Польская контрреформация и кризис православной церкви

Польская контрреформация и кризис православной церкви

Первая половина XVII в. стала эпохой смут и революций в Европе. Кризис феодальных отношений Средневековья и развитие коммерческого капитализма являлись причиной широкой (часто бессознательной) двухвековой борьбы за власть между либеральной олигархией и имперским самодержавием. Эта борьба, как и всякая другая, не привела к победе одной или другой стороны и в конце концов сменилась новыми формами антагонизма, который вырос в условиях XVIII–XIX вв.

Во Франции начались гугенотские войны, в Германии — Тридцатилетняя война, в Англии — гражданская война, что привело к различным результатам, оказавшим влияние на историю последующих веков.

События, происходившие в Восточной Европе в XVII в., очень сильно повлияли на развитие Западной Европы. Первый период упадка Оттоманской империи (после смерти Мехмеда Соколлу в 1578 г. до совершеннолетия Мюрада IV, около 1630 г.), несомненно, позволил семейству Габсбург установить свою краткосрочную гегемонию в Германии и провести контрреформацию в тех странах, которые в противном случае остались бы или сделались протестантскими. В 1576 г., когда Рудольф II унаследовал владения Габсбургов, «вся Австрия и почти вся Штирия были в основном протестантскими; в Богемии, Силезии и Моравии за господство боролись разные формы христианской веры, а католицизм сохранил свое господство лишь в горах Тироля», как свидетельствует Британская энциклопедия. Венгрия предпочла Габсбургам династию Запольев (турецких протеже), а султан поддерживал трансильванских протестантов. В 1630 г. «когда Турция под властью Мюрада IV (чьи усилия в середине XVII в. были продолжены визирями из семьи Кёпрюлю) снова стала превращаться в агрессивное имперское государство, упрямый и узколобый Фердинанд II, опираясь на военный гений Валленштейна, осуществил контрреформацию в Германии. В ту пору всем казалось, что Австрия подчинит себе Германию и Балтийское море превратится в Австрийское озеро».

В это же самое время славянские народы Восточной Европы вели титаническую борьбу, результаты которой будут столь же далекоидущими, как и результаты Тридцатилетней войны для Германии. Эта борьба продолжалась 64 года — от появления в 1603 г. первого Лжедмитрия в качестве претендента на московский престол до заключения в 1667 г. Андрусовского перемирия между окрепшей Московией и ослабевшей Польшей. В ней было много драматических эпизодов, ибо она началась кровавой гражданской войной в Московии и переросла в титанические усилия поляков по установлению своего господства в Москве и навязыванию русским польского царя. В ходе этой борьбы на Украине разразилось несколько народных восстаний, которые завершились грандиозным Потопом в Польше в 1648 г. Он погубил блестящую культуру Польского государства и позволил России в первые десятилетия XVIII в. превратиться в мировую державу.

Здесь следует кратко рассмотреть влияние русско-польских войн на ход Тридцатилетней войны хотя бы потому, что польская борьба за господство над православными славянами во многих отношениях представляла собой восточный вариант контрреформации. Разгром, который поляки и казаки учинили в Хотине в 1621 г. над султаном Османом II, позволил Фердинанду II в начале Тридцатилетней войны перебросить часть своих войск на этот театр, а политика Сигизмунда II, который придерживался идей католической реакции и предъявлял свои права на шведский престол, в первое десятилетие этой войны позволила империалистам сильно укрепить свои позиции. Однако после Штумдорфского перемирия со шведами (1635) усиливающееся давление казацких восстаний (1636 и 1638) ослабило влияние поляков на германскую и балтийскую политику. В 1648 г. началось ужасное восстание Хмельницкого, как раз в тот момент, когда победу протестантов в Германии увенчал Вестфальский мирный договор. После Андрусовского перемирия Польша перестала быть мировой державой, что подготовило почву сначала для возвышения Швеции, а потом и Бранденбурга — Пруссии как великих балтийских держав.

Борьба поляков с православными славянами Восточной Европы в XVII в. шла по трем основным направлениям.

Во-первых, польские короли стремились подчинить Греческую православную церковь на Украине католической церкви и культуре. Эта борьба имела социальные и политические последствия, но была одновременно и проявлением контрреформации в Польше, получившей мощный импульс от иезуитов, которые появились здесь во времена Стефана Батория, имея первоначальные намерения помочь ему в проведении реформ в системе образования. Именно по совету иезуитов поляки попытались посадить своего ставленника в Кремле.

Во-вторых, борьба между поляками и русскими представляла собой противостояние двух различных национальных групп, связанное с правом обладания всем географическим регионом в пределах речной системы между Балтийским и Черным морями. То, что это было вполне достижимо для поляков, убедительно доказал тот факт, что «менее продвинутые» московиты в XVIII в. сумели справиться с этой задачей. За два столетия до этого Витовт приблизился к установлению литовского владычества над всей речной системой Русской равнины. Стефан Баторий, второй после Генриха IV полководец своего времени, показал, что московскую военную мощь можно легко сокрушить командующим европейского уровня. Владислав IV, второй польский король из династии Ваза, оказался очень талантливым человеком, который пользовался огромной популярностью среди украинских казаков. Он был готов отречься от католической веры ради того, чтобы заполучить русскую корону.

