Глава 4 ЗЛОДЕЯНИЯ ПРОТИВ ГАЛЛОВ И ГЕРМАНЦЕВ

Глава 4

ЗЛОДЕЯНИЯ ПРОТИВ ГАЛЛОВ И ГЕРМАНЦЕВ

Пребывая в полной уверенности, что любые действия консервативной оппозиции будут полностью парализованы головорезами Клодия, Цезарь отправился на север, где ему пришлось провести последующие 8 лет — ровно столько, сколько длилась Галльская война. Об этой войне мы располагаем гораздо более полными сведениями, нежели о какой-либо другой военной операции античных времён, поскольку до наших времён дошли все семь книг о Галльской войне, написанные самим Цезарем. Это «Комментарии к Галльской войне», по-латыни «De Bella Gallico»[11]. Таким образом, у нас есть подробное описание самой важной войны из тех, что вёл Рим, причём составленное очевидцем и главным действующим лицом изложенных событий. Величайший специалист по истории Рима Теодор Моммзен утверждал, что «невозможно даже представить, какие огромные различия существуют между этими «Комментариями» и всеми остальными работами, которые можно назвать историей Рима».

Неудивительно, что все великие полководцы, от Тюренна до Наполеона и Веллингтона, рекомендовали изучать «Комментарии» тем, кто хочет побеждать на войне. «Комментарии» выдержаны в мастерском аттическом стиле, написаны чистым, простым и точным языком, хотя было бы странным ожидать, что это смогут оценить школьники, которым приходится изучать их на уроках латыни и истории. Латинское слово commentary (комментарий) означает «памятная записка», или «записная книжка», или даже нечто среднее между официальными хрониками и «историческим комментарием» — донесения командиров, дополненные содержанием бесед и кратким экскурсом в прошлое. Такова модель, которой мог пользоваться Цезарь и которую впервые мы находим у греческого политика Арата из Сициона (271—213 годы до н. э.), чьи мемуары дошли до наших дней.

И всё же книгу Цезаря можно считать в значительной степени новым по жанру произведением, поскольку он сознательно создавал и новый литературный жанр, и новый стиль, не опасаясь нежелательных сравнений с самыми великими литераторами прошлого. Он, как и многие римские авторы, а до них и афиняне, принял участие и активно отстаивал свою позицию в борьбе двух исторических направлений, зародившихся ещё четыре или пять веков тому назад в Афинах. Сам Цезарь провозглашал себя сторонником практичного метода Фукидида, основанного на использовании проверенных фактов, полученных из первых рук. Фукидид и сам был человеком действия, и в этом он походил на Цезаря. Он выступал против витиеватого риторического дидактизма историков, находившихся под влиянием учёного Исократа, чей подход как раз начинал входить в моду в Риме. Позже это цветистое направление возглавил Ливий. Цицерон также склонялся к его мелодраматичности и неопределённости, и, возможно, именно приверженностью этому направлению и объясняется его не слишком благоприятный отзыв о «Комментариях» Цезаря. Цицерон называл их не законченной работой, а всего лишь сырым материалом, хотя, правда, и добавлял, что ясность, краткость и чёткость «Комментариев» будет трудно превзойти.

Гирций, друг и полководец Цезаря, на долю которого выпал нелёгкий труд — завершить работу своего патрона и составить восьмую, заключительную книгу, отмечал не только совершенство стиля Цезаря, но также лёгкость и быстроту, с которыми он писал. Эти качества передались и всему произведеннию, поэтому читать «Комментарии» лучше всего с такой же быстротой, вполне соответствующей нашему веку, когда многословные повествования больше не в цене. Деяния Цезаря, в равной степени вдохновляющие и чудовищные, сами говорят за себя, так же чётко и живо, как и тогда, когда они были описаны им самим. Повествование сжато и сведено к минимуму, кроме тех случаев, когда автор хотел сделать акцент на каком-нибудь определённом моменте. Похвалы и обвинения также сведены к минимуму, дана минимальная информация о конкретных людях. Но иногда приземлённый и грубый рассказ неожиданно прерывается, повествование возносится до потрясающих литературных высот, и перед нами предстаёт портрет человека, талантливо выполненный несколькими точными и резкими мазками.

Приближенный Цезаря Поллий, автор не дошедшего до наших дней труда по истории того времени, считал, что «Комментарии» содержат сознательные искажения, а это ставит под сомнение достоверность всей изложенной в них информации. Мы живём уже в другом, постфрейдистском и постгитлеровском мире, и прекрасно осознаем, что ни одно произведение по истории не может быть свободным от целенаправленных или невольных искажений. Опасность таких искажений только возрастает, когда автор является одним из главных действующих лиц описываемых событий, и нам не следует обольщаться кажущейся объективностью, с которой Цезарь описывает себя самого в третьем лице.

