Гвардия входит во вкус. Два переворота за год

Гвардия входит во вкус. Два переворота за год

Своего преемника Анна Иоанновна избрала самостоятельно – это был сын ее племянницы Анны Леопольдовны, еще младенец, но уже монарх Иоанн Антонович. Перед смертью она назначила и регента для управления страной до совершеннолетия российского императора.

Доверить это дело родителям малыша умиравшая государыня не решилась. Мать, принцесса Анна, была известна своей патологической ленью, а отец, принц Антон Ульрих Брауншвейгский, наоборот, прославился чрезмерно активным, но вздорным характером еще у себя на родине. К тому же, прибыв в Россию, принц ни от кого не скрывал своей заветной мечты – повоевать во главе русской армии. Отказавшись от двух зол, императрица остановила свой выбор на третьем – Бироне.

Обвинять Бирона в «захвате» регентства, как уже говорилось, нелепо, но то, что он лоббировал свое назначение, очевидно. Тот факт, что во время тяжелой болезни государыни ее идею хором поддержали все – и русские и иностранцы, включая Миниха, – не должен удивлять. Еще свежа была в памяти придворных история с Волынским: императрица могла вдруг выздороветь, и тогда строптивым не поздоровилось бы. К тому же и само место регента представлялось опытным царедворцам небезопасным, что и подтвердили дальнейшие события.

Сама процедура назначения регента напоминала фарс. Сначала Бирон энергично, но не очень искренне отказывался и говорил, что этой чести недостоин, затем все присутствующие энергично и не очень искренне Бирона уговаривали, а под конец Анна Иоанновна сказала своему фавориту: «Не бойся!» – и умерла. В эпилоге этой трогательной сцены фаворит прослезился и заявил придворным, что они «поступили как древние римляне». Историки до сих пор пытаются понять, что же он имел в виду.

Превратившись из фаворита в официального регента и поднявшись на самую вершину власти, Бирон сразу же понял, что там сильно дует и первый же серьезный порыв может оказаться для него роковым.

Надо отдать должное его чутью. Он раньше всех сообразил, кто на самом деле будет следующей императрицей, поэтому с самого начала своего регентства демонстрировал подчеркнутое равнодушие к брауншвейгскому семейству, хотя по должности как раз его-то и обязан был опекать, зато зачастил с подарками и комплиментами к Елизавете Петровне. Существует даже версия, что Бирон всерьез рассчитывал выдать за нее своего сына Петра, раз уж дело не вышло с Анной Леопольдовной. То есть навязчивая идея возвести на русский престол своих потомков Бирона не покидала.

На первый взгляд в Петербурге все обстояло спокойно. Представитель английского правительства, обманутый этой тишиной, даже сообщал, не скрывая, впрочем, своего удивления, что ничего чрезвычайного не происходит, и приписывал это «доверию русских к достоинствам герцога Курляндского».

Первым начал действовать Миних. Он тоже почувствовал в воздухе грозу и решил ее предупредить. Особенно насторожил фельдмаршала один знаменательный разговор с Бироном. Миних доложил регенту, что, согласно его сведениям, Елизавета Петровна подозрительно часто бывает в доме французского посланника Шетарди. Регент встретил новость на удивление равнодушно и даже философски заметил, что, во-первых, дочь Петра ничего не затеет в силу своего характера, а, во-вторых, если бы она и захотела устроить переворот, то ей для этого иностранные посланники не нужны, за ней и так пойдет весь народ. «Не знаю, – возразил фельдмаршал, – насколько предан народ цесаревне, но войско, как никогда, предано престолу, особенно когда престолонаследие упрочено в мужской линии».

Как свидетельствует история, именно Миних первым заговорил с брауншвейгским семейством о перевороте, но, судя по всему, Анна Леопольдовна и сама ждала этого разговора с нетерпением. Оскорбленная подчеркнутой холодностью Бирона, она опасалась высылки всей своей семьи за границу. Так что Миниха Брауншвейги поняли с полуслова, а план его действий полностью одобрили.

Интересно, однако, что современники по привычке увидели в перевороте плод интриг Остермана. Тот же Шетарди докладывал своему правительству:

Болезнь графа Остермана сильно, если я не ошибаюсь, способствовала к лучшему сокрытию тайных мер, которые он принимал, показывая вид, что ни с кем не имеет сообщения. Так он поступал всегда, и верный и смелый прием, которым нанесен удар, может быть только плодом и следствием политики и опытности графа.