Третьим аспектом борьбы был конфликт между двумя системами управления. Парадоксально, но факт — либеральный или, скорее, антимонархический индивидуализм польской шляхты стал для Польши фатальным как раз в ту пору, когда ее взгляды на жизнь считались современными и помогли протестантизму победить на Западе. Однако склонность к крайностям, одержимость идеалом, вероятно, являются в славянском характере фатальными чертами, а их происхождение нужно искать в самой истории славян. Индивидуализм польской шляхты — это доведенные до абсурда принципы свободы, на которых и должна основываться упорядоченная социальная жизнь. Одержимость шляхты идеями свободы на самом деле являлась выпячиванием своей исключительности, представлявшей собой желание ограничить все блага этой свободы только рамками своего класса. Мало какая страна могла похвастаться такими мудрыми королями, как первые два Сигизмунда, такими царственными паладинами, как Стефан Баторий, Владислав IV и Ян Собеский, такими храбрыми военачальниками, как Ходкевич и Жолкевский, такими государственными мужами, как Ян Замойский. И то, что ни один из них не смог одержать долговременных побед по вине царившей в Польше анархии и склонности к расколу, дает нам право осудить не только саму польскую социальную систему, но и класс, который ее поддерживал, а также глупость нескольких поколений людей, составлявших этот класс. Поэтому мрачный и во многих аспектах неуклюжий и примитивный деспотизм Московского государства не мог не одержать победы над анархическим либерализмом польской шляхты; лишь безжалостное самодержавие могло захватить себе эти обширные равнины, лежавшие между Уралом и Вислой, и подчинить себе миллионы ее жителей. Словом, ученики Эдигея одержали верх над наследниками Витовта.

Реформация, сама родившаяся в Богемии, в Центральной и Восточной Европе, имела гораздо большую силу, чем принято думать. В Австрии, Венгрии, Трансильвании и Польше протестантские силы сохраняли в течение длительного времени довольно сильное влияние. В Польше во времена Гуситских войн ягеллонские князья сочувственно относились к идеям ранней Реформации; крайний индивидуализм польской шляхты помогал сохранять определенную веротерпимость (например, в течение нескольких веков к евреям в Польше относились с заметным уважением). Два Сигизмунда, просвещенные князья эпохи Возрождения, умели поддерживать баланс между многочисленными протестантскими сектами и не отличавшимися особой терпимостью прелатами Римско-католической церкви.

«Волна Реформации, — писал Дубовский, — пришла в Польшу с запада. Первый выдающийся польский поэт Рей сделался к старости кальвинистом; первый выдающийся писатель Оржеховский был священником, который женился и разругался со своим епископом. Одна за другой сессии парламента требовали, чтобы служба в церкви шла на польском языке, чтобы духовенство подчинялось гражданским законам и платило государству налоги, чтобы целибат для священников был отменен, чтобы обе религии имели общие права и была созвана Национальная церковная ассамблея. Сам король (Сигизмунд II) склонялся к поддержке реформаторов и, подобно Генриху VIII, поссорился с папой из-за своего развода. Тем не менее идея о создании Польской национальной церкви, которая могла бы придать этому государству силы, разбилась о рифы неограниченного индивидуализма поляков. Протестантское движение на польской почве сразу же раскололось на несколько сект, и даже гений одного из отцов Реформации, поляка Джона Лески, который прославился в истории фризского и английского протестантизма, не помог привести враждующие группы сектантов к согласию. В то же самое время конфликты с Русской православной церковью, с одной стороны, и лютеранской Пруссией — с другой, объединили польских католиков под знаменами общей веры. Символом окончательной победы католической контрреформации над протестантами в Польше стало принятие королем из рук папского нунция „Сборника указов Трентского собора“ (1564 г.). Вскоре после этого в стране появились иезуиты, этот авангард воинствующего католицизма, а хрупкий союз протестантских сект — Сандомирский указ о согласии (1570 г.) — не смог создать для столь дисциплинированной силы никакой преграды» (Дубовский).

Со времен архиепископа Газарии и Флорентийского собора Римско-католическая церковь не утратила своего интереса к восточным славянам. Иван IV после разгрома русских войск Стефаном Баторием, желая заручиться поддержкой папы римского, даже рассматривал вопрос о массовом обращении московитов в католическую веру.

