Между утверждением и крахом «сталинского учения о языке»

Между утверждением и крахом «сталинского учения о языке»

Дискуссия закончилась полностью и окончательно. В спешном порядке собирались конференции и совещания лингвистов, историков, философов, археологов, филологов: обсуждали труды Сталина, пинали чучело «мертвого льва» (Марра). Также спешно приступили к печатанию сборников докладов и статей, в очередной раз доказывающих несостоятельность марризма и гениальность языковедческих трудов почетного академика. Виноградов получил пост главы академического лингвистического ведомства; каждый из тех, кто публично выступил в едином фронте с вождем, удостоился важных должностей, а вскоре, высоких званий. Мещанинов, наоборот, потерял большинство постов, но сохранил академическое звание и возможность трудиться, да еще и по специальности — вождь явно мягчал. Академик Виноградов лично развенчивал своего бывшего начальника, публикуя одну статью за другой, в которых громил давние труды своего коллеги примерно одними и теми же словами: «Критикуя работы И.И. Мещанинова — одного из виднейших учеников Марра, мы стремимся к одной большой цели — устранить тормозы, препятствия и преграды для развития сталинского учения о языке и помочь самому И.И. Мещанинову вступить на тот путь лингвистического исследования, на который всех нас направляет наш великий вождь и учитель — И.В. Сталин»[637].

Подавляющее большинство «марристов» моментально «перекрасилось»; беспощадно громили своего бывшего кумира, а некоторые, покаявшись, остались на завоеванных ранее административных высотах. Совсем немногие упорствовали, например пережившая блокаду О. Фрейденберг или Н. Яковлев, создавший десяткам народов СССР письменность и грамматику. Они тут же стали изгоями. Но самое примечательное это то, что ситуация со свободой творчества в советской лингвистике и вообще в гуманитарных науках ничуть не изменилась. Место поверженного идола занял живой идол, «труды» которого были столь же неопровержимы, как и труды предыдущего. Именно к этому времени (январь 1952 года) относится уже цитировавшееся письмо из ИМЭЛС за подписью его директора, из которого следовало, что вовсю началась работа, связанная с публикацией в очередном томе собраний сочинений вождя его языковедческих статей[638].

Из выдающихся учеников Марра, может быть, лишь Б.Б. Пиотровскому удалось через всю жизнь пронести свое уважение к академику и сделать успешную научную и административную карьеру. Но и ему судьба преподнесла явные и скрытые опасные повороты. А что Сталин? Что наш новоиспеченный «корифей языкознания», автор «сталинского учения о языке»?

* * *

Судя по всему, Сталин еще какое-то время отслеживал настроения в ученой среде, опасаясь скрытых рецидивов марризма. Это выдает еще одну черту сталинской натуры: он всегда и везде чувствовал себя внутренне неуверенно. По хлесткому определению Троцкого, Сталин — это «серая клякса», человек, лишенный подлинно творческих способностей. Его внутреннее «я» вечно искало аргументы, подтверждающие его высокий статус во всем и перед всеми, а теперь и в науке, в лингвистике. Эти опасения поддерживались тем, что к нему время от времени поступали научные издания, авторов которых можно было заподозрить в марристических наклонностях. Конечно же, по его распоряжению их отслеживали. Нет, не устал стареющий вождь, читал все внимательно и с пристрастием. Не менее примечательно и то, что именно во время этих чтений отчетливо проявился еще один из его истинных мотивов, толкнувших на организацию истеричной языковедческой кампании: это маскируемый на людях грузинский шовинизм и не менее скрытые антиармянские настроения.

В самом начале 1950 года (в канун дискуссии) в столичном издательстве «Искусство» был опубликован на русском языке первый том обширного труда Ш.Я. Амиранашвили «История грузинского искусства». На грузинском языке эта книга вышла еще в 1944 году и, конечно же, несла на себе следы влияния концепции Марра. Амиранашвили специализировался на истории Грузии и Ирана, был членом-корреспондентом АН СССР, с 1939 года работал директором Музея искусств Грузии. Фундаментальный труд Амиранашвили охватывал значительный период: от первобытно-общинного времени и до присоединения Грузии к России. Сталин тщательно изучил только первую главу: «Архаическое искусство Грузии и Закавказья по археологическим данным». То, что он проявил интерес именно к этой главе, не случайно, в ней речь идет о древнейшем на территории Кавказа царстве Урарту, о происхождении грузин и истоках их культуры. Амиранашвили довольно осторожно подошел к освещению этих проблем. Сталин, вначале с синим, а затем с красным карандашом в руке, отследил его мнение.

