Эпилог

Эпилог

Крестный отец (часть 3)

Старая Римская империя Юлия Цезаря, Августа и их преемников была обычной сверхдержавой совершенно узнаваемого типа. Ее создатели использовали смесь экономических, военных и демографических ресурсов с целью создать огромную силу на обширных просторах окружающей территории, население которой было принуждено – под остриями копий в случае необходимости – стать частью нового имперского порядка. В центре этой новой имперской конструкции находился город Рим, и если со временем инкорпорированное в империю население включилось в римский имперский проект, выучив латынь и начав носить тоги, как почти везде, это ни на мгновение не скрывало тот факт, что Первая Римская империя была государством, возникшим в результате завоеваний ради выгоды – изначально – римской элиты.

Средневековая Римская империя пап римских была зверем другого рода. Власть пап – на самом деле почти совершенный пример (идеальный тип, если использовать профессиональный жаргон) социологической категории идеологической власти. Римские епископы могли осуществлять свою власть именно и только потому, что достаточная совокупность влиятельных мнений по всей Западной Европе стала разделять ряд идей, гласивших, что папы должны осуществлять такую власть. Этим идеям положили начало слова Иисуса святому Петру в Евангелии от Матфея, но они заполнили все пробелы: слова о том, что Петр – первый епископ Рима, что его власть – связывать и освобождать – могут наследовать его преемники и что эта исключительная религиозная власть может быть превращена в конкретные права определять учение, составлять законы и контролировать назначения на высшие церковные посты. Благодаря этому епископы Римские обрели богатства, юридические права, даже солдат и могли использовать их как дополнительное средство проецирования власти. Но в случае с папами эти более привычные составляющие имперской власти были просто ее второстепенными уловками. Они распространяли, но не создавали папскую власть: она являлась прямым результатом принятия изначального набора идеологических утверждений.

Другая огромная разница между двумя Римскими империями – это совершенно потрясающий размер второй из них, созданной за пределами самого Рима. Это чтобы не говорить, что в истории института папства не было моментов квазиимперских амбиций, когда мы рассматриваем чрезвычайно медленный процесс, посредством которого папы римские стали высшими руководителями латинского христианского мира. Папы позднеримского периода, которые копировали императорские рескрипты для создания папских декреталий, были скромными и застенчивыми не больше, чем папа Геласий, когда он долго и нудно рассуждал о двух мечах власти в разгар Акакианского раскола, или Николай I, когда он набросился на дело о разводе Лотаря II. Но если отмести в сторону несколько моментов величайшей фальсификации (особенно «Признания Клементина», которые заполнили некоторые значимые пробелы в истории от Петра до папской власти), в основном ключевые действия происходили за пределами самого Рима и были вне непосредственного контроля со стороны епископа города и его главных руководителей.

С финансовой точки зрения именно Карл Великий сделал главный шаг. Его решение одарить папскую епархию столь щедро после завоевания королевства лангобардов стало поворотным пунктом во владении экономическими ресурсами, ей доступными. Каким бы отравленным кубком это ни было в ближайшем будущем, выгода в конечном итоге оказывалась неисчислимой. На юридическом фронте аналогичным образом христиане-неримляне сыграли решающую роль в двух разных случаях. Прежде всего ими были церковнослужители Каролингов, подхватившие некоторые старые идеи относительно папы Сильвестра и императора Константина и посредством Pseudo-Isidore (который включал «Константинов дар») превратили их в набор конкретных прав, которыми пользовались папы римские старых времен, для управления западноевропейской церковью. Они проделали эту фальсификацию исключительно для своих собственных целей, но ее долгосрочное воздействие оказалось огромным. Не в последнюю очередь – и это является решающим вторым этапом правового развития – именно принятие этого представления о древней христианской организации способствовало текущему в Рим потоку новых просьб начиная с середины XII в. В ответ папская курия издала большое количество новых папских декреталий, посредством которых папское господство над западноевропейским каноническим правом стало конкретной необратимой реальностью.

