безрукова воздвиглось мрачное сооружение, мимо которого можно было проходить, но не останавливаться. Как-то я остановился у стены его, но тут же ко мне подошел солдат с винтовкой с примкнутым к ней штыком, выразительно показав ею в сторону: «А ну, проходи, а не то…»

Уже с 1920 г. устроили там внутреннюю тюрьму, значительно увеличенную в начале 1930-х гг. В единственном исследовании в обширной москвоведческой литературе, посвященном Лубянке, сделанном историком К. А. Аверьяновым, подробно описывается эта тюрьма, о которой ранее ничего не было известно. Называли ее «нутрянкой», режим был очень строгим, запрещались свидания и передачи. В инструкции по управлению тюрьмой говорилось, что «внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей, бежать и т. п.». В 1956 г. в ней было 118 камер на 350 мест; прогулочные дворы, отгороженные высокими стенами, находились на крыше, куда заключенных поднимали грузовые лифты. В этой тюрьме побывали виднейшие соратники Ленина, члены Политбюро и ЦК, военачальники, иностранные коммунисты, деятели культуры, очень многие известные люди — тут и Бухарин с Каменевым, и Мейерхольд, и Тухачевский с Блюхером, похищенный в Париже генерал Кутепов, и еще многие и многие… Теперь, как говорят, почти вся бывшая тюрьма переделана в кабинеты.

В разгар террора в конце 1930-х гг., когда арестовывали десятки и сотни тысяч, выяснилось, что «большой дом» уже недостаточно большой, и в 1939 г. заказали архитектору А. В. Щусеву сделать проект нового строения. Сначала предполагалось возвести помпезное сооружение с огромной, высотой в шесть этажей, аркой с затейливым обрамлением больших часов над ней, заимствованным из здания страхового общества, но затем решили ограничиться более скромным и сдержанным фасадом. Из-за войны к 1948 г. выстроили только правую часть здания, — так и стояли рядом два строения, одно еще дореволюционное, а второе советское, резко от него отличающееся. В 1986 г. оба здания объединили одним фасадом.

На здании мемориальная доска главы этой организации на протяжении 15 лет Ю. В. Андропова. Ее было сняли, но недавно восстановили.

Левая сторона Мясницкой улицы теперь начинается небольшим пустырем, на который выходит украшенное русским декором здание под № 3, построенное в 1897 г. по проекту архитектора В. Е. Сретенского для Московской духовной консистории (в православной церкви учреждение по управлению епархией; название произошло от латинского слова consistorium, то есть место собрания или совет).

Автор с москвичами у пьедестала памятника Дзержинскому 23 августа 1991 г.

Небольшое строение, стоявшее перед консисторским домом на месте нынешнего пустыря, имело давнюю и интересную историю. В нем находилось Рязанское архиерейское подворье, впервые упоминаемое в 1588 г., когда сюда было велено поместить неожиданно приехавшего за милостыней константинопольского вселенского патриарха Иеремию. Его пребыванием московские власти воспользовались для учреждения в России патриаршества. Он не соглашался, но после долгих уговоров, которые проходили и в Кремле, и здесь, на Мясницкой, куда приезжал Борис Годунов, патриарх уступил, и в январе 1589 г. первым московским патриархом стал Иов.

Патриарх Иов

В Рязанском подворье жил и скончался в 1722 г. назначенный Петром I «местоблюстителем патриаршего престола» Стефан Яворский, знаменитый проповедник, который, по словам современника, имел удивительный дар: «Он своими поучениями мог возбуждать в слушателях смех или слезы, чему много способствовали движения тела, рук, помавание очей и лица пременение, что природа ему дала». Тут он работал над полемическими сочинениями, и тут его посещал святитель Димитрий Ростовский, его друг и сотрудник. Некоторое время, до получения двора на Пресне, на подворье жил грузинский царь Вахтанг со свитой. С 1774 по 1801 г. здесь обосновалась Тайная экспедиция (давние традиции Лубянки!), где допрашивали Емельяна Пугачева и Н. И. Новикова. Здание это наводило страх на москвичей, известно было, что там пытали заключенных в каменных мешках. «Старожилы Московские еще запомнят железные ворота сей Тайной, обращенные к Лубянке; караул стоял во внутренности двора. Страшно было, говорят, ходить мимо, и страх сей служил к обузданию строптивых», — писал И. Г. Гурьянов, автор московского путеводителя начала XIX в. По словам Гиляровского, он видел, как разрушали это здание, и видел подвалы, а в них какие-то ниши, в которых, как ему рассказывали, находили прикованные цепями скелеты.

