Глава 5. ГЕРОИ КУЛИКОВА ПОЛЯ

Глава 5.

ГЕРОИ КУЛИКОВА ПОЛЯ

Выходя из знаменитого Софийского собора в Великом Новгороде, вы непременно увидите великолепный бронзовый монумент — это памятник «Тысячелетие России», выполненный по проекту художника М.О. Микешина и открытый в 1862 г. Рельефный фриз памятника украшен изображениями самых известных людей России за всю ее историю, от князя Святослава Игоревича до адмирала Павла Нахимова. Всего более сотни великих представителей Отечества. Здесь можно увидеть «государственных людей», писателей и художников, просветителей, выдающихся военных деятелей.

Однако среди военных людей и героев вы не найдете главного творца победы русских войск в Куликовской битве — князя Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. Это тем более удивительно, поскольку российские исследователи истории считают победу в Куликовской битве «непосредственным выходом Московской Руси на мировую арену и победоносным ее утверждением во всемирной истории», что подтверждает реакция современников на результат битвы на берегах Дона в Европе и в Азии. Известный советский историк И.Б. Греков доказательно утверждал, что с точки зрения военного искусства Куликовская битва «являет собой непревзойденный пример использования всех тактических приемов для достижения победы»{36}. Главное же значение Куликовской битвы состоит в том, что она положила начало возрождению национального самосознания русского народа. Тысячу раз прав Л.Н. Гумилев, отмечавший, что на Куликово поле вышли москвичи, суздальцы, переяславцы, костромичи, а ушли с него — русские.

«Тысячелетие России» украшено и портретами малоизвестных военных деятелей, не умаляя значения которых, все же заметим, что их достижения на полях сражений не идут ни в какое сравнение с Куликовской победой. В галерею российской славы попал, например, Мстислав Удалой, князь новгородский и галицкий, вошедший в историю, главным образом, тем, что внес большой «вклад» в разгром объединенного войска русских князей и половецких ханов ударной группировкой монголов и отрядами их союзников — донских бродников на берегах Калки в мае 1223 г.

Летописи подтверждают как документальный факт передачу великим князем Дмитрием Ивановичем командования русскими войсками своему воеводе (говоря современным языком — министру обороны) Дмитрию Волынскому в канун Куликовского сражения. Князь Волынский, по прозвищу Боброк, уже имел победный опыт борьбы с Ордой. На счету Боброка была первая в истории победа русских над ордынскими войсками.

11 августа 1378 г. на берегу реки Вожа в Рязанском княжестве русское войско наголову разгромило значительные силы ордынцев, посланные теневым ханом Золотой Орды Мамаем. Ход этого сражения удивительным образом схож с тем, что произошло два года спустя на Куликовом поле. Карл Маркс в своем историческом обзоре отмечал, что битва на Воже стала первым правильным сражением, выигранным у доселе непобедимой Орды.

В 1380 г. Дмитрий Волынский устроит огромному войску Мамая вторые Канны. По мнению историков, битва при Каннах, когда карфагенский полководец Ганнибал окружил и уничтожил около 70 тысяч римских легионеров, по своей конструкции значительно проще, чем битва Куликовская.

Дважды в течение двух лет подвергнуть полномасштабному избиению столетиями не знавших поражений ордынцев могло только хорошо вооруженное, тактически обученное и отмобилизованное войско. Заниматься подготовкой такого войска и был приглашен в Москву Дмитрий Боброк-Волынский.

Что нам известно о волынском князе, под командованием которого русские сумели преодолеть комплекс пораженчества и обрести победоносный опыт борьбы с Ордой? Сведения о знаменитом волынце довольно скудные. Точные даты его жизни неизвестны. Предположительно, он был старше Дмитрия Ивановича на десять лет, стало быть, год его рождения, возможно, 1340-й. Он был сыном литовского князя на Волыни Кориата-Михаила Гедиминовича, служил Великому князю Литовскому Ольгерду. В 1363 г. Ольгерду удалось на реке Синие Воды (ныне река Синюха, левый приток Южного Буга) разгромить татарское войско Хаджи-бея и Кутлубуга. Ольгерд гнал татар до самой Тавриды, опустошил Херсон. Разросшееся за считанные годы Великое княжество Литовское подчинило себе Киев, а также большую часть Украины и Белоруссии, превратившись в самое большое политическое образование в Европе.

