Иезуиты в России. Неудачное сватовство: много расчета, мало любви

Иезуиты в России. Неудачное сватовство: много расчета, мало любви

В результате раздела Польши Россия получила немалое число подданных-католиков. Среди действовавших на территории Белоруссии монашеских орденов находились и иезуиты. Власть, как светская, так и церковная, должна была срочно определить свое отношение к самому известному католическому ордену.

Иезуитов в России не жаловали издавна, а само слово «иезуит» в русском языке имеет ярко выраженный негативный оттенок: так обычно называют человека не просто хитроумного, но коварного и циничного. Обстоятельно объяснить, с чем это связано, современный русский обыватель, пожалуй, не сможет. Как правило, он не слышал об испанце Игнатии Лойоле, о борьбе иезуитов с Реформацией, о стремительном взлете, падении и новом возвышении ордена.

Современный Российский энциклопедический словарь любознательному человеку поможет немного. Он лишь скупо информирует, что орден иезуитов основан в 1534 году, а в 1719 году по указу Петра I из России изгнан. Затем словарь, благополучно перепрыгнув через столетие, сразу же сообщает, что в 1801 году «официально признано их [иезуитов] существование, однако в 1820-м Александр I запретил их деятельность».

Понять из этой информации, почему Петр иезуитов «изгнал», кто их позже в России «признал», а затем отчего Александр I снова «запретил» орден, совершенно невозможно.

Впрочем, о том, чем руководствовался в своем решении Петр, речь в книге уже шла. Ему не понравилась дружба иезуитов с Василием Голицыным, фаворитом Софьи. Логика царя в данном случае была предельно простой: друг моего врага – мой враг. Поэтому он и пошел навстречу просьбе патриарха Иоакима «избавить Русскую землю от иезуитов».

Решение государя не имело ничего общего с религией, если не считать того, что иезуиты показались реформатору столь же бесполезными, как и любые другие монахи. Если бы орден иезуитов на тот момент обладал эксклюзивным правом на производство, скажем, двигателя внутреннего сгорания, то можно не сомневаться, что сметливый Петр занял бы совершенно иную позицию.

Дореволюционный российский словарь в отличие от современного, наоборот, многоречив и эмоционален. Он буквально кипит нескрываемым и ничем не сдерживаемым гневом:

Признавая власть папы непосредственным установлением Бога, а власть государей – проистекающею из воли народа и потому подлежащею контролю народа, а в последней инстанции – контролю папы, иезуиты развили целую теорию революций, неповиновения законам, сопротивления государям и даже «тираноубийства»… Теорию эту они не только проповедовали, но и применяли на практике. Нравственные теории иезуитов оправдывают обман, ложь, клятвопреступление, уничтожают всякое благородное побуждение к нравственному возрождению и усовершенствованию, разнуздывают самые грубые инстинкты, установляют компромисс между Божьей правдой и человеческой неправдой.

Приведенный выше текст – довольно типичный для того времени образчик монархического консервативно-православного менталитета – поясняет, почему слово «иезуит» получило в русском языке столь негативный оттенок.

Замечу, что сами иезуиты «революционерами» себя никогда не ощущали. Жозеф де Местр, посланник Сардинского королевства в Санкт-Петербурге, не без обиды сетуя Александру I на то, что власть начала притеснять орден, в 1815 году писал:

Иезуиты – это сторожевые псы верховной власти. Вы не хотите дать им воли грызть воров, тем хуже для Вас; по крайней мере, не мешайте им лаять на них и будить Вас. Мы поставлены как громадные альпийские сосны, сдерживающие снежные лавины; если вздумают нас вырвать с корнем, в одно мгновенье все мелколесье будет снесено.

Екатерина, в статье об иезуитах почему-то не упомянутая нынешним Российским энциклопедическим словарем, приняла решение «признать существование иезуитов» в самый тяжелый для них момент, когда они стали изгоями во всем мире. Официально об уничтожении ордена было объявлено папой Климентом XIV в его булле «Dominus ac Redemptor noster» в 1773 году.