С политической точки зрения даже честолюбивый замысел превратить папскую власть в высшее руководство западного христианского мира первоначально зародился в церковных кругах не в самом Риме. Факты говорят о том, что в 1000 г. епископы римские обычно скорее довольствовались исключительным авторитетом, нежели имели в своих руках какую-то всеохватную власть. Папы особенно любили, когда их приглашали время от времени на встречу императоров по вопросам реформы, и все были счастливы спонсировать миссионерскую работу и издавать внушительные с виду хартии, мало значившие на деле. Но главный пункт должностных обязанностей папы римского в отношении религии состоял в том, чтобы обеспечить пребывание городских святынь в отличном рабочем состоянии и заполнение их паломниками, что с политической точки зрения означало эффективное использование богатства епархии при организации игры амбиций среди землевладельцев-аристократов Центральной Италии. Сама идея о том, что папская власть может функционировать как глава латинского христианского мира, впервые возникла на варварском севере в IX в., хотя фальсификаторы Pseudo-Isidore имели в виду скорее ослабить императоров, нежели расширить полномочия пап римских. Затем эту идею применили на практике варварские папы римские XI в., которые сначала использовали военное могущество империи, чтобы взять власть в Риме, а затем реформировали папскую власть и перенесли ее деятельность на совершенно новые направления. Несмотря на странное выражение сугубо римских амбиций, все ключевые из них, породившие Вторую Римскую империю, возникли за пределами этого города.

Так, конечно, и должно было произойти, учитывая состояние унаследованных властных структур христианства. Ввиду того что эта религия достигла зрелости как мировая в конце существования Римской империи, изначальная всеобъемлющая религиозная власть, которой пользовались в IV–V вв. римские императоры, унаследованная, в свою очередь, королями государств-правопреемников, была более или менее неизбежна. Императоры стали потрясающе богаты и угрожающе могущественны. А древние идеологические корни монархической власти в классическом мире делали их прямыми избранниками и представителями Господа Бога, а не просто мирскими правителями. В этих обстоятельствах, особенно когда новая мировая религия занималась изобретением своих управленческих структур, правил и религиозных учений в дополнение к императорской власти, было совершенно невозможно, чтобы в такой обстановке могла появиться какая-то альтернативная фигура как серьезный соперник быстро развивавшейся роли императора в качестве нового главы массовой религии. И как только эта модель упрочилась, ее оказалось чрезвычайно трудно вытеснить. Почти через пятьсот лет после императора Константина Карл Великий увидел в себе человека, исполнявшего Божью волю в осуществлении correctio, и огромное большинство его священнослужителей были рады с ним согласиться. Еще через двести лет настроенным на реформу церковникам по-прежнему приходилось убеждать таких благочестивых политических правителей, как римские императоры Генрих III и Генрих IV, поддержать их, чтобы получить шанс провести свои принципы в жизнь.

На протяжении первых семисот лет существования христианства как мировой религии рычаги духовной власти на латинском Западе находились вне Рима и далеко не в руках пап римских. Все стало по-другому лишь тогда, когда ситуация за пределами Рима изменилась в двух решающих направлениях. Во-первых, в конечном итоге в результате религиозных реформ Карла Великого появилась латинская церковь с достаточно крепкими институциональными корнями – соборами и крупными монастырями, чтобы сформировать и поддерживать (но не в неизменном виде) религиозную идентичность и реформировать программу независимо от окружающей политической ситуации. Поэтому по контрасту с тем, что случилось после крушения старого римского Запада, распад империи Карла Великого не привел к тому, что западная церковь раздробилась на отдельные части. Во-вторых, когда империя Каролингов развалилась, а сам латинский христианский мир расширился – благодаря Реконкисте на Иберийском полуострове и успешной миссионерской работе на севере и востоке – стало ясно, что ни один правитель (даже если он называется императором) больше никогда не достигнет достаточного уровня господства, чтобы выступить в роли действующего главы христианского сообщества, возникшего благодаря институтам Карла Великого. Поэтому говорившим на латыни церковнослужителям была необходима альтернативная властная структура, не зависящая от возвышений и падений государств, и именно эта новая потребность вызвала к жизни Вторую папскую Римскую империю, несмотря на то что происходило в самом Риме.

Ввиду своей особой природы и истории появления эта новая Римская империя была в некоторых отношениях гораздо более ограниченной, чем ее предшественница. Не имея по-настоящему имперского уровня военных и политических сил, она всегда должна была работать в тандеме с господствовавшими политическими силами в рамках своей религиозной юрисдикции. Если папская власть добивалась слишком большого успеха, угрожая интересам этих правителей, тогда результат всегда оказывался неприятным, и даже если в конечном счете находились слова для спасения ее репутации, папы римские на самом деле были вынуждены обычно давать обратный ход. Спор об инвеституре – важнейший подходящий случай, и папы узнали благодаря ему, что они не могут зайти слишком далеко в вопросах назначения на высшие церковные должности, но история средневековой Западной Европы дает ряд аналогий. Например, во время Столетней войны один из правителей – Джон Гонтский с помощью шантажа заставил епископов Англии увеличить их «добровольные» вклады в его военные усилия, пригласив более радикальных церковников, вроде Вайклифа, чтобы они начали демонстрировать контраст существующего церковного богатства и бедности Христа и его учеников. Аналогичным образом, если политика, проводимая папами римскими, начинала слишком солидаризироваться с политикой одной из двух великих держав высокого Средневековья – короли Франции, с одной стороны, и императоры Священной Римской империи – с другой, тогда недовольная сторона могла прибегнуть к старой стратегии избрания своего собственного папы, и расколы были не единичными случаями на протяжении веков после папы Григория VII[340].