Дмитрию Волынскому в Литве места не нашлось, впал он в немилость у Ольгерда. И вместе с сыновьями Борисом и Давидом в сопровождении оставшихся верными ему дружинников по приглашению митрополита Алексия в 1369 г. прибыл в Московскую Русь. Поначалу служил тысяцким у нижегородского князя Дмитрия Константиновича, а с 1371 г. стал воеводой v Великого князя Московского и владимирского, Дмитрия Ивановича, будущего Донского. В Древней Руси тысяцкие ведали судебной расправой, распределяли повинности, управляли «черным людом». Фактически это была должность градоначальника. Для князя Волынского служба тысяцким открыла возможность узнать изнутри систему управления одним из русских княжеств. В Москве он занялся привычным делом — готовил войско. Опыта, притом победного, ему было не занимать, об этом говорили военные успехи Литвы.

Прозвище Боброк привязывает князя к определенному географическому району: вблизи Галича-Карпатского на Волыни протекает речка Боброк. По обычаям того времени, если князья поступали на службу к великому князю, они лишались своего княжеского звания и становились боярами. Боброк же свой княжеский титул сохранил, что было, вне всякого сомнения, признанием его авторитета как военачальника высокого уровня. Дмитрию Михайловичу Волынскому предстояло научить московское войско искусству ведения современных боевых действий.

Находясь на службе у Дмитрия Донского, он принимал участие во всех походах великого князя, но не проиграл ни одной битвы на протяжении десяти лет.

Известно также, что вскоре Дмитрий Иванович и Дмитрий Михайлович породнились: князь Волынский стал зятем князя Московского, женившись на его сестре Анне. Из этого можно предположить, что, скорее всего, Волынский к моменту своего переезда в Московскую Русь уже был вдовцом…

Вызывает удивление, что о человеке такого уровня практически ничего не говорится в средневековых летописях. С летописями еще можно смириться, если учесть, что описаны и более или менее изучены в основном древние русские рукописи XI–XIII вв. В Центральном государственном архиве древних актов и в других выдающихся книгохранилищах нашей страны хранятся тысячи текстов, на которых стоят нетронутые инвентарные печати. Это говорит только об одном — рукописи не открывались. Исследователь истории И.В. Глан, специально занимавшийся вопросом нетронутых рукописей, утверждает, что практическое изучение их началось не ранее второй половины 70-х годов XX в.

Более того, об одном из главных творцов Куликовской победы не написано ни одной мало-мальски грамотной монографии. Об опустошителе казны российской Александре Даниловиче Меншикове, любимце Петра I, издано несколько книг. Не обойдены вниманием сочинителей и другие авантюристы русской истории. Князь же Волынский историками незаслуженно забыт.

Впрочем, и сама Куликовская битва каким-то загадочным образом «пострадала» от мэтров русской истории. С.М. Соловьев в своем многотомном курсе посвятил ей полторы страницы, а В.О. Ключевский — и того меньше, восемь строк. Много больше, чем у Ключевского, отвел места в своем словаре «Битвы мировой истории» англичанин Томас Харботл, отметив, что «Куликовская битва не привела к ликвидации монгольского ига, но ускорила последующий распад Золотой Орды». Подробно описана Куликовская битва и все, что ей предшествовало, в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

Прежде чем перейти непосредственно к Куликовскому сражению, необходимо ответить на два вопроса: почему Дмитрий Иванович Московский в самый канун битвы был проклят (предан анафеме) митрополитом Руси Киприаном и почему только 6–9 июня 1988 г. состоявшийся в Троице-Сергиевой Лавре Поместный Собор Русской Православной Церкви, посвященный 1000-летию крещения Руси, канонизировал, т. е. официально причислил к лику святых «Благоверного великого князя Московского Димитрия Донского»?