Причин для гонений против иезуитов тогда называлось множество, чуть ли не каждый европейский монарх имел свой счет к ордену. В Португалии орден обвинили даже в покушении на короля, хотя на самом деле речь шла о борьбе за власть в далеком Парагвае, где иезуиты на протяжении многих десятилетий были полными хозяевами.

Иногда обвинения звучали просто парадоксально. Испанский король Карл III поставил иезуитам в вину то, что они благодаря своему влиянию сумели остановить уличные беспорядки в Мадриде. Логика была примерно такой: раз легко остановили, значит, сами и организовали. На самом деле главной причиной королевского гнева стала резкая критика со стороны ордена ряда шагов монарха и появление антиправительственных памфлетов, вышедших, как полагали при испанском дворе, из-под пера иезуитов.

Почти все европейские короли, французский в особенности, считали, что иезуиты настраивают Ватикан против них. В дело оказалась замешана даже фаворитка Людовика XV знаменитая мадам Помпадур: ей не пришелся по вкусу духовник короля – иезуит. И так далее в том же роде.

Принимать все эти разнообразные претензии монархов к иезуитам за чистую монету не стоит. На самом деле правильнее будет говорить, наверное, о конфликте королевской Европы (прежде всего Бурбонов) не с иезуитами, а с самим Ватиканом. Пришло время, и окрепший европейский абсолютизм решил указать католической церкви на ту нишу, где она должна, с его точки зрения, находиться.

Иезуитский орден, как передовой отряд Ватикана, накопивший к моменту конфликта огромные богатства и добившийся путем кропотливой и изворотливой работы мощного политического влияния, естественно, стал главной мишенью. Присвоить материальные ценности ордена и лишить его влияния – вот за что боролась королевская Европа. Делить власть с Ватиканом в своих собственных владениях монархам надоело. И уж тем более надоели им вездесущие иезуиты.

Давление на Ватикан нарастало. Папа Климент XIII сопротивлялся до самой смерти. Его преемнику, представителю другого католического ордена – францисканцев, Клименту XIV пришлось уступить кесарям кесарево: политический инструмент влияния, каким стал к тому времени орден иезуитов, Ватикан демонтировал. Восстановлен орден был лишь в 1814 году папой Пием VII. Формально в прежнем виде, однако это был, конечно, уже другой орден, а главное – в другой, изменившейся, Европе.

На вопрос, почему Екатерина решила дать прибежище гонимым иезуитам, ответить не так просто. Ни прошлые отношения с католическими миссионерами, всегда вызывавшие только раздражение и подозрение у православных иерархов, ни сомнительная репутация самих иезуитов, ни обида за оскорбления, нанесенные униатами православию в Литве, наконец ни очевидный риск вызвать неудовольствие ряда европейских монархов – ничто не говорило в пользу подобного шага. Мало согласуется это решение и с либеральными взглядами европейских кумиров Екатерины, многие из которых пострадали от козней ордена.

Правда, в трактате от 18 сентября 1773 года о первом разделе Польши Россия и Пруссия обязались сохранить статус-кво латинской церкви в присоединенных к их владениям областях. Но, во-первых, Екатерина просто игнорировала папскую буллу о ликвидации иезуитов, хотя, если бы захотела, легко могла бы ею воспользоваться, а во-вторых, императрица распространила свое покровительство и на тех иезуитов, которые бежали из Европы в Россию.

Таким образом, Екатерина не только сохранила статус-кво, выполняя условия трактата, но и перевыполнила их, предоставив ордену убежище. Более того, российская власть дала иезуитам столь многочисленные и существенные льготы, что в совокупности все это можно назвать режимом наибольшего благоприятствования. Немало сделала Екатерина и для защиты иезуитов от какой-либо критики в русской печати. Узнав о том, что в «Московских ведомостях» собираются напечатать «ругательную историю ордена иезуитского», императрица немедленно повелела «таковые напечатания» запретить, сославшись на свое покровительство ордену.