«В различных районах Грузии, — писал Амиранашвили, — открыты памятники мегалической культуры древнейшего типа, относящиеся, по всей вероятности, к эпохе позднего неолита. Профессор Л. Меликсет-Беков, изучающий мегалитические сооружения в Грузии, относит их к IX в. до н. э., когда возникло Ванское царство (Урарту)»[639].

«Для датировки этих памятников Л. Меликсет-Беков приводит свидетельство историка XI в. Леонтия Мровели о том, что грузины лишь в IV в. до н. э. впервые стали строить крепостные стены на извести, в отличие от сухой кладки, являющейся характерной особенностью древнейших „циклопических“ построек»[640]. «Социальную структуру Закавказья И. Мещанинов определяет как родоплеменные общины, находящиеся в процессе разложения, обозначая её как „урартскую стадию“»[641].

Таким образом, автор, прикрываясь мнением авторитетов, в том числе марриста Мещанинова, намекал на то, что государство Урарту не имеет непосредственного отношения к истории Грузии.

Напомню: здесь Сталин исправил армянское написание названия древних каменных тотемных столбов в виде рыб или барельефных изображений навешенных на столбы бараньих шкур. «Вишапы, как теперь окончательно установлено, были связаны с горной ирригационной системой». Сталин на полях слева правит: «Вешапы»[642]. Кавказ — один из мировых центров, где впервые началась выплавка металлов, в том числе железа. Автор монографии отметил, что один такой центр древней металлургии:

«…находился севернее древнего Элама, откуда она распространилась не только на Кавказ, но и в страны Западной Европы»[643].

«На территории Грузии во многих местах обнаружено большое количество медных топоров, форма которых родственна медному топору из Майкопского кургана и ранним топорам сумерийской эпохи из Ура. Таким образом, бесспорно существование в Грузии длительного периода металлической культуры…»[644]. Рассказывая о производстве железа, Амиранашвили сослался на мнение древних: «…Амиан Марцелин и др. считали железо произведением картвельского племени халибов»[645].

Сталину явно понравилось, что установлена обширная связь металлических памятников, найденных на территории Грузии, с памятниками других древнейших цивилизаций, а первые на земле выплавки железа вообще связываются с именем одного из коренных грузинских племен халибов. (На самом деле это не так.)

На Сталина также произвело хорошее впечатление и то, как автор сближал грузинский пантеон языческих богов с пантеонами других древнейших народов. Амиранашвили проводил мысль, что для всех народов Древнего Востока был единый культ женского божества плодородия: «Сумеры называли эту богиню Нина, Нана (Нинни, Иннина), а в Ассиро-Вавилонии ее чтили под названием Иштар и т. д.»[646]. Нина (Нана) — одно из самых распространенных на Кавказе женских имен и доныне.

«Грузинские летописи сообщают, что статуя этой богини стояла среди других изображений богов в Армази, и приводят её сумерийское название — Аннина»[647].

«Как известно, Рея, Кибелла, Иштар, Нина — имена одной и той же богини плодородия»[648]. И здесь, в этом сближении имен, автор явно следовал по стопам только что табуированного вождем Марра.

На пятидесятой странице монографии Сталин подчеркнул всего одно имя, но имя это было особо значимо: «В грузинском сознании миф о непревзойденном герое Амиране занимает такое же место, какое занимал в Месопотамии и частично в Малой Азии эпос о Гильгамеше. Заимствованное странами античного мира у картвельских племен, это сказание в виде мифа о Прометее заняло почетное место в религиозно-мифологическом творчестве человечества»[649].

Так автор широко, по-марровски связал историю и культуру Грузии с древнейшими культурами мира: Шумера, Ассирии и Вавилона, Древнего Рима, Греции и Финикии сразу.

И все же на этот раз Сталин читал книгу не только из любознательности или по необходимости из цензурных и политических соображений. Очень может быть, что он читал эту книгу в разгар дискуссии или буквально сразу после нее. Он заранее знал, что ищет. Сталин уже несколько раз натыкался глазами на те общие места, в которых автор почтительно ссылался на мнение Марра и марристов. Но вот он обнаружил прямое влияние концепции Марра:

«Итак, в искусстве древней Колхиды основной темой является изображение племенного тотема волка, которое на определенной стадии развития религиозно-магического мышления имело доминирующее значение»[650]. Подчеркнув определение древнейшей стадии развития мышления человека как «религиозно-магическое», Сталин на полях красным карандашом с толстым грифелем написал: «ха-ха».

«Тотемное животное сопровождается фантастическими атрибутами, объяснение которых нужно искать в народных сказаниях и в религиозно-магических обрядах и представлениях», — писал автор. Сталин на чистом верхнем поле страницы комментирует: «Религиозно-магический чудак»[651].