Для сравнения вспомним: Александр Невский был канонизирован Собором 1547 г., т. е. менее чем через 300 лет после кончины, а Дмитрий Донской — почти через 600 лет. Креститель Руси киевский князь Владимир I Святославич был признан равноапостольным и причислен к лику святых более чем через 200 лет после кончины. В книге «Канонизация Святых» (Троице-Сергиева Лавра, 1988) по этому поводу написано: «Он довольно долго не пользовался общецерковным почитанием, невзирая на его заслуги перед Церковью, пока в день его кончины, 15 июля, князь Новгородский Александр Ярославич не одержал победу на Неве, усматривая в том заступничество князя Владимира. С этого времени новгородцы установили празднование памяти князя Владимира как святого»{37}.

Причины столь поздней канонизации Владимира Красное Солнышко лежат на поверхности исторической памяти. Он имел свыше трехсот жен и официальных наложниц, помимо всего этого непростого хозяйства во многих городах Киевской Руси держали постоянно нечто вроде гаремов на 20–50 девиц «на время его наездов в эти города, чтобы он не возил с собой никого из своих киевских жен». Законными его княгинями признавались лишь пять женщин. Не гнушался Красное Солнышко и публичным изнасилованием{38}.

Почему же Дмитрий Донской удостоился причисления к лику святых через срок, в три раза превышающий срок канонизации Владимира Крестителя? Собор, канонизировавший Дмитрия Донского, особо отметил его, как «показавшего подвиг праведной и благочестивой жизни». Между прочим, наложивший на Дмитрия анафему митрополит Киприан также причислен к лику святых. Еще один вопрос: что послужило причиной противостояния Дмитрия Ивановича и Киприана?

До XIV в. русская церковь в лице своих иерархов не придерживалась какой-либо собственной позиции, занимаясь отстаиванием политики князей или защищая интересы светских феодалов. Зачастую церковь становилась третейским арбитром, улаживая разгоравшиеся политические конфликты между русскими-княжествами. В 1283 г. Константинопольский патриарх прислал на Русь нового митрополита — грека Максима. В 1299 г. митрополит Максим, «не терпя насилия татарского, оставя митрополию иже в Киеве», вместе со всем своим клиросом перебрался во Владимир, стольный град Великого княжества Владимирского. В Киеве, первоначальной резиденции русских церковных иерархов, остался митрополичий наместник. После смерти Максима Византия назначила митрополитом Руси игумена одного из львовских монастырей Петра, который сумел вновь объединить всю русскую митрополию. Это разгневало тверского князя Михаила Ярославича, выдвинувшего на митрополию своего кандидата, отвергнутого Константинополем в пользу Петра. Князь попытался свергнуть митрополита Петра. Специально посланный на Русь представитель патриарха в 1311 г. созвал в Переяславле-Залесском собор, утвердивший Петра окончательно. Примечательно другое: победа Петра оказалась возможной благодаря поддержке московского князя. Это имело огромное значение для будущего нашей страны.

Русский и золотоордынский воины времен Куликовской битвы (журнал «Цейхгауз». М., 1991. № 1) 

Умело воспользовавшись противостоянием между Петром и тверским князем, московские князья, в конце концов, добились того, чего страстно хотели: в 1327 г. благодаря хитроумным действиям князя Ивана Калиты Москва сделалась общерусским церковным центром — теперь в ней располагалась митрополия. А на следующий год Калита выторговал у хана Золотой Орды Узбека ярлык на Великое княжество Владимирское, став лидером Руси. Преемник Петра, митрополит грек Феогност, стал опорой московского князя, поставив его сторонников епископами в Новгороде и Пскове. Феогносту удалось добиться ликвидации галичской митрополии и склонить нового золотоордынского властителя хана Джанибека к отмене наложенной было им на церковь ежегодной дани.