Наиболее полно свою точку зрения на дело иезуитов императрица выразила в письме графу Штакельбергу 18 февраля 1780 года:

Свободное исповедание римского закона во всей империи Нашей, и в том числе в белорусских губерниях, Мы позволили не инако, как чтоб совершенное повиновение самодержавной власти Нашей пребывало без малейшего ущерба, почему и все со стороны церковного в Риме начальства, новые установления и введения не прежде приемлются для подданных Наших римского исповедания, как когда по совершенном удостоверении, что они воли Нашей не противны, последует Наше позволение их обнародовать. Таким образом, как всем известно, и булла папы Климента XIV о иезуитах не была опубликована в империи Нашей, и общество того времени сохранено в неприкосновенной целости, яко полезное и удобнейшее для воспитания тамошнего юношества, в чем никто еще заменить их не мог.

Не настоял и вопрос об уничтожении или реформе сего ордена в государстве Нашем; коль всегда посредством ордена иезуитского преподавалося лучшее просвещение, то самые сии уважения заставляют Нас покровительствовать общество оное, толико выгодное для того края и, конечно, полезнейшее других институтов монашеских римских, кроме праздности и отлучению себя от всякого гражданского взаимного пособия ничего иного не заключающих.

Эта длинная цитата приведена с одной целью – продемонстрировать, что никаких других причин своего покровительства иезуитам, кроме желания использовать их богатый педагогический опыт, Екатерина, во всяком случае официально, не приводит.

Присутствовал ли здесь какой-то скрытый элемент политической игры или интриги, направленной против Ватикана или, наоборот, против Бурбонов, сказать сложно. Никакой объективной информации по этому поводу нет.

В принципе, учитывая менталитет Екатерины и ее просветительские наклонности, указанные причины действительно могли быть для императрицы достаточно весомыми, чтобы принять решение в пользу ордена. Екатерина II ценила иезуитское образование. Императрица не смотрела на католического воспитателя так мрачно, как руководство православной церкви, она видела, что педагоги-иезуиты не помешали Вольтеру стать безбожником, а Мольеру – комедиографом.

К тому же другой крупный для Екатерины авторитет – Монтескье – писал об иезуитах более чем благосклонно:

В Парагвае мы видим пример тех редких учреждений, которые созданы для воспитания народов в духе добродетели и благочестия. Иезуитам ставили в вину их систему управления, но они прославились тем, что первые внушили жителям отдаленных стран религиозные и гуманные понятия. Они задались целью исправить зло, сделанное испанцами, и принялись залечивать одну из кровавых ран человечества.

Можно предположить, что подобные высказывания и подвигли Екатерину на решение дать ордену прибежище в России. Наконец, если у власти и имелись какие-то опасения относительно иезуитов, то они на тот момент потеряли свою остроту: орден представлялся уже не могучей и влиятельной силой, а лишь терпящим бедствие утлым суденышком.

Между тем на самом деле тонула лишь видимая всем организационная структура ордена, а не его идеология. У идеологии, как показало время, был свой ресурс непотопляемости.

Историк Александр Попов, публикуя в 1870 году процитированное выше письмо Екатерины, счел необходимым его прокомментировать:

С первых своих отношений к папскому престолу Екатерина II ясно выразила основные начала политики, которыми постоянно руководствовалась в отношении к латинской церкви. Не препятствуя своим подданным латинского исповедания признавать папу главою их церкви, она немедленно устранила всякое с его стороны вмешательство в качестве светского властителя в дела, не имеющие прямого отношения к духовной его власти. Своею государственной территорией она не позволяла ему распоряжаться и потому сама определяла пространства и границы епархий и приходов.