Воодушевленные успехами контрреформации и поддержкой короля, которого поляки сравнивали с Филиппом II Испанским (без особых, впрочем, оснований), католические иерархи Польши поставили перед собой задачу обратить православное население юго-восточных провинций, попавшее в результате Люблинской унии под власть Польши, в католическую веру. Польские епископы считали себя людьми более высокой культуры и принадлежали к церкви правящего класса; наивные и невежественные православные священники не могли, конечно, сравниться в мудрости и преданности с дисциплинированными солдатами Игнатия Лойолы. Католическая церковь была также и церковью польских землевладельцев, но ни умелая пропаганда, ни мощь всей ее организации не смогли преодолеть упорства недоверчивых украинских крестьян.

В середине XVI в. православная церковь Русско-Литовского великого княжества находилась в совершеннейшем упадке. Она сосредоточила в своих руках крупные богатства, а некоторые монастыри владели обширными землями. Буйные и распущенные дворяне, используя влияние своих семей, приобретали целые епархии и аббатства. Типичным представителем этого класса стал епископ Луцкий Иона Борзобогатый («очень богатый»), который штурмом брал монастыри, пуская в ход артиллерию, и закрывал церкви до тех пор, пока не получал взятку. Не лучшим оказался и его преемник Кирилл Терлецкий, которого судили за убийство, изнасилование и разбой. Константинопольский патриарх отстранил от должности одного из киевских митрополитов за двоеженство. Многие представители высших слоев церкви, хотя и не совершали преступлений, проводили жизнь в кутежах и пьянках. Простые священники полностью зависели от своих помещиков, и если последние были католиками, а паства состояла из одних крестьян, то их положение оставалось очень тяжелым.

В многих случаях господин просто закрывал храмы или монастыри, расположенные на его земле, и забирал себе все их добро. При таких условиях положение сельского духовенства сделалось совершенно невыносимым. Только самые «последние из последних», голодные и невежественные, становились православными священниками, а в народе ходила поговорка, что «православного попа чаще встретишь в таверне, чем в храме».

Греческая православная церковь стала религией холопов, то есть крестьян, и дворяне русского происхождения, принявшие польский образ жизни и католичество, стыдились своей старой веры. Среди дворянства число приверженцев православия с каждым годом уменьшалось. Бывали, конечно, и исключения, но совсем немногочисленные. Православным остался литовский гетман Григорий Ходкевич; верность прежней вере сохранил и знаменитый на всю Польшу князь Константин Острожский. Он был одним из самых выдающихся и активных членов православной церкви и основал единственное в стране православное училище в городе Острог, где в 1580 г. была напечатана Библия на славянском языке. Но даже в древних семьях самой благородной генеалогии, где приверженность православию являлась освященной временем традицией (например, в сильной и богатой семье Вишневецких), в начале XVII в. молодежь начала обращаться в католичество. Иеремия Вишневецкий стал одним из самых непримиримых врагов православия; дочь Константина Острожского превратилась в ярую католичку и разрушила все, что создал отец. Песнь Мелетия Смотрицкого «Плач православной церкви», написанная по случаю смерти старого князя Константина, напоминает один из ирландских плачей XVIII в. о потерянной славе католических англо-кельтских лордов, хотя обилие цветистых восточных метафор лишает песнь очарования, присущего ирландскому произведению: «Где же дом князей острожских, откуда исходил свет древней веры? Где же другие сокровища этой короны, бесценные сапфиры и драгоценные алмазы, и вся слава великих княжеских русских домов?» После этого Мелетий перечислил имена наследников русских князей, которые отринули веру своих отцов, — это князья Вишневецкие, Слуцкие, Сангушко, Чарторыйские, Масальские и многие другие.

Молодое поколение русско-литовской аристократии и шляхты обращалось в католическую веру во время обучения в иезуитских школах, которые открывались по всей Литве, Подолии, Волыни и в западнорусских землях со времен Стефана Батория. Недостойный образ жизни верховных иерархов православной церкви, невежество и моральная деградация простых священников резко контрастировали с пропагандой духовного возрождения и строгой дисциплиной Римско-католической церкви во времена контрреформации. Сравнение было не в пользу православной церкви, и это оказало сильное влияние на умы нового поколения аристократов. Однако иезуитская пропаганда не оказала никакого воздействия на крестьян, казаков и городских ремесленников, поскольку она осуществлялась в школах и печатных изданиях.

Ряд руководителей католической церкви в Польше выдвигал идею союза двух церквей. Целью этого союза было подчинение высшего православного духовенства католической церкви и обращения в римскую веру части священников, которые могли бы повлиять на настроения городских и сельских жителей православных провинций страны. Казалось, что этот план будет успешно осуществлен, поскольку многие православные иерархи рассчитывали разбогатеть, а другие выступали за унию из-за желания исправить нравы своей церкви. Унию планировалось осуществить в умеренной, мягкой форме на основе решений Флорентийского собора 1439 г.; православная церковь должна была сохранить свои восточные обряды, а за священниками сохранялось право вступать в брак. Католиков интересовали не столько различия в догматах, сколько признание верховенства папы православными священниками и их паствой. Епископы, одобрившие унию, получали право заседать в сейме вместе с католическими прелатами, а все православные, признавшие ее, получали равные с католиками права на получение государственных должностей.