Книга, конечно, была написана и для грядущих поколений, но в основном автор обращался к своим современникам, к правящему классу Рима, к политикам, которых он в течение всего длительного пребывания в Галлии всегда держал в поле своего зрения. Цезарь отправлялся на войну под шквалом критики и негодования, и в его отсутствие враждебность только нарастала. Поэтому главной задачей «Комментариев» был ответный удар. Конечно, было бы чересчур оптимистично ожидать, что этот труд заставит замолчать наиболее яростных оппонентов Цезаря, но существовала вполне реальная возможность привлечь на свою сторону колеблющихся избирателей. Именно ради этого Цезарь использовал один из своих многочисленных талантов — выдающийся талант писателя. Поставив противников в сложное положение, он неопровержимо доказал свой патриотизм, насущную необходимость всех предпринятых им действий и их абсолютную совместимость с мандатом, выданным ему Римом. Для этих целей ложь не годилась. Случайное искажение фактов или преувеличение могло пройти незамеченным, но откровенная ложь с лёгкостью была бы разоблачена. Цезарь был отнюдь не единственным римлянином, который писал письма домой, кроме того, солдаты время от времени возвращались с полей сражений Галльской войны в столицу и многое могли порассказать.

Тексты речей, вставленные в «Комментарии», вовсе не являются дословным изложением того, что говорилось перед широкой аудиторией, обычно состоящей из солдат. Тем не менее такой метод подачи материала вовсе не был попыткой вешать читателям, что называется, «лапшу на уши». Это была просто условность, которая позволяла сделать экскурс в прошлое, объяснить мотивы своих поступков и которую, кстати, прекрасно понимали современники Цезаря. Более того, иногда Цезарь вкладывает эти речи в уста своих наиболее яростных противников. Этот классический приём одобрил бы любой адвокат, ведь без показаний другой стороны невозможно составить полную картину происходящего. Что касается самокритики, то её в «Комментариях» очень мало, что вовсе не кажется противоестественным. Самокритика отнюдь не является характерной чертой любых военных мемуаров, странно было бы ожидать её от Цезаря в работе, специально предназначенной для оправдания своих действий перед оставшимися дома римлянами, чьё мнение было очень важно для него. Хорошая пропаганда, отвечающая такой цели, — это тщательно подобранная и умело представленная информация. И «Комментарии» можно, безусловно, отнести к одному из наиболее совершенных образцов пропагандистской литературы. Пропагандистский, побудительный мотив кажется особенно сильным в первых разделах, относящихся к тому времени, когда формирование общественного мнения было особенно необходимо Цезарю. Создаётся впечатление, что эта часть работы и каждый из ежегодных отчётов, следующих за ней, были закончены к концу описываемого года. Другой вопрос — когда эти части «Комментариев» были изданы. Возможно, они публиковались поочерёдно из года в год, поскольку были написаны Цезарем именно для того, чтобы получить поддержку на очередных выборах или во время кризисных ситуаций. Впоследствии, когда война была завершена или уже близилась к концу, «Комментарии» были опубликованы как одна книжка.

Все военные действия происходили на территориях, находящихся к северу от Нарбонской Галлии. Иными словами, война велась вне пределов Римской державы, как это и было установлено до настоящего времени. Целая область между реками Гаронной и Сеной (то есть современная Франция без её приграничных юго-западных и северо-восточных областей) была населена приблизительно двумя сотнями разрозненных племён кельтских галлов. Это были потомки тех, кто переселился за Рейн приблизительно за 700 или 800 лет до описываемых событий и подчинил себе менее развитые племена, жившие там ранее. Общая численность населения на этой территории составляла от 10 до 15 миллионов человек. Чрезвычайная слабость системы управления не только мешала племенам объединиться, но и сделала крайне неустойчивой централизацию каждого отдельного племени. Обычно власть в племени находилась в руках двух избранных должностных лиц, чьи полномочия были сходны с полномочиями римских консулов, хотя известны примеры более ранней системы передачи власти по наследству. Эти племена представляли собой более или менее компактные скопления мелких сообществ, связанных друг с другом кровным родством или географической близостью. Наиболее перспективным признаком возможности объединения являлась существующая среди этих племён хорошо развитая клиентская система, подобная той, которая существовала в Риме, объединявшая богатых патронов с их несостоятельными иждивенцами или более слабые государства с их более сильными соседями.

Если не принимать во внимание чрезвычайную слабость системы управления, благодаря которой Галлия становилась лакомым куском для захватчиков, галльскую цивилизацию можно считать высокоразвитой. Галлия славилась процветающим сельским хозяйством, скотоводством. Галлы вывезли из-за границы породистых лошадей и свиней и занимались их разведением. Больших высот галлы достигли в металлургии. Их мечи славились повсюду и уступали разве что испанским. На галльских равнинах было разбросано множество деревень, а на холмах стояли маленькие, но хорошо укреплённые города. Полноводные реки Галлии способствовали развитию торговли, о чём свидетельствует большое количество монет, отчеканенных галльскими племенами и дошедших до наших дней. Галлы не только успешно копировали греческие и римские монеты, они чеканили собственные, представляющие собой прекрасные образцы живого кельтского стиля. Они изготавливали цветную керамическую посуду, зеркала и конскую сбрую. Галлы любили баллады и высоко ценили умение вести умную беседу, важнее этого для них было, пожалуй, только воинское мастерство.