Но в основном лобовых конфронтаций старались избегать, и таков был уровень идеологической силы, которую мог ввести в действие папа римский, что список осуществленных папских инициатив со Средних веков совершенно экстраординарный. Известно, что однажды Сталин спросил (после того как ему сказали, что он должен принимать в расчет точку зрения тогдашнего папы римского по вопросам политики): «Сколько бронетанковых дивизий есть у папы?» Но это значит упустить из виду главное – насколько может быть велика сила идеологии; хотя это был факт, в отношении которого он продемонстрировал свою полную осведомленность. И в целом действительно производит впечатление то, как многого могла достичь и достигала власть папы римского в Средние века, несмотря на отдельные ограничения, в условиях которых она действовала. Все движение крестоносцев (даже если точный маршрут отдельных походов находился за пределами прямого контроля папы) было обязано своим существованием папству, а вклад его в формирование средневековой политики – особенно путем разрешения или отказа разрешить браки между родственными особами королевской крови с целью создания конкретных альянсов – был огромным. И это без учета той роли, которую играла папская власть, определяя религиозную жизнь в средневековой Европе на каждом уровне, начиная от повседневного благочестия мирян и кончая поистине тяжелыми моментами – преследованиями за ересь, вроде многочисленных и жестоких нападений на так называемых кафаров на юго-западе Франции[341].

И конечно, у всех империй есть свои границы, так что тот факт, что средневековая папская империя столкнулась с существенными ограничениями, сам по себе не отрицает ее собственно имперский статус. Традиционные империи, вроде Первой Римской, Британской или современной Американской, обычно появляются, когда в имперском центре образуется такой излишек демографических, и/или экономических, и/или технологических ресурсов, что он может подчинить себе большие территории путем либо завоевания («официальная империя»), либо использования запугивающей тактики «кнута и пряника» («неофициальная империя»). Эти виды империй обычно существуют до тех пор, пока поддерживается преимущество в ресурсах, потом (возможно, на протяжении жизни еще пары поколений в силу привычки, прежде чем факт ее исчезновения становится очевидным) и их власть свергается. Именно потому, что новое равенство уровней развития на просторах Европы сделало невозможным существование империи по типу старой Римской к концу первого тысячелетия, и появилась новая папская Римская империя. А те преимущества, которые создают обычные империи, как правило, ограничены во времени, особенно потому, что их продвижение в своем развитии имеет тенденцию в любом случае постепенно ослаблять их. Безусловно, именно так и обстояли дела в Европе в первом тысячелетии и, вероятно, обстоят сейчас, когда Америка и Западная Европа поддерживали массовую экономическую экспансию в Азии ради своих целей, но в ходе этого процесса создали то, что, вероятно, станет следующей мировой экономической сверхдержавой.

На этом фоне тот факт, что папской империи приходилось функционировать в строго определенных политических границах, выглядит гораздо менее проблематичным. Есть еще один смысл, в котором идеологическая основа власти империи делала ее значительно более могущественной, чем ее более ранняя римская предшественница. Дело, разумеется, не в том, что у всех империй нет идеологической составляющей. Например, старая Римская империя внушала идеи рациональной (городской) цивилизации так эффективно, что завоеванные по всей ее территории от Адрианова вала до Евфрата города начали разделять эти идеи, стали римскими и в результате их жители обрели какие-то политические права, важнейшим из которых стало право быть судимыми по римским законам. Весь этот процесс преобразил первоначальное римское государство-завоевателя в нечто больше похожее на сообщество общин и породил также правовые системы, которые в свое время дали возможность появиться Второй папской Римской империи. Но с точки зрения идеологии Первая никогда даже не пыталась охватить всю массу населения помимо элит. Задача крестьянства, составлявшего 90 процентов населения, состояла в том, чтобы просто обеспечивать налоговые поступления, из которых финансировалась вся серьезная работа империи и цивилизации.