Указ об унии двух церквей, который в 1594 г. был представлен на рассмотрение короля Сигизмунда III и папского нунция в Кракове, был подписан четырьмя православными епископами. Киевский митрополит Михаил Рагоза, человек слабого характера, тоже склонялся к принятию унии. На следующий год папа Климент VIII официально признал Новую объединенную церковь и, желая увековечить это событие, приказал отчеканить медали с надписью «Rutenis receptis».

Казалось, что усилия католиков завершились успехом, но последующие события показали, что они рано радовались. Православная шляхта, возглавляемая князем Константином Острожским, выступила с протестами; среди жителей Львова, Вильно и Киева начались волнения, ибо здесь существовали возникшие на добровольной основе организации, называвшиеся братствами (это были союзы православных купцов и ремесленников), которые обладали значительными средствами.

По указу короля дело об объединении церквей передали на рассмотрение церковного собора в Бресте, состоявшегося в конце 1596 г. Но вместо того чтобы прийти к согласию, православные и униаты окончательно разругались. Еле-еле удалось избежать вооруженного конфликта, поскольку дворяне, поддерживавшие обе стороны, явились в Брест со своим войском и артиллерией. Православная церковь разделилась, и вскоре между униатами и приверженцами истинного православия началась непримиримая вражда. В ходе борьбы православная церковь духовно возродилась. В русскоговорящих православных людях пробудилось национальное сознание; появились православные ораторы и борцы за веру, которые обрели материальную поддержку и горожан, и крестьян. В конце концов даже униатская церковь, по словам Дубовского, «превратилась в крепость украинского сепаратизма против Польши», и все это произошло главным образом из-за нелиберальной узколобости иерархов польской церкви, которые даровали украинским прелатам привилегии своего класса и тем самым превратили униатскую веру в церковь простонародья, [борющуюся] против римского католицизма как религии правящего класса. Аристократы, отказавшиеся от восточного христианства, стали в большинстве своем католиками, а не униатами, углубив тем самым социальный и национальный раскол».

Уже в 1590 г. вспыхнуло мощное казацкое восстание против польских властей. Поляк по происхождению, авантюрист Кристофер Косинский убедил запорожцев последовать за ним, но не в набег на земли татар, турок или молдаван, как было принято в ту пору, а в поход против волынской шляхты, чтобы пограбить ее поместья и сжечь ее дома. Самым ужасным было то, что большое число крестьян, которые только назывались казаками, присоединились к Косинскому в его укрепленном лагере в Триполье. В это же время во многих частях Волыни и Подолии и за Днепром вспыхнули крестьянские восстания. Весь 1592 г. украинские крестьяне грабили и жгли барские поместья. На следующий год Косинский снова вторгся в Волынь, но на этот раз испуганные дворяне, православные и католики, взялись за оружие и под Житомиром старый князь Константин Острожский и Александр Вишневецкий разгромили казачье войско, убив 2 тысячи человек и захватив 25 пушек. Косинский был взят в плен, но его отпустили на свободу. Вскоре после этого он погиб, однако никто не знает как.

Восстание Косинского не приняло огромных масштабов и не привлекло внимания королевского двора, в особенности потому, что в нем не принимали участия «реестровые» казаки. Это были беспорядки, которые устроила необычно большая группа недовольных. Тем не менее они показали, что на Украине существуют люди, способные с оружием в руках выйти на борьбу с польскими помещиками.

В 1594 г. разразилась Долгая война, в ходе которой австрийцы, турки, трансильванский князь Сигизмунд Баторий и валашский господарь Михаил Храбрый втянулись в бессистемную, но кровавую четырехстороннюю борьбу. Это привело к новым восстаниям казаков, с более значительным числом участников.

У казаков появился новый лидер — Северин Наливайко, молодой офицер, служивший в войске князя Острожского. Он родился в обеспеченной семье, умел читать и писать и прославился как опытный артиллерист. Резня, которую устроили турецким гарнизонам и поселенцам в Валахии и Молдавии господари этих княжеств, Михаил Храбрый и Аарон Тиран, а также захват Сигизмундом Баторием Рущука, Силистрии и других городов на правом берегу Дуная, стали для казаков сигналом к истреблению турецких гарнизонов в городах Нижнего Днестра. Наливайко прислал в Запорожскую Сечь письмо, призывая казаков присоединиться к нему в Молдавии и начать священную борьбу против турок. Его призыв сделал больше, чем долгие переговоры императорского посла Эрика Лассоты, состоявшиеся ранее в том же году, и не только из Сечи, но из всей Киевской земли несколько тысяч казаков под руководством запорожского гетмана Григория Лободы отправились на Дунай бить турок.