Напротив, на правой стороне Мясницкой, примерно на месте нынешнего выхода из подземного перехода, стояла небольшая скромная Успенская церковь, более известная под именем Гребневской иконы Богоматери. Рассказывается, что икона была поднесена Дмитрию Донскому казаками из города Гребень (пишут иногда — из станицы Гребневской), а Иван III брал ее с собой в поход против Новгорода, и после битвы при Шелони в 1471 г., положившей конец независимости Новгородской республики и укрепившей московское самодержавие, построил деревянную церковь, в которой и поставил икону. История эта была записана на доске в храме. Точная дата строительства каменного здания церкви неизвестна, но по ряду признаков оно могло относиться к XVI в. и, возможно, более точно к 1514–1520 гг. Есть также и основания датировать ее временем после 1570 г.

У церкви был придельный храм Дмитрия Солунского, упоминаемый в 1585 г., который имел, что необычно, свой, отдельный от основной церкви приход. Над алтарем его высилась древнейшая в Москве шатровая колокольня. В 1711 г. церковь ремонтировали, заменили главу и построили трапезную. В церкви был прекрасный иконостас с древними иконами, замечательная надпрестольная сень с оловянными украшениями и слюдяными вставками, фреска XVI столетия, паникадило XVII столетия. Гребневскую икону в наполеоновское нашествие прятали в церковной главе.

В советское время уникальную древнюю церковь реставрировали, но уже в 1926 г. власти поставили вопрос о ее сносе «ввиду узости места для проезда трамвая». Общественность поднялась на защиту: общество «Старая Москва» отмечало, что «Гребневская церковь, построенная в XVI в. и совершенно исключительная по ряду деталей, отразивших влияние новгородской архитектуры, и занимающая совершенно особое место среди московских памятников по своеобразной группировке составных ее частей, ни в коем случае не может быть сломана». Академия наук считала, что «уничтожение этого памятника было бы невознаградимой утратой». Тогда храм удалось отстоять, пожертвовав только трапезной, поздними пристройками и оградой, но 25 марта 1933 г. президиум Моссовета постановил: «В связи с прокладкой шахты № 13 и № 14 Метростроя церковь Гребневскую закрыть, а здание передать Метрострою для машин». Вскоре же церковь была сломана, и началась проходка шахты, во время которой было обнаружено захоронение Леонтия Магницкого, автора первой русской арифметики.

Церковь Гребневской иконы Богоматери

В церкви нашли также тайный ход из алтаря, аналогичный тайнику церкви Флора и Лавра у Мясницких ворот. Его, совершенно неизученным, в спешке засыпали.

В 1985–1987 гг. в процессе расширения КГБ выстроили непритязательное сооружение для этой организации; на доске, помещенной на стене, объявляется, что архитекторами Вычислительного центра были те же Палуй и Макаревич. Они попытались как-то прилепить свой шедевр к старому доходному строению в Лубянском проезде. Результат их усилий особенно безобразно выглядит со стороны «Детского мира».

На Лубянской площади стоял дом издателя и просветителя Николая Ивановича Новикова — он находился сразу же с левой стороны за мостом через ров у Никольской башни Китай-города. Автор записок, известный агроном А. Т. Болотов, издавался у Новикова и писал, что в 1782 г. он жил «подле Воскресенских ворот», но, приехав в Москву 30 января 1783 г., нашел его «уже женившимся и живущим в ином месте, подле Никольских ворот, в особом и просторнейшем доме». Новиков купил его у московской 1-й гильдии купца И. Я. Климова 4 мая 1782 г., а тот еще в 1773 г. приобрел у «иноземца, партикулярной аптеки аптекаря Ивана Федорова сына Мейера».