Весной 1353 г. в Москве от эпидемии чумы почти одновременно скончались митрополит Феогност и великий князь Семен Иванович, сын Ивана Калиты. И Москва умело использовала предоставившуюся возможность выдвинуть на Русскую митрополию русского кандидата — москвича Алексия. Большие подарки византийскому императору, патриарху и многочисленным константинопольским чиновникам сделали свое дело. Ввиду малолетства великого князя Дмитрия Ивановича (ему было 7 лет) новый митрополит Алексий стал фактическим руководителем великого княжества Владимирского, пресекая на корню все политические попытки других княжеств вырвать у Москвы великое княжение.

Литва, опасаясь возвышения Москвы, стала добиваться от Константинополя введения для себя отдельной митрополии. Ольгерд направил патриарху донос на Алексия. Донос сработал, и решением патриарха митрополитом Литвы был назначен Киприан и отправлен в Киев. Условие патриарха было таково: если обвинения против Алексия подтвердятся, то Киприан становится митрополитом всей Руси.

Теперь мы вплотную приблизились к разгадке митрополичьей анафемы, наложенной на Дмитрия Ивановича. После кончины митрополита Алексия в 1377 г. московский князь предпринял попытки выдвинуть на опустевший пост своего духовника и близкого помощника в государственных делах Митяя (Михаила), быстро сделав его архимандритом Чудова монастыря, расположенного в московском Кремле. Однако созванный великим князем собор отказался ставить Митяя митрополитом в обход Константинополя. Пришлось Митяю отправиться в столицу Византии для утверждения патриархом. И здесь в сложную политическую игру вступила Золотая Орда. «Теневой хан» Орды Мамай уже вел подготовку к крупномасштабному нашествию на Северо-Восточную Русь, и ему был необходим военный союз с главным конкурентом Москвы за обладание политической и церковной властью над всей Русью — с Великим княжеством Литовским и Русским со столицей в Киеве.

Первая попытка Москвы освободиться от подчинения константинопольскому патриарху представляла опасность и для Литвы, и для Орды. Последней было крайне нежелательным появление русского митрополита в канун решающего столкновения. В Орде отдавали себе отчет в том, что русский митрополит, в отличие от греческих ставленников, однозначно примет сторону московского князя, поможет ему сплотить народ на борьбу.

И Орда решилась на крайние меры. Путь Митяя из Москвы в Константинополь пролегал через земли, непосредственно подконтрольные ордынцам. Ласково принятый Мамаем, Митяй продолжил свой путь морем. Корабль с русским претендентом на митрополичий пост привез в Византию труп Митяя.

Над неостывшим телом Митяя разгорелся бурный спор: иерархи, в буквальном смысле, дрались за право стать претендентом в митрополиты. Московского архимандрита Ивана связали по рукам и ногам (чтобы не мешал), сочинили подложное письмо от имени Дмитрия Ивановича якобы с просьбой к патриарху поставить на русскую митрополию переяславского архимандрита Пимена. Патриарх утвердил Пимена. Однако радость его, как и тех, кто способствовал его выдвижению, была недолгой.

До Москвы Пимен не доехал: по приказу великого князя с Пимена сняли митрополичьи одежды, и он был сослан в Чухлому. Почувствовав удобный момент, из Киева в Москву в спешном порядке выехал митрополит Литовский и Киевский Киприан. «Инородца» ожидала судьба Пимена (разные источники по-разному представляют Киприана — то греком, то сербом, то болгарином). Под Любутском он был встречен людьми Дмитрия Ивановича, которые силой поснимали с «чужого» владыки его святые одежды и отправили восвояси. «Великий князь настойчиво стремился подчинить церковь своей власти, и это было одним из тех элементов государственной централизации, которые начали проявляться в княжение Дмитрия Донского»{39}.