Набеги на Молдавию имели для казаков особую притягательность. Они испытывали сочувствие к православным молдаванам, а частые стычки между соперниками, претендовавшими на троны двух румынских княжеств, давали прекрасную возможность пограбить. В 1577 г. казак Иван Подкова стал фактически господарем Молдавии. Полякам очень не нравилось вмешательство казаков в молдавские дела, поскольку это ухудшало их отношения с Портой, и Стефан Баторий, чтобы умиротворить султана, поспешил казнить Подкову.

Теперь 12 тысяч казаков пересекли реку Прут, разгромили турок у Сусеавы и заняли Яссы; их вмешательство, скорее всего, стало решающим фактором в великой победе Сигизмунда Батория над турками под Мантином и в разгроме Михаилом Храбрым Синан-паши в Бухаресте. Сигизмунд III рассердился, узнав о переговорах императора Рудольфа с Сечью; он опасался, что австрийские интриги поддерживают сопротивление, которое оказывает церковной унии православная аристократия, что в ту пору обсуждалась в Бресте.

Одаренный, но полубезумный император осуществлял сложную политическую игру. Ведя, с одной стороны, войну против турок с целью остановить их продвижение в Центральную Европу, закончившуюся в 1606 г. Цитватёрёкским миром, он пытался натравливать православных магнатов и казаков в Малороссии на католическую польскую династию и использовать блестящую, но ненадежную мощь Михаила Храброго Валашского против Баториев в протестантской Трансильвании. В то же самое время Михаил, ставший на несколько месяцев господином всех румынских земель, надеялся, что совместная угроза, исходившая от Бориса Годунова и украинских казаков, не позволит полякам вторгнуться в Молдавию, а противоречия между Габсбургами и мадьярскими магнатами помогут ему захватить Трансильванию (где в 1599 г. его казацкий телохранитель помог ему победить Шелленберга).

А тем временем поляки приступили к борьбе с казацкими бунтами. В 1596 г. на Брацлавщине вспыхнуло крестьянское восстание. Отряды Наливайко начали опустошать Волынь, сжигая польские и униатские поместья. Они полностью разорили земли одного из главных вдохновителей унии — печально знаменитого негодяя Кирилла Терлецкого, луцкого епископа. Как защитник православия и русскоговорящих крестьян, Наливайко пошел на север и взял города Слуцк, Бобруйск и Могилев, опустошая польские поместья и сжигая на своем пути все униатские церкви. В это же время Лобода и его казаки овладели Восточной Волынью и Киевской областью.

Помещики толпами бежали со своих новых земель на юго-востоке, а по всей стране распространялась паника. Тем временем небольшой польский отряд под командованием прославленного Жолкевского искал встречи с казаками. Наливайко стал отступать на юг, в сторону Умани, а потом повернул на север, надеясь соединиться с Лободой у Белой Церкви. Здесь казаки устроили табор — лагерь из повозок, за которыми они установили множество пушек, и Жолкевский после небольшой стычки вынужден был отступить навстречу приближавшемуся подкреплению.

Однако Наливайко и Лобода не нашли у местного населения той поддержки, какую они имели в Подолии и Волыни. Местные казаки, в основном относившиеся к числу «реестровых», решили не присоединяться к восставшим.

Наливайко и Лобода перешли на левую сторону Днепра и вступили в Переяславскую землю. Жолкевский гнался за ними. Местные крестьяне, опасаясь мести поляков, ушли вместе с казаками в степь, расстроив их боевые порядки и замедлив движение. Около 12 тысяч человек, включая женщин и детей, покинули свои дома, куда им было уже не суждено вернуться.

Жолкевский догнал казаков на реке Солонице, около Лубен, и окружил их лагерь, где разразился голод из-за огромного количества лишних ртов. Между Наливайко и Лободой вспыхнула ссора, в которой Лобода был убит. Запорожцы, желая отомстить за его смерть, согласились сдаться на условиях, предложенных Жолкевским. Они обещали выдать полякам Наливайко и всю его артиллерию, с тем чтобы оставшимся казакам разрешено было идти куда глаза глядят. Однако, получив 20 пушек и гетманский жезл (булаву), поляки набросились на сдавшихся украинцев и устроили резню. Погибло около 4 тысяч казаков и еще больше беглецов, ушедших за ними в степь, включая женщин и детей. Только 1500 казаков добрались до Сечи. Наливайко доставили в Варшаву и подвергли пыткам. Одна украинская легенда гласит, что его зажарили внутри медного быка, а другая утверждает, что его усадили на раскаленного добела железного коня. На самом деле его четвертовали во время заседания сейма в 1597 г.