Русский посол в Константинополе Румянцев, получив известия о перевороте, в свою очередь, писал Остерману:

Не только я здесь, но и все в свите моей сердечное порадование возымели, ведая, что то мудрыми вашего сиятельства поступками учинено.

Как видим, у графа к этому времени была уже вполне определенная и устойчивая репутация.

Шетарди и Румянцев ошибались. Заговор организовал Миних, а арест Бирона и его брата Густава, также находившегося в этот момент в Петербурге, в ночь на 9 ноября 1740 года осуществил адъютант фельдмаршала Манштейн.

Вот описание ареста Бирона в изложении Костомарова:

Манштейн очутился в большой комнате, посредине которой стояла двуспальная кровать: на ней лежали Бирон со своей супругой… Пробудившиеся внезапно супруги сразу поняли, что совершается что-то недоброе, и стали кричать изо всей мочи. Герцог соскочил с постели и впопыхах, сам не зная, куда уйти, хотел спрятаться под кровать, но Манштейн обежал кровать, схватил герцога что было силы и стал звать стоявших за дверью своих гренадеров. Явились гренадеры. Бирон, успевши стать на ноги, махал кулаками на все стороны вправо и влево, не даваясь в руки, а сам кричал во все горло, но гренадеры прикладами ружей повалили его на землю, вложили ему в рот платок, связали офицерским шарфом руки и ноги и понесли его вон из спальни полунагого, а вынесши, накрыли солдатскою шинелью и в таком виде унесли в ожидавшую уже у ворот карету фельдмаршала.

Подробно приводим это описание по одной причине. Все последующие перевороты в России происходили приблизительно по той же схеме и сопровождались схожими сценами. Через год точно так же арестовали героя нынешнего переворота фельдмаршала Миниха.

Как курьез добавим следующее. В день переворота Миних дважды днем встречался с Бироном, сначала с ним обедал, а затем был приглашен регентом на ужин. За ужином, задумавшись, Бирон вдруг невпопад спросил у фельдмаршала, приходилось ли тому в своей военной карьере предпринимать ночные операции. Инициатор переворота, уже зная о планах на предстоящую ночь, с огромным трудом скрыл свое волнение.

Опытный и осторожный Остерман, почувствовавший в воздухе какие-то политические «магнитные бури», действительно по своей обычной привычке залег на всякий случай в постель, но на этот раз он узнал о важнейших событиях постфактум. Более того, вытащить недоверчивого графа из постели смогли только тогда, когда очевидцы убедили его, что регент действительно арестован.

Анна Леопольдовна стала на год правительницей России, ее муж Антон Ульрих – новым русским генералиссимусом, Бирон – ссыльным, а Миних всего на несколько месяцев (пока не рассорился с брауншвейгской семьей) премьером правительства.

Даже Остермана новая власть на всякий случай решила наградить, ему почему-то достался чин адмирала. Поскольку к мореплаванию старик не имел ни малейшего отношения, он оскорбился и тут же начал стравливать нового генералиссимуса Антона Ульриха с фельдмаршалом Минихом. В чем и преуспел. Раздраженный фельдмаршал подал в отставку и заявил, что намерен навсегда покинуть свою вторую родину. Приглашения из-за рубежа не заставили себя ждать. Победителя турок, например, очень звали в Пруссию. Фельдмаршал подумал, поколебался и остался в России ждать перемен. И довольно быстро дождался. Правда, не тех, на которые рассчитывал.

Не успела еще Анна Леопольдовна привыкнуть к роли правительницы, как возник новый заговор. Миних осуществил свой государственный переворот 9 ноября 1740 года, а через год, 25 ноября 1741 года, в результате нового переворота на престол взошла Елизавета. Теперь пришлось уже фельдмаршалу испытать на себе все прелести полуночного ареста.

На полпути в Сибирь ему встретился экипаж возвращающегося из ссылки Бирона. Враги раскланялись. Фельдмаршала поместили в Пелыме, в том самом доме, где до того содержался бывший регент.

Пожаловаться на неудобства Миних не мог – план тюремного строения всего лишь за год до того он начертил лично (думается, не без удовольствия) специально для Бирона.

В политике и такое случается.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.