Здесь контраст с папской Римской империей не мог быть более резким. Программа реформ, разработанная папой Иннокентием III на IV Латеранском соборе, в принципе охватывала всех и каждого. Кому-то пришлось делать больше, чем другим; духовенство получило более подробный список дел, чем миряне, но и мирян не оставили без внимания. Глядя на то, что случилось потом, на мой взгляд, действительно восхищает и результат (то, что миряне в основном действительно стали следовать общему правилу в последующие годы согласно программе папы Иннокентия), и весь предшествовавший ему процесс. В каком-то смысле можно использовать его исследование, чтобы еще раз подчеркнуть границы папской власти. Через два поколения после смерти Иннокентия в 1260-х гг. все еще было необходимо проводить собрание всего духовенства в Вустерской епархии в Западной Англии, чтобы отрепетировать повестку дня Латеранского собора и дать ясно понять духовенству, что они должны делать. Иными словами, через пятьдесят лет после 1215 г. повестка дня Латеранского собора оставалась далеко не второстепенным вопросом, даже для духовенства. А спустя еще два поколения до нас дошел удивительно яркий документ, демонстрирующий, насколько по-прежнему ограниченно может быть подчинение среди английских мирян. В 1292–1294 гг. назначенные папой инспектора работали в местных приходах в районе Ромни-Марш графства Кент на юго-востоке Англии (тогда это был бедный и довольно глухой район, хотя и входил в Кентерберийскую архиепископскую епархию) и составили список всех найденных ими недочетов. Он тянется на много страниц и представляет собой удивительное обучающее средство. Помимо перечисления множества деревенских церквей, в которых по-прежнему не было правильных молитвенников, в списке имелись сведения о том, что священники не заботились о соблюдении установленной формы отправления религиозного культа и либо не выполняли свою работу, либо были женаты. Это доказывает, что средневековый период вовсе не был более «святым» (в зависимости от вашего определения святости), чем наши дни. Из-за того, что по латеранскому плану брак является полноценным таинством, неподобающее сексуальное поведение попадало в поле зрения инспекторов, а таких случаев оказалось много, особенно в деревне Вулбридж:

«Роберт ле Стер замечен в прелюбодеянии, совершенным с неким Картером. Он не явился. Поэтому мы временно отстраняем его от посещения церкви.

Джулиана де Хорнингброук замечена в прелюбодеянии с Ральфом де Пайсингом. Женщина не появилась, поэтому временно не допускается посещать церковь.

Священник Джон, который был в Вулбридже в прошлом году, замечен в связи с Джоан, женой Уильяма ле Херта. Вышеназванная женщина не появилась и поэтому временно не допускается в церковь; впоследствии опять не явилась, и поэтому она отлучена от церкви.

Тот же Джон (очевидно, очень шустрый парень) обвиняется в отношении вдовы ле Спайл».

И так далее почти все сорок страниц идет перечисление многочисленных, если и не очень разнообразных проступков предполагаемых христиан Ромни-Марш[342].

Но вместо того чтобы сосредоточиваться на этих очень человеческих недостатках, какими бы забавными они ни были (или не забавными, в зависимости от вашей точки зрения), нужно сказать еще одну важную вещь. Да, латеранский план реформ продвигался невероятно медленно (против современных ожиданий) в Европе XIII в., но гораздо важнее то, что он вообще продвигался. Безусловно, люди, включая многих лиц духовного звания, на протяжении Средних веков и после них не переставали наслаждаться тем, что с официальной точки зрения церкви считалось незаконными сексуальными отношениями, но многие другие требования латеранского плана в конечном счете стали абсолютно обычной практикой. Целибат церковнослужителей, регулярное посещение месс и исповеди, отделение церковных зданий, предоставление правильных молитвенников и др. – все это к XV в. было принято как бесспорные составные части обычного западноевропейского благочестия. Действительно, одним из удивительных историографических трендов последнего поколения ученых стало постепенное изложение двух фактов. Во-первых, оставив в стороне горстку радикалов, реформация даже в Англии не приводилась в действие благодаря широкому общественному неприятию развращенной церковной практики. Во-вторых, к XV в. эти стандарты проводились в жизнь самой паствой, среди которой появился новый класс церковных старост, контролировавших соблюдение ожидаемых стандартов. Возможно, на это ушло больше века, но папская власть в конечном счете заставила население Западной Европы разделять ее взгляды на то, что на самом деле означает быть добрым христианином[343].

Это, по моему мнению, является исключительным достижением в тех условиях, когда средства связи оставались очень ограниченными, и нам стоит остановиться на мгновение, чтобы подумать о том, как священнослужителям все это удалось. Следующая запись из Вулбриджа дает нам одну подсказку:

«Уильям, сын Уильяма Лукаса, сделал Джулиане Бруктин ребенка. Мужчина приходит, признается и отрекается от своего греха; его три раза прогоняют кнутом вокруг церкви. После этого он должен принять одну епитимью смиренно, потому что он предстал смиренным, а женщина прощена, потому что она рожает».

Это означает: они будут бить вас или делать еще что-то похуже, если вы не будете разделять новые стандарты поведения, как в гораздо большем масштабе делали многочисленные кафары, еврейские и другие религиозные великомученики европейских Средних веков. И фактически это сочетание епитимьи и прощения является особенно действенным. Да, вас будут бить – пока вы еще на такой уж плохой, – но вас также могут простить и снова допустить в церковь. Это в высшей степени удовлетворяющее решение в большинстве случаев для чувства вины.

Однако, на мой взгляд, более интересен еще один вопрос. Инспекцию Ромни-Марш осуществляли довольно высокопоставленные церковнослужители, которые не знали этого региона. Любые недостатки состояния церковных зданий или молитвенников было бы довольно легко определить, но откуда, черт побери, они знали о том, кто с кем спал, за исключением примеров, подобных случаю с Уильямом, сыном Уильяма Лукаса, который сам признался? Ответ, я думаю, должен крыться в одной из самых дурных сторон человеческой натуры, которую нет смысла замалчивать, как бы этого ни хотелось. Если ввести устрашающую внешнюю власть в небольшую общину, то дальше часто следует то, что очень хорошо задокументировано в любом контексте. Существующие местные ссоры и напряженные отношения имеют тенденцию разыгрываться на совершенно новом уровне посредством гнусного доносительства. Знаменитое исследование средневековой французской деревушки Монтелу, обвиненной в сочувствии кафарам, показало, что инквизиторы действовали благодаря именно этому механизму, что происходило и в Ромни-Марш. Информацию о многочисленных и разнообразных сексуальных грешках людей, проживавших в этой деревне, наверняка предоставляли ее же жители. Разумеется, этот же механизм позволял службам безопасности стран старого Восточного блока работать так эффективно до падения Берлинской стены в 1989 г. И только потом стало так ужасающе очевидно, насколько население – в надежде получить немедленную пользу для себя или своих близких – было готово доносить на своих коллег[344].

Спешу добавить, что я далек от снобизма. Благодарение Богу, я никогда не подвергался испытаниям такого рода и не знаю, как бы я поступил. Однако я могу сказать, что постлатеранская папская империя медленно, но верно сумела создать религиозное однопартийное государство, которое убедило большую часть населения латинской Европы согласиться с программой, которую Иннокентий III утвердил столь триумфально. Если вы взглянете на источники XV в. – когда процесс этот шел уже давно, – согласие выглядит всеобщим, точно так же идеологически обработанная молодежь нового Советского Союза в целом была готова участвовать в Великой Отечественной войне с нацистской Германией, не думая об ужасающих жертвах, которые от них требовались[345]. Но элемент принуждения, даже если он и был в прошлом, абсолютно реален тем не менее в обоих случаях. Папская империя могла быть создана за пределами Рима после Каролингов, благодаря потребительскому спросу среди критической массы христианских лидеров и интеллектуалов в Европе. И эти люди, подобно большинству старых большевиков, были, безусловно, идеалистами, по-настоящему верившими в ценности, которые они пытались сохранить. Но как только заново придумали институт папства, тот начал действовать как однопартийное государство в соответствии с его видением должного христианского благочестия. Поэтому, каким бы ограниченным ни был этот институт в политическом и военном отношениях, он тем не менее создал государство во многих смыслах более могущественное и деспотическое, чем Первая Римская империя. Выпячивание имперских ценностей никогда не шло дальше землевладельческих элит, тогда как их преемники – папы выбирали своей целевой аудиторией все население. И там, где распространение римского права в Первой империи позволило согласию свергнуть принуждение в ее провинциях, в новом Риме согласие на его законную власть стало фактически дорогой к принуждению, осуществлявшемуся над всем подвластным ему населением. Это, конечно, одна из причин того, что новая Римская империя существует уже приблизительно вдвое дольше своей предшественницы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.