Борьба за Македонию

Борьба за Македонию

В 680 г. на политической карте Балкан появилось новое государство — Болгарское ханство Аспаруха. Империи, после временных успехов, пришлось отныне считаться с этой грозной реальностью. Славянские же племена оказались вовлечены в водоворот противостояния между Византией и болгарами. Уже в первые годы после нашествия Аспаруха противостояние это вышло за пределы придунайских областей Фракии.

Аспарух в течение примерно года продолжал грабительские набеги на остававшиеся под ромейским контролем фракийские земли. В конечном счете император Константин вынужден был вступить в переговоры о мире. По устоявшейся печальной традиции, «варварам» надо было платить. На условии выплаты ежегодной дани Аспарух согласился прекратить военные действия. Мир заключили в начале августа 681 г.[1522]

Однако беспокойства, причиняемые Константинополю болгарами, на этом не завершились. Пример Аспаруха оказался заразителен для других болгар — в том числе для обосновавшегося в Паннонии Кувера. Его взор теперь тоже обратился к границам Империи. Неясно, насколько последующие события были действительно связаны с действиями Аспаруха во Фракии. Но последовали они сразу за возникновением Болгарского ханства. Отрицать здесь взаимосвязь — хотя бы на уровне подражания успеху сородича — странно.

К описываемому времени Кувер уже не один десяток лет правил своими болгарами и сирмисианами. Сирмисианами именовались потомки людей, принудительно выселенных каганом в конце 610-х гг. из опустошенных балканских провинций Империи. Первоначально место их проживания в каганате располагалось в Сирмии и округе. Но к 680-м гг. сирмисиане жили уже и к северу от Дуная. Здесь, в землях по Тисе, располагалась и ставка Кувера.[1523] Ранее уже говорилось, что сирмисиане — в числе наиболее вероятных предков позднейших балканских влахов.

Население Потисья было довольно пестрым. Среди местных жителей имелись и кочевники, и гепиды, и славяне. Подобно другим кочевым державам, Аварский каганат строился на четком определении прав и обязанностей каждого народа, на четком отведении ему того или иного места в строгой иерархии — во главе с аварами. Влахам-сирмисианам удалось в этой иерархии подняться наверх. Они получили личную свободу, смешались с кочевниками — аварами и болгарами.[1524] Вместе с новыми свойственниками сирмисиане угнетали данников-земледельцев — в первую очередь, славян. Память о том, что «волохи» господствовали над славянами к западу от Карпат, сохранялась в славянских преданиях.[1525]

В среде влахов выделилась на аварской службе собственная знать. Типичным ее представителем был человек с латинским именем Мавр — «один из архонтов», то есть племенных вождей при Кувере.[1526] В жилах Мавра текла и болгарская кровь.[1527] Автор «Чудес святого Димитрия», который должен был знать Мавра лично, описывает его так: «выдающийся и коварный во всем и знающий наш язык [греческий] и язык ромеев [латинский], славян и булгар, вообще искусный во всем и исполненный всяческой дьявольской хитрости».[1528] Мавр отличился на службе кагану, в том числе и в войнах с ромеями. В то время «он никогда не хранил верности, но всегда из-за ничтожества, клятвопреступности и коварства поступая наихудшим образом, разорил многие места и народы».[1529] Мавр был богат, владел зависимыми «людьми» и по кочевническому обычаю имел нескольких жен.[1530]

Однако подобные вожди, прославившиеся службой кочевникам, были скорее исключением в своем народе. Сирмисиане остро ощущали свою зависимость от авар. Среди них оставалось немало христиан, и число их постепенно возрастало. Стремление сирмисиан вернуться на родину предков было почти всеобщим. Разумеется, узнал об этом стремлении и о недовольстве властью кагана со временем и приставленный управлять влахами Кувер. Ему, как и влашской знати, здесь представлялся случай самому освободиться от власти кагана.[1531]

Примерно в том же 681 г.[1532] Кувер, наконец, решился восстать. Обстановка для этого складывалась как нельзя лучше. Только что Аспарух нанес поражение аварам в Нижнем Подунавье и выбил их из дельты. Переселенные Аспарухом славяне Семи родов встали заслоном между новым Болгарским ханством и каганатом. События, произошедшие за Дунаем, вдохновляли болгар на освобождение от аварского владычества, побуждали искать новых земель на Балканах. С другой стороны, они не могли не вызвать охлаждения между аварской верхушкой каганата и болгарскими вождями.