На том же самом сейме, на котором Наливайко приговорили к казни, поляки решили раз и навсегда покончить с казаками. Их объявили «врагами государства», и литовскому гетману Жолкевскому было поручено их уничтожить. Однако этот опытный военачальник отказался от такого задания, поскольку понимал, какие опасности и трудности таит в себе война с Сечью. Он считал, что надо успокоить «реестровых» казаков, которые и сами горели желанием доказать свою преданность. Они заявили, что не поддерживали никаких отношений с лидерами недавнего восстания, и пообещали, что сами уничтожат восставших. Это обещание оправдывало отказ Жолкевского вмешиваться в дела Сечи, которая, по указу сейма, считалась распущенной. Однако эта политика привела лишь к тому, что число «нереестровых» казаков, принимавших участие в восстаниях за порогами, сильно возросло, а когда появился бывший ее атаман Самойло Кишка (Кошка), очень популярный среди запорожцев, которому удалось бежать из многолетнего турецкого плена, на Сечи началась новая жизнь.

Не успел Польский сейм принять решение о роспуске казаков, как трудности, с которыми столкнулся король Сигизмунд III Ваза в Европе, заставили его искать помощи у запорожцев. В 1598 г. Сигизмунд попытался предъявить свои права на шведский престол, но был с позором изгнан из Швеции протестантами, которые хотели видеть на троне его кузена, Карла, герцога Зюдермании. Так была утеряна возможность объединения Польши и Швеции под властью короля Сигизмунда III, наследника одновременно Ягеллонов и Ваза. Сигизмунд надеялся, что, став королем Швеции, сумеет создать в Восточной Европе союз Швеции и Польши, который станет доминировать в этом регионе и проложит в Скандинавию дорогу контрреформации. Однако этого не случилось; Швеция и Польша завязли в войнах, в результате которых Московия превратилась в балтийскую и черноморскую державу.

Династическая война между польскими и шведскими представителями династии Ваза оказала решающее влияние на внутренние неурядицы в России, где в 1603 г. началась Смута. Если бы шведы и поляки объединились под властью одного из представителей дома Ваза, им удалось бы уничтожить Московское государство, но так получилось, что Швеция и Польша в российской гражданской войне осуществляли разные задачи. Польские католики поддерживали Лжедмитриев, а позже — Владислава Вазу в его попытке осуществить заветную мечту Витовта и установить польское владычество над всей Русской равниной. Протестантские шведы, захватившие ненадолго Новгород, «на мгновение поверили в возможность создания трансбалтийской державы, протягивающейся от озера Ильмень до Архангельска и далее на восток до Вологды», и стали поддерживать Василия Шуйского.

В 1600 г., когда Сигизмунд III был занят войной со шведами, великий канцлер Польши Ян Замойский преследовал свои собственные интересы, поддержав требования своего кузена Иеремии Мовилы на молдавский трон. И на Балтике, и в Молдавии потребовалась поддержка казаков, главным образом потому, что польское войско содержалось в основном на личные средства короля или крупных военачальников вроде Замойского, Жолкевского и Ходкевича. Выбить деньги из сейма на нужды армии оказалось очень трудно, и это ограничило число солдат, служивших короне, — даже в годы войны их было не более 20–30 тысяч. Поэтому поляки предпочитали призывать под свои знамена казаков, которые сражались «из чистой любви к войне» и надежды обогатиться.

В 1600 г. Ян Замойский обратился к сечевикам с просьбой помочь ему в Молдавии, но Самойло Кишка убедил их не помогать тем, кто объявил их вне закона. Король прислал Кишке письмо, написанное им собственноручно, но и оно его не тронуло. Кишка потребовал, чтобы все несправедливые законы против казаков были отменены, а их прежние привилегии восстановлены. Король прислал письмо со всяческими уверениями и пообещал, что на следующем заседании сейма все меры против казаков будут официально отменены. Тогда к Замойскому в Молдавию пришло четырехтысячное войско, но только после того, как на заседании сейма в 1601 г. все обещания короля были выполнены, казаки двинулись на север, в Ливонию, на помощь Ходкевичу. Здесь их ждала очень тяжелая, но победоносная кампания 1601–1602 гг. Кишка был убит под стенами Феллина.

Гражданская война в России вспыхнула из-за того, что в 1603 г. в Польше появился человек, называвший себя младшим сыном Ивана Грозного «царевичем Дмитрием», которого на самом деле убили в 1591 г., предположительно по приказу Бориса Годунова. Кандидатуру Лжедмитрия одобрили русско-литовские магнаты: Острожские, Вишневецкие и Сапеги. Однако дело оказалось весьма непростым. Сам Сигизмунд III сильно сомневался в том, стоит ли участвовать в авантюре, которая могла погубить польскую монархию (что в действительности и произошло), но его сын Владислав мечтал о создании империи и имел для этого все данные. Иезуиты, в свою очередь, надеялись с помощью Владислава и одаренного молодого человека, вошедшего в историю под именем Лжедмитрий I, установить латинско-польскую власть в Московии и добиться объединения Русской православной церкви с католической. В то же самое время Смута впервые показала ужасную анархическую мощь русского народа, которая нашла свое выражение сначала в поддержке первого Лжедмитрия, которого простые люди считали защитником бедных, а потом — во всенародном восстании против иноземных захватчиков.