Разгневанный митрополит Киприан, воротясь в Киево-Печерскую лавру, предал московского князя анафеме. И на Куликово поле Дмитрий Иванович выходил «проклятым князем». Киприан предлагал (первым на Руси!) объединить православную и католическую церковь в пределах Литовского княжества. К тому времени в католичество перешел византийский император Иоанн V, а глава православной церкви, константинопольский патриарх, вынужден был молча согласиться. Буквально в канун Куликовской битвы в католичество перешел и польский король Ягайло (Ягелло). А с учетом очень тесных отношений Мамая с итальянскими католиками в Генуе и Венеции, а также в Крыму и в Азове, Московская Русь оказывалась перед более чем реальной угрозой нового крестового похода Запада на плечах Орды и с молчаливого согласия недальновидного Константинополя. Причем на этот раз, в отличие от событий 1242 г. на Чудском озере, на помощь ордынцев рассчитывать особенно не приходилось. Правда, в последний момент патриарх одумался и отклонил предложение Киприана об объединении церквей на территории своей митрополии.

Наиболее авторитетный современный российский историк Руслан Григорьевич Скрынников из Санкт-Петербурга так представил Киприана: «Киприан предал анафеме князя Дмитрия накануне его похода против Мамая. О Мамаевом побоище грек узнал в Киеве по слухам. Знаменитая битва была в глазах митрополита-изгнанника маловажным событием. В своде 1408 года ход битвы описан кратко и с помощью тусклых штампов («бысть… брань крепка зело и сеча зла»). Летописец не упоминает имя героя битвы Владимира Андреевича»{40}. Впрочем, через год после Куликовской битвы Дмитрий Донской приказал пригласить на митрополию в Москву Киприана. Киприан был встречен с должным почетом, и приезд его в Москву стал для него «началом деятельности по созданию общерусской митрополии, которая должна была объединить всех исповедовавших греческую веру в Северо-Восточной Руси, в Литовско-Русском княжестве и на юго-западных землях»{41}.

Вскоре Киприан сумел санкционировать договор между Москвой и Рязанским княжеством, открытый конфликт которых значительно ослаблял русские земли перед угрозой ордынских нашествий и набегов.

Однако «медовый месяц» великого князя с митрополитом продолжался недолго и окончился после сожжения Москвы в 1382 г. Тохтамышем, законным, в отличие от Мамая, ханом Золотой Орды.

События развивались стремительно. Разгромив «сборную» орду Мамая, чингизид Тохтамыш пришел к выводу, что надо сбить спесь со своего московского данника. Памятуя о событиях на Куликовом поле и не рискуя затевать против Москвы большую войну, Тохтамыш, приняв все меры предосторожности, внезапно ринулся на Москву конным войском, без обозов. Не обошлось и без изменников, в роли которых выступили родственники великого князя, родные братья его жены, княгини Евдокии, — Василий и Семен Суздальские. Из-за больших потерь на Куликовом поле Дмитрий не имел под рукой необходимого войска. Оставив в Москве под защитой неприступных для отрядов Тохтамыша крепостных стен свою семью, он выехал в Переяславль собирать переяславские и белозерские полки. Однако Киприан перетрусил, выехал из Москвы и увез великую княгиню с детьми. Киприан отправился в Тверь, оставив по пути княгиню, которая со своим окружением благополучно добралась в Кострому. Тохтамыш обманом вошел в Москву, ограбил и сжег ее.

После ухода Тохтамыша Дмитрий Донской разгневался на Киприана, что тот ослушался его и не остался в Москве. Киприан снова уехал в Киев, а в Москву из заключения был возвращен митрополит Пимен. Вернулся Киприан в Москву только через восемь лет, в 1390 г., после смерти Дмитрия Донского. Под властью Киприана русская церковь вновь объединилась, включая и земли, входившие в состав Великого княжества Литовского. Значительно укрепились позиции церкви и перед властью великого князя.