Кувер открыто отказался подчиняться власти кагана. Собирая болгар и сирмисиан «с имуществом и оружием», Кувер двинулся на юг, к Дунаю. Каган погнался за мятежниками. Вновь в каганате разразилась болгаро-аварская война. «В пяти или шести битвах» Кувер нанес аварам поражения. Последняя произошла при самой переправе через Дунай. Понеся сокрушительные потери, каган с остатками аварских войск обратился в бегство и ушел на север, в Паннонию. Кувер переправился через реку и вступил в желанные пределы Империи.[1533] Эти события привели к новому катастрофическому упадку Аварского каганата. Лишь через пару десятков лет авары — теперь уже «Второго каганата» — вновь решились беспокоить соседние народы.

Кувер же, благополучно пройдя через полупустынные придунайские земли до Македонии, остановил свою многочисленную орду на Керамисийском поле — в районе Прилепа.[1534] Здесь, однако, в среде подданных Кувере началось вполне закономерное размежевание. Христиане, а по их примеру и прочие сирмисиане, стали понемногу разбредаться по византийским городам. Кто-то отправился за надежные стены не слишком далекой Фессалоники, кто-то искал пути в Константинополь, кто-то же стремился вернуться в уцелевшие фракийские города.[1535]

Все это совершенно не входило в планы Кувера и окружавшей его кочевой знати — как болгарской, так и влашской. Кувер рассчитывал создать в Македонии собственное государство и строить отношения с Империей по образцу Аспаруха. Верхушка переселенцев собралась на совет и постановила — «никто из них не должен уходить в желанные места, но самому Куверу владеть всеми смешанными пришельцами и стать им архонтом и хаганом». Если Кувер просто покорится императору, разумно рассуждали приближенные, — «тот возьмет у него весь народ и распустит, а его лишит власти».[1536]

Тем не менее Кувер нуждался в пропитании для своих людей. К северу от Дуная пропитание это обеспечивалось окрестными земледельцами-славянами. Новоявленный каган решил воспользоваться этим же способом и на имперских землях. Отправив все-таки посольство к императору Константину, Кувер «попросил» у него разрешения остаться на землях Империи. Понятно было, что после поражения во Фракии у Империи нет сил не согласиться на эту «просьбу». Бесплатно снабжать орду провиантом, «продовольствием в достаточном количестве», Кувер «просил» обязать македонских славян, дреговичей. На все эти довольно унизительные требования только что заключивший еще более позорный мир с Аспарухом император согласился.[1537]

Что касается самих славянских князей, то у них особого выбора не было. Македонские славяне, конечно, восстанавливали уже силы после разгрома 658 г. Но Фессалонику они пока тревожить не пытались. Память о карательном походе Константа еще была жива. Так что императорский приказ явился для дреговичей достаточно веским аргументом. Но и помимо него бороться против победоносной рати Кувера для разрозненных славянских «княжений» означало бы гибель. Итак, дреговичи покорились.

Влахи и болгары практически не смешивались в те годы со славянами. Они просто группами «приходили за съестным в хижины славян» и забирали его.[1538] Конечно, дреговичи встречали «насельников» не с распростертыми объятиями. Вскоре жить в близости от угнетаемых славян стало опасно. Славяне сами теперь угрожали завоевателям. Это только усиливало желание влахов бросить орду и перебраться в ромейские города.[1539]

Влахи, более близкие к славянам по жизненному укладу, общались с ними во время сбора дани чаще, чем болгары. Это общение какое-то время ускользало от взора людей Кувера. Между тем «многие» влахи расспрашивали славян о расположении и состоянии Фессалоники. Поняв, что город по-прежнему силен и находится неподалеку, влахи целыми семьями начали перебегать в Фессалонику — вопреки запрету своего кагана. Всех перебежчиков эпархи Фессалоники отправляли на кораблях в Константинополь.[1540]

Кувер и его окружение, осознав новую опасность, разгневались. Однако они и решили воспользоваться ситуацией в своих интересах. На тайном совете Мавру было поручено перебежать в Фессалонику с верными людьми, разжечь в городе смуту и сдать его Куверу. Кувер намеревался перенести в Фессалонику свою столицу, покорить всю Македонию, а затем выступить против Константинополя. Покорение славян с их прославленным флотом позволило бы совершать набеги на острова Эгейского моря и даже азиатский берег.[1541]