Правда, на войне их воины были скорее эффектными, нежели действительно опасными противниками. Репутация прекрасных воинов закрепилась за ними ещё с древних времён, когда они вторглись в Италию. Действительно, атака галльских пехотинцев, одетых в штаны[12] и рубахи из клетчатой ткани, вооружённых острыми длинными мечами и деревянными или плетёными щитами, производила пугающее впечатление. Но стоило им получить достойный отпор, как они тут же превращались в неуправляемую толпу: «В первой яростной атаке они опаснее мужчин, при первом отпоре — слабее женщин». Галльские воины не были ни столь свирепы, как варвары, ни столь организованны, как римляне. Кроме того, галлы никогда не считали службу в пехоте достаточно престижной, поэтому пехотинцами становились представители завоёванных ими ранее отсталых племён. Сами галлы предпочитали кавалерию. Их воины, сверкающие золотыми браслетами и кольцами, блестящими шлемами и кольчугами, на лошадях в золочёной сбруе представляли внушительное зрелище, но вряд ли могли эффективно противостоять хорошо организованному противнику.

Из всех галльских племён римляне более всего были заинтересованы в союзе с секванами из Франш-Конте и эдуями из Бургундии. Эти племена населяли территории, соответственно, на северо-восток и на север от принадлежавшей Риму Нарбонской Галлии. Своим существованием эта провинция была обязана угрозе, которую представляли арверны (Овернь) во II веке до н. э. для союзника Рима, населённой греками Массилии. В то время арверны распространились далеко за пределы своей столицы — крепости Герговии, они добрались до Пиренеев и вышли к Атлантике. Римляне не допустили их выхода к Средиземноморью и добились того, что власть империи арвернов распространялась только на небольшие племена, обитавшие в непосредственной близости от её границ. Одновременно с Массилией за помощью к Риму обратились и эдуи; в будущем эти два государства и стали главными союзниками Рима в Галлии. Излюбленной политикой Рима во все времена была организация вдоль своих границ так называемого «санитарного кордона» из зависимых государств, которые фактически являлись клиентами Рима. Между странами создавались такие же отношения «патрон — клиент», которые играли столь важную роль в социальной и политической жизни Рима и Галлии. Столица эдуев, Бибракт (Мон-Бевре), была расположена на холме над Огустодуном (позже Отуном). Бибракт славился высокоразвитой городской инфраструктурой и промышленностью. Как показали раскопки, в столице строили прямоугольные каменные дома, каменная кладка скреплялась глиной, здания были оборудованы внутренними двориками и внутренними лестницами, существовала даже система центрального отопления.

Существование двух сильных галльских государств, государства секванов и государства эдуев, каждое из которых, в свою очередь, было окружено кольцом малых вассальных государств, увековечивая раздробленность Галлии, создавало при этом некоторое, правда не очень устойчивое, равновесие. Однако этому равновесию с востока угрожало одно из кельтских племён, племя гельветов. Вытесняемые германцами, гельветы постепенно перемещались с юга Германии в Швейцарию. Но и на новых землях они по-прежнему находились под постоянным давлением со стороны германцев, и в 61 году до н. э. они решили двинуться на запад через Галлию, чтобы основать новые поселения на Атлантическом побережье. Гельветы были давними врагами Рима — прапрадед жены Цезаря погиб в сражении с гельветами. Тем не менее предполагаемая миграция этого племени из Швейцарии была невыгодна Риму, так как гельветы служили барьером между Италией и дикими германскими племенами. Кроме того, наиболее удобный маршрут гельветов проходил через северные регионы Нарбонской провинции, и населявшие эти территории племена, недовольные репрессивным правлением Рима, могли при их поддержке поднять восстание. Римляне также были обеспокоены необычной для кельтских племён мощью пехоты гельветов.

В течение ряда лет, непосредственно предшествовавших правлению Цезаря, несколько раз возникала опасность миграции гельветов. Именно поэтому Цезарь хотел получить в управление эту область. Теперь, в марте 58 года до н. э., он спешил в направлении Геновы (Женева). Весь путь ему удалось преодолеть за восемь дней, при этом его войско проходило по девяносто миль в день. Сразу же по прибытии он разрушил мост через Рону и заблокировал все возможные выходы на запад. Обнаружив, что проход через Нарбонскую Галлию закрыт, гельветы решили двинуться в сторону Атлантики северным путём, который не пролегал через зависимые от Рима области. Казалось бы, это лишало Цезаря предлога воспрепятствовать гельветам. Но он не желал терять возможность сникать лавры победителя и заявил, что передвижение гельветов по этому маршруту также угрожает римским провинциям. Кроме того, согласно принятой в то время политической доктрине, Рим брал на себя обязательства в случае необходимости применять силу в квазинезависимых приграничных государствах. Затем, после молниеносного перемещения своих отрядов с севера Италии, Цезарь получил более основательное оправдание своей агрессии против гельветов: проримски настроенные эдуи официально обратились к нему с просьбой о помощи против угрозы со стороны гельветов.