Тринадцатилетний кризис русской митрополии (1377–1390), вызванный резким вмешательством великого князя Дмитрия Ивановича Донского в дела церкви, завершился победой иерархов. Именно в силу его вторжения в церковные дела Русская Православная Церковь почти шесть сотен лет не спешила канонизировать победителя татар на берегах Дона и Непрядвы Дмитрия Донского, причислив его к лику святых лишь летом 1988 г., спустя ровно 599 лет после его кончины.

В канун решающего столкновения с ордой Мамая в полном блеске проявился государственный и политический талант Дмитрия Донского. Историки признают, что одним из блестящих достоинств великого князя было его умение слушать своих советников и выбирать самое нужное и полезное, не считаясь со своими амбициями. Одним из тех, на кого опирался великий князь, был его воевода, князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский.

И.Б. Греков и Ф.Ф. Шахмагонов в своей книге «Мир истории. Русские земли в XIII–XV веках», говоря о Боброке, указали, что «он нигде не обозначен иначе как воевода, мы не найдем при нем синонима нынешнему содержанию слова “главнокомандующий”, но природа средневекового боя такова, что тот, кому отдан под начало резерв, тот и руководит боем». Боем на Куликовом поле руководил Дмитрий Волынский. Решением великого князя на него возлагалась вся тяжесть ответственности за судьбу Руси. Воспитанный на победных военных традициях Галицко-Волынской Руси, не проигравший ни одного сражения за время службы под знаменами московского князя, Волынский имел еще и славу ведуна, понимавшего голоса зверей и птиц, умевшего слушать землю. Знание языческих таинств пригодилось Боброку на Куликовом поле. В ночь перед боем, когда две рати разделяли не более десяти километров, Боброк пригласил Дмитрия Ивановича еще раз объехать намеченное поле битвы.

На середине Куликова поля Боброк, спрыгнув с коня, прижался к земле всем телом, приложив к ней правое ухо. Очень долго лежал неподвижно Волынский, а когда встал, то молча сел на коня и немного погодя, отвечая на настойчивые просьбы великого князя, предрек победу русскому воинству, но и предупредил, что дастся она ценой огромных, невиданных прежде на Руси потерь…{42}

Возможно, это и красивая легенда. Неоспоримо одно: стратегическое предвидение вещего Волынца. Русскому войску грозила очевидная опасность оказаться между двух огней: с юга выдвигался Мамай, с северо-запада приближалось сильное литовское войско Ягайло. Перед московским князем стояли две задачи. Первая — не допустить соединения этих враждебных сил до битвы с Мамаем. Вторая — заставить ордынцев принять решающее сражение на неудобной для них местности.

Зная географию Куликова поля, Дмитрий Иванович на военном совете предложил князьям перейти Дон и встретить Орду на этом поле. Историки и исследователи истории многократно задавались вопросом: каким образом удалось русским военачальникам втянуть ордынцев на заведомо неудобную позицию?

Исторические источники рисуют такую картину. Разведчики русских определили, что Мамай, стоявший станом на реке Красная Меча, движется по направлению к переправам через Дон при впадении в него Непрядвы. Первыми выйдя к переправам и перейдя Дон, войска Дмитрия Ивановича перегородили путь ордынцам на Куликовом поле. У Мамая был выбор: отступить или принять бой. Отступать он не мог, в этой ситуации его авторитет в Орде падал, и чингизид Тохтамыш забирал у него всю власть.

