Процесс Тухачевского и антикоммунистический заговор в армии

Процесс Тухачевского и антикоммунистический заговор в армии

26 мая 1937 года маршал Тухачевский, командармы Якир, Уборевич, Корк, комкоры Эйдеман, Путна и Примаков были арестованы и предстали перед судом военного трибунала. 12 июля был объявлен приговор.

С начала мая все они находились под подозрением. Восьмого мая в армии была восстановлена система военных комиссаров, использовавшаяся в Гражданскую войну. Это нововведение отражало партийные страхи бонапартистских настроений в армии{523}.

13 мая 1927 года директивой Наркома обороны был снят контроль политкомиссаров над высшими офицерами. Военный командир становился ответственным за «общее политическое руководство в целях полной координации военных и политических дел в соединении». «Заместитель по политчасти» должен был отвечать за «всю партийно-политическую работу» и докладывать командиру о политическом состоянии соединения{524}. Военно-политическая академия им. Толмачева в Ленинграде и комиссары Белорусского военного округа протестовали против «недооценки и снижения роли партийно-политических органов»{525}. В 1928 году СССР посетил Бломберг, один из высших офицеров Германии того времени. В докладе, сделанном им по итогам визита, отмечалось: «Чисто военный подход все более и более берет верх; все остальное подчинено ему»{526}.

После того как в армию было призвано много солдат из деревень, влияние кулаков там стало заметным. Уншлихт, до 1930 года занимавший высокие посты в армии, в 1928-м и 1929 годах заявлял, что опасность правого уклона была большей в армии, чем в гражданских парторганизациях{527}.

В 1930 году десять процентов офицерского корпуса, то есть 4500 военных, составляли бывшие царские офицеры. Во время чистки осенью 1929 года Уншлихт не дал провести их массовую чистку из армии{528}.

Все это показывает, что буржуазное влияние в армии оставалось довольно сильным в 20–30-х годах, из-за чего армия оставалась не очень надежной частью социалистической системы.

Заговор?

В. Лихачев был офицером Красной армии на Дальнем Востоке в 1937–1938 годах. Его книга «Дальневосточный заговор» рассказывает о существовании большого заговора в армии{529}.

Журналист Александр Верт включил в свою книгу «Москва, 41» главу под заглавием «Процесс Тухачевского». Он писал:

«Я вполне уверен, что чистки в Красной армии во многом связаны с верой Сталина в неотвратимость войны с Германией. Что же отстаивал Тухачевский? Люди, близкие к французской разведке, давно еще говорили мне, что Тухачевский отстаивает прогерманские интересы. Чехи рассказывали мне странную историю о визите Тухачевского в Прагу, когда в конце банкета – он уже был изрядно пьян – он вдруг выдал, что соглашение с Гитлером есть единственная надежда как для Чехословакии, так и для России. А затем перешел к оскорблениям Сталина. Чехи не преминули сообщить об этом Кремлю, и это стало концом Тухачевского, а с ним – и многих его последователей»{530}.

Посол США в Москве Джозеф Дэвис писал о своих впечатлениях 28 июня – 4 июля 1937 года:

«В самых лучших суждениях, похоже, ясно выражено, что, по всей видимости, существовал четко установленный военный заговор с целью переворота силами армии – не обязательно против Сталина, но антипартийный и антигосударственный, и что Сталин нанес удар по нему с характерной решительностью, быстротой и силой»{531}.

«Хорошо поговорил с Литвиновым. Я рассказал ему совершенно искренне о реакции на чистки в США и Западной Европе; и на казни генералов Красной армии; что она определенно была нехорошей…

Литвинов отвечал честно. Он заявил, что они должны были „стать уверены“ с помощью чисток в том, что после этого не останется изменников, которые сотрудничают с Берлином или Токио; что однажды мир поймет, что то, что им пришлось сделать, было защитой правительства от „угрожающей измены“. По сути дела, сказал он, они оказывают услугу всему миру тем, защищая себя от угрозы мирового господства Гитлера и нацистов, и что таким образом они сохраняют сильный Советский Союз как оплот против нацистской угрозы. Что мир еще поймет, насколько велик Сталин»{532}.

В 1937 году Абдурахман Авторханов работал в Центральном комитете большевистской партии. Буржуазный националист, он был тесно связан с лидерами оппозиции и членами ЦК – выходцами с Кавказа. В книге «Правление Сталина» он сожалеет о том, что Тухачевский не захватил власть в 1937 году. Он заявляет, что в начале 1937 года после поездки в Англию Тухачевский так говорил своим высшим офицерам: «В Британской Его Величества армии примечательно то, что там во главе не может быть агентов Скотланд-Ярда (намек на роль, которую играла госбезопасность в СССР). А что касается сапожников (намек на отца Сталина), то они сидят на базах снабжения и не лезут в партийные кадры. Британцы не отличаются говорливостью на темы патриотизма, потому что для них естественно быть просто британцами. В Британии нет „политической линии“, правой, левой или центра; просто есть британская политика, которой одинаково усердно служат каждый лорд и рабочий, консерватор и лейборист, офицер и солдат… Британский солдат абсолютно не знаком с историей партии и производственными показателями страны, но, с другой стороны, он знает географию мира так же, как он знает свою казарму… Король облечен уважением, но у него нет личной власти… Офицеру требуются два качества – храбрость и профессиональные знания»{533}.

Робер Кулондр был послом Франции в Москве в 1936–1938 годах. В своих мемуарах он упоминает террор Французской революции, который сокрушил аристократию в 1792 году и подготовил французский народ к войне против реакционных государств Европы. В то время враги Французской революции, в особенности Англия и Россия, рассматривали революционный террор как предвестник разложения режима. Фактически все было наоборот. То же самое, писал Кулондр, происходило и с советской революцией.

«Вскоре после ареста Тухачевского один из литовских министров, который знал некоторых лидеров большевиков, рассказывал мне, что маршал, расстроенный усилением роли коммунистической партии в армии, особенно в крепких, надежных армейских частях и соединениях, что препятствовало росту русской военной мощи, стал на деле главой движения, которое намеревалось задушить партию и установить военную диктатуру…

Моя переписка может подтвердить, что я правильно объясняю „советский террор“. Не стоит делать вывод, я об этом пишу постоянно, что режим разваливается или что силы России на пределе. Напротив, это всего лишь болезнь роста страны, развивающейся слишком быстро»{534}.

Черчилль писал в своих мемуарах, что Бенеш «получил предложение от Гитлера при всех обстоятельствах уважать целостность Чехословакии в обмен на гарантии того, что она останется нейтральной в случае франко-германской войны.

Осенью 1936 года президенту Бенешу было передано сообщение от высших германских кругов, гласившее, что если он хотел бы получить преимущества, предложенные Гитлером, то ему следует поторопиться, так как ближайшие события в России могут свести на нет ту помощь, которую он мог бы дать Германии.

Пока Бенеш размышлял над этим волнующим намеком, ему стало известно, что через советское посольство в Праге установлены связи между важными фигурами в России и германским правительством. Это было частью так называемого заговора военных и старых коммунистов для свержения Сталина и установления нового режима, основанного на прогерманской политике. Президент Бенеш не терял времени, связавшись быстро, как только он смог, со Сталиным. Вслед за этим последовали безжалостные, но, возможно, и совсем не лишние чистки военных и политиков в Советской России…

Русская армия была очищена от прогерманских элементов за счет ослабления ее военной мощи. Произошел знаменательный поворот советского правительства против Германии… Ситуация, безусловно, была понятна Гитлеру до конца; но у меня нет данных о том, что британское и французское правительства были настолько же осведомлены. Для Чемберлена и британского и французского Генеральных штабов чистка 1937 года представлялась в основном как разгром русской армии, а Советский Союз казался раздираемым на части дикой ненавистью и местью»{535}.

Троцкист Дойчер редко упускал возможность очернить и оболгать Сталина. Однако, несмотря на то, что он заявлял о Московских процессах как о «вымышленных заговорах», вот что он написал о казни Тухачевского:

«Все версии противников Сталина сходятся к одному: генералы в самом деле планировали переворот… Главной частью заговора был дворцовый переворот в Кремле, завершающийся убийством Сталина. Также подготавливались решительные военные действия вне Кремля, нападение на здания ГПУ. Тухачевский был движущей силой заговора… Он действительно был единственным из всех военных и гражданских руководителей того времени, кто многими свойствами напоминал Бонапарта и мог сыграть роль русского Первого Консула. Главный военный комиссар армии, Гамарник, позже покончивший жизнь самоубийством, был вовлечен в заговор. Командующий Ленинградским военным округом Якир должен был обеспечить содействие своего гарнизона. Генералы Уборевич, командующий Западным военным округом, Корк, начальник Военной академии в Москве, Примаков, заместитель Буденного в кавалерийском командовании, и некоторые другие также входили в круг заговорщиков»{536}.

Дойчер, видный антикоммунист, даже согласившись с достоверностью заговора Тухачевского, ясно дает понять, что он подчеркивает «добрые намерения» тех, кто хотел «спасти армию и страну от безумного террора и чисток», и он заверяет читателей, что Тухачевский ни в коем случае не действовал «в интересах Германии»{537}.

Нацист Леон Дегрель в 1977 году в своей книге упоминает Тухачевского следующими словами:

«Кто бы мог подумать во времена преступного террора Французской революции, что вскоре после этого придет Бонапарт и железной рукой поднимет Францию из бездны? Несколько лет спустя Бонапарт почти создал Объединенную Европу.

Мог возникнуть и русский Бонапарт. Молодой маршал Тухачевский, казненный Сталиным по доносу Бенеша, в 1937 году был птицей высокого полета»{538}.

8 мая 1943 года Геббельс отметил в своем журнале высказывание Гитлера. В нем говорилось о том, что нацисты прекрасно понимали важность получения преимущества за счет оппозиции и пораженческих настроений в Красной армии.

«Фюрер объяснил еще раз дело Тухачевского и заявил, что мы крепко ошиблись в то время, когда думали, что Сталин развалил Красную армию. На деле все было как раз наоборот: Сталин избавился от оппозиционеров внутри армии, тем самым создав гарантию того, что в ней больше не будет пораженческих настроений…

По сравнению с нами Сталин имеет еще одно преимущество, не имея оппозиции в обществе, так как большевики ликвидировали ее с помощью чисток за последние двадцать пять лет… Большевизм уничтожил эту опасность вовремя и мог впредь сосредоточить свои силы на борьбе с другими врагами»{539}.

Мы даем здесь еще и мнение Молотова. Кроме Кагановича Молотов был единственным членом из состава Политбюро 1953 года, который никогда не отрекался от своего революционного прошлого. В восьмидесятых годах он припомнил ситуацию в 1937 году, когда началась чистка:

«На весь этот период установилась крайне напряженная атмосфера; необходимо было действовать без жалости. Я думаю, это было оправдано. Если бы Тухачевский, Якир, Рыков и Зиновьев начали свою работу в военное время, борьба была бы исключительно трудной; число жертв было бы колоссальным. Обе стороны были бы обречены на сокрушительное поражение. Оппозиционеры имели связи, которые вели прямо к Гитлеру. Это уже слишком. Троцкий без сомнения имел такие связи. Гитлер был авантюристом, как и Троцкий, это была их общая черта. И, конечно, многих военных руководителей»{540}.

Милитаристские и бонапартистские замыслы

В исследовании, финансировавшемся армией США и проводившемся «Рэнд Корпорэйшн», Роман Колковиц дал анализ отношений между партией и армией в Советском Союзе, отражавший точку зрения военных спецслужб. Интересно отметить, что он выступал в поддержку всех стремлений к профессионализму, милитаризму, аполитичности и привилегиям, имевших место в Красной армии начиная прямо с 20-х годов. Конечно, Колковиц нападал на Сталина за подавление буржуазных и милитаристских тенденций.

После описания того, как Сталин определял положение армии в социалистическом обществе в 20-е годы, Колковиц писал:

«Красная армия возникла из этого процесса, как дополнение к правящей партийной элите; ее офицерам было отказано в полноте власти, необходимой в военном деле; они находились в долговременном состоянии неуверенности в своем карьерном росте; военное товарищество, которое имеет склонность к исключительности, насильственно удерживалось открытым через продуманную систему контроля и идеологической обработки…

Сталин… затеял большую программу, нацеленную на внедрение в советскую армию современного оружия, оборудования и служб тыла. Но он оставался настороженным к склонности военных к элитарности и исключительности, пристрастие к которым росло вместе с их профессиональным возрождением. Все это настолько переполнило Сталина недоверием, что во время обострения опасности войны в Европе он ударил по армии массовыми чистками в 1937 году…

Зажатая со всех сторон тайными службами, политорганами, партией и комсомолом, свобода действий военных была жестко ограничена»{541}.

Отметим, что больше всего «ненавидит» армия США в Красной армии: политическое воспитание («идеологическую обработку») и политический контроль (со стороны политорганов, спецслужб, партии и комсомола). С другой стороны, армия США благосклонно смотрит на стремление к автономности и на привилегии для высших офицеров («элитарность») и милитаризм («исключительность»).

Чистки, которые Колковиц рассматривал как этапы в партийной борьбе, направлялись Сталиным против «профессионалов» и бонапартистов из числа высших офицеров. Эти буржуазные течения смогли себя проявить только после смерти Сталина.

«Со смертью Сталина и последовавшим расколом в партийном руководстве ослабли механизмы контроля, и личные интересы и ценности военной верхушки вышли наружу. Широкий круг военных имел своего выразителя интересов в лице маршала Жукова. Жуков был способен избавить военные верхи от всепроникающего контроля политорганов; он ввел строжайшую дисциплину и разделение на ранги; он требовал реабилитации военных лидеров, подвергнутых чисткам, и наказания тех, кто их преследовал»{542}.

Во время двух переворотов в верхах СССР Жуков дважды поддержал Хрущева силами армии, в 1953 году (дело Берии) и в 1957 году (дело Молотова – Маленкова – Кагановича).

Власов

Но как генералы Красной армии могли представить себе сотрудничество с Гитлером? Если они и не были хорошими коммунистами, то были ли эти военные хотя бы националистами?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, надо ответить на другие вопросы. Почему это предположение должно различаться для Франции и Советского Союза? Не был ли маршал Петен, победитель при Вердене, символом французского шовинистического национализма? Разве не были генерал Вейган и адмирал Дарлан страстными защитниками французского колониализма?

Несмотря на все это, все трое стали главными фигурами в сотрудничестве с нацистами.

Не будь в Советском Союзе свержения капитализма и жестокой борьбы с буржуазией, разве не имели бы все силы, тоскующие по «свободному предпринимательству», дополнительных причин для сотрудничества с немецким «энергичным капитализмом»?

И разве не показала Вторая мировая война, что настроения, представленные во Франции маршалом Петеном, существовали и среди советских офицеров?

Генерал Власов играл важную роль в обороне Москвы в конце 1941 года. Арестованный немцами в 1942 году, он стал изменником. Но только 16 сентября 1944 года, после встречи с Гиммлером, ему было дано официальное разрешение на создание Русской освободительной армии, первая дивизия которой была образована в 1943 году.

Предлагали свои услуги нацистам и другие пленные офицеры; вот их имена.

Генерал-майор Трухин, начальник оперативного отдела Главного штаба Балтийского флота, профессор Академии Генерального штаба. Генерал-майор Малышкин, начальник штаба 19-й армии. Генерал-майор Закутный, профессор Академии Генерального штаба. Генерал-майор Благовещенский, командир бригады. Шаповалов, командующий артиллерией корпуса. Заместитель начальника штаба 6-й армии Меандров. Командир бригады Жиленков, член Военного Совета 32-й армии. Полковники Мальцев, Зверев, Нерянин и Буняченко, командир 389-й дивизии.

Каковы были политические убеждения этих людей? Бывший офицер британских спецслужб и историк Кукридж писал:

«Окружение Власова представляло собой странный сброд. Наиболее интеллигентным из его офицеров был полковник Зыков (еврей). Он был сторонником „правых уклонистов“ Бухарина и в 1936 году был сослан Сталиным в Сибирь, где провел четыре года. Другой свидетель сталинской чистки – генерал Василий Федорович Малышкин, бывший начальник штаба Дальневосточной армии; он попал в тюрьму во время дела Тухачевского. Третий офицер, генерал-майор Георгий Николаевич Жиленков, был армейским политкомиссаром. Они, как и многие другие офицеры, завербованные Геленом, были реабилитированы в начале войны в 1941 году»{543}.

Итак, мы узнаем, что некоторые высшие офицеры, осужденные и высланные в Сибирь, реабилитированные затем во время войны, перешли на сторону Гитлера! Действительно, меры, принятые во время Большой Чистки, были совершенно оправданы.

Объясняя свой переход к нацистам, Власов написал открытое письмо: «Почему я вступил на путь борьбы против большевизма».

Содержание этого письма весьма показательно.

Во-первых, его критика советского режима идентична тому, что говорили Троцкий и правые круги Запада.

«Я видел, что жизнь русского рабочего очень тяжела, что крестьян силой затягивают в колхозы, что миллионы русских людей исчезли после ареста без всякого суда… Система комиссаров разрушила Красную армию. Безответственность и слежка делают из командира игрушку в руках партийных работников в гражданской одежде или военной форме… Многие тысячи лучших командиров, включая маршалов, были арестованы и расстреляны или высланы в лагеря и никогда не вернулись».

Заметим, что Власов выступает за профессиональную армию, с полной автономией военных, совсем как в предыдущих цитатах из исследования американских военных.

Затем Власов поясняет, как поражения вдохновили его на переход к нацистам. В следующей главе мы увидим, что Троцкий и троцкисты постоянно использовали пораженческую пропаганду.

«Я видел, что война проиграна по двум причинам: нежелание русского народа защищать большевистское правительство и созданная им система насилия и безответственности армейского командования…»

Наконец, используя «антикапиталистические» разговоры нацистов, Власов объясняет, что Новая Россия должна войти в Европейскую капиталистическую и империалистическую систему.

«Мы должны построить Новую Россию без большевиков и капиталистов…

Интересы русского народа всегда схожи с интересами германского народа и всех других европейских наций… Большевизм отделил русский народ от остальной Европы непроницаемой стеной»{544}.

Солженицын

Мы бы хотели сделать небольшое отступление для Солженицына. Этот человек стал официальным голосом кучки слуг царского режима, буржуа, спекулянтов, кулаков, сводников, бандитов и власовцев, которые были законно репрессированы социалистическим государством.

Солженицын – литературный писака, живший двуличной жизнью во время нацистской оккупации. Шовинист, он ненавидел немецких захватчиков. Но еще больше он ненавидел социализм. Поэтому у него нашлось немного неодобрительных слов для генерала Власова, самого известного пособника нацистов. Хотя Солженицын не одобрял союз Власова с Гитлером, он весьма хвалебно говорил о ненависти Власова к большевизму.

Генерал Власов сотрудничал с нацистами после того, как попал в плен? Солженицын нашел способ объяснить и оправдать измену. Он писал: «Вторая ударная армия Власова… была в 70 километрах в тылу немецких войск! И затем безжалостное сталинистское командование не смогло найти для усиления его войск ни людей, ни вооружения… Армия была без пищи, и в то же время Власову не дали разрешения на сдачу войск…

Теперь это, конечно, было изменой Родине! Это, конечно, ужасное, самовольное предательство! Но Сталин… Ему надо засчитать пренебрежение и беспечность при подготовке к войне, замешательство и трусость в ее начале, бесцельные жертвы целых армий и корпусов только лишь для спасения собственной маршальской формы. Действительно, какую более жестокую измену надо искать у Верховного Главнокомандующего?»{545}

Вот так Солженицын защищает предателя Власова от Сталина. Давайте рассмотрим то, что на самом деле произошло в начале 1942 года. Несколько армий получили приказ взломать немецкую блокаду Ленинграда. Но наступление быстро выдохлось, и командующий фронтом Хозин получил приказ от Сталина вывести армию Власова с передовых позиций. Маршал Василевский пишет: «Власов, не обладавший многими необходимыми качествами командира, и будучи на деле нерешительным и трусоватым по природе, был совершенно пассивен. Угрожающее положение, в котором оказалась его армия, деморализовало его до конца, и он не сделал попытки вывести свои войска быстро и скрытно…

Я могу с определенным правом подтвердить крайне серьезную озабоченность, которую выказывал Сталин ежедневно о судьбе Второй ударной армии и об оказании ей всей возможной поддержки. Об этом свидетельствует целый ряд директив ВГК, которые я лично писал под диктовку Сталина.

Власов присоединился к врагу, хотя значительная часть его армии сумела прорваться сквозь немецкие войска и спастись»{546}.

Русские нанялись в нацистскую армию, чтобы сражаться с советским народом? Но, восклицает Солженицын, это же преступный сталинский режим вынудил их к тому: «Людей побуждала к вступлению во власовские подразделения Вермахта только последняя крайность, только предел отчаяния, только неистощимая ненависть к советскому режиму»{547}.

Кроме того, говорит Солженицын, предатели-власовцы были больше антикоммунистами, чем пронацистами: «Только осенью 1944 года начали формироваться дивизии Власова, состоявшие исключительно из русских… их первый и последний самостоятельный поступок – удар по немецким войскам… Власов приказал своим дивизиям помочь чешским повстанцам»{548}.

Эта сказка повторялась нацистскими и другими фашистскими преступниками во всех странах: когда германские фашисты были уже на грани поражения, все они вдруг обнаружили свое «национальное и независимое» призвание и вспомнили о своем «противостоянии» Германии, присматривая себе защиту под крылом империализма США!

Солженицын не опровергает того, что немцы были фашистами, но они были тупыми и слепыми фашистами. Если бы у них было чуть побольше ума, немецкие фашисты должны были бы признать ценность русских братьев по оружию и дать им некий уровень автономии:

«Немцы, по своей полной тупости и переоценке собственных сил, разрешили им только умирать за Германский Рейх, но отвергали их право планировать независимое будущее России»{549}.

Война еще была в разгаре, нацизм еще не был окончательно разбит, а Солженицын уже плакал о «бесчеловечной» участи арестованных власовцев! Он описывал сцены на освобожденной советской земле:

«Заключенный, одетый в немецкие форменные брюки, кричал мне на чистом русском языке. Выше пояса он был обнажен, и его лицо, грудь, плечи и спина были в крови, когда сержант-особист гнал его вперед кнутом… я побоялся защищать власовца перед особистом… Эта картина останется навсегда в моей памяти. Это, помимо всего прочего, есть почти символ ГУЛАГа. Это должно быть на суперобложке этой книги»{550}.

Надо поблагодарить Солженицына за обескураживающую откровенность: человек, который лучше всего представлял «миллионы жертв сталинизма», был нацистским пособником.

Тайная антикоммунистическая организация в Красной армии

В целом чистки в Красной армии представляют как акты глупости, произвола, слепых репрессий; обвинения были подтасованы, дьявольски замышлены для укрепления личной диктатуры Сталина.

Где же правда?

Конкретный и очень интересный пример можно получить из рассмотрения некоторых важнейших сторон этого вопроса.

Полковник советской армии, Г. А. Токаев, дезертировал в Британию в 1948 году. Он написал книгу, озаглавленную «Товарищ Х», настоящий золотой прииск для тех, кто хочет попытаться понять всю сложность борьбы внутри большевистской партии. Инженер по аэронавтике, Токаев с 1937-го по 1948 год был партийным секретарем крупнейшей партийной организации Военно-воздушной академии им. Жуковского. То есть он был в числе руководящих кадров{551}.

Когда он вступил в партию в 1933 году в возрасте 22 лет, он уже был членом тайной антикоммунистической организации. Во главе этой организации стоял один из высших офицеров Красной армии, влиятельный член Центрального комитета большевистской партии! Группа Токаева проводила тайные собрания, принимала резолюции и рассылала своих посланцев по стране.

В книге, изданной в 1956 году, он раскрывает политические идеи своей тайной группы. Чтение этой книги о тайной антикоммунистической организации весьма познавательно.

Прежде всего, Токаев представляет себя как «революционного демократа и либерала»{552}.

Мы были, заявляет он, «врагами любого, кто хотел разделить мир на „наших“ и „чужих“, на коммунистов и антикоммунистов{553}.

Группа Токаева «провозгласила идеалы всеобщего братства» и «расценивала христианство как одну из величайших систем всеобщих человеческих ценностей»{554}.

Группа Токаева была ярым приверженцем буржуазного режима, установленного Февральской революцией. «Февральская революция представляла собой проблеск демократии… который говорил о скрытой вере в демократию среди простого народа»{555}.

Печатавшаяся за границей газета меньшевиков «Социалистический вестник» была популярна в группе Токаева, как и книга «Истоки красного террора» меньшевика Г. Аронсона{556}.

Токаев подтвердил связи его антикоммунистической организации и социал-демократического Интернационала. «Революционное демократическое движение близко демократическим социалистам. Я работал в тесном сотрудничестве со многими убежденными социалистами, такими как Курт Шумахер… Такие имена, как Эттли, Бевин, Спаак и Блюм, много значат для человечества»{557}.

Токаев также боролся за «права человека» всех антикоммунистов. «В соответствии с нашими взглядами… не было более срочного и важного дела в СССР, чем борьба за права личности»{558}.

Многопартийность и разделение СССР на независимые республики были двумя существенными пунктами программы заговорщиков.

Группа Токаева, большинство членов которой представляли собой националистов, выходцев с Кавказа, выражали поддержку плана Енукидзе, который нацеливался на уничтожение «корней и ветвей» сталинизма и замену сталинского «реакционного СССР» на «свободный союз свободных людей». Страна должна была быть разделена на десять естественных частей: Северо-Кавказские Соединенные Штаты, Украинская Демократическая Республика, Московская Демократическая Республика, Сибирская Демократическая Республика и т. д.{559}

Подготавливая в 1939 году план свержения сталинского правительства, группа Токаева была готова «искать поддержку извне, особенно от партий Второго Интернационала… Должно было быть избрано новое Конституционное собрание, и его первой мерой должно было стать прекращение однопартийного правления»{560}.

Группа Токаева, несомненно, была вовлечена в борьбу до конца с партийным руководством. Летом 1935 года «мы, оппозиция, армейская или гражданская, полностью отдавали себе отчет, что мы вступили в смертельную борьбу»{561}.

В конечном счете, Токаев рассматривал «Британию как самую свободную и самую демократичную страну мира»{562}. После Второй мировой войны «мои друзья и я стали большими ценителями Соединенных Штатов»{563}.

Поразительно, что программа Горбачева повторила все слово в слово. Идеи, которые защищались тайной антикоммунистической организацией в 1931–1941 годах, снова появились, но теперь уже в руководстве партии, в 1985 году. Горбачев осудил разделение мира на социалистический и капиталистический и обратился к «универсальным ценностям». В 1986 году Горбачев положил начало восстановлению отношений с социал-демократией. Многопартийность стала реальностью в СССР в 1989 году. Ельцин как-то напомнил премьер-министру Франции Шираку, что Февральская революция принесла «демократические надежды» в Россию. Трансформация «реакционного СССР» в «Союз свободных республик» завершилась.

Но в 1935 году, когда Токаев боролся за программу, примененную Горбачевым 50 годами позже, он прекрасно сознавал, что он участвует в борьбе не на жизнь, а на смерть с большевистским руководством.

Летом 1935 года «мы, оппозиция, армейская или гражданская, полностью отдавали себе отчет, что мы вступили в смертельную борьбу»{564}.

Кто входил в тайную группу Токаева?

Это были в основном офицеры Красной армии, часто молодые офицеры, прибывшие из военных академий. Их руководитель, товарищ Х – настоящее имя никогда не называлось – был членом Центрального комитета в 30–40-х годах.

Риц, флотский капитан-лейтенант, был главой тайного движения Черноморского флота. Четырежды исключенный из партии, он смог четыре раза восстановиться{565}.

Генералы Осепян, заместитель начальника Главного политического управления Вооруженных сил(!), и Алкснис были среди главных лидеров тайной организации. Все они были близки с генералом Кашириным. Все трое были арестованы и расстреляны во время процесса Тухачевского{566}.

Еще несколько имен. Подполковник Гай, убитый в 1936 году в вооруженном столкновении с НКВД{567}. Полковник Космодемьянский, сделавший «героическую, но преждевременную попытку свергнуть сталинскую олигархию»{568}. Генерал-полковник Тодорский, начальник Академии им. Жуковского, и Смоленский, дивизионный комиссар, заместитель начальника Академии, ответственный за политическое воспитание{569}.

На Украине группу поддерживал Николай Генералов, который встретился с Токаевым во время тайного собрания в Москве в 1931 году, и Лентцер. Оба были арестованы в Днепропетровске в 1936 году{570}.

Катя Окман, дочь старого большевика, вступившего в конфликт с партией в начале революции, и Клава Еременко, вдова украинского офицера морской авиации в Севастополе, обеспечивали связи по всей стране.

Во время чистки групп Бухарина (правых уклонистов) и маршала Тухачевского большинство членов группы Токаева было арестовано и расстреляно: «круги, близкие к товарищу Х, были почти полностью вычищены. Большинство было арестовано в связи с „правыми уклонистами“»{571}. «Наше положение, – писал Токаев, – стало трагическим. Один из наших кадров, Белинский, заметил, что мы сделали ошибку, поверив, что Сталин неспособен добиться успехов в индустриализации и культурном развитии. Риц говорил, что он был неправ, что это была борьба поколений, и что надо готовиться к тому, что будет после Сталина»{572}.

Несмотря на свою антикоммунистическую платформу, тайная организация Токаева поддерживала тесные связи с фракцией «коммунистов-реформаторов» в партии.

В июне 1935 года Токаев был послан на юг. Он дал некоторые комментарии о Енукидзе и Шеболдаеве, двух большевиках, которых обычно считают типичными жертвами «сталинского произвола».

«Одной из моих задач было попытаться отвести угрозу от нескольких лидеров района Азовского и Черного морей и Северного Кавказа, главой которых был Б. П. Шеболдаев, первый секретарь обкома партии и член Центрального комитета. Не то чтобы наше движение было полностью согласно с группой Енукидзе – Шеболдаева, но мы знали, чем они занимались, и Товарищ Х считал нашим революционным долгом помочь им в критический момент.

Мы расходились в деталях, но при всем этом они были храбрыми и уважаемыми людьми, которые много раз спасали членов нашей группы и которые имели значительные шансы на успех»{573}.

«В 1935 году мои личные контакты позволили мне проникнуть в некоторые совершенно секретные дела, относящиеся к Центральному комитету партии и связанные с „Абу“ Енукидзе и его группой. Документы позволили определить, сколь много знают сталинисты о тех, кто работает против них…

Енукидзе был преданным коммунистом правого крыла…

Открытый конфликт между Сталиным и Енукидзе связан с законом от 1 декабря 1934 года, который вступил в силу сразу после убийства Кирова»{574}.

«Енукидзе позволял работать при себе нескольким людям, которые были технически подготовленными и полезными в обществе, но при этом были антикоммунистами»{575}.

Енукидзе был помещен под домашний арест в середине 1935 года. Подполковник Гай, руководитель организации Токаева, устроил его побег. В Ростове-на-Дону они провели собрание с участием Шеболдаева, первого секретаря обкома партии, Пивоварова, председателя Областного Совета, и Ларина, председателя Облисполкома. Затем Енукидзе и Гай двинулись на юг, но были задержаны НКВД близ Баку. Гай застрелил двоих, но и сам был убит{576}.

Оппозиционная группа Токаева имела также связи с группой Бухарина.

Токаев заявлял, что его группа поддерживала тесные связи с другой фракцией в руководстве партии, группой главы Службы безопасности Ягоды. «Мы знали силу… глав НКВД, Ягоды или Берии… в качестве не слуг, а врагов режима»{577}.

Токаев писал, что Ягода защитил многих их людей, которые попадали в опасное положение. Когда Ягода был арестован, все связи группы Токаева с руководством госбезопасности были оборваны. Для их тайного движения это было громадной потерей.

«Возглавляемый теперь Ежовым, НКВД пошел еще дальше. Малое Политбюро добралось до заговорщицких организаций Енукидзе – Шеболдаева и Ягоды – Зелинского и вплотную занялось связями оппозиционеров в центральных органах госбезопасности. Ягода был убран из НКВД, и мы потеряли крепкую опору в нашей оппозиции из госбезопасности»{578}.

Каковы были намерения, планы и деятельность группы Токаева?

Задолго до 1934 года, писал Токаев, «наша группа планировала убийство Кирова и Калинина, Председателя Президиума Верховного Совета СССР. В конце концов убийство Кирова удалось другой группе, с которой мы имели связи»{579}.

«В 1934 году был план начать революцию, арестовав целиком весь сталинистский XVII Съезд партии»{580}.

Член группы, Клава Еременко, в середине 1936 года предложила убить Сталина. Она знала офицеров из охраны Сталина. Товарищ Х отказался и «указал, что уже было не менее пятнадцати попыток убийства Сталина, все без успеха, но каждая стоила многих жизней отважных людей»{581}.

«В августе 1936 года… мой вывод был таков, что время промедлений прошло. Нам надо немедленно начать подготовку к вооруженному восстанию. Я был уверен тогда, как и сейчас, что если бы товарищ Х призвал к оружию, то за ним сразу бы пошли многие видные деятели СССР. В 1936 году Алкснис, Осепян, Егоров и Каширин присоединились бы к нам»{582}.

Заметим, что все эти генералы были казнены после разоблачения заговора Тухачевского.

Токаев полагает, что в 1936 году у них было достаточно сторонников в армии для того, чтобы преуспеть в перевороте, который, поскольку Бухарин еще был жив, поддержали бы крестьяне.

Один из «наших летчиков», вспоминал Токаев, представил товарищу Х и Алкснису с Осепяном план бомбежки мавзолея Ленина и Политбюро{583}.

20 ноября 1936 года в Москве товарищ Х во время тайного собрания пяти членов организации предложил Демократову убить Ежова во время VIII Чрезвычайного Съезда Советов{584}.

«В апреле 1939 года мы провели встречу лидеров подпольных оппозиционных групп, чтобы оценить положение дома и за границей. Кроме революционных демократов там присутствовали два социалиста и два правых военных оппозиционера, один из которых называл себя народным демократом-децентралистом. Мы приняли резолюцию, впервые определившую сталинизм как контрреволюционный фашизм, предательство рабочего класса… Резолюция была немедленно передана видным деятелям партии и правительства, и похожие конференции были организованы в других центрах… Мы начали оценку своих шансов в вооруженном восстании против Сталина»{585}. Заметим, что мысль «большевизм = фашизм» объединяла советских военных заговорщиков 30-х годов, троцкистов, социал-демократов и западных католиков правого направления.

Вскоре после этого Токаев беседовал со Смольнинским – это псевдоним одного из высших офицеров Ленинградского военного округа – о возможности покушения на Жданова{586}.

Кроме того, в 1939 году, в канун войны, состоялась еще одна встреча, где заговорщики обсуждали вопрос об убийстве Сталина в случае войны. Они нашли это неподходящим, так как им некем было заменить Сталина во главе государства, да и массы не пошли бы за ними{587}.

Когда началась война, Токаеву, который хорошо говорил по-немецки, предложили участвовать в партизанской войне в тылу нацистов. Партизаны, естественно, рисковали своей жизнью каждый миг, постоянно. В то время товарищ Х решил, что Токаев не должен принимать это предложение: «Мы должны, насколько это возможно, оставаться в главных центрах, быть готовыми взять власть, если режим Сталина рухнет»{588}. «Товарищ Х был убежден, что это был момент истины для Сталина. Жаль, что мы не могли видеть в Гитлере освободителя. Следовательно, говорил товарищ Х, мы должны быть готовы к падению режима Сталина, но нам не следует делать ничего, что может ослабить режим». Это обсуждение прошло на тайном собрании 5 июля 1941 года{589}.

После войны, в 1947 году, Токаев был ответственным за переговоры с профессором Танком, специалистом по аэронавтике, пытаясь убедить того приехать в Советский Союз на работу. «Танк действительно был готов к работе над реактивным истребителем для СССР… Я обсудил суть дела с несколькими людьми, чье мнение было важным для меня. Мы согласились, что поскольку было бы неверно полагать, что советские авиаконструкторы не смогут разработать реактивный бомбардировщик, это будет не на пользу стране, как это должно было быть… СССР, как мы знали, не очень-то боялся внешних врагов; поэтому наши усилия должны быть направлены на ослабление, а не на усиление советского монополистического империализма в надежде, что этим мы сделаем возможной демократическую революцию»{590}. Токаев признал здесь, что экономический саботаж был политической формой борьбы за власть.

Эти примеры показывают заговорщицкую сущность тайных групп в армии, прятавшихся внутри большевистской партии, наследники которых увидят признание их «идеалов» с приходом к власти Хрущева и их внедрение в жизнь Горбачевым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.