Все это верно, Екатерина соблюла все необходимые предосторожности, чтобы оградить суверенитет России от посягательств Ватикана как государства. Однако, как уже сказано, имелась еще сфера духовная и интеллектуальная. А тут всегда были свои особые «державы».

Михаил Погодин, известный русский историк, в своих «Афоризмах» очень точно подметил:

Государства состоят из земли и людей… но есть еще государства такой-то мысли, такого-то верования – богословского, философского, политического, и их границы, их бестелесные связи распространяются… переносятся… например иезуитский орден, философия XVIII века, школа Аристотеля.

Любопытно, что из трех примеров, приведенных Погодиным, два имеют прямое отношение к Екатерининскому периоду. Получается, что Екатерина добровольно открыла русские границы сразу для двух мощных «государств мысли» (французской философии и иезуитского ордена).

Причем речь шла о двух государствах-антиподах: во главе первого стоял безбожник Вольтер, а во главе второго – религиозный боец Лойола.

Противодействие со стороны православной церкви, а также психологические и бюрократические барьеры на пути проникновения и той и другой идеологии в Россию были примерно одинаковыми. А вот результат духовной интервенции оказался разным. Экспансия французской философии увенчалась несомненным успехом. Влияние ордена иезуитов оказалось скромнее. В заочном споре между Игнатием Лойолой и Вольтером победил француз: атеистов в России к середине XIX века появилось значительно больше, чем иезуитов.

Иезуитам покровительствовала сама Екатерина, а посредником между императрицей и орденом стал граф Чернышев, генерал-губернатор бывших польских областей. Попытки Ватикана повлиять на Екатерину и прекратить деятельность иезуитов в России ни к чему не привели.

Их права и привилегии только расширялись. Указом от 18 октября 1800 года иезуитам передали католическую церковь Святой Екатерины в Петербурге, а находившееся при ней училище преобразовали в иезуитскую коллегию. Регламент 1798 года был заменен другим, обеспечивавшим иезуитскому ордену фактически полную независимость. Ордену разрешалось умножать богоугодные заведения, причем Сенат по мере открытия таких учреждений должен был возвращать ордену принадлежавшие ему ранее имения.

Особую заботу об ордене проявил сын Екатерины император Павел I, он добился от Папы Римского издания в 1801 году буллы, официально восстановившей организацию в России.

Когда этот документ дошел до Петербурга, он попал в руки уже следующего российского императора, Александра I. Новый государь, поколебавшись, буллу все-таки обнародовал. Более десяти лет влияние ордена и при Александре шло вверх. Иезуитские миссии появились не только в Москве, но и в Саратовской губернии, Астрахани, Одессе, Риге и даже в Сибири. Указ от 12 января 1812 года возвел Полоцкую иезуитскую коллегию в степень академии и дал ей все преимущества, дарованные университетам. Академия имела три факультета: языков, богословия и художеств (философия, естественные и гражданские науки).

Первый пункт государевой грамоты гласил:

Полоцкая иезуитская коллегия, восприяв отныне наименование академии, пребудет под непосредственным Нашим покровительством и, состоя по учебной части в совершенной зависимости от Министерства народного просвещения, управляема будет генералом иезуитского ордена.

То, что российские власти всего через несколько лет (после того как орден был официально восстановлен Ватиканом) приняли решение выслать всех иезуитов из страны, конечно, трудно считать совпадением. Логика властей понятна: разгромленному и потерявшему свое влияние католическому ордену можно предоставить убежище, и наоборот, католический орден, вновь набирающий силу, опасен.

Это совершенно очевидно, если внимательно прочесть официальные документы о высылке иезуитов. Указ провозглашал:

…Ныне открылось несомненно, что они [иезуиты], не сохраняя долга благодарности и не оставаясь смиренными духом, как христианский закон повелевает, и кроткими в чужой стране жителями, возомнили потрясать господствующую издревле в царстве Нашем православную греческую веру… Они начали сделанную им доверенность употреблять во зло: стали порученных им юношей и некоторые лица из слабейшего женского пола отвлекать от Нашего и прельщать в свое вероисповедание… По сих деяниях не удивляемся мы более, что сообщество сих монахов от всех держав изгнано и нетерпимо было. Кто в недрах своих потерпит сеятелей вражды и несогласия?

С 1812 по 1815 год иезуиты не сделали ничего принципиально нового по сравнению с тем, чем они занимались в России прежде. Именной указ Сенату от 20 декабря 1815 года без иронии читать сложно. Властям в Петербурге «вдруг открылось» то, о чем громогласно вещал каждый православный поп в любом самом захолустном русском приходе из века в век. Ни одного нового тезиса в документе нет.

В последних строках указ Александра I повелевает:

Католическую церковь, здесь находящуюся, поставить в то устройство, в коем она пребывала в царствование в Бозе опочивающей бабки Нашей императрицы Екатерины II и до 1800 года, выслав немедленно всех иезуитского ордена монахов из Санкт-Петербурга и воспретя им въезд в обе столицы Наши.

Конечно, орден пытался сопротивляться, приводя свои аргументы. Тот же Жозеф де Местр, чье письмо императору уже цитировалось, жаловался монарху:

Большое число особ из высшего сословия обратилось в католическую веру (так, по крайней мере, говорят), и сие возбудило на другой стороне яростное неудовольствие. Министр вероисповеданий Александр Голицын следит за иезуитами с холерической и даже занятной жестокостью.

Жалоба не помогла.

Разбирая материальное наследство, оставшееся от ордена, контролеры обнаружили в деятельности иезуитов немало финансовых нарушений, о чем и информировали императора. Министр князь Александр Голицын в своем докладе подчеркивает, что орден не только получил в Белоруссии богатые имения, но и не платил все это время казенных податей с принадлежавших ему крестьян. В другом месте Голицын отмечает:

Сверх того, пользуясь от исправления треб и от найма обширных домов церковными доходами, в коих не отдавали никому отчета, предписанного регламентом, и получая значительную плату за содержание пансионеров, не только не освободили церкви от прежних долгов ее, но еще обременили ее новыми.

Впрочем, все это уже не имело отношения ни к духовным делам, ни к политике, а лишь к финансовым преступлениям, достаточно характерным для того времени, независимо от вероисповедания.

Доклад Голицына завершается конкретными предложениями «кто именно, когда и чрез какие места будут отправлены и выедут за границу». Императорская резолюция на документе гласит: «Быть по сему».

Решение Екатерины II сыграло не только спасительную роль в судьбе самого ордена, но и наложило некий отпечаток, хотя и неприметный с первого взгляда, на духовную и интеллектуальную российскую элиту. Иначе и быть не могло. Среди русских фамилий, обучавшихся в иезуитском пансионе, можно встретить немало знаменитых: Голицыны, Толстые, Пушкины, Кутузовы, Одоевские, Глинки и так далее.

Влияние, к тому же часто опосредованное, а не прямое, не взвесишь на весах и не пощупаешь руками, иногда о нем можно лишь догадываться. Отголоски столь необычного для России образования и образа мыслей, если внимательно присмотреться, можно обнаружить то тут то там в произведениях и письмах российских интеллектуалов-западников конца XVIII – начала XIX века или в поступках некоторых русских революционеров-декабристов.

Подобный результат безусловно не устроил бы основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолу, одним из главных девизов которого было: «Стать всем для всех, чтобы приобрести всех!» В России эту задачу реализовать не удалось. Иезуиты стали всего лишь «кое-чем для кое-кого» и приобрели немногих.

В отношениях между иезуитским орденом и Россией с обеих сторон расчет явно преобладал над чувствами, поэтому закономерно, что прочного брака не получилось. Скорее все это можно назвать неудачным сватовством.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.