Мавр перешел в Фессалонику. Правители города наилучшим образом аттестовали его перед императором, а тот пожаловал ему титул консула (ипата). Все перебежавшие от Кувера сирмисиане были подчинены Мавру. Отныне их оставляли в Фессалонике под его началом. Его солдатам назначили содержание за счет казны. Он разделил его на сотни, полусотни и десятки, поставив офицерами своих сообщников, опытных воинов. Кое-кто из влахов пытался разоблачить Мавра перед властями. Но влашская знать была с ним заодно. Узнав о попытках разоблачения, Мавр велел обезглавить обвинителей, а их семьи продать в рабство. Это наложило печать на уста даже знающим или догадавшимся о заговоре. Располагавший все возрастающей за счет новых перебежчиков воинской силой Мавр стал почти что хозяином Фессалоники.[1542]

Мавр назначил мятеж на канун Пасхи. В ночь на Воскресение он велел поджечь «некоторые известные места» и в начавшемся смятении захватить город. Однако в Великую Среду неожиданно в город прибыл со всеми своими кораблями ромейский стратиг Сисинний, командовавший созданным для борьбы с арабами флотом «карависиан». Император отправил его в Фессалонику для охраны города — на случай, если Кувер решится напасть и силой вернуть Мавра с его людьми. Таким образом, каган и его приближенный перехитрили сами себя. Перепуганный Мавр сразу по прибытии флота слег в лихорадке. Лишь через «много дней» его выходили — не без участия заботливо опекавшего его Сисинния. Ромейский адмирал, естественно, о провалившемся заговоре и не подозревал.[1543]

Когда Мавр встал с постели, Сисинний приказал его людям, а также своим морякам встать лагерем к западу от города. Этот лагерь должен был привлекать сирмисиан, спасавшихся от Кувера, и от недовольных гнетом славян. «Много дней» Сисинний и Мавр собирали стекавшихся беженцев.[1544]

Сколько времени заняли все описанные события, не совсем ясно. Неясно и то, о Пасхе какого года идет речь в «Чудесах святого Димитрия». Однако есть основания полагать, что это была уже Пасха 685 г., когда умер император Константин и на престол уступил его сын Юстиниан II.[1545] Случилось это уже после Пасхи — 10 июля.

Новый император, не доверявший договоренностям с «варварами», отправил в Фессалонику приказ — перевезти Мавра и его беженцев в Константинополь. Кораблей Сисинния для этой цели не хватило, и из столицы отправили еще суда. В Константинополе Мавра приняли добром. Он получил титул «патрикия и архонта сирмисиан и булгар». Людей его разместили на Стримоне — вновь на славянских землях, но теперь на более покорных.[1546] «Скифы» влашского и болгарского происхождения должны были и обеспечивать покорность славян, и прикрывать Македонию от возможного нападения Аспаруха. Юстиниан, грезивший лаврами своего великого тезки, уже готовился нарушить заключенный с ханом мир.

Для теперь уже византийского патрикия Мавра настало, казалось бы, время благополучия. Он получил имение где-то во Фракии, а также родовую фамилию «Бесс». Дана она была то ли по влашскому происхождению, то ли по месту нового поселения. Мавр Бесс мог забыть об обязательствах, взятых перед Кувером. Но, кажется, не забыл. Неверен Мавр был только ромеям. Теперь же сам едва не пал жертвой предательства. Вскоре после переселения собственный сын Мавра донес императору не только о былом заговоре против Фессалоники, но и о том, что отец готовил покушение на монаршую особу во Фракии. Юстиниан, убедившись, что Кувер не тронул ничего из имущества «перебежчика», да еще и воздает более высокие почести его женам, признал вину Бесса. Тем не менее смертной казни Мавр избежал. Он был лишь смещен с должности и заключен в тюрьму.[1547]

Тем не менее Юстиниан не намеревался спускать обиды Куверу. Он объявил о разрыве мира с болгарскими ханами. Первый удар ромеев обрушился именно на Македонию. В сентябре 688 г. императорское войско выступило в поход на запад. Перебросив конные части во Фракию, Юстиниан сам во главе их вторгся в земли струмлян. Здесь ему «случайно» встретилось войско болгар. Кувер не оставлял надежд распространить свою власть на Македонию, но успех сопутствовал императору. Болгары были отброшены. Император с боем пробился до Фессалоники, громя по дороге как болгарские, так и славянские отряды. Впрочем, не все славяне, несмотря на свои «великие полчища», рискнули меряться силой с Юстинианом. Для них, ничем перед Империей не провинившихся, вторжение жаждущего крови василевса явилось полной неожиданностью. Кто-то пытался сопротивляться, но другие предпочли запросить мира на условиях ромеев. Повсюду в Македонии императору сопутствовал успех. Вступив в Фессалоники, Юстиниан, связывавший свою победу с помощью святого Димитрия, первым делом одарил его храм доходами от местного соляного промысла.[1548]

Затем он распорядился делами побежденных славян. Часть их, — прежде всего перешедших в его власть добровольно или готовых присоединиться к его войску, — он решил по примеру деда выселить из Македонии. Переправив их из Фессалоники в азиатский Авидос, он велел им расселиться в феме Опсикий. Там, на северо-западе Малой Азии, уже жили славяне, расселенные Константом. Запамятовав о печальном дедовском опыте, Юстиниан вновь намеревался использовать славян против арабов. Впрочем, на этот раз он вроде бы имел дело с «добровольными» переселенцами, которых возглавляли собственные вожди, «более благородные».[1549]

В Македонии Юстиниану сопутствовал видимый успех. Немудрено — императору здесь пришлось иметь дело с разрозненными, к тому же не ждавшими столь мощного нападения племенами. Совсем иначе пошли дела, когда на обратном пути от Фессалоник в начале 689 г. Юстиниан решил испытать на прочность южные границы ханства Аспаруха. В горной теснине болгары заперли ромейское войско. Произошла настоящая «резня». Сам император еле спасся, получив «многочисленные ранения». Так грандиозный, уже восхваленный самим императором в Фессалонике поход закончился сокрушительным поражением.[1550]

Но Юстиниан, не смиренный поражением в Болгарии, готовился к новой войне. Борьба его отца с арабами кончилась победоносно, и мир был более чем выгоден ромеям. Но по истечении срока договора в 687–688 гг. Юстиниан начал военные действия. После первых неудач и поражения от болгар император заключил было мир. По этому договору арабы, оставшись «данниками» Империи, вместе с тем получали всю Сирию, Ливан, а также половину налоговых поступлений с Кипра и Армении. Обустроив славян Македонии в Малой Азии и оценив их число, Юстиниан решил нарушить мир с опорой на свежие силы. С конца 690 г. начались столкновения, но с официальным расторжением договора император не торопился.

В конце 691 — начале 692 г. из славян Вифинии сформировали и вооружили за счет имперской казны «отборное войско». Так его назвал сам император. Во главе войска Юстиниан поставил знатного славянина Небула. Сохранилось золотое кольцо-печатка Небула с его монограммой. Получено оно, надо думать, при назначении от императора. Для своих соплеменников Небул являлся князем, для ромеев, соответственно, — «архонтом».[1551] Общая численность «отборного войска» составила 30 тысяч человек. После завершения набора, летом 692 г., Юстиниан объявил арабам войну. Юстиниан со славянским войском и всей ромейской кавалерией выступил на восток. У Севастополя в приморских областях Малой Азии император встретился с арабским полководцем Мухаммадом бен Марваном. В первом сражении арабы потерпели поражение. Но Мухаммад тайно отправил Небулу колчан, полный золотых монет, сопроводив его щедрыми посулами и просьбой перейти на свою сторону. Небул согласился. Едва ведомые арабы по-прежнему казались славянам привлекательнее ромеев, к тому же после вероломного вторжения Юстиниана. Цена же «добровольности» славянского переселения в Азию теперь была совершенно ясна. В следующей битве под тем же Севастополем, в которой арабы несли впереди войска вместо стяга договор с Юстинианом, ромеи потерпели поражение. Как только войска императора дрогнули, Небул с двумя третями своих воинов перешел на сторону арабов. Мухаммад и Небул вместе преследовали бегущих ромеев, избивая их.[1552]

Судьба славян, сохранивших ромеям верность, оказалась страшной. Юстиниан по-своему отблагодарил тех, кто остался ему верен вопреки измене собственного князя. По его приказу все уцелевшие в битве и бежавшие вместе с ромеями славяне были убиты со своими женами и детьми. Произошло это «у так называемой Левкаты, в месте обрывистом, прибрежном, расположенном на Никомидийском заливе».[1553] Расселенные в Вифинии славяне (или немалая их часть) были приписаны к царской казне в качестве рабов-пленников. Ими заведовал теперь ромейский чиновник в должности «апоипата славянских рабов епархии вифинов».[1554]

Судьба же славян в Халифате в сравнении с этим подтверждала как будто правильность расчетов Небула. Славяне расселились в Сирии, где уже имелись поселения их соплеменников, перебежавших некогда от Константа. Они еще долго сохраняли здесь определенную самостоятельность. В VIII в. численность сирийских славян возросла еще за счет переселенцев с севера. Об этом речь пойдет позднее.

Но положение славян-язычников в мусульманском Халифате, конечно, не было радужным. И недаром Феофан замечает, что Мухаммад «обманул» Небула.[1555] Никакого высокого положения без принятия ислама славянин в Халифате достичь не мог. Более того, господствовавшая в пору джихада логика «меч или ислам» делала со временем обращение неизбежным. Заметим, что ромеи в ту пору христианство славянам не только не навязывали, но и не слишком активно проповедовали.

Как бы то ни было, пока, в первые годы, переселенные в Халифат славяне не являлись еще мусульманами. Резко возросшая их численность тревожила простых арабов. Даже внешне отличавшиеся от них, привыкшие к независимости и стремившиеся к ней славяне воспринимались окружающими как некая угроза. У поэта ал-Ахтал славяне — синоним вызова и угрозы: «Верблюды каравана сторонятся встречных людей, точно видят в них толпу златокудрых саклабов».[1556]

В то же время именно необычность, чуждость славян привлекала арабскую знать. Взять себе на службу славянина — означало подчеркнуть свои богатство и могущество. В поэме неустановленного автора, посвященной восхвалению одного из омейядских царевичей, как признак его славы упомянуты и его телохранители из «красных саклабов». Вместе с чернокожими африканцами они добавляют блеска передвижениям господина.[1557]

Главным же достоинством славян в глазах арабов являлись их боевые качества, а также опыт борьбы с ромеями и жизни на ромейских землях. Уже в 694 г. Мухаммад бен Марван вторгся в пределы Империи, имея в качестве «знатоков Романии» славян. Мухаммаду сопутствовал успех. «Многих» ромеев он увел в плен. Так временный успех Юстиниана в Македонии обернулся в конечном счете новыми несчастьями для его Империи.

Впрочем, и македонские достижения при ближайшем рассмотрении оказались весьма скромными. Кувер так и остался на Керамисийском поле, не так уж далеко от Фессалоники. Оставалась его орда здесь и в начале VIII в., совершенно не подчиняясь ромеям.[1558] Славян, доселе верных, пусть поневоле, необоснованная кара Юстиниана только оттолкнула. С другой стороны, напуганные и отчасти освобожденные произошедшим влахи разбрелись по всем окрестным балканским землям. Империя никак не могла контролировать передвижения полукочевого и не слишком покорного народа. Именно тогда влахи и «рассеялись по всему Эпиру и Македонии, а большинство их поселилось в Элладе», как писал о том спустя века Кекавмен. Часть влахов, однако, освободившись от власти Кувера, осталась среди дреговичей. Ромейская и болгарская угроза быстро сплотили тех и других. Влахи вошли в ринхинский племенной союз, возглавляемый дреговичами. К началу VIII в. союз этот получил новое имя — «влахоринхины».[1559] Именно здесь, в Македонии, впервые началось смешение влахов с южными славянами, оказавшее позже большое влияние на историю и тех и других. Сам Кувер не мог не считаться с новым соседством — крупным славянским племенным союзом, усилившимся за счет его бывших подданных. Здесь можно увидеть едва ли не главную причину того, что болгарский каганат в Македонии оказался краткосрочен. Во Фракии Аспаруху удалось опереться на славянские племена. В Македонии они быстро сбросили болгарское владычество. Только это и оказалось единственным прочным итогом похода Юстиниана.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.