Напротив, с правой стороны от моста, стояла университетская типография. Как она, так и новиковский дом отошли под площадь: «1806 года при обозрении в натуре онаго дому оказалось… сей дом весь сломан, а земли обращены под улицы».

В 1823 г. свободный участок в этом месте отдавался под застройку, и его получил титулярный советник Петр Иванович Шипов.

Там, где сейчас скверик перед Политехническим музеем, находилось большое здание, известное в Москве под названием «Шиповская крепость». Крепостями в Москве назывались дома, в которых селился малоимущий, а то и совсем неимущий народ, бродяги, сомнительные личности, да и просто уголовники. Известны были Абрикосовская, Ржанова, Олсуфьевская крепости. Та, что на Лубянке, называлась Шиповской по фамилии владельца, о котором рассказывал московский бытописатель Д. Н. Никифоров: «Бездетный камергер Шипов, пожертвовавший дом Человеколюбивому обществу, имел привычку каждое утро совершать прогулку пешком. Во время последней в своей жизни прогулки он упал на тротуар и моментально скончался». Гиляровский также писал о владельце дома, принадлежавшего «известному богачу, имевшему в столице силу, человеку весьма оригинальному: он не брал с жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по скольку угодно человек в квартиру, и никакой не только прописки, но и записей не велось…».

Построен дом был в 1825–1826 гг. (приписывается архитектору Ф. М. Шестакову), и спервоначалу это был московский доходный дом, кстати говоря один из первых тогда. Нижние этажи его сдавались под торговлю, а остальные занимались жильцами. В частности, в 1833–1834 гг. тут снимались помещения для «натурного класса», основанного группой художников и превратившегося в конце концов в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В 1847 г. владелец сдал дом в аренду Московскому комитету попечительства о бедных Императорского Человеколюбивого общества, а с 1867 г. комитет становится его владельцем. Примерно с середины XIX в., по-видимому из-за соседства с Толкучим рынком, состав жильцов изменился и дом превратился в одну из московских «крепостей». По воспоминаниям, здесь «в лавках торговали платьем и всяким старьем; тут были и трактиры, и полпивные, и закусочные. Дом этот пользовался незавидной репутацией».

Снесли Шиповскую крепость сравнительно недавно — в 1967 г. Я помню множество самых разнообразных магазинов там и, в особенности, очень неплохой букинистический магазин на стороне здания, обращенной к Китай-городу.

После сноса на этом месте устроили сквер, где теперь находится один из самых значительных московских и, более того, общероссийских мемориалов — Соловецкий камень, привезенный с Соловецких островов, на которых зарождалась система рабских лагерей, устроенных потом по всей стране. Памятник открыли 30 октября 1990 г. в День памяти жертв политических репрессий. «Этот камень стал символическим надгробием для миллионов жертв тоталитарного коммунистического режима, убитых и захороненных в тайных местах. Этот камень — символ общенародной скорби, напоминание о величайшей трагедии XX века», — написано рядом с ним.

Позади Шиповской крепости до Ильинских ворот раньше шла длинная площадь, называвшаяся Малой Лубянской или Арбузной, так как на ней исстари торговали фруктами и овощами, а по зимам мороженым мясом, а также рыбой и птицей с возов. Здесь обычно покупали свой товар разносчики, которые доставляли его по всей Москве, «вплоть до самых окраин, нося на голове пудовые лотки и поставляя продукты своим постоянным покупателям, — рассказывал Гиляровский. — У них можно было купить и крупного осетра, и на пятак печенки для кошки. Разносчики особенно ценились хозяйками весной и осенью, когда улицы были непроходимы от грязи, или в большие холода зимой. Хороших лавок в Москве было мало, а рынки — далеко».

При распланировании территории здесь предполагалось отвести несколько участков «для постройки балаганов яблочной торговли».

Теперь на месте Малой Лубянской площади находится внушительное здание Политехнического музея.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.