Куликово поле было с трех сторон окружено реками. С запада и северо-запада — Непрядвой, с востока и северо-востока — речкой Рыхоткой, с севера — Доном. Возможность для наступления предоставлялась Мамаю только с южного направления, со стороны Красного холма. Пространство для атаки не превышало пяти километров в ширину, при этом наступающие ордынцы были лишены возможности применить свою излюбленную тактику, заключающуюся в обходе противника с флангов с последующим окружением и уничтожением. Со времен Чингис-хана этот маневр неизменно приносил им успех. Теперь русские лишили их этого главного преимущества. Дмитрий Волынский выстроил русское войско в “пять линий. Авангард Мамая должен был встретить выдвинутый далеко вперед от основных сил Сторожевой полк, в задачу которого входила нейтрализация лучников врага, традиционно отличавшихся непревзойденной меткостью. Далее располагался Передовой полк, за ним — главные силы русского войска: Большой полк (в центре) и Полк правой и Полк левой руки. Эти силы были выстроены в одну линию. Волынский приготовил ордынцам сюрприз. Слева от Полка левой руки, в зеленой дубраве между Доном и Смолкой, он разместил Засадный полк, который сам и возглавил. Разные источники определяют численность полка, полностью состоявшего из конницы, от 10 до 20 тысяч всадников. В силу вполне понятных причин московские летописцы, и, в частности, авторы исторических повествований, например «Задонщины», в своих трудах оставляют приоритет главных творцов победы за Дмитрием Донским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским — человеком отчаянной храбрости. Этот князь оставался в боевом строю еще много лет, вплоть до смерти. В 1408 г., в возрасте 55 лет, что по тем временам уже считалось старостью, он помог сыну Дмитрия Донского Василию I Дмитриевичу отстоять Москву от нашествия золотоордынского эмира (командующего) Едигея.

В выпущенной в 1994 г. санкт-петербургским издательством «Наука» книге О.В. Творогова «Древняя Русь: события и люди» под 1380 г. указано: «Из дубравы устремился в битву Запасной полк под водительством Владимира Андреевича Серпуховского». Между тем, в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и в подавляющем большинстве других исторических источников недвусмысленно говорится, что именно Дмитрий Волынский, по праву, данному ему великим князем, удерживал рвавшегося в бой молодого и горячего серпуховского князя.

Можно только предполагать, чего стоила Дмитрию Волынскому эта многочасовая выдержка, “когда на глазах гибли тысячи русских ратников Сторожевого и Передового полков, постепенно отступающих под бешеным напором озверевших ордынцев. Каково было ему сохранять присутствие духа и ясную голову, ловить укоризненные взгляды князей, находившихся под его командованием в Засадном полку?

Вещий Боброк дождался нужного момента. Когда Орда все-таки оторвала Полк левой руки от Большого полка, и торжествующие над срубленным великокняжеским стягом ордынцы большими силами рванулись в образовавшийся прорыв, Волынский выехал перед Засадным полком, вынул из ножен меч: «Теперь наше время». Волынцу нужен был не локальный успех, ему нужно было массовое уничтожение не знавшей до этого поражений ордынской конницы. И когда ордынцы втянулись в прорыв, то они, преследуя отступавших ратников, оказались в низине, невольно подставляя бок и спины устремившейся с высоты на равнину отборной русской конницы, волею князя Волынского брошенной на избиение врага. Волынец бил потомков Чингис-хана по правилам, которые завещал им этот «потрясатель Вселенной»: решающий удар наносится неожиданно, свежими силами по утомленному противнику. Не выдержав внезапного удара, Орда побежала. Вот тогда начался ее разгром.

История не знает сослагательного наклонения, но что произошло бы 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле, если бы, пойдя навстречу стремлению Владимира Серпуховского, Волынский бросил бы Засадный полк в бой прежде, чем это нужно? Ответ, по нашему мнению, очевиден.

Нам остается разрешить еще одну загадку: с кем же сражалось русское войско? В энциклопедиях, учебниках и в художественных произведениях ответ однозначен: с главными силами Золотой Орды. В таком случае необходимо определить, что такое Золотая Орда и что такое Мамаева Орда. В последнем издании «Большой Советской Энциклопедии» (том 13), в статье «Куликовская битва», сообщается, что «на Куликовом поле был нанесен сильный удар по господству Золотой Орды, ускоривший ее последующий распад». И там же, в статье «Золотая Орда», сказано, что «при хане Тохтамыше (1380–1395) прекратились смуты и центральная власть стала контролировать основную территорию Золотой Орды». Налицо противоречие: с одной стороны, утверждается, что Куликовская битва ускорила распад Орды, с другой стороны, утверждается, что произошло ее укрепление после двойного разгрома Мамаевой Орды — в сентябре 1380 г. Дмитрием Донским и весной 1381 г. — настоящим ханом Золотой Орды Тохтамышем.