Совершенно естественно, что буйное и воинственное население Польской Украины приняло самое активное участие в русской Смуте, пролив немало крови. Многие польские, русско-литовские и украинские дворяне решили поискать счастья в войске Лжедмитрия I. Вместе с ними отправилось большое число «реестровых» казаков, а еще больше слетелось в армию «царевича» всяких авантюристов и безземельных крестьян, называвших себя казаками. В разгроме армии Бориса Годунова под Новгородом-Северским участвовало 12 тысяч «запорожцев», большинство которых и близко Сечи не видали. В битве под Кромами на стороне Лжедмитрия сражались донские казаки. Их явилось 6 тысяч, чтобы «посадить его на трон». В последующие годы число вооруженных людей, уходивших с Украины воевать в Московию, росло вместе с разрастанием анархии. Около 30 тысяч воевали под польскими знаменами под Смоленском, и примерно столько же рассеялось по русским землям в виде небольших отрядов, которые грабили города, богатые монастыри и разоряли поместья бояр. За период между правлением Ивана III и Бориса Годунова Московия накопила огромные богатства, и в Смутное время все это было разграблено. Значительная часть сокровищ увезли на Украину и Дон. Чтобы отличать украинцев от донских казаков, московиты называли их «запорожскими черкассами».

Смута на Руси и слухи об огромной добыче, захваченной казаками, способствовали быстрому росту числа «нереестровых» казаков и возрастанию военного и политического значения Сечи. За десять последующих после 1606 г. лет запорожские казаки в ряде смелых набегов на Крымский полуостров и побережье Малой Азии перехватили у крымских татар и турок боевую инициативу.

В 1606 г. флотилия казацких судов появилась под стенами Варны, утопила девять турецких галер, взяла город и разграбила его. Было освобождено большое количество рабов — не только украинцев, но и венгров, поляков, немцев.

Зимой 1608/09 г. запорожцы взяли Перекоп и ворвались в Крым. Той же самой зимой они сожгли турецкие города в дельте Дуная — Килию и Измаил. В этих морских походах они продемонстрировали необыкновенную храбрость и находчивость. Они смогли на своих легких суденышках (чайках) незаметно проскочить мимо турецких фортов в устье Днепра, которые построили специально для того, чтобы не пропускать казаков в море. Самым трудным было вернуться домой живыми и не растерять богатую добычу, но обычно это казакам удавалось.

Выдающимися по своему бесстрашию оказались казацкие походы под командованием гетмана Петро Сагайдачного, который стал самым прославленным героем Запорожской Сечи.

В 1614 г. Сагайдачный совершенно неожиданно появился в богатом порту Синоп, расположенном на побережье Малой Азии. Синоп был разграблен; турки оценивали свои убытки в миллионы дукатов. Турецкий флот, посланный в погоню, не сумел захватить Сагайдачного, и на следующий год казацкие чайки неожиданно появились в Босфоре. Султан Ахмет I подвергся огромному унижению — он своими глазами наблюдал, как горят дома в ближайших пригородах Стамбула, подожженные казаками. На этот раз турецкая эскадра заперла казацкую флотилию в устье Дуная, но запорожцы, воспользовавшись темнотой, забрались на суда турок и захватили их адмирала. Потом они отвели захваченные корабли к турецкой крепости Очаков и сожгли их на глазах у гарнизона.

В 1616 г. запорожцы Сагайдачного вместе с донскими казаками предприняли свой знаменитый поход против крымского города Кафа — главного невольничьего рынка, где продавали рабов, захваченных татарами на границах России и Польши. Погибли около 14 тысяч турок и татар, а тысячи христианских невольников получили свободу. В том же году Сагайдачный совершил храбрый набег на Трапезунд, а перед возвращением на Сечь прошел со своей флотилией вдоль побережья Малой Азии и снова появился недалеко от Босфора.

Слава о казаках распространилась очень широко. Они стали паладинами православного Востока; слух об их подвигах дошел до Венгрии, Австрии и Испании. Друг Сагайдачного Иов Борецкий, которого он сделал киевским митрополитом, без всякого преувеличения писал: «Когда казаки выходят в море, в небеса возносятся молитвы, ибо их главная цель — воевать с неверными во имя христианской веры. Вторая их цель — освобождать пленников. Никто в мире не оказывает таких благодеяний христианским пленникам, как они: ни греки со своими выкупами, ни король Испании со своим мощным флотом. Сколького смогли добиться казаки благодаря своей храбрости и верности своему делу? Там, где другие народы ограничиваются лишь красивыми словами и высокопарными речами, казаки действуют».

Петр Сагайдачный, с именем которого связано много казачьих подвигов, был во всех отношениях выдающимся человеком. Он родился в городе Самбор в Галиции, учился в острожской православной школе, основанной князем Константином Острожским, но потом по неизвестным причинам бросил ее и ушел на Сечь. Выделяясь даже среди запорожцев своей храбростью и умом, он отличался от них образованностью. Подвиги Сагайдачного вскоре заставили сечевиков избрать его своим гетманом, а обстоятельства сложились так, что польское правительство вынуждено было признать его вождем и «реестровых» казаков. Таким образом, в лице Сагайдачного поляки впервые официально признали единство всех украинских казаков, что они отказывались до этого сделать.