Прикрываясь этим оправданием, Цезарь напал на гельветов при переправе через Саону и перерезал почти четвертую их часть. После неудачной попытки провести переговоры гельветы, которым, в отличие от менее удачливых соплеменников, удалось переправиться через реку, продолжили путь на север. В течение двух недель преследовавшая их конница римлян отставала от них не менее чем на пять миль. Атака четырёхтысячной конницы Цезаря, в которую вошли и всадники-эдуи, захлебнулась. Кроме того, прекратились поставки зерна, которые должны были обеспечивать галлы. Это, очевидно, явилось результатом предательства антиримской партии, существовавшей среди эдуев, и теперь Цезарю пришлось повернуть назад и проделать лишних 17 миль, чтобы получить продовольствие в Бибракте, столице эдуев.

Гельветы приняли передвижение войск Цезаря за отступление и, вдохновлённые мнимой победой, напали на его арьергард. В последовавшем жестоком сражении гельветы были разбиты, их обозы захвачены, а оставшиеся в живых вынуждены были сдаться и вернуться в свои покинутые дома.

По оценкам Цезаря, назад возвратилось около 110 тысяч гельветов, а число погибших составило приблизительно 258 тысяч человек. Трудно сказать, насколько точна эта цифра; возможно, в целях саморекламы Цезарь преувеличил число погибших. Если это действительно имело место, то, видимо, он полагал, что римское общество хотело бы услышать о гибели как можно большего числа варваров. Но хуже всего, холодно констатирует Цезарь, не пытаясь скрыть правду, то, что большинство погибших составляли старики, женщины и дети. Эта «деталь», очевидно, являлась для него только ещё одним живописным мазком на картине его растущей воинской славы, который должен был заставить замолкнуть его врагов. Прочие галльские племена, обеспокоенные массовым перемещением гельветов через их территории, также были удовлетворены.

Вторая победа в 58 году до н. э. была одержана уже не над галлами, а над германцами. В Риме ещё не забыли страшное вторжение, обрушившееся на Италию полстолетия назад, когда несметные орды германцев проникли в Южную Францию и даже спустились вниз в Италию, разбив наголову несколько римских армий, прежде чем Марий смог наконец уничтожить их самих. Возможно, Цезарь сгустил краски, противопоставляя дикую свирепость германцев относительно высокой культуре галлов, поскольку хотел подчеркнуть, насколько серьёзна угроза нового германского нашествия. Рейн вовсе не был той драматической границей цивилизации и варварства, как это может показаться читателю «Комментариев». Ведь по обоим берегам Рейна жили и кельты, и народы, воспринявшие кельтскую культуру. Фактически ещё недавно о германцах говорили как о нации, подобной галлам. В данном случае, противопоставляя германцев и галлов, Цезарь следовал за греко-сирийским учёным предыдущего поколения Посидонием, так что оба, Цезарь и Посидоний, могут считаться авторами модели, согласно которой с одной стороны Рейна обитают цивилизованные галлы, а с другой — дикие германцы.

Действительно, германские кочевники, известные нам как племя свевов, которые в начале I века до н. э. мигрировали из Восточной Германии к Марне и Рейну, находились на низком уровне развития, а их основными занятиями были война и охота, хотя они также начали проявлять всё больше интереса к земле. В конце 70-х годов или немного позже вождь свевов или родственного им племени, Ариовист, возобновил передвижение племён и начал оказывать давление на кельтов в Восточной Франции и Швейцарии. Это давление испытали на себе и секваны, большое племя, расселившееся на землях между эдуями и Альзасом: Ариовист вторгся на значительную часть их территории. Однако секваны достаточно быстро поняли, что германцы значительно превосходят их по военной мощи, и использовали Ариовиста как союзника в борьбе против эдуев, с которыми воевали за земли в долине Саоны. Это позволило секванам одержать важную победу над эдуями в 61 году до н. э. Но после победы ладить с Ариовистом стало ещё трудней, так как он требовал от секванов всё новых и новых земель. Хотя все эти события происходили в регионах, значительно удалённых от границ римских провинций, они не могли не беспокоить римских политиков. Было решено, очевидно по инициативе Цезаря, признать Ариовиста законным правителем и другом народа Рима.

Это случилось в 59 году до н. э., а на следующий год, после того как Цезарь справился с гельветами, ему представилась новая возможность для ещё одной захватывающей военной кампании. Союзники Рима, эдуи, вновь и весьма своевременно обратились за помощью; кроме того, всегда существовала возможность запугать Рим угрозой нового вторжения германцев в Италию. Переговоры с Ариовистом закончились предъявлением ультиматума, который тот, очевидно, не мог принять. Ариовист двинулся на запад, к столице секванов Везонтио (Безансон), которая представляла собой крепость, с трёх сторон окружённую водой. Цезарь прибыл туда первым и занял крепость, но затем он был вынужден временно приостановиться. Задержка произошла из-за того, что резко упал боевой дух в рядах его войск[13].

Цезарь достаточно иронически отзывался о юношах из хороших семейств, которых римские командиры обычно принимали в свой штат. Он утверждал, будто их испугали физическая мощь и военное мастерство германцев, однако весьма вероятно, что эти настроения провоцировались политическими врагами Цезаря в Риме, пытавшимися сыграть на том, что данная военная кампания вовсе не была необходима.