Известно, что Мамай начинал свою военную карьеру крымским темником — командующим золотоордынской группировкой в Крыму и прилегающих к нему причерноморских и приазовских степях. В период 1360–1375 гг. ему удавалось четыре раза захватывать столицу Золотой Орды — Сарай. Однако, как отмечают современные исследователи, при появлении претендентов, обладавших законными правами на великое ханство (для этого необходимо быть «принцем крови» — потомком Чингис-хана), Мамай всякий раз отступал. Ему переставали повиноваться главные мурзы и эмиры.

Точно так и вышло весной 1381 г., когда Мамай, собрав большое войско из причерноморских народов, преимущественно половцев (кипчаков), двинулся было на Москву, горя жаждой реванша за куликовское поражение. Однако в районе нынешнего Мариуполя его перехватило настоящее войско Золотой Орды во главе с законным ханом Тохтамышем. Большого сражения не было. Как сказано в Троицкой летописи: «Мамаевы же князья, сойдя с коней, изъявили покорность царю Тохтамышу (на Руси в то время «царем» называли только хана Золотой Орды. — Авт.) и поклялись ему по своей вере и стали на его сторону, а Мамая оставили поруганным»{43}. Кстати, тех, кого принято называть «татарами», в войске крымского темника не было (не считая ближайшего окружения). Оно состояло, по утверждению русского «Сказания о Мамаевом побоище», из «бессермены и Армены, Фрязи, Черкассы, Ясы и Буртаны», т. е. из жителей Причерноморья и Северного Кавказа{44}. Выходит, что на Куликовом поле против русских вышло не войско Золотой Орды, а конгломерат разных народов Европы и Азии, руководимый генуэзцами, расположившимися в Кафе (Феодосия). Об этом свидетельствуют маршруты Мамая после поражений от Дмитрия Донского и Тохтамыша: в обоих случаях его путь лежал в Крым, где его и убили его настоящие хозяева, как не оправдавшего вложенные в него средства.

Куликовская битва (1380) 

Дмитрий Михайлович Волынский служил верой и правдой великому князю Дмитрию Донскому до самого последнего его дня. Незадолго до своей смерти великий князь весной 1389 г. повелел собрать княжий совет и пожелал составить духовное завещание. Главным послухом (советником) при составлении духовной грамоты стал Сергий Радонежский, игумен Троицкого монастыря, благословивший Дмитрия перед Куликовской битвой.

Истинность и законную силу духовного завещания после Сергия Радонежского первым удостоверил своей подписью военачальник Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский, а затем уже все остальные участники княжого совета.

После кончины Дмитрия Донского Волынский помогал укреплению власти на великокняжеском престоле его сыну Василию. В 1393 г. великая княгиня Евдокия повелела начать строительство белокаменной церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Москве, в память о состоявшемся в день этого православного праздника великого сражения, в память своего мужа, героя Куликовской битвы Дмитрия Ивановича.

В то же время неподалеку от Коломны началось воздвижение монастыря. В этом участвовал и князь Дмитрий Волынский. В честь князя монастырь и получил свое название — Бобренев монастырь.

Дальше след одного из главных творцов Куликовской победы теряется. Отдельные историки считают, что князь Дмитрий Михайлович сложил свою голову на поле битвы, состоявшейся 12 августа 1399 г. на берегах реки Ворсклы, сражаясь в рядах литовского войска Витовта против ордынского войска Темир-Кутлука. Но это легенда. Не было Боброка в тот день у Ворсклы. Там действительно пало много князей. Среди них и, как утверждал Н.М. Карамзин, были князья «Михаил и Дмитрий Данилович Волынские, потомки славного Даниила, короля Галицкого».

Так или иначе, Боброк оказался в тени блестящей победы, которую он сам организовал и воплотил в реальность.