«Как было отмечено выше, в искусстве древней Колхиды раннего периода основное место занимала космическая тематика, которая на более поздней стадии развития заменилась тотемической»[652]. И вновь на полях справа: «ха-ха». И так он комментирует почти везде, где встречает слова «магический», «магия». Жирно их подчеркивает и пишет: «Чудак» или «ха-ха». К счастью для автора, это были благодушные реплики, которые символизировали доброе, хотя и критическое отношение вождя к автору научного труда, к его «марристским» заскокам. Печальных последствий для судьбы Амиранашвили они не имели. И все же пусть косвенно, но и для него стали предостережением строки из письма Сталина «К некоторым вопросам языкознания. Ответ товарищу Е. Крашенинниковой». Тогда, цитируя Марра, Сталин писал: «Если эту „труд-магическую“ тарабарщину перевести на простой человеческий язык, то можно притти к выводу, что… Марр отрывает мышление от языка»[653] … и т. д.

* * *

Одним из преемников Марра по линии археологических изысканий и исследований культуры древнего государства Урарту был его ученик историк-востоковед и археолог Б.Б. Пиотровский. В 1945 году он был избран в члены-корреспонденты АН Армянской ССР, а через год награжден Сталинской премией. В Академию наук Армении его избрали за труды по древней истории армянского народа. Престижную в те времена Сталинскую премию он получил за книгу «История и культура Урарту», вышедшую в Ереване в 1944 году. Марр был одним из ее героев. Пиотровский, занимая множество административно-научных должностей, был одновременно в руководстве Государственного Эрмитажа в Ленинграде. В конце своей длительной и очень плодотворной жизни он написал воспоминания, которые я уже не раз цитировал в этой книге. Вновь сошлюсь на мнение не только очевидца событий, но и человека прямо в них участвовавшего. Пиотровский вполне ясно намекнул на то, что проблема этно-национальной принадлежности государства Урарту стала объектом фальсификации со стороны националистически ориентированных грузинских историков еще с 30-х годов ХХ века. А спровоцировал их выйти на всесоюзную арену учебник истории СССР для младших классов общеобразовательной школы, изданный под редакцией профессора А.В. Шестакова.

Пиотровский вспоминал: «…в 1937 г. вышел учебник „История СССР“ под редакцией А.В.Шестакова, в котором писалось: „Первое государство Закавказья называлось Урарту в районе Арарата у Ванского озера. Его повелители властвовали над грузинскими племенами. У них было много рабов, которые строили им дворцы, рыли канавы для орошения царских полей и садов. Это было государство родоначальников нынешней Грузии“.

Несмотря на нагромождение нелепостей в приведенном тексте, тезис о древнейшем государстве на территории СССР был подхвачен историками и развит дальше. А.В. Шестаков был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. В.В. Струве в военно-политической Академии им. В.И. Ленина прочел лекцию „Урарту — древнейшее государство на территории СССР“, опубликованную по стенограмме. Он начал ее следующими словами: „Моя лекция обусловлена появлением учебника под редакцией проф. А.В. Шестакова — учебника, который дал нам подлинную историю СССР и начал ее не с Киевской Руси, как это было принято до сих пор, а гораздо более ранних эпох“. Вместе с тем в том же 1937 г. в издательстве Тбилисского университета вышла книга А.С. Сванидзе „Материалы по истории Алародийских племен“, где на фоне древней истории народов Передней Азии приводилась и история Урарту. А.С. Сванидзе был близок к семье И.В. Сталина и имел его поддержку, которая скоро обратилась в прямую противоположность, но до опалы он организовал журнал „Вестник древней истории“»[654].

Как и миллионы советских людей, Пиотровский так никогда и не узнал, что Сталин принял самое непосредственное участие в выработке «концепции» учебника Шестакова. А также собственноручно много раз правил и вставлял отдельные куски текста. Этот учебник стал основной моделью для всех остальных учебных и научных изданий по истории России. Так что привязка государства Урарту к Грузии и грузинам произошла по инициативе вождя задолго до событий 1950 и последующих за ним годов.

«Школьным учителям приходилось туго, — вспоминал далее Пиотровский, — в учебнике были лишь декларативные высказывания, а русская литература, упоминающая Урарту, была для них сложна. Мой учитель по школе В.Н. Бернадский обратился ко мне за помощью, и мне пришлось подготовить методичку лекций и приняться за написание популярной, но исторически достоверной статьи об Урарту. Она вышла в 1939 г. в издании Эрмитажа. В ней я попытался популярно изложить основные вопросы археологии, связанные с Урарту и скифами, это была моя первая обобщающая работа, она не поддерживала тезис Шестакова, но была для учителей очень полезна. В.Н. Бернадский шутил, что он не зря обучал меня истории в школе и что пришло время мне обучать учителей.

