Забытая городская шляхта

Забытая городская шляхта

Читатель, наверно, заметил, что исследование не охватывает все категории бывшей шляхты, а только те, которые жили в сельской местности. Менее многочисленная шляхта в городах и местечках никогда не была объектом таких притеснений, как сельская, хотя бы потому, что с 1831 г. она была причислена к категории граждан. Хотя, впрочем, проблемы, связанные с т.н. городской шляхтой, также оставались нерешенными вплоть до 1914 г.

На основании нескольких документов кратко проследим судьбы и эволюцию этой категории.

Начиная с января 1866 г. генерал-губернатор Безак принялся за ликвидацию архаичной структуры городов и местечек, находившихся в частном владении. Несмотря на отмену крепостного права, на их жителей продолжала распространяться система чиншевых владений.

Это наследие Речи Посполитой было крайне неудобным для властей, учитывая, что восемь уездных центров юго-западных губерний с российской администрацией принадлежали как раз к городам такого типа: Бердичев и Липовец в Киевской губернии, Староконстантинов, Острог, Заслав, Дубно, Ровно – в Волынской, Ямполь – в Подольской. Кроме того, еще 322 местечка (97 – в Киевской, 107 – в Подольской, 119 – в Волынской губерниях) находились в частном владении.

22 декабря 1867 г. император подписал указ о создании комиссии для решения вопроса о выкупе этих населенных пунктов государством. Примером для этого послужил выкуп города Звягеля у графини Зубовой еще до 1830 г. (переименован в Новоград-Волынский). 22 ноября 1869 г. комиссия, которая заседала в Киеве, подала Дондукову-Корсакову доклад. В нем предусматривалась принудительная, в интересах общества, экспроприация с возмещением, которое было бы равно 10-летнему доходу с чиншевых владений, и передача их в ведомство общего управления городами, реформа которого как раз планировалась в империи1250.

К техническим трудностям, связанным с осуществлением такой операции, включавшей в числе прочего оценку привилегий по винокуренному производству, ловле рыбы в озерах и реках, использованию дорог и т.п., добавился и человеческий фактор: что делать с еврейским на 4/5 и польским на 1/5 населением? Поскольку никто не видел возможности введения коренных преобразований в городах западных губерний – городская реформа, объявленная 16 июня 1870 г., эти губернии не затронула. В документе лишь говорилось о предполагаемых для этого региона специальных поправках.

Когда перед 1875 г. проблема чиншевиков начала причинять властям все большее неудобство, то наибольшие сложности возникали при проведении различия между городскими и сельскими польскими чиншевиками, которые почти не отличались образом жизни. Именно поэтому принятые министрами внутренних дел и финансов, по согласованию друг с другом, меры от 29 апреля 1875 г., а также планы Министерства внутренних дел от 5 августа 1876 г. успеха не имели.

Кроме того, как русские, так и польские владельцы этих городов Правобережной Украины не отстаивали свои городские чиншевые владения с такой же ожесточенностью, как сельские. В городах и местечках недвижимость бралась в аренду (эмфитевтические владения), в том числе заключались прямые соглашения с купцами и ремесленниками; все эти формы аренды не приносили такой же финансовой выгоды, как сельские чиншевые владения. В воспоминаниях путешественников того времени об украинских местечках говорится как о центрах нищеты. Поэтому редко бывало так, чтобы помещики ввязывались в слишком дорогие процессы, требуя исключительного права на такие владения. Напротив, они охотно соглашались на то, чтобы это нищее население продолжало жить на тех же условиях, что и за век до этого. Однако в крупных центрах выгода могла быть значительной. Этим можно объяснить громкие процессы 1883 г. двух сестер, представительниц высшей аристократии, из-за Бердичева: Марселина Чарторыйская владела 1/6 города, Мария Тышкевич – 3/6, остальные земли находились в руках семьи промышленников Дженни. Они никак не могли прийти к согласию ни между собой, ни с населением, а речь шла без малого о 800 тыс. рублей.

Основные трудности в решении проблемы городских чиншевиков были связаны с еврейским вопросом, который в данном случае выступал на первый план по сравнению с польским. Следствием глубокого пренебрежения к евреям, которое испытывали русские и польские помещики, а также царская администрация, было то, что города и местечки практически с обоюдного согласия обрекались на запустение. Среди 36 жителей Липовца, купцов и мещан, подписавших жалобу в 1890 г., было всего несколько поляков. Жалобщики обвиняли помещиков Здзеховского, Рогозинского, Грохольского и их управляющих в том, что те препятствовали развитию и расширению их торговли, а также улучшению санитарных условий в городе. Используя стереотип польско-еврейского заговора, чтобы еще больше разжалобить царскую администрацию, просители писали: «…и помимо таких лишений, наше население бесспорно, молчаливо несет бремя остатков польского владычества». В жалобе отмечалось, что всё, что они покупали или инвестировали, им не принадлежало. Вся близлежащая земля была продана или отдана в аренду, им нечем было кормить детей. Подобное положение в письме называлось «оккупацией», авторы жалобы просили присоединить их к казенным владениям во избежание «бесконечной эксплуатации»1251.

В то время как власти разрабатывали антиеврейские законы, а по всей империи поднималась волна погромов, польские помещики не делали ничего, чтобы облегчить судьбы чиншевой шляхты и смягчить этот процесс в местечках, входивших в состав их имений. Деклассированная шляхта, у которой не было другого выхода, как принять городской статус, была обречена прозябать наравне с еврейским населением. Прислушаемся к мнению вдовы из Подольской губернии Lucie de Regulska (Люция Регульска), которое она представила в письме к генерал-губернатору на французском языке под названием «О евреях в наших местечках в целом и у меня в частности». Она писала 8 октября 1890 г.:

Если дела пойдут так и дальше, то этот красивый Подольский край вскоре превратится в Иудею, они сумеют стать хозяевами, как уже завладели Вильной и Галицией. Это нашествие значительно более опасно, чем нашествие немцев и других инородцев, потому что им свойственны все пороки и они отличаются крайней живучестью – это пятый элемент [pi?ty ?ywio?]!.. Они распространяются быстрее, чем огонь, они проникают легче, чем воздух, они повсюду, и, более того, они умеют становиться необходимыми и полезными – вот настоящая опасность. Уже три года они отказываются платить аренду, какой бы минимальной она ни была, считая себя владельцами земли, на которой построены их дома, постепенно пытаясь захватить ее с возмутительной дерзостью и упрямством…1252

Видя такую упорную ненависть, о которой еще пойдет речь в последней главе, генерал-губернатор Дрентельн 4 декабря 1887 г. попросил подать общие сведения о городских чиншевых владениях (Положение от 6 июня 1886 г. эту проблему не затронуло) и вместе с министрами финансов Н.Х. Бунге, а затем И.А. Вышнеградским рассмотрел возможность проведения широкомасштабного выкупа1253. Однако общая инертность и отсутствие доброй воли парализовали эти планы.

11 декабря 1891 г. подольский губернатор представил А.П. Игнатьеву интересное донесение, показав, что из 336 274 жителей 102 городов и местечек его губернии половина – это чиншевики (17 642 двора) или съемщики помещений (1206 дворов). По его мнению, ликвидация в данном случае «следов литовско-польского влияния» не имела смысла. Подобную операцию было сложно реализовать еще и потому, что от 72 до 89 % населения городов и местечек было еврейским. Следовательно, от 11 до 28 % поляков могло существовать вместе с ними. Он приводил сведения о количестве жителей упомянутых населенных пунктов своей губернии1254:

менее 1 тыс. жителей – в 9 местечках;

от 1 до 2 тыс. – в 26;

от 2 до 3 тыс. – в 30;

от 3 до 4 тыс. – в 16;

от 4 до 5 тыс. – в 7;

от 5 до 6 тыс. – в 4;

от 6 до 7 тыс. – в 6;

свыше 10 тыс. – в 4

Всего – 102

Первый полный учет чиншевиков, живших в городах, был представлен лишь в 1897 г. Ранее Игнатьев не ответил на министерские запросы от 28 сентября 1891 и 3 мая 1896 г.1255 Ситуация выглядела следующим образом:

«Городские жители» (по данным первой таблицы в отчете составлявшие 423 401 человек, а по данным нижеприводимой – 427 694) делились примерно на следующие сословные и религиозные категории:

Если принять во внимание, что большинство из 73 176 христиан были поляками, то, исключив определенное число немцев, русских и армян, можно считать, что в конце XIX в. в городах и местечках проживало около 70 тыс. деклассированных шляхтичей.

Они были слишком тесно связаны с еврейским населением, чтобы государство согласилось предпринять по отношению к ним какие-то особые меры. Указ об обеспечении городских чиншевиков и ликвидации владельческих городов и местечек, изданный 17 июня 1897 г., касался лишь северо-западных губерний. На Правобережной Украине ничего не изменилось. Это вызвало удивление Николая II при чтении отчета генерал-губернатора М.И. Драгомирова за 1900 г. – на полях отчета сохранилась сделанная его рукой отметка «Почему?». По просьбе министра внутренних дел Д.С. Сипягина 7 июня Драгомиров объяснял, что в крайнем случае можно подумать об обязательном выкупе (с компенсацией от государства) 12 основных городов, остальные же могут оставаться в частных руках1256. Таким образом, ничего не изменилось.

Наш анализ не охватывает положения всех категорий бывшей шляхты во всех трех губерниях. Если к 70 тыс. городской деклассированной шляхты прибавить 270 тыс. сельских чиншевиков, то в сумме получим 340 тыс. Эта цифра соответствует установленной нами численности деклассированной в 1850-х гг. шляхты. По переписи 1926 г. в Советской Украине насчитывалось 496 тыс. поляков. Известно, что в той части Волыни, которая была присоединена к Польше, их проживало около 80 тысяч. Однако разница в 230 тыс. человек свидетельствует не только о естественном приросте. Среди не охваченной исследованием шляхты была и та ее часть, которую приписали к государственным крестьянам, а также та, которая жила в казенных городах, интеллигенция, о которой еще пойдет речь в последней главе, мелкие землевладельцы и т.п. Следует также учитывать и то, что перепись 1926 г. включала поляков, которые не принадлежали к шляхте, колонистов из бывшего Царства Польского и Галиции, прибывших на Правобережную Украину до Первой мировой войны, лиц, высланных на Кавказ или в Сибирь, которые позднее вернулись домой, и некоторую (определить долю трудно) часть жителей Мазовии.

По крайней мере, можно утверждать, что нам удалось извлечь из бездны забвения большую часть бывшей деклассированной шляхты. Ее история со времени присоединения к Российской империи превратилась в настоящую многоактную драму. Польские помещики после восстания 1863 г., в период, когда указ 1865 г. поставил под сомнение их земельное преимущество на Украине, обратили внимание на то, что отмена в 1840 г. Литовского статута создала удобную для них лазейку, воспользовавшись которой можно было отказаться от обременительной обязанности опеки и предоставления крова шляхетской бедноте согласно давней польской традиции. На протяжении полувека богатые помещики, которым подражали и русские помещики, постепенно начинавшие преобладать в этих землях, безжалостно сгоняли с земли своих прежних «братьев». Несмотря на это, самые серьезные польские историки продолжают способствовать и в наши дни укреплению мифа о единстве и равенстве шляхетского сословия. Хенрик Самсонович и Януш Тазбир в работе 2001 г. пишут: «В случае сохранения независимой Польши не удалось бы, естественно, избежать серьезных внутренних конфликтов. Первым из них было бы столкновение центральной власти с шляхетской “голотой”, которую опрометчиво лишили политических прав в Конституции 3 мая. Другое дело, что далекоидущие планы наиболее радикальных представителей эпохи Просвещения не предполагали (в отличие от Франции того времени) ликвидации шляхетских привилегий, наоборот, речь шла о постепенном распространении их на все слои населения. “Голота” была бы лишена привилегий, таким образом, лишь временно»1257.

Царское правительство, искавшее поддержки исключительно среди дворянского сословия, было не способно хоть как-то ущемить его права собственности. И если в 1863 г. власти смогли немного уменьшить площадь крупного землевладения в интересах крестьян, то в 1886 г. они побоялись сделать это в интересах деклассированной шляхты. Принятое тогда Положение, как мы видели, давало всего лишь отсрочку. Если не принимать во внимание двусмысленное стремление к единению в 1905 г., можно сказать, что весь конец XIX века для упомянутой группы людей, кроме небольшого числа лиц, которые воспользовались Положением 1886 г., прошел под знаком полной деградации. На дне расставленной Бибиковым в 1840 г. «западни для шляхты» оказался ад. К сожалению, после полного надежд периода 1925 – 1935 гг. все вернулось на круги своя, приняв еще более жестокие формы. Одно известно наверняка: этот практически не исследованный аспект социальных и этнических взаимоотношений в «многонациональной» Российской империи с 1793 по 1914 г. являлся одним из наиболее несносных для властей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.