Несколько сеймов во втором десятилетии XVII в. пытались найти решение казацкой проблемы, а в 1614 г. была создана даже специальная комиссия со Станиславом Жолкевским во главе. Эта комиссия в конце концов признана существование Запорожской Сечи. Запорожцев объявили казаками на службе у короля; они должны были получать жалованье 10 тысяч золотых монет в год и одежду. Было признано право казаков на самоуправление и выбор своих собственных судей. Тем не менее «городовые» казаки, жившие на «коронной» территории, не подчинялись гетману Запорожской Сечи, зато имели право выбирать своих собственных старост. Люди, которые жили в поместьях дворян, оставались крестьянами.

Однако постановления комиссии так и остались на бумаге, поскольку в 1614 г. Сагайдачный стал уже фактически полновластным правителем всех запорожских казаков и населения Киевской области — от Чигирина до Киева и на другой стороне Днепра.

Изменить эту ситуацию оказалось невозможно, так как польский король, воюя одновременно на Балтике, в Московии и Трансильвании, вынужден был постоянно обращаться к Сагайдачному за помощью. В 1616 г. казаки пришли на помощь Владиславу Вазе, поскольку его последняя кампания в России терпела провал; пять лет спустя, после разгрома Жолкевского турками и его гибели в бою, Сагайдачный с 42 тысячами казаков и 32 пушками спас Владислава Вазу и старого Ходкевича, которых окружила в Хотине огромная турецкая армия. Только вмешательство казаков позволило разгромить войско султана Османа II и заставило его отступить.

Сагайдачному удавалось избегать острых конфликтов с польским правительством, которое его очень ценило. В то же самое время он был не слишком популярен среди казаков, поскольку не скрывал своего намерения ввести строгую дисциплину в «свободном» казацком братстве. На короткое время Запорожская рада сместила его с должности гетмана, но он снова стал им в самый сложный момент Хотинской кампании. Одни историки считают, что он был сторонником Москвы, другие — отрицают это. Московское государство, которое он хорошо знал и против которого воевал в 1613 и 1616 гг., не могло подвигнуть украинского лидера на борьбу с польским владычеством. Тем не менее Сагайдачный, как православный человек, мог считать союз Киева с Москвой против Варшавы вполне возможным в будущем.

Сагайдачный был не только выдающимся военачальником и героем легендарных казацких походов. Он защищал права православной церкви с таким же рвением и умом, с каким руководил морскими походами казаков. Именно по его инициативе центр украинского православия перенесли из Львова в Киев, под защиту «казацких сабель». В Киеве было создано сильное «братство», по образцу существовавшего во Львове (1615), а православная школа, тоже созданная в Киеве, вскоре превратилась в коллегиум, а затем и в академию. В 1617 г. энергичный игумен Киево-Печерской лавры Елисей Плетернецкий открыл при ней типографию, где печатались литургические книги, словари, научные и полемические издания. Тесная дружба связывала Сагайдачного с ректором Киевского коллегиума Иовом Борецким, и этого замечательного сына православной церкви казацкий гетман «тайно» провозгласил митрополитом.

К этому времени высшие православные иерархи Украины почти полностью превратились в униатов. Из десяти православных епископов только один отказался признать унию, а митрополит Фотий был униатом. Сагайдачный решил сменить все высшее руководство православной церкви. Он воспользовался тем, что в Киеве по пути из Москвы в Константинополь остановился патриарх Теофан, и убедил его тайно посвятить Иова Борецкого в сан киевского митрополита, а нескольких православных священников — в сан епископа. Чтобы патриарху поляки или униаты не причинили никакого вреда, легендарный военачальник велел целому полку казаков проводить его до самой молдавской границы.

Сагайдачный не дожил до того времени, когда война между Швецией и Московией на какое-то время прекратилась и польскому правительству стала не нужна помощь украинских казаков. Он умер от раны, полученной им под стенами Хотина, и был похоронен на кладбище Киевского братства. Украинцы с полным правом считают его одним из самых выдающихся героев своей истории. Сагайдачный никогда не конфликтовал с польским правительством; в его время деятельность казаков шла по двум направлениям: они грабили либо турецкое побережье, либо московские земли, а польское правительство находилось в таком положении, что ему, вместо того чтобы бороться с постоянным усилением Сечи, приходилось обращаться к ней за помощью. Что касается защиты, оказанной этим героем православию, то время для открытого вмешательства казаков в дела церкви еще не пришло. Это вмешательство началось через несколько лет после смерти Сагайдачного; в то же самое время стали очевидны и различия между условиями, в которых рассчитывали жить казаки, и теми рамками, в которых хотела держать их польская корона.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.