2. Полномочия и социальная политика II триумвирата
2. Полномочия и социальная политика II триумвирата
Обращаясь к проблеме исторической роли II триумвирата в процессе перехода Рима от отживших полисных структур к новым имперским, необходимо обратиться к исследованию центрального звена — объема полномочий триумвиров и основных направлений их практической политики.
Lex Titia предоставил Октавиану, Антонию и Лепиду широчайшие полномочия сроком на 5 лет (по 31.12.38 г.), которые затем были продлены до 31 декабря 33 г.{671} На основании этого закона триумвиры получили право осуществлять власть и в сфере militiae, и в сфере domi. Особенно важно то, что экстраординарный характер предоставленного триумвирам империя не разграничивал территориально их военную и гражданскую компетенцию{672}. Это означало абсолютную и неограниченную правоспособность союзников во всех сферах управления государством: военной, административной, финансовой, законодательной и судебной. Плутарх подчеркивал, что, заключив союз и «слив свои силы воедино, (триумвиры) поделили верховную власть» (Plut. Cic, 46).
Прежде всего, союзники организовали и поставили под личный контроль военную сферу государства. Уже в Бононии они договорились об обмене и разделе легионов между собой: Октавиан и Антоний получали по 20 легионов, Лепид — всего 3 (Арр. В. C., IV, 3). После победы над республиканцами при Филиппах в 42 г. силы и военные обязанности были перераспределены (Арр. В. С.,
V, 3; Dio Cass., XLVIII, 1, 3). Весной 37 г. в Таренте при очередном свидании триумвиров Антоний передал Октавиану 130 военных судов, а Октавиан предоставил коллеге по магистратуре 20 тыс. солдат для парфянского похода (Plut. Ant., 21; 35; Арр. В. С., V, 95; Dio Cass., XLVIII, 54). Даже в 33 г., когда триумвират фактически распался, а отношения между Антонием и Октавианом обострились, обмен вооруженными силами продолжался (Plut. Ant., 53).
В качестве главнокомандующих триумвиры сосредоточили в своих руках институт комплектования армии. Они объявляли воинские наборы, определяли их время и количество новобранцев (Plut. Ant., 56). После победы при Филиппах триумвиры произвели сокращение армий: у Октавиана осталось 5 легионов, у Антония — 6 (Арр. В. С., V, 3). Однако уже после Перузинской войны (41—40 гг.) в распоряжении Октавиана оказалось 40 легионов (Арр. В. С., V, 53). Для ведения военных действий против Секста Помпея Октавиан привлек Лепида с 12 легионами (Vell., II, 80, 1). В 36 г. объединенные военные силы Октавиана состояли из 45 легионов (Арр. В. С., V, 127), а в 32 г. ему принесли присягу 500 тыс. человек (RGDA, 1, 16—17). Огромная армия была собрана и Антонием: накануне парфянского похода (36 г.) он располагал, по одним сведениям, 18 легионами (Liv. Per., 130), по другим — 13 (Vell., II, 82, 1).
Вербовка солдат осуществлялась не только в Италии, но и в провинциях. Это было наиболее характерно для Антония. Массовые наборы солдат из местного населения изменили к 34 г. этнический состав его легионов (Plut. Ant., 56), что особенно важно, поскольку способствовало территориальной интеграции, втягивало провинции в круг общегосударственных политических проблем.
В компетенции триумвиров оказались и военно-стратегические вопросы. Они самостоятельно разрабатывали и осуществляли планы ведения гражданской войны. Даже в вопросах внешне-государственной политики триумвиры действовали независимо от сената и народного собрания. Октавиан, например, по собственной инициативе предпринял военные действия против иллирийских племен (Liv. Per., 131132; Vell., II, 78, 2; Арр. В. С., 128; Flor. Ер. bell., II, 23; ср.: Арр. Illyr., 46), а Антоний ни с кем не согласовывал планы парфянской кампании (Liv. Per., 130; Арр. В. С., V, 10; Flor. Ер. bell., II, 20, 510).
Армия оказалась под контролем триумвиров не только в военно-политическом, но и в экономическом отношении. Триумвиры сами брали на себя обязательства по обеспечению солдат и ветеранов как во время службы, так и после роспуска легионов (Plut. Ant. 23; Арр. В. С., IV, 3; V, 12—13; Dio Cass., XLVIII, 6). С этой целью производились конфискации земель и имущества гражданского населения и храмов, выводились колонии, основывались ветеранские поселения (RGDA, 1, 16—19; 5, 35—38; Liv. Per., 125; Арр. В. С., V, 24; ср.: Vell., II, 74, 2; Suet. Aug., 17). Испытывая недостаток материальных средств, триумвиры прибегали к принудительному изъятию храмовых имуществ. Октавиан, например, накануне Перузинской войны изымал деньги из запасов Капитолийского храма, сокровищниц в Анции, Ланувии, Нумесе и Тибуре (Арр. В. С., V, 24). У Диона Кассия есть свидетельства о том, что Антоний на востоке прибегал к конфискации храмовых средств (Dio Cass., LI, 1; ср.: Plin. H. N.. XXXIV, 58).
За годы гражданских войн самым важным способом достижения авторитета в армейской среде и укрепления связи с легионами стала практика денежных и земельных раздач. Отчетливо понимая, насколько важен армейский престиж, триумвиры активно использовали эту практику. Так, Антоний еще до образования триумвирата принял закон о выведении колоний для ветеранов — lex An-tonia Cornelia de coloniis in agros deducendis (Cic. Phil., VI, 14; VIII, 26). С образованием политического союза главную роль в колонизационной политике стал играть Октавиан. Это положение было закреплено за ним в результате распределения между триумвирами военно-политических обязанностей после победы при Филиппах (Арр. В. С., V, 3; Dio Cass., XLVIII, 1, 3). Таким образом, в руках Октавиана оказался важнейший инструмент укрепления личного авторитета и политического возвышения. Вместе с тем именно с Октавианом римско-италийское гражданство стало связывать надежды на организацию гражданской жизни, что в конечном итоге способствовало развитию территориально-державных настроений и отношений.
Показателем особой компетенции триумвиров в военной сфере является формирование под их командованием преторианских когорт — cohors praetoria (App. B.C., IV, 7). Вообще преторианские когорты известны со времен Сципиона Африканского: первоначально они являли собой отряды лучших воинов и друзей, состоявших при полководце и несших его охрану. Организовывались они на время войны и в пределах померия действовать не могли. Экстраординарный империй и особая компетенции триумвиров, закрепленные lex Titia, позволяли им постоянно иметь при себе преторианскую гвардию и опираться на нее при осуществлении не только военных действий, но и практической политики в отношении римско-италийского гражданского населения всюду, где бы они ни находились: в провинциях, в Италии и даже в самом Риме. После Филипп преторианские когорты Октавиана и Антония насчитывали по 4 тыс. человек (Арр. В. С., V, 3; ср.: Арр. В. С., V, 24).
Итак, триумвиры поставили военную сферу под личный контроль. Республиканские органы власти (сенат и комиции) оказались полностью отстранены от решения военно-политических и военно-стратегических вопросов. В соответствии с союзнической договоренностью триумвиры получили полную свободу внешнеполитических действий и заключения договоров, «с кем каждый захочет» (Арр. В. С., V, 62). Они объявляли войны, организовывали военные экспедиции и заключали мир, не согласуя свои решения не только с республиканскими органами власти, но даже друг с другом (Plut. Ant., 3750; 53; Арр. Illyr., 13; 1528; Dio Cass., XLIX, 24—31; 35—38). В провинциях, выделенных Октавиану, Антонию и Лепиду под персональный империй, каждый их них чувствовал себя совершенно независимо и суверенно.
Особенно важно подчеркнуть, что широчайшие полномочия триумвиров в военной сфере способствовали развитию важнейшей имперской тенденции: главным орудием и опорой власти и гражданского порядка стала выступать армия. Показателем этого является факт присяги, принятой Октавианом в 32 г.: в это время он уже не являлся триумвиром и не имел консульского империя, который позволял бы ему осуществлять власть в сфере domi. Присяга легионов стала единственной основой его государственно-правового положения (RGDA, 1, 16—17). Можно предположить, что подобную присягу принесли и солдаты Антония, но прямых сведений об этом у нас нет. Наличие подобной прочной взаимозаинтересованной связи триумвиров и их легионов было очевидно уже для современников. Более того, у Аппиана есть пространное рассуждение о том, что в то время солдаты считали себя не состоявшими на службе у государства или даже отдельных политических лидеров, а помощниками своих полководцев (Арр. В. С., V, 13; 17){673}.
Экстраординарный империй, предоставленный триумвирам по закону Тиция, предполагал и высшую административную власть как в сфере центрального, так и местного управления. В период II триумвирата центральный республиканский аппарат власти формально продолжал функционировать: собирались сенат и комиции, избирались должностные лица. Но вся эта система оказалась под контролем триумвиров. Имея в виду их титулатуру — tres viri rei publicae constituendae, можно предположить, что они обладали правом выступать в сенате — ius senatus habendi — и обращаться к народному собранию — ius cum populo agendi. В связи с этим они получили возможность активной законодательной инициативы, а также возможность организовывать и направлять работу центральных республиканских органов власти (Арр. В. С., IV, 20; 32). Взаимоотношения триумвиров с сенатом определял и тот факт, что в результате проскрипций и военных действий наиболее непримиримые республиканцы были физически уничтожены (Арр. В. С., IV, 135; Тас. Ann., I, 2), и большинство действовавших сенаторов по своей политической ориентации были сторонниками триумвиров. Известно, что Антоний во время первого консульства (44 г.) активно способствовал проникновению в сенат своих приверженцев. Современники называли их «замогильными сенаторами» (Suet. Aug., 35). Когда, по данным Диона Кассия, в 39 г. триумвиры предприняли сверку списка сенаторов — lectio senatus, выяснилось, что к этому времени сенат пополнился «пестрыми людьми, солдатами, сыновьями отпущенников и даже рабами» (Dio Cass., XLVIII, 34, 4). Вероятно, это были люди, связанные с триумвирами личными отношениями. Не случайно в период открытой конфронтации Октавиана и Антония сенаторы разделились на две части приблизительно следующим образом: 300 человек отправились к Антонию в Египет, 700 человек остались с Октавианом (RGDA, 5, 6—8). На этом фоне показательным является тот факт, что за время существования триумвирата мы не находим в источниках ни одного примера противостояния сената воле триумвиров. Более того, если триумвиры и обращались в сенат за санкциями, они получали утверждение не только того, что сделано, но и того, что предстояло предпринять (Арр. В. С., V, 75).
Большое значение в развитии отношений триумвиров и сената имело ограничение юридических полномочий последнего. Еще в 44 г. по инициативе Антония для осуществления судопроизводства была создана третья декурия. Lex de tertia decuria устанавливал, что «всякий, кто начальствовал в войсках, пусть и будет судьей… (Он включил) в число судей также и рядовых солдат из легиона жаворонков», т. е. из солдат Трансальпийской Галлии, лишь при Цезаре получивших права римского гражданства. Таким образом, суды на 1/3 стали пополняться отставными центурионами-цезарианцами (Cic. Phil., I, 20; ср.: Cic. Phil., XIII, 5). Другой закон Антония предоставлял людям, осужденным за насильственные действия (crimen de vi) или оскорбления величия (crimen de maiestate, crimen minute maiestatis populi Romani), право провокации к народу[92]. По мнению Цицерона, реального права провокации этот закон не давал, зато уничтожал два важных суда (Cic. Phil., I, 21—22). Он изымал из-под контроля сената такие важные аспект политики, как самоуправство магистратов, сопротивление властям, неудачное командование войсками, выезд из провинции без разрешения сената, самочинное объявление войны, плохое выполнение обязанностей вообще. В этом смысле, безусловно, закон Антония развязывал руки магистратам и полководцам.
Судя по всему, в период II триумвирата эти законы оставались в силе. Однако важнее, на наш взгляд, то, что и в судебной сфере триумвиры действовали, исходя не столько из норм формального права, сколько из реального положения. Мы уже неоднократно отмечали, что в силу экстраординарного характера, полученного триумвирами империя, они были свободны от действия принципов provocatio ad populum и intercessio tribunicia, поэтому обладали возможностью выносить любое наказание, накладывать всевозможные штрафные санкции и т. п.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что судебная компетенция триумвиров и в Риме, и в Италии, и в провинциях осуществлялась на основе одного и того же империя (Plut. Ant., 23; Арр. В. C., V, 7). Триумвират был утвержден как коллегиальная магистратура, члены которой должны были руководствоваться принципом par potestas. Это касалось и осуществления судебных полномочий. В источниках мы практически не встречаем сообщений о том, что триумвиры оспаривали судебные решения друг друга. Только когда в 36 г. триумвират фактически уже распался и отношения Антония и Октавиана резко обострились, Антоний попытался опротестовать в сенате решение Октавиана о лишении Лепида власти и гражданского достоинства (Plut. Ant., 55). Однако попытка оказалась безуспешной.
Если сенат оказался под непосредственным влиянием триумвиров и их ставленников, то народное собрание действовало в условиях сильнейшего давления легионов, объединенных под командой Октавиана, Антония и Лепида. Аппиан подчеркивал, что с образованием II триумвирата Рим наполнился вооруженными отрядами, а закон Тиция был принят комициями среди войск (Арр. B.C., IV, 7). Таким образом, политическая инициатива сената и народного собрания оказались сведены до формального уровня. Показателем их пассивности и недееспособности является следующий факт: в конце 42 г. Фульвия обращалась к общественному мнению с упреками в адрес Октавиана и Лепида, в руках которых, по ее мнению, оказались сконцентрированы все государственные дела, а сенат и народ не могут противостоять их воле (Dio Cass., XLVIII, 4, 1). Предоставленный триумвирам империй позволял им активно влиять на функционирование исполнительной власти. К сожалению, источники смутно освещают эту сторону деятельности триумвиров. Античных авторов интересовала прежде всего внешняя сторона событий, на процессуальные и формально-юридические аспекты они практически не обращали внимания. Кроме того, формальная сторона, вероятно, мало интересовала и самих триумвиров. Исходя из разрозненных данных античной традиции, мы можем говорить, что республиканская структура исполнительной власти сохранилась: действовали консулы, преторы, квесторы, эдилы (Plut. Cic, 49, 1; Suet. Aug., 27, 3; 4; Арр. В. С., IV, 35; 45; 50; V, 20; Dio Cass., XLVIII, 54, 4). В числе проскрибированных упоминаются люди, выполнявшие различные магистратуры (Арр. В. С., IV, 18; Dio Cass., XLVI, 55, 3; XLVII, 19, 4). Однако с оформлением II триумвирата исполнительная власть претерпела серьезные деформации. Следует обратить внимание на ряд обстоятельств. Во-первых, выдвижение на должности осуществлялось против традиционного права, прежде всего, по инициативе триумвиров (Plut. Ant., 30; Арр. В. С., IV, 38). Кроме того, уже в Бононии триумвиры договорились назначить магистратов на ближайшие 5 лет, т. е. до 38 г., и сразу же, поскольку Октавиан сложил с себя консульские полномочия, на оставшуюся часть года вместо него консулом был назначен Вентидий (Арр. В. С., IV, 2). Затем по условиям соглашения 39 г. консулы вновь были избраны на несколько лет вперед: по данным Аппиана — на 4 года (на 31—34 гг. — Арр. В. С., V, 73), по данным Диона Кассия — на 8 лет (38—31 гг. — Dio Cass., XLVIII, 35, 1; L, 10, l)[93]. Во-вторых, за годы II триумвирата, более чем при Сулле и Цезаре, снизился престиж консульской власти. Триумвиры часто прибегали к назначению консулов-суффектов (Vell., II, 76, 4; Suet. Aug., 26, 3; Dio Cass., XLVII, 15, 2; XLVIII, 32, 1; 35, 2). Причем иногда люди оставались в должности всего несколько дней и даже часов. Это говорит о нестабильности ординарной исполнительной власти и зависимости всей республиканской потестарной системы от воли триумвиров. В-третьих, в силу специфического характера триумвирского империя исполнительная власть оказалась под тотальным контролем триумвиров. Более того, они договорились, что либо сами будут поочередно занимать государственные должности, либо назначать на них своих друзей или родственников (Plut. Ant., 30). Известно, что Лепид получил консулат на 42 г. (Suet. Tib., 5; Арр. B.C., IV, 3), одним из консулов 41 г. был брат Антония — Луций (Liv. Per., 125; Vell., II, 74, 2; Suet. Aug., 14; Арр. В. С., V, 14), Октавиан (Suet. Aug., 26, 2) и Антоний (Арр. В. С., IV, 38) исполняли консульские обязанности, оставаясь в должности триумвиров.
Следствием этих деформаций стало очевидное падение авторитета республиканских органов власти. По существу, шло их активное вытеснение автократическим правлением триумвиров. Однако II триумвират не уничтожал республику. Он являл собою власть, стоявшую над нею.
Произвольный и абсолютно авторитарный стиль правления триумвиров проявлялся, кроме всего прочего, в том, что они осуществляли свою власть не на основании принятых комициями и утвержденных сенатом законов, а через эдикты. Известны эдикты: о проскрипциях 43 г. (Арр. В. C., IV, 8—11), о праве вступления в конфискованное имущество 43—42 гг. (Dio Cass., XLVII, 14, 5), о системе налогообложения 43 г. (Арр. В. C., IV, 32; 34), об амнистии Мессалы 42 г. (Арр. В. С., IV, 38.), о раздаче земли и привилегиях ветеранов 43—42 гг. (Dio Cass., XLVII, 16,1), эдикт Лепида о собственном триумфе 43 г. (Арр. В. С., IV, 31).
Еще одной новацией практической политики триумвиров было появление элементов внереспубликанского управленческого аппарата. Основа формирования новой администрации была заложена принятой взаимной договоренностью Октавиана, Антония и Лепида о праве выполнять консульские обязанности в свое отсутствие в Риме через любого из друзей (Арр. В. С., V, 73). Такое же право по условиям Мизенского договора было предоставлено и Сексту Помпею (39 г. — Арр. В. С., V, 72). Опираясь на полученное право, триумвиры неоднократно давали поручения государственно-административного и даже военно-политического свойства своим друзьям и родственникам. У Аппиана есть сведения о том, что Октавиан по возвращении в Рим в 42 г. показал друзьям Антония письмо, на основании которого те должны были сделать необходимые распоряжения по поводу легионов и наместников провинций, связанных лично с Антонием (Арр. В. С., V, 12). В этом же отношении хорошо известна не только общественная, но и политическая деятельность Мецената (Vell., II, 88, 2—3; Dio Cass., LV, 7; LVI, 43), положение которого И. Бляйкен справедливо определил как прототип praefectus urbi{674}. Важно подчеркнуть, что подобные функции не имели магистратского характера и осуществлялись на основе личных отношений того или иного функционера с триумвирами. Это позволяет сделать два взаимосвязанных вывода. Во-первых, в условиях активного оформления имперской территории возникновение внереспубликанского административного аппарата стало жизненной необходимостью. Во-вторых, практическая политика триумвиров наметила формы и методы создания имперской бюрократии.
Характеристика полномочий триумвиров в административной сфере будет неполной, если не обратиться к проблеме местного — муниципального и провинциального управления. Октавиан, Антоний и Лепид управляли Италией и провинциями самостоятельно, без участия сената и без опоры на народное собрание. Единичные упоминания в источниках об обращении Антония (Арр. В. С., V, 75) и Октавиана (Арр. В. С., V, 28; 130) к сенату и комициям лишь подчеркивают этот факт. Основные принципы муниципальной и провинциальной политики триумвиров были определены условиями бононскои договоренности: провинции были распределены между Октавианом, Антонием и Лепид ом; Италией они должны были управлять консолидировано (43 г. — Арр. В. С., IV, 2^3; Dio Cass., XLVI, 55). За время существования триумвирата между союзниками было заключено пять соглашений, и все они по существу касались вопроса распределения провинций (наряду с соглашением в Бононии, в 42 г. — Арр. В. С., V, 3; Dio Cass., XLVIII, 1, 3; в 40 г. — Plut. Ant., 30; Арр. В. С., V, 65; Dio Cass., XLVIII, 28, 3; в 39 г. — Арр. В. С., V, 72; в 37 г. — Арр. В. С., V, 95).
Это был чрезвычайно важный аспект административной политики, т. к. наместничество в той или иной провинции определяло степень влияния наместника в Риме. Наиболее важными в военно-стратегическом отношении были наместничества в Галлиях и Испании, т. к. здесь находились значительные воинские контингенты. Восточные провинции занимали существенное положение в фискальной политике. От африканских и островных наместничеств зависело снабжение Рима и Италии хлебом. О том, насколько важную роль играли провинции в политике и положении триумвиров, говорят факты перемещения и передачи провинциальных наместничеств из одних рук в другие. Постепенно в результате раздела провинций возникло своего рода три крупных территориальных наместничества, которые объединяли римские провинции под одним империем. Показательно, что в 27 г. Октавиан, как наследник триумвиров, объединил 20 провинций и заявил о res publica restituta{675}. В этом жесте получило отражение официальное оформление территориальной державы, основные контуры которой были, однако, намечены II триумвиратом.
Все вопросы, связанные с административно-территориальной организацией в провинциях, триумвиры решали самовластно. Так, Антоний, оказавшись в 42 г. в Азии, устанавливал границы административных округов, распределял налоги и предоставлял финансовые льготы, формировал структуру местного управления (Арр. В. С., V, 7).
По своему усмотрению триумвиры назначали и смещали правителей союзных государств. В 39 г. Антоний устроил все восточные дела согласно собственным интересам: в Понте, Идумее и Самарии, Писидии и части Киликии он посадил на престолы тех царей, которых считал нужными (Арр. В. С., V, 75). В 37 г. также самовластно им был захвачен и обезглавлен иудейский царь Антигон (Plut. Ant., 36). В 34 г. Клеопатра и ее дети получили от Антония огромные территории, в том числе и римские провинции — Кирену, Кипр и Сирию (Plut. Ant., 54, 6—7; Dio Cass., XLIX, 41, 1—3). «Александрийские дарения» вовсе не означали, что Антоний пренебрег политическими интересами Рима, как это пытался представить Октавиан (Plut. Ant., 54; Dio Cass., XLIX, 41, 4—5; L, 5, 1; Plin. H. N., XXXIII, 50){676} и как это иногда пытаются представить современные исследователи{677}. Нам кажется совершенно оправданным мнение о том, что Антоний выполнял на востоке первоочередные задачи, стоявшие перед триумвирами{678}. Разумеется, нельзя отрицать очевидное: он действовал в соответствии со своими субъективными качествами{679}, открыто проявляя при этом свойство триумвира бесконтрольно и безотчетно принимать решения. Хотя в сложившейся ситуации немаловажное значение мог иметь и другой фактор: стремление опереться в своей политике противостояния Октавиану не на римско-италийское гражданство и его поддержку, а на ресурсы и поддержку эллинистических монархов. Этот выбор был сделан им скорее под давлением обстоятельств, чем по субъективным причинам{680}.[94]
Наместниками отдельных провинций триумвиры ставили своих сторонников, не согласуя их кандидатуры ни друг с другом, ни с республиканскими органами власти. Так, после победы в Перузинской войне Октавиан распределил заальпийские провинции между своими сторонниками (Арр. В. С., V, 51). Чрезвычайно показательна история наместничества в провинции Африка. По бононскому соглашению она была включена в зону контроля Октавиана. Наместник соседней Нумидии цезарианец Секстий (Арр. В. С., IV, 53—56) потребовал от Корнифиция, направленного в Африку сенатом, выполнения решений триумвиров и передачи провинции под его контроль. По сведениям Аппиана, Корнифиций заявил, что о разделе провинций, устроенном триумвирами, ему не известно и власть, полученную им от сената, он без решения сената никому не уступит (Арр. В. С., IV, 53). Между претендентами на наместничество началась никем не санкционированная война, победителем в которой оказался Секстий. В течение 42—40 гг. контроль над провинцией неоднократно предоставлялся сторонникам Октавиана. В 41 г. наместник Африки Фуфидий Фангон отказался сложить полномочия и передать наместничество своему преемнику. В провинции вновь началась война теперь уже между сторонниками триумвиров. В 39 г. по брундизийскому соглашению Африка была передана Октавианом под контроль Лепида, а в 36 г. по итогам войны с Секстом Помпеем новому наместнику (Liv. Per., 129; Suet. Aug., 16, 4; Арр. В. С., V, 26; 53; 65; 129). Приведенные нами примеры особенно важны в том плане, что они указывают на персональную основу взаимосвязи триумвиров с наместниками провинций. Чрезвычайно важным моментом в провинциальной политике триумвиров был вопрос о гражданстве. Пытаясь укрепить свое положение и противостоять коллегам по триумвирату, каждый триумвир, вероятно, прибегал к практике предоставления населению провинций гражданских прав (Vell., II, 60, 4). Еще до образования II триумвирата Цицерон обвинял Антония в том, что он растратил из государственных средств и личных накоплений Цезаря 700 млн. сестерциев, осуществляя «рыночный торг землями, городами, льготами и податями» (Cic. Phil., II, 35; 93); «льготы предоставлялись уже не отдельным лицам, но даже целым народам; гражданские права предоставлялись уже не отдельным лицам, а целым провинциям» (Cic. Phil., II, 92). Известно также, что воиныцезарианцы по окончании службы получали гражданские права. Поскольку после Филипп воинские наборы стали осуществляться не только в Италии, но и за счет провинциального населения, практика предоставления гражданства приобрела, видимо, массовый характер. В контексте провинциальной политики это имело особое значение: кроме того, что способствовало утверждению проримских настроений, становилось мощным фактором, определявшим взаимозависимость и взаимосвязь провинциального населения с римской центральной властью в лице триумвиров и формировавшим имперские отношения.
Таким образом, провинциальная политика триумвиров соответствовала развивавшейся территориально-державной тенденции: в провинциях постепенно выстраивалась иерархия власти, в основе которой лежала традиционная система местного управления, находившаяся под контролем римских наместников, а границы последнего определяли триумвиры{681}.
Под контроль союзников попали не только военная и административная, но и финансовая сфера римского государства: сенат не мог самостоятельно распоряжаться денежными средствами, деньги из эрария не могли быть потрачены без ведома триумвиров. Накануне образования II триумвирата финансовое положение в Риме было крайне тяжелым. Государственная казна в ходе постоянных гражданских войн истощилась. Средств на содержание огромных воинских контингентов не хватало. Даже на обеспечение легионов, находившихся под командой республиканцев, сенат не мог предоставить серьезных дотаций (Cic. Ad Brut., II, 4). И это притом, что налоги на 43 г., по сообщению Диона Кассия, достигли 4% обложения доходов, а обложение каждой черепицы составило 2 2/3 сестерция (Dio Cass., XLVI, 31, 3). В подобной ситуации полководцы были вынуждены или брать содержание легионов на себя, или привлекали для этого частные средства. Октавиан, заявив свои политические претензии в качестве наследника Цезаря, израсходовал на формирование собственной армии и привлечение на свою сторону цезарианских легионов и все свое состояние, и имевшуюся у него часть полученного наследства (Plut. Brut., 57; ср.: Suet. Aug., 10, 3). Децим Брут вынужден был платить солдатам из своих средств и просить финансовой помощи у друзей (Cic. Ad Fam., XI, 10, 5). Марк Брут получил на содержание легионов, находившихся под его командованием, 400 тыс. сестерциев от Тита Помпония Аттика — близкого друга Цицерона (Nepos. Att., 8, 6).
Положение триумвиров осложнялось тем, что к моменту их прихода к власти налоги с самой богатой провинции — Азии — были переданы сенатом Марку Бруту и Гаю Кассию (Арр. В. С., IV, 5). Вся Малая Азия была официально обложена десятилетней данью и уже выплатила республиканцам необходимую сумму (Арр. В. С., IV, 74). Кроме того, республиканцы на правах победителей (они вынуждены были вести военные действия с уже действовавшими в провинциях наместниками-цезарианцами) производили дополнительные денежные сборы с малоазийского населения. В качестве дани из азиатских городов было выкачано колоссальное количество средств. Брут, например, потребовал с жителей ликийского города Ксанф такую огромную сумму, что они, будучи не в состоянии ее выплатить, совершили коллективное самоубийство (Philo. Quod omnis probus., 118—120; ср.: Арр. В. С., IV, 80). Потрясающую картину сопротивления жителей Ликии фискальной политике республиканцев нарисовал Плутарх (Plut. Brut., 30—31). В целом Брут собрал с ликийцев 150 талантов (Plut. Brut., 32). В трагическом положении оказались жители Тарса, на которых Кассий наложил взыскание в размере 1500 талантов. Не имея средств выплатить такую огромную сумму, жители города сначала продали все государственное имущество, затем перелили на монету всю священную утварь, в конце концов, дело дошло до того, что должностные лица стали продавать в рабство свободных граждан (Арр. В. С., IV, 64). Родос и Киликия были буквально разорены Кассием (Арр. В. С., IV, 73). Только с Родоса он собрал около 8 тыс. талантов серебра и золота. Кроме того, Кассий обязал жителей острова выплатить дополнительно еще 500 талантов (Plut. Brut., 32).
Для получения дополнительных доходов Брут и Кассий продавали в рабство жителей целых городов. Например, в Иудее Кассий продал в рабство жителей четырех городов. Собранные средства расходовались не столько на непосредственные и необходимые нужды армии, сколько на подкуп солдат. Так, накануне сражения при Филиппах триумвиры выдали своим легионерам лишь по куску хлеба и по 5 денариев, а в армии республиканцев по центуриям распределили множество жертвенных животных и выдали по 50 денариев на человека (ср.: Арр. В. С., IV, 100—101).
В сложившихся обстоятельствах триумвирам приходилось изыскивать новые возможности для получения средств на содержание своих армий. Основная тяжесть налогового бремени легла на Италию и провинции. Плутарх указывал, что триумвирами были введены налоги всех видов (Plut. Ant., 21; ср.: Арр. В. С., IV, 96). Сведения Аппиана и Диона Кассия позволяют конкретизировать это общее указание. В 43 г. все землевладельцы были обложены налогом в размере годового дохода, причем 2% суммы налога следовало выплатить вперед (Dio Cass., XLVII, 14—17; ср.: Cic. Phil., II, 93). С квартиронанимателей и владельцев домов взимался годовой размер квартплаты (Dio Cass., XLVII, 14; ср.: Арр. В. С., IV, 5). По сообщению Аппиана, в 43 г. прямой налог на военные нужды составлял 1/50 часть имущества и размер годового дохода (Арр. В. С., IV, 34). В 42 г. триумвиры установили прямой налог на имущество сенаторов, всадников и вольноотпущенников в размере 1/10 части доходов (Dio Cass., XLVII, 16). В 40 г. было учреждено новое налогообложение на рабов и наследство (Арр. В. С., V, 67). Для обеспечения военных действий вводились косвенные налоги: на сенаторов «дорожный сбор» для починки дорог, на имущество знатных женщин с целью пополнения казны (Арр. В. C.,IV,32;34). Кроме того, повсюду в Риме и Италии были размещены на постой легионеры (Арр. В. С., V, 47). Наконец, триумвиры обратились к завуалированному способу прямой конфискации: они предложили собственникам уступить 2/3 имущества взамен уплаты всех сборов.
В 42 г. с малоазийских городов Антоний потребовал выплаты денежного налога в размере 10-летней подати, но собрать ее следовало в течение одного-двух лет (Арр. В. С., V, 5; 6). Общее количество собранных с Малой Азии денежных средств составило колоссальную сумму — 1200 млн. денариев. По сообщению Плутарха, Антоний прибегал иногда к двойному взиманию налогов. Так, в 41 г. после того как азиатские города уже выплатили ему 200 тысяч талантов, он обложил их контрибуцией еще раз (Plut. Ant., 24). Октавиан после победы над Секстом Помпеем получил с жителей Сицилии контрибуцию в 10 млн. денариев.
Триумвиры собирали не только денежные, но и натуральные налоги (Dio Cass., XLVII, 17). Как собственным имуществом они распоряжались ценностями и вкладами храмов в Риме и в провинциях (RGDA, 4, 4951; Plut. Ant., 21; АРР. В. С, V, 24).
Отчасти решением финансовых затруднений являлись проскрипции (Plut. Ant., 19; 21; 24; Арр. В. С., IV, 1; 5—30; Dio Cass., XLVII, 114). Так, Аппиан отмечал, что в проскрипционном эдикте были оговорены и солдатские интересы (Арр. В. С., IV, 10). Однако поскольку средства от реализации имущества проскрибированных шли не в государственную казну, а в частные руки, доходы от проскрипций были незначительными, во всяком случае, гораздо меньше ожидаемых (Арр. В. С., IV, 31; Dio Cass., XLVII, 17; ср.: Арр. В. С., IV, 99){682}. В исторической литературе вопрос о том, какое место занимали проскрипции в практической политике триумвиров, рассматривается почти однозначно: проскрипции должны были не только удовлетворить личную вражду Октавиана, Антония и Лепида и обезвредить их общих политических противников, но и покрыть колоссальный недостаток средств для организации армии и военных действий. При этом общем подходе современные исследователи все же считают возможным разделять эти задачи и рассматривают проскрипции порой как средство извлечения финансовой прибыли{683}, порой как способ решения основных социально-политических задач{684}. На наш взгляд, проскрипции были важнейшей составляющий политической программы триумвиров, направленной главным образом на утверждение собственной власти. Еще древние отмечали, что толчком к образованию II триумвирата было не столько стремление Октавиана, Антония и Лепида удовлетворить экономические запросы своих легионеров, сколько известие о концентрации сил республиканцев (Арр. B.C., III, 96), а суть новых гражданских столкновений состояла в борьбе за государственное управление (Арр. В. С., IV, 33; V, 12). Следовательно, на борьбу с политическими противниками был направлен и сам триумвират, и все проводимые триумвирами мероприятия, в том числе и проскрипции. Ими двигало желание уничтожить оппозицию, в каких бы формах она не проявлялась. Кроме того, проскрипции имеют сильный отпечаток личной мести триумвиров своим политическим оппонентам.
В целом, несмотря на разрозненность и ограниченность источников о полномочиях триумвиров, можно составить картину их власти. При этом возникает два важных представления. Во-первых, в осуществлении стоявшей перед триумвирами задачи установить порядок в государстве они не могли обойтись без существовавших республиканских органов управления. Однако в своем стремлении утвердить собственную власть триумвиры, насколько это было возможно, деформировали республиканские структуры. Важнейшие деформации касались системы римских магистратур: триумвиры дискредитировали выборы должностных лиц, снизили престиж магистратской власти и подчинили ее собственной воле. Сенат и выборные комиции оказались под личным контролем триумвиров, политическая инициатива этих органов римской республиканской власти была значительно ограничена. Во-вторых, ситуация 43 г. и последовавшая гражданская война показывают, что римское гражданство утратило фактические властные полномочия, государственно-правовые функции оказались сосредоточены в руках триумвиров. Они осуществляли свои полномочия на основе особого экстраординарного империя и не только конкурировали с республиканскими органами власти, но противостояли им. Таким образом, II триумвират, с одной стороны, сосуществовал с республиканской властью, с другой — стоял над ней{685}. Это было узурпированное и закрепленное с помощью lex Titia всевластие.
От исходных моментов, определяющих положение триумвиров, обратимся к области их социальной политики. Она была направлена на обеспечение главной цели — дальнейшем закреплении собственного положения в государственно-политическом механизме римского государства — и осуществлялась в два этапа: сначала в условиях борьбы с антицезарианской политической оппозицией, затем — друг с другом.
На первом этапе социальная политика приобрела деструктивный характер и была направлена на подавление всяческой оппозиции. Одним из главных социально-политических мероприятий этого периода стали проскрипции, осуществление которых было намечено одновременно с образованием II триумвирата. Античные авторы возлагали морально-политическую ответственность за эту акцию главным образом на Лепида и Антония, а роль Октавиана затушевывали (Suet. Aug., 27; Dio Cass., XLVII, 7,12; 8,1; Flor. Ep. bell., II, 16 b, 23—26). Веллей Патеркул например, подчеркивал, что именно Лепид и Антоний инициировали проскрипции, «в то время как Цезарем (Октавианом) оказывалось сопротивление — repugnante Caesare» (Vell., II, 66, 1—5). Более того, главную роль в организации террора Веллей, как выразитель официальной идеологии раннего принципата, отводил Антонию, «преступлением (которого) народный голос стал невозможен — abscisaque scelere Antonii uox publica est». Октавиана к участию в проскрипциях, по мнению античного автора, вынуждали союзнические договоренности (Vell., II, 66, 2).
Некоторые современные исследователи воспринимают такую оценку античной историографии как вполне обоснованную и адекватную. Например, В. Н. Парфенов считает, что Октавиан вообще не был заинтересован в проскрипциях, поскольку опасался, что террор обрушится на верхушку римского общества и приведет к дезорганизации всей социальной жизни{686}. А Я. Ю. Межерицкий утверждает, что проскрипции вообще были «противны… республиканским стереотипам» Октавиана{687}. Однако в историографии вопроса Нового времени подобные характеристики являются скорее исключением, чем правилом: большинство авторов не снимает с Октавиана ответственности за проскрипции{688}. Думается, что террор был вполне адекватен его политическим планам. Как магистрат, облеченный высшим империем и обладавший реальной силой в лице армии, он мог организовать социально-политическую ситуацию в Риме в соответствии с собственной волей. Проявлением этой воли стали террор и насилие.
Еще одна важная проблема возникает в связи с проскрипциями триумвиров — имели ли они законное основание. В античной традиции нет свидетельств того, что современники сомневались в их законности. Даже республиканцы — противники триумвиров, осуждая проскрипции, рассматривали их как составную часть программы по исправлению государственных дел (Арр. В. С., IV, 95). Античные историографы подчеркивали, что проскрипции имели свое основание в идее мести за смерть Цезаря и в связи с этим мести за личные обиды, причиненные его наследникам и сторонникам, т. е. триумвирам (Арр. В. C., IV, 8—11). В современной историографии по вопросу о законности проскрипций высказаны два противоположных мнения. Еще Т. Моммзен считал, что в силу военного империя триумвиров, на который не распространялось право провокации, они имели законное основание для осуществления проскрипций{689}. Этот взгляд впервые наиболее отчетливо оспорил В. Гардтхаузен{690}. Наш анализ этой проблемы опирается на следующие обстоятельства. Во-первых, судя по данным источников, решение о проведении проскрипций было принято и составление проскрипционных списков началось до принятия lex Titia, т. е. еще до предоставления триумвирам формально-правовой основы власти (Арр. В. С., IV, 3; 5). В этой связи кажется совершенно неслучайной оговорка Аппиана о том, что, оглашая перед легионами итоги соглашения в Бононии, Октавиан умолчал о проскрипциях. Во-вторых, первые террористические меры, направленные против наиболее влиятельных римских граждан, были осуществлены вообще вне официальной акции. Аппиан обратил внимание на сомнительность ситуации: когда в городе началась резня, коллега Октавиана по консулату Педий не знал, как следует на это реагировать (Арр. В. С., IV, 6). По существу это был открытый террор, направленный против личных оппонентов будущих триумвиров и антицезарианцев в целом. Наконец, заметим, что накануне принятия закона Тиция официально высшим военным империем — imperium consulare — в Риме обладал лишь Октавиан; Антоний и Лепид имели проконсульский империй (Арр. В. С., III, 96; Dio Cass., XLVI, 52). По римской конституции консул имел право осуществлять свои военные полномочия лишь за пределами померия и не мог распространить нормы военного лагеря на гражданское население, а проконсульский империй в самом Риме вообще не мог быть реализован. Только lex Titia предоставлял политическим союзникам формально-правовую основу власти — равный экстраординарный империй, который распространялся и на сферу militia, и на сферу domi.
Таким образом, организация проскрипций — принятие решения и первые карательные мероприятия — была по существу лишена законного основания{691}, представляла собой ряд террористических актов, направленных против политических противников триумвиров, продолжала и развивала имевшуюся в римской истории тенденцию, заложенную марианским террором и проскрипциями Суллы. Lex Titia придал им формально-юридическое основание и закрепил террор и насилие как государственную политику. Впрочем, этот общий вывод, на наш взгляд, должен быть дополнительно скорректирован: даже после правового оформления триумвирата действия Октавиана, Антония и Лепида выходили за рамки римской конституции, т. к. предоставленный им империй находился, по существу, вне этих рамок.
Специальный проскрипционный эдикт триумвиров (Арр. В. С., IV, 8—11) придавал проскрипциям организованность и политический смысл{692}. Этим эдиктом от лица государства предоставлялось право преступать все основы римской жизни, все республиканские нормы и традиции, добиваться личной выгоды, не сообразуя свои поступки ни с чьими интересами, кроме интересов триумвиров. Рабам, например, выдавшим господина, предоставлялись свобода, гражданские права и материальное вознаграждение в 10 тыс. драхм. Римские граждане получили право не только доносить на своих сограждан, но и лично убивать проскрибированного или заподозренного в том, что человек внесен в проскрипционные списки (Арр. В. С., IV, И).
Проскрипции задумывались и проводились как широкомасштабная акция. Они были направлены и против отдельных политических лидеров, и против определенных социальных групп, и против гражданского общества в целом. Число погибших в результате проскрипций в источниках определяется по-разному. Точную цифру проскрибированных не могли назвать уже сами современники. Это и понятно. Первый проскрипционный список состоял, по неточным сведениям античных историков, из 12 или 17 имен (Арр. В. С., IV, 6; 7). В ночь с 27 на 28 ноября 43 г. он был дополнен еще 130 именами, а спустя некоторое время еще 150 (Арр. В. С., IV, 7). В целом, по свидетельству Аппиана, пострадали 300 сенаторов и 2 тыс. всадников (Арр. В. С., IV, 5). Ливии говорил о 130 сенаторах и множестве всадников (Liv. Per., 120). Плутарх определял цифру пострадавших сенаторов от 200 до 300 человек (Plut. Ant., 20; Cic, 46; Brut., 27), а Флор — в 140 человек (Flor. Ер. bell., II, 16 b, 11—14). Были физически уничтожены не только принципиальные республиканцы, такие как Марк Туллий Цицерон (Liv. Per., 120; Plut. Cic, 48; Vell., II, 66,1; Арр. В. С., IV, 19; 20; Dio Cass., XLVII, 8; Tac. De orat., 17), но и сторонники примирения между цезарианцами и приверженцами республики. Аппиан, передавая содержание эдикта триумвиров о проскрипциях, подчеркивал, что пострадать должны были и те, кто занимал среднюю позицию (Арр. В. С., IV, 10). Ни узы кровного родства, ни отношения дружбы и гостеприимства, ни сословие, ни положение человека в обществе не спасали от проскрипций: в числе проскрибированных оказались дядя Антония — Луций Юлий Цезарь, брат Лепида — Луций Эмилий Павел, опекун и воспитатель Октавиана — Гай Тораний[95].
Проскрипции являлись по существу выражением и целей и методов социальной политики триумвиров. Первыми в проскрипционный список были внесены те, кто обладал высшим империем, кто имел влияние в народном собрании или пользовался моральным авторитетом. Аппиан отмечал, что «первыми в Риме были убиты народный трибун Сальвий, преторы Минуций и Анналис, бывший претор Тураний» (Арр. В. С., IV, 17; 18; ср.: Vell., II, 64, 4). В этом же первом списке оказался и Цицерон. Аппиан настаивал, что это произошло случайно. Однако думается, что в данном случае в очередной раз на мнение античного историка оказала влияние официальная традиция периода раннего принципата. Чтобы ни говорили античные историки, опиравшиеся на официальную версию междоусобной войны между Октавианом и Антонием, вряд ли Октавиан яростно защищал Цицерона: последний неизбежно должен был вызывать в Октавиане чувство долга и напоминать о его коварстве и вероломстве{693}.