Отделение истории и философии Академии наук СССР поручило мне на весенней сессии отделения сделать доклад „Урартское государство и южное Закавказье (VIII–VII вв. до н. э.)“. Это издание было трудным, но и почетным, так как я должен был выступить наряду с академиками И.А. Джавахишвили, Я.А. Манандяном и В.В. Струве. Готовился я усердно до последнего дня…

Вел заседание Б.Д. Греков (директор Института истории СССР АН СССР. — Б.И.). Когда был зачитан мой доклад, то сначала С.Н. Джанашия начал задавать ехидные вопросы относительно грузин как прямых наследников Урарту, а в прениях обрушился на меня со всей силой, указывая на то, что я выступаю против истины, которая была декларирована еще Шестаковым. Мое заключение о том, что наследниками урартской культуры можно считать многие народы Закавказья, его не устраивало, и он резко требовал приоритета грузин». Далее мемуарист подробно пишет, как его выручили из затруднительной ситуации академики Джавахишвили и Мещанинов. «Джанашия был возбужден; даже позже по вопросу о потомках урартов у нас с ним примирения не произошло, и он через ЦК пытался снять мою главу из макета „История СССР“, подготовленного „Институтом истории материальной культуры“. В своем отзыве он придрался к формулировкам, совершенно не учитывая историческую перспективу и изменения, происшедшие за три века. Армян называл „новой окавказившейся народностью“. В конце отзыва он писал: „Задача советского халдоведа в том и заключается, чтобы вскрыть исторические корни Урарту, выявить его живых наследников“. Через семь лет после этого отзыва Джанашия прислал мне с авторской надписью свой учебник „История Грузии“, где продолжал урартов именовать халдами, а на карте иберам отдал урартскую территорию с озером Ван, а арменов оттеснил на ассирийскую территорию в среднем течении Тигра и Эфрата.

Внешне мы с Джанашия сохраняли самые добрые отношения. Действительно, благодаря его энергии археологические работы в Грузинской ССР получили значительное развитие»[655].

В одной из книг из библиотеки Сталина я нашел карту, изображавшую древние государственные образования на территории Кавказа и прилегающих к нему земель Междуречья. Сталин аккуратно обвел карандашом территорию, на которой значилось государство Урарту. Только наметанный глаз опытного картографа или историка мог бы определить, какие территории современной Грузии или Армении входили когда-то, по мнению вождя, в территорию Урарту.

* * *

В 1951 году, намного позже того времени, когда Сталин познакомился с книгой Амиранашвили, вышел солидный академический сборник работ специалистов в области древнейшей истории: А.П. Окладникова, Т.С. Пассек, С.Н. Руденко, С.П. Толстова, А.Ю. Якубовского и др. Была там и большая статья Пиотровского, названная кратко — «Урарту». Сборник и статья попали к Сталину, скорее всего, «по наводке». «Доброжелатели» из редакции газеты «Правда», видимо, лучше простых читателей были осведомлены о втором пласте кампании против «школы Марра». На титульном листе сборника, находящегося в архиве Сталина, красуется инвентарный номер и штамп: «Библиотека „Правды“».

Сборник открывается небольшим «Введением», написанным Г.Б. Федоровым в обычных академических традициях того времени — безудержное восхваление достижений русской науки и ее представителей и обязательная ругань в адрес науки буржуазной. Но престарелого Кобу интересовало не это. Его подозрение вызвало упоминание, к тому же со ссылкой на авторитет Ленина, давно упраздненного им института:

«В 1919 г. по декрету, подписанному Лениным, была создана Государственная академия истории материальной культуры, преобразованная затем в Институт истории материальной культуры Академии наук СССР (ИИМК АН СССР)»[656]

Без сомнения, Сталин помнил, что этот институт, одно время возглавлявшийся Марром, после его смерти в 1934 году был фактически упразднен под видом преобразования в Институт археологии (до и после этого целый ряд известных археологов был расстрелян или посажен). Получалось, что автор проявляет скрытое недовольство проведенной реорганизацией и косвенно поминает добром уже год опального Марра, да к тому же связывает его с именем Ленина. На следующей странице автор перечислил особо выдающихся современных советских археологов:

«За выдающиеся достижения в области археологических исследований удостоены Сталинской премии крупнейшие советские ученые Б.А. Рыбаков, С.А. Киселев, Т.С. Пассек, Б.Б. Пиотровский, А.П. Окладников, С.П. Толстов и другие»[657]. Фамилию Пиотровского Сталин обвел карандашом, а сбоку поставил грузинскую букву «N.», заменявшую ему знак NB. Автор «Введения» очень старался всех похвалить за видимые достижения в науке, но особенно восхвалял Пиотровского, что бдительный вождь моментально заметил. Федоров счел нужным еще раз упомянуть, что Пиотровский был награжден Сталинской премией: «Член-корреспондент Академии наук Армянской ССР, доктор исторических наук, лауреат Сталинской премии Б.Б. Пиотровский…»[658] И наконец, когда автор, явно преувеличивая, присвоил Пиотровскому честь перворазработчика истории Урарту, Сталин взорвался:

«Глубокие и разносторонние исследования позволили Б.Б. Пиотровскому впервые в науке восстановить историю образования, развития и гибели Урарту».

Помимо этих помет Сталин обвел слово «впервые», поставил рядом с крестиком знак «?» и зло написал: «ха-ха…»[659] Не исключаю того, что он уже давно знал (возможно, через Джанашия) о взглядах Пиотровского на происхождение грузин и жителей Древнего Урарту и на соответствующую главу из учебника Шестакова. По всему видно, что Сталин, интересовавшийся историей Урарту, что-то знал о длительной эпопее открытия и изучения этой цивилизации. Все подобные преувеличения лишь множили подозрения вождя.

Почитаем теперь статью Пиотровского глазами разозлившегося вождя-грузина. Он отмечает все, что наводит на мысль о древнеармянском происхождении в именах царей, названий местностей и других терминах урартской культуры.

Рассказывая о находке бронзовых листов с изображением осады ассирийцами городов Урарту, Пиотровский писал: «Над изображением пояснительная надпись: „Город Сугуниа, Арама Урартского“»[660]. Даже для непосвященного имя явно звучит по-армянски. И древнее название озера Ван звучит в ассирийской надписи сомнительно: Пиотровский пишет: «Сверху пояснительная надпись: „Статую (изображение мое) у моря страны Наири я поставил, жертвы богам моим я принес“»[661]. «От Сугуна я ушел, спустился к морю Наири (озеру Ван), мое оружие омыл я в море, жертву принес я моим богам». В надписи еще несколько раз упоминается имя урартского царя Арама, и каждый раз Коба-Сталин делает пометку. Пиотровский пишет, что ассирийская надпись имеет также отношение «…к походу в 858 году до нашей эры, предпринятому против того же урартского царя Арама». Цитирует текст с названием тогдашней столицы: «К Арзашку, царскому городу Арама Урартского, я приблизился»[662].

Наибольшего расцвета Урарту достигло в конце VIII века до н. э. при царе Руса. Сталина привлекло это имя своим созвучием с армянскими и русскими словами или по каким-то иным причинам. Пиотровский, упоминая о нашествии ассирийского царя Саргона, пишет, что «…урартский царь Руса следивший за действиями своего противника, выступил в поход и зашел в тыл ассирийцам»[663]. Имя царя Руса Сталин дополнительно обвел карандашом. Подчеркнул наименование резиденции царя «Тушпу», отметил рассказ древнего источника о созидательной деятельности царя:

«Текст рассказывает: „Царь Руса, правитель их (то есть урартов), по желанию сердца своего указал выход вод, он вырыл канал, несущий проточную воду, воду изобилия, как Евфрат, он заставил течь. Он вывел бесчисленные арыки от своего русла и воистину оросил нивы…“»[664] Отметил другие наименования иных древних стран и богов[665]. Но подлинная «идеологическая диверсия» началась с главы «Первые находки памятников Урарту».

Пиотровский цитирует легендарный рассказ средневекового армянского историка о любви армянского царя и библейской Семирамиды деятельности, которой и приписывались памятники Урарту.

«В „Истории Армении“, написанной армянским средневековым историком Моисеем Хоренским, приводится легенда об армянском царе Ара Прекрасном и об ассирийской царице Шамирам»[666].

Одному из современных историков «было поручено обследовать и описать замечательные памятники в районе озера Ван, приписываемые Моисеем Хоренским царице Шамирам — Семирамиде»[667]. Сталин явно ждал, что Пиотровский наконец-то проговорится и открыто объявит Урарту исторической предшественницей Армении. Тем более что дальше автор повествовал о клинописных текстах Урарту. И каждый раз, когда автор упоминал клинописные таблички, наскальные надписи и тексты, Сталин подчеркивал и буквально вскрикивал: «На каком языке?», «Какой язык?», «Язык?», «На каком языке?» и так почти двадцать раз![668]

Среди уникальных наскальных памятников Урарту есть так называемая «Дверь Мхера». Изображение двери высечено на глухой скале, и она, разумеется, никуда не ведет. «Она высечена на склоне горной гряды Зымзым-дага, — пишет Пиотровский, — и ванцы называют ее „Мхери-дура“, то есть „Дверь Мхера“. Мхер был одним из героев древнего армянского эпоса о четырех поколениях сасунских богатырей…»[669] От дважды подчеркнутого слова «армянского» Сталин направил стрелку к знаку «?», а от слова «дура» идет другая стрелка и комментарий: «это турецкое». Выходит, считал себя знатоком не только армянского, но и турецкого языка.

Как мы помним, Коба не возражал, когда Амиранашвили сближал древнейшие восточные, греческие и римские легенды с древнегрузинским эпосом. Но когда похожее, хотя и гораздо менее смелое, сближение попытался сделать Пиотровский в рамках армянской истории, он возмутился. Пиотровский предположил, что легенда о «Двери Мхера» и горе «Зымзым-даг» проникла в Западную Европу и трансформировалась там в знаменитый сказочный «Сезам — открой дверь». (Точнее было бы сказать, проникла через арабские сказки «Тысяча и одна ночь»). «Сюжет этой легенды проник и в Западную Европу, причем в ней гора, скрывающая сокровища называется созвучно „Зымзым“:…Земси или Сезам (то есть кунжут)». Сталин на полях справа начертал: «ха-ха-ха»[670]. Возмущаясь «армянской экспансией» в область истории Урарту, Коба тем не менее не забывал и о великорусской гордости и приоритетах. Когда историк отметил, что одна из надписей — это «первая из урартских клинообразных надписей, открытых в пределах России и попавшая в свод урартских текстов и Закавказья, составленный в 1898 году видным русским ассирологом М.В. Никольским»[671], Сталин одобрительно отметил этот пассаж косыми линиями.

По мере чтения становилось все более очевидным, что Пиотровский однозначно трактует культуру Урарту как протоармянскую. И так же по мере дальнейшего чтения Сталин всё более раскалялся.

«Во второй четверти VIII века до нашей эры после непродолжительной войны с мелкими племенами Закавказья к Ванскому царству была присоединена вся Араратская равнина, и административный урартский центр был перенесен уже на левый берег Аракса. На прибрежной в то время скале, господствовавшей над всей равниной, Аргишти построил свою крепость, назвав ее Аргиштихинили. Позднее на этом же месте был расположен Армавир, древняя столица Армянского царства»[672]. На полях справа «N.» и вновь: «ха-ха».

«Толпы пленных и скот угонялись из Закавказья в центр Урарту — Биайну».

«На протяжении почти всего VIII века до нашей эры Аргиштихинили был крупнейшим, если не единственным, административным центром в Закавказье»[673]. Таким образом по воле Пиотровского и вопреки тому, что до этого читал Сталин у Шестакова и грузинских историков, в Закавказье VIII века до н. э. все меньше места оставалось для цивилизации древнегрузинских племен. Лишь однажды Пиотровский глухо упомянул хеттов, впрочем, никак не связав их с протогрузинскими племенами. Но Сталин и на это чутко отреагировал: «Под страной Хате следует разуметь мелкие хеттские княжества в северной Сирии»[674].

Автор статьи подводил итоги, так ни разу не упомянув грузинские племена и не определившись в отношении языка урартских текстов. Я не знаю, чувствовал ли Борис Борисович Пиотровский весной — летом 1951 года, какая туча собирается в Кремле, чтобы пасть на его голову? Наверное, нет. Действительно большую опасность мало кто предчувствует.

В конце 30-х годов Пиотровский возглавил экспедицию, которая раскопала развалины последней столицы Урарту город Тейшебаини на холме Кармир-блур, близ Еревана. Упоминая об экспедиции, он писал:

«Раскопки этой крепости, производящиеся Академией наук Армянской ССР и Государственным Эрмитажем, дали богатейший материал, характеризующий культуру последнего периода истории Урарту»[675].

Судя по зигзагам, линиям и стрелкам, Сталина потрясла «противоестественная» связь между Эрмитажем и Академией наук Армении. В гневе он так и написал на верхнем поле листа: «Какая между ними связь?»

Пиотровский сам, не подозревая того, как бы все больше дразнил Кобу — «коммуниста-интернационалиста», «Вождя и Учителя народов», «корифея советского языкознания». В предпоследнем абзаце своего труда он писал, а Сталин подчеркивал: «С падением последнего оплота урартской власти в Закавказье, с разрушением скифами города Тейшебаини, заканчивается целый этап развития общества, когда значительная часть Армении входила в состав древневосточного рабовладельческого государства Урарту». Но что-то, видимо, сработало в душе историка. Возможно, ему помогла годами вырабатывавшаяся интуиция, вовремя предостерегающая об опасностях советского идеологического минного поля? Или он был осведомлен, что, как человек близкий когда-то к академику Марру, находится под особым подозрением? Скорее же всего, он, как и многие в стране, знал об антиармянских и грузинофильских настроениях вождя и поэтому сделал единственно правильный шаг. В самом последнем абзаце Пиотровский написал: «В процессе распада этого большого государства Передней Азии, на основе слияния народов мелких стран, входивших в состав Урарту, при освоении его культуры возникли современные народы Закавказья — армяне и грузины, создавшие в последних веках до нашей эры свои государства»[676]. Справа на полях Сталин поставил знак «N.», а слово «возникли» дополнительно обвел карандашом. Уф-ф! Можно сказать, пронесло.

Среди сохранившихся книг библиотеки Сталина я нашел только одну, имевшую отношение к древней истории или культуре Армении. Это армянский народный эпос «Давид Сасунский» с дарственной надписью переводчиков[677].

В начале 70-х годов прошлого века, будучи аспирантом Института истории СССР, я несколько раз слышал яркие выступления Б.Б. Пиотровского. Мог ли я или кто иной подозревать, что в 1951 году его судьба могла быть прервана одной чертой мягкого синего карандаша? Не подозревал об этом и лауреат вполне заслуженной Сталинской премии.

* * *

После войны работы Пиотровского были положены в основу главы об Урарту известного учебника В.И. Авдиева «История Древнего Востока». Авдиев сам преподнес Сталину еще первый вариант учебника, точнее, стенограмму лекций, прочитанных в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б) в 1940/41 учебном году. В довоенных лекциях Авдиев отдал дань яфетической теории. Тогда он рассказывал слушателям: «Весьма возможно, что протохетты и близкие им по языку палайцы родственны другим древнейшим племенам Передней Азии, которых современные исследователи называют „азианическими“, вводя в эту группу Северную Месопотамию, и халдов, обитавших на территории Армении; по-видимому, они родственны и „яфетическим“ племенам Кавказа. Наряду с более древними племенами, населявшими эти области Малой Азии и Северной Сирии, здесь, начиная со второго тысячелетия до н. э., обитали и другие племена, резко отличающиеся по своему языку от племен „азианической“ группы. Некоторые ученые полагают, что в начале второго тысячелетия до н. э. здесь произошло крупное переселение племен. Однако нельзя объяснять все явления истории одними лишь миграциями племен и народов. Изменения языка и культуры могут в значительной степени объясняться теми крупными сдвигами, которые происходили в процессе изменения социально-экономических отношений (Марр! — Б.И.). Если древние племена протохеттской группы родственны по своему языку хурритам (харрийцам) и субарейцам, то более поздние хеттынеситы и близкие к ним по своему языку лувийцы говорили на языке очень близком к языкам народов так называемой индоевропейской группы. Целый ряд слов в этом позднехеттском языке дает близкие аналогии к словам латинского, греческого, древнеиндийского и даже древнеславянского языков. Таковы хеттские местоимения quis, quit, вполне соответствующие латинским quis, quid, хеттское uq, аналогичное греческому ??µ, наконец, хеттское существительное kimmant, чрезвычайно близкое греческому ???µ?? и даже русскому „зима“»[678]. Так Авдиев попытался совместить марризм с вполне очевидными показаниями индоевропейского сравнительно-исторического языкознания. Примечательно, что в России, еще до дискуссии, не лингвисты, а археологи, палеоантропологи, этнографы (Третьяков) и представители других гуманитарных дисциплин пытались найти связующее звено между различными подходами в исторической этнолингвистике[679].

* * *

До конца жизни Сталин сохранял неподдельный интерес к проблемам языка. 5 сентября 1952 года он принимал партийно-правительственную делегацию Монгольской Народной Республики во главе с Цеденбалом. В официальном протоколе записано: «В заключение беседы Сталин поинтересовался развитием грамматики в МНР.

Цеденбал говорит, что с введением русского алфавита грамотность сильно возросла и теперь до 90 % населения грамотные.

Сталин подтверждает, что старый алфавит затруднял рост грамотности, что звуковой, фонетический алфавит имеет все преимущества и что лет через 10–12 все будут грамотными. История культуры показывает, что сначала была система иероглифов. Это препятствовало распространению грамотности среди населения и переход к фонетической системе обеспечил широкое распространение грамотности. У мусульман тоже был сложный алфавит, а с переходом на русский алфавит грамотность быстро двинулась вперед»[680]. Но перевести многосотмиллионный китайский народ на использование русского алфавита он не успел или — не решился, несмотря на усиленную просьбу Мао Дзэдуна к «вождю мирового пролетариата» дать ему какой-нибудь мудрый совет на все времена. Сталин совет, конечно, дал, но это уже другая, не языковедческая история. Даже в древние и Средние века уровень грамотности в Китае был выше, чем в странах Европы. Грамотное население современного Китая пользуется хоть и упрощенной, но все той же древнейшей иероглифической письменностью. А вот Япония без всякого давления перешла на параллельный фонетический алфавит с использованием старинной графики. И кто, кроме вождя, посмеет однозначно ответить на вопрос — чей путь лучше?

* * *

Только через несколько лет после смерти Сталина, в хрущевскую «оттепель», идеологическая узда чуть ослабла, да и то ненадолго. Как известно, при Хрущеве началась первая антисталинистская кампания, которая затронула в числе прочих наук и лингвистику, точнее «сталинское учение о языке». Напомню, Хрущев как-то заявил, что у «Сталина были минуты просветления» и что он, возможно, сам написал языковедческие статьи. Но в общем русле советского антисталинизма в аппарате ЦК КПСС конца 50—60-х годов началось движение в сторону реабилитации Марра и развенчания теперь уже трудов-брошюрок Сталина. Вышло несколько публикаций (конечно же, как всегда, заказных) бывших учеников и последователей Марра (В.И. Абаев и др.), в которых отмечались его заслуги в различных областях знания и в особенности в области кавказоведения. К.И. Чуковский, оставивший интереснейший дневник интеллектуальной жизни сталинской и постсталинской эпох, записал в годы «оттепели», что к нему однажды пришли в гости Татьяна Винокур, Крысин и Ханпира: «Талантливые молодые лингвисты, Ханпира[681] — задиристый, постоянно готовый уличать, резать правду-матку в глаза… Рассказали, что их институту заказаны чуть ли не три тома, чтобы разбить учение Сталина о языке — его, как сказано в предложении ЦК, „брошюру“. Пять лет называли его статьи „Гениальный труд корифея науки товарища Сталина“ — и вдруг „брошюра“! В.В. Виноградов, громче всех восхвалявший „гениальный“ труд — теперь в опале»[682].

Робкие статьи, робко напоминавшие о Марре, опубликовали, конечно же, не в «Правде» или «Большевике», а в малотиражных научных изданиях. В Грузии верные «марристы» приступили к подготовке сборника его неизданных трудов; начались разговоры о переиздании сочинений Марра и разработке обновленной антибуржуазной, советской концепции происхождения языка и мышления. Последним вопросом занялись бойкие философы, которые успели побывать в «марристах», затем в столь же искренних антимарристах и — наоборот (например, А.Г. Спиркин). Но как во времена господства «школы Марра», так и после языковедческой дискуссии 1950 года, а теперь уже и после очередного поворота, так никто всерьез и не рассмотрел идеи Марра и работы его последователей, а главное критиков, в особенности критические реплики Сталина. Советская пропаганда всегда назойливо подменяла собой гуманитарную науку, даже в либеральные времена. Когда Хрущева сняли с руководящих постов, то начался новый этап, теперь уже брежневского «застойного» дряхлеющего сталинизма. Вместе с ним (дряхлеющим сталинизмом) все остались на тех местах, на которых застала их смерть Сталина. Академик Виноградов, крупный ученый, внесший вклад в отечественную филологию, был настолько травмирован роковыми переломами своей судьбы, что совершил на старости лет очередной малопочтенный поступок: на знаменитом судебном «процессе Синявского и Даниэля» выступил в качестве эксперта со стороны обвинения и «научно» подтвердил антисоветский характер их литературных произведений. Алпатов, достаточно объективно описавший политический «слалом» Виноградова, как и других антимарристов в лингвистике, всячески подчеркивая политическую расторопность престарелого Марра (в чем тот действительно был замечен), стыдливо обошел этот вопрос.

Советский (российский) ученый, власть и мораль — особенная, ждущая своего часа проблема. В этой книге я обозначил ее всего лишь через авторскую интонацию. После Фауста губительный жар соблазнов, иссушающих дар талантливого человека, в полной мере испытали в ХХ веке, главным образом немецкие и советские ученые, взнузданные каждый своим тоталитаризмом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.