Война с германцами не была, по-видимому, полностью незаконной, поскольку помимо правила, категорически запрещавшего правителям провинций вести боевые действия за пределами вверенных им территорий, за два или три года до описываемых событий были узаконены любые меры, которые могли бы потребоваться для содействия союзникам Рима, эдуям. И всё же следует отметить, что столкновение с Ариовистом главным образом было нацелено на укрепление военной славы и престижа самого Цезаря. В «Комментариях» ничего не сказано о том, как он обошёлся с потерявшими мужество соратниками, но память у него была длинная, и они, без сомнения, позже испытали это на себе. Однако Цезарь сообщает, что собрал своих испытанных воинов, тоже частично поддавшихся панике, и произнёс речь, в которой предсказал скорую победу.

Затем Цезарь отправился на встречу с Ариовистом. Не доверяя галльской коннице, он пересадил своих легионеров на их лошадей и взял с собой в качестве эскорта. После того как Ариовист имел неосторожность с насмешкой сообщить, что знает всё о врагах Цезаря в Риме, разговор зашёл в тупик. Именно этого и добивался Цезарь. Надо было спешить: приближалась осень. Предлог был найден незамедлительно, перемирие нарушено, и Цезарь возобновил военные действия против германцев. Сражение, которое, скорее всего, произошло около Кернея или Бельфора, было выиграно римлянами главным образом благодаря юному Публию, младшему сыну Красса. Действуя чётко и быстро и целиком по собственной инициативе, он бросил последние резервы войск Цезаря на защиту левого крыла его армии. Армия германцев, насчитывавшая около 120 тысяч человек, была почти полностью уничтожена. Среди убитых и взятых в плен галльской конницей Цезаря были и две жены Ариовиста. А он сам спасся в маленькой лодке, но вскоре умер. Трём германским племенам было разрешено остаться на западном берегу Рейна, и там, на землях, защищённых плотной стеной лесов, они и прожили в мире в течение многих лет.

Когда тесть Цезаря, консул, прибыл в Рим с известием о победе, его ждал довольно холодный приём. Столица была охвачена войной между бандами Клодия, терроризировавшими город, и его врагами, действовавшими якобы в защиту общества, которые также организовали мощные отряды в противовес.

Тем временем для Цезаря начался новый период его галльской кампании. Как только армия римлян стала на зимние квартиры на землях секванов, те тут же поняли, что добились только одного — сменили одного иностранного завоевателя на другого. Популярность римлян, достигшая апогея после побед над гельветами и германцами, начала быстро падать. Зимой Цезарь узнал, что эти враждебные Риму настроения распространилось и среди северных кельтских племён — белгов. Белги расселились в Северо-Восточной Франции и Бельгии около полутораста лет до описываемых событий. Наиболее цивилизованные среди этих племён, населявшие ближние склоны Арденнских гор, гордились своим германским происхождением и придерживались обычаев германцев, например кремации. Тем не менее они смешались с кельтами, во многом переняли кельтскую культуру, а язык, на котором они говорили, лишь слегка отличался от языка соседей-кельтов.

Теперь Цезарю противостояли огромные силы, равные приблизительно 300 тысячам воинов, но для него эта новость была скорее вдохновляющей, нежели тревожной. Ему представлялась потрясающая возможность захватить весь регион Трансальпийской Галлии, расположенной к северу от Нарбонской Галлии, которая уже стала провинцией Рима. Цезарь уже предвидел свои победы, не менее значительные, чем победы Помпея. Он понимал, что у него появился шанс превзойти великого полководца и оказать соответствующее влияние на Рим. Итак, к началу следующего года Цезарь вербует на территории Цизальпинской Галлии, находившейся под его управлением, два новых легиона и удваивает таким образом численность своей армии, причём всё это делается с согласия Рима.

Белги поручали верховное командование своими объединёнными силами королю суиссонов (Суассон). Однако их соседи реми (Реймс), недовольные тем, что попадают в зависимость от суиссонов, заключили союз с Цезарем. Несмотря на то что надежды суиссонов избежать участия в борьбе оказались тщетными, они остались наиболее лояльными союзниками Цезаря в Галлии, или, если смотреть на это с другой стороны, самыми гнусными предателями своей страны. Эдуи также должны были стать на сторону римлян. После того как Цезарь продвинулся на север и стал лагерем на Эсне, вероятно в Берри-о-Бак, потребовались совсем незначительные военные действия для того, чтобы со смехотворной лёгкостью разгромить огромную армию противника. Основной причиной такой лёгкой победы явилось полное отсутствие или разрушение системы снабжения продовольствием войск белгов. Племенам была дарована жизнь, но они становились данниками Рима, Цезарь же устремился на северо-восток. Теперь его противниками были наиболее сильные и многочисленные племена белгов, которые ещё не участвовали в войне, нервии. Их страна была изрезана оврагами и реками и покрыта лесами, поэтому конница становилась здесь бесполезной, и нервии славились первоклассной пехотой. Она и ожидала Цезаря на другом берегу мелкой речки Самбр, около Неф-Мензиля (Мобеж) на франкобельгийской границе. Здесь состоялось одно из наиболее рискованных сражений Цезаря. Армия нервиев появилась совершенно неожиданно для римлян, так как их конный разведывательный отряд не смог её обнаружить в густом лесу. Потери римлян были огромны — одна когорта потеряла все шесть центурий[14], но Цезарю удалось спасти положение. Как обычно в критических ситуациях, он продемонстрировал потрясающий героизм и решительность. В «Комментариях» он записывает: «Само имя нервиев было стёрто с лица земли». Старики племени, которые скрывались вместе с женщинами и детьми на болотах, сказали ему, что из 60 тысяч мужчин, способных носить оружие, в живых осталось не более пятисот. На основании последующих событий можно предположить, что резня была не столь кровопролитной, но Цезарь был горд, что может сообщить в Рим о таком огромном числе жертв.

Завершающим актом кампании стало нападение на восточных соседей побеждённых нервиев, атуатуков. Они насмехались над римлянами, считая их малорослыми и слабыми, и сделали попытку присоединиться к нервиям, но, узнав об их сокрушительном поражении, вернулись домой, в Намюр. Там, устрашённые римскими машинами для осады крепостей, они капитулировали, но затем неблагоразумно нарушили перемирие, предоставив Цезарю удобный предлог для возмездия. Цезарь решительно подавил выступление атуатуков и продал в рабство всех жителей, 53 тысячи человек, с аукциона, одной партией. Об этом он сообщает сам, будучи, без сомнения, в полной уверенности, что подобный пример необходим и атуатуки слишком варвары, чтобы им можно было доверять.

Тем временем молодой Публий Красс прошёл в Северо-Западную Галлию и подчинил прибрежные племена в Нормандии и Бретани. Это вторжение было совершенно неспровоцированным и с очевидностью указывает на то, что Цезарь твёрдо решил аннексировать всю страну целиком или, по крайней мере, создать на её месте сеть зависимых государств, подобных тем, которые Помпей основал по границам своих завоеваний в Азии. В течение зимы, которую Цезарь провёл в Иллирии, чтобы наконец заняться делами этой части провинции, установленный порядок в Галлии поддерживали римские гарнизоны, стоявшие на севере на берегу Луары, около Анжера, Тура и Орлена (древний Сенаб) и в западных областях современной Швейцарии.

Цезарь считал войну фактически завершённой. Его достижения вызвали удивление и восторг в Риме. Они открывали новые грандиозные перспективы, а часть огромной добычи уже поступила в столицу. Большинство сенаторов понимали, что такой громкий успех сотрёт всю память о прежних нарушениях закона, которые допускал Цезарь. Помпей предложил устроить в честь победителя самые длительные благодарственные богослужения, которые когда-либо проводились, и Цицерон согласился поддержать это предложение. Он выбрал эту линию поведения из чувства благодарности к Помпею, который недавно возвратил его из ссылки. Давний враг оратора, Клодий, показал себя ненадёжным партнёром, нападая с критикой не только Цезаря, но и на самого Помпея. И вот теперь Клодий стал не нужен, он терял свою популярность, в значительной степени вызванную организованным им распределением бесплатного продовольствия. Но в результате плохого урожая, а также интриг спекулянтов в Риме возникла серьёзная нехватка зерна. Клодий утверждал, хотя, вероятно, без оснований, что нехватка зерна организована Помпеем преднамеренно. В результате Помпею были предоставлены специальные полномочия для исправления ситуации. Один из трибунов предложил снабдить Помпея универсальными властными военными полномочиями. Маловероятно, что инициировал эту идею сам Помпей, и никаких специальных полномочий к назначению не было добавлено[15]. Но срок полномочий Помпея должен был составить пять лет, что было на два года дольше срока полномочий Цезаря в провинциях. Взаимное доверие между триумвирами было не настолько полным, чтобы Цезарь мог спокойно отнестись к такому положению вещей. Уже существовало подозрение, что неудачи Помпея в наведении порядка в Риме и плохое снабжение города продовольствием могли быть им спровоцированы в надежде, что его призовут как спасителя и диктатора. Более того, несмотря на все его предложения, касающиеся прославления побед Цезаря в Галлии, очевидно, что даже человек менее тщеславный, чем Помпей, не мог бы не чувствовать уколов ревности, поскольку последние успехи Цезаря не уступали его собственным восточным победам. Не по этой ли причине Помпей частенько не успевал зачитать донесения Цезаря в сенате? Помпею даже предложили развестись с Юлией и присоединиться к консервативной партии. Он отказался, но испортил отношения с Крассом, которого считал ответственным за оскорбления, наносимые ему Клодием, и даже обвинил Красса в покушении на его жизнь.

Естественно, всё это было очень выгодно «твёрдолобым». Кроме того, им удалось добиться того, что консулом 56 года до н. э. стал политик, ненавидевший триумвиров. Они также надеялись, что в следующем году должность консула перейдёт к Агенобарбу, который страстно жаждал заполучить нарбонские области, управляемые Цезарем. При этих обстоятельствах Цицерон вновь завоевал доверие. Считалось, что по возвращении из изгнания Цицерон поддержит триумвиров, но вместо этого он начал вбивать клин между Помпеем и Цезарем. Он написал закон, согласно которому деятельность Цезаря признавалась нарушением наследственной конституции. Кроме того, весной 56 года до н. э. он объявил о своём намерении поддержать трибуна, который был известен своими нападками на пресловутый аграрный закон Цезаря.

В этом случае, однако, Цицерон переиграл сам себя, и единственным результатом его усилий стало то, что триумвиры поняли, что всё ещё нуждаются в помощи друг друга. Хотя, как полагали, народный трибун, нападавший на земельное законодательство Цезаря, был приверженцем Помпея, его инициатива противоречила интересам последнего, поскольку они были жизненно связаны с расселением ветеранов в соответствии с этим законом. Красс также, очевидно, пришёл к выводу, что его инвестиции в триумвират были слишком значительны, чтобы расстаться с ними без сожаления. Он всё ещё нуждался в дружбе обоих своих товарищей, чтобы добиться своей главной цели: командования войсками, которое принесло бы ему не меньшую славу, чем слава Цезаря и Помпея, а также удвоила бы его богатства.

В связи с этим в апреле 56 года до н. э. Красс прибыл в Равенну, находившуюся на территории Цизальпинской Галлии, там он встретил Цезаря и предупредил его о враждебных намерениях Цицерона. Следующим шагом была встреча всех троих триумвиров, и в середине месяца они собрались вместе в Луке (Лукка), подобно Равенне находившейся на границе Цизальпинской провинции. Все разногласия были урегулированы, а обширные планы, составленные на этой встрече, триумвиры решили хранить в глубокой тайне. Правда, в течение следующего года эти планы постепенно стали всем очевидны. Лозунг CONCORDIA[16], который появился на монете приблизительно в это время, свидетельствовал о том, что Республика должна была оставаться во временном бездействии, а примерно 120 сенаторам, собравшимся в небольшом городке Луке, следует ждать, наблюдать и повиноваться.

Сначала было решено утвердить все действия Цезаря, а его четыре новых легиона оплатить из римской казны — несколько злонамеренный жест с точки зрения его критиков, так как Цезарь был теперь богат, а казна пуста. Ему предоставлялось время для того, чтобы закончить дела в провинции, Помпей один оставался управлять Римом, а Красс получал то назначение, о котором мечтал. Даже Клодий понял, что необходимо поддержать кандидатуру Помпея, хотя, конечно, положиться на Клодия было нельзя. Что касается Цицерона, то его привели в полное повиновение. Дело в том, что его брат, Квинт, служил в Сардинии и подчинялся Помпею, практически сделавшему его заложником покорности оратора. Затем Квинта перевели на службу к Цезарю, и отношение к нему опять-таки прямо зависело от повиновения брата. В конфиденциальной переписке оратор сообщал, что стыдится своего поведения; тем не менее он теперь сделался заправским подхалимом, отрёкся от своих прежних высказываний и произнёс речь, в которой перечислил все возможные основания, подтверждающие, что Цезарь по-прежнему именно тот человек, который нужен стране в Галлии, подчёркивая её важное геополитическое значение для Рима. Цезарь, возможно, иронически приподнял бровь, слушая Цицерона, восхвалявшего его как антиконсерватора, который теперь увидел свет истины и перешёл в консервативный лагерь. В качестве награды Цезарь разрешил оратору обрушиться на своего тестя, отца Кальпурнии, с оскорбительными обвинениями: Цицерон от души ненавидел его за то, что тот, будучи консулом, не защитил его от изгнания.

Карт-бланш на операции в Галлии, полученный Цезарем, очень скоро ему понадобился: несмотря на грандиозные планы, которые Цезарь строил на 56 год до н. э., их пришлось отложить, как только выяснилось, что Галлия вовсе не смирилась со своим положением. Зимой в племенах, населявших Бретань, начались волнения. Зачинщиками стали воинственные венеты — племя, населявшее Атлантическое побережье, которого едва коснулась кельтская культура. Они пошли на рискованный шаг и задержали римские отряды, собиравшие налоги. Соседи венетов на юге и на востоке предложили им свою поддержку, и теперь римлянам предстояло отражать удары противника в различных областях. Прибрежные города венетов располагались на выдающихся далеко в море полуостровах, которые во время приливов полностью отрезало от суши. У Цезаря не было средств, чтобы захватить их, поэтому он устроил свою штаб-квартиру в Анжере и контролировал оттуда строительство военных кораблей на Луаре и ход мобилизации в других племенах, занимавшихся судоходством и селившихся между Луарой и Гаронной.

Венеты не только занимали первое место в области морских торговых перевозок — они обладали фактической монополией на импорт олова из Британии, и, самое главное, их военные корабли контролировали галльское Атлантическое побережье. Сначала относительно лёгкие военные корабли римлян оказались бессильны против тяжёлых дубовых барж венетов. Суда венетов отличались малой осадкой, поэтому легко могли передвигаться по мелководью, куда не могли зайти корабли римлян. Кроме того, они были оснащены кожаными парусами, легко противостоящими атлантическим бурям. Но на судах венетов не было ни гребцов, ни стрелков, и изобретательные римляне стали применять длинные шесты с острыми крюками, при помощи которых разрубали снасти на кораблях венетов и лишали их возможности двигаться. В решающей битве в Киберонском заливе удача внезапно отвернулась от венетов, установился мёртвый штиль, и дрейфующие баржи стали лёгкой добычей римлян. Венеты капитулировали, и Цезарь сообщает, что он приказал казнить всех членов совета племени, а остальную часть населения продал в рабство. Этот ужасный акт был, без сомнения, вызван желанием указать всем галльским племенам на недопустимость какого бы то ни было сопротивления. Предпринятая Цезарем попытка оправдать свою жестокость тем, что венеты нарушили дипломатические права римлян, не выдерживает никакой критики, поскольку задержанные ими римляне не имели дипломатических полномочий, а занимались сбором зерна и других налогов, кроме того, при задержании им не было причинено никакого вреда.

В то время как в Нормандии Цезарь успешно подавил восстание венетов, молодой Публий Красс с триумфом заканчивал неспровоцированные военные действия в Иберийской Аквитании, между Гаронной и Пиренеями. Из поколения в поколение школьники учат первую фразу из «Комментариев к Галльской войне»: «Вся Галлия разделена на три части...» Здесь речь идёт о галлах (кельтах), белгах и аквитанах. Дальше на север Цезаря, как и всех, кто шёл за ним следом, ожидали дожди и слякоть. Таков был финал победной кампании.

Видимо, именно результаты кампании 56 года до н. э. побудили Цезаря принять решение о необходимости и неизбежности постоянного военного присутствия римлян в Северной и Центральной Галлии. В течение этого периода ему приходилось сравнительно немного заниматься политическими делами Рима, поскольку оппозиция была подавлена благодаря воцарившемуся между триумвирами взаимопониманию. Было решено, что Помпей и Красс станут консулами 55 года до н. э., хотя враждебно настроенный предшественник пытался снять их кандидатуры на основании несвоевременного выдвижения. Результатом этого явилась отсрочка выборов, которая оказалась на руку триумвирам. Младший сын Красса, получивший у Цезаря «отпуск» для себя и тысячи легионеров, успел привести их в Рим. Это и обеспечило успех выборов, которые не прошли бескровно, — среди прочих был ранен и Катон.

Получив власть, новые консулы сразу же блокировали кандидатуру Катона, который добивался должности претора. Для этого использовались и подкуп, и спекуляция на неблагоприятных знамениях. Затем они быстро перешли к созидательным действиям и добились принятия законопроекта, предложенного трибуном Гаем Требонием, гарантировавшего, что по окончании срока консулата Помпей получит в управление Испанию, а Красс — Сирию сроком на пять лет. Кроме того, обоим триумвирам были предоставлены самые широкие полномочия: они получали право набирать новые отряды, вести войну и заключать мир. Новые консулы тут же провели мобилизацию и направили своих представителей принять управление в предназначенных им провинциях. Принятие этого закона встретило яростное и длительное сопротивление Катона и сопровождалось волнениями, были и жертвы: сам Красс пролил кровь сенатора.

Поначалу друзья Цезаря были обеспокоены принятым законом, но они, видимо, были неправильно проинформированы относительно намерений консулов, потому что сразу вслед за первым законом они провели и второй, который возобновил полномочия Цезаря в Галлии ещё на пять лет, до конца 50 года до н. э. или начала 49 года до н. э. Таким образом, на обозримое будущее между триумвирами установился паритет. Сотрудничество было им особенно необходимо, потому что консерваторы оставались всё ещё достаточно сильными, и на выборах следующего года они могли провести Агенобарба и Катона на должность консула и претора, которых те так нетерпеливо ждали. Помпей остался в окрестностях Рима «для поддержания порядка». Это не шло вразрез с конституцией, однако такой поступок являлся нетрадиционным и спорным для вновь назначенного правителя Испании (подобную тактику позже использовали римские императоры в качестве средства, гарантирующего их властные полномочия под республиканским фасадом). Что касается Красса, то он отбыл на Восток в ноябре. Перед отъездом Красс, понимая, что его престиж недостаточно высок, чтобы гарантировать длительную популярность, распределил между всеми гражданами Рима денежные суммы, которых должно было хватить каждому на безбедное проживание в течение трёх месяцев.

Триумвиры были теперь чрезвычайно богаты. Но они по-прежнему нуждались в гигантских суммах, чтобы удерживать свои позиции и расширять влияние, направленное как против внешнего мира, так и против друг друга. Красс надеялся найти «золотое дно» в Парфии, а взоры Помпея и Цезаря были устремлены к богатейшей стране Древнего мира — Египетскому царству. Четырьмя годами ранее они взяли на себя обязательство обеспечить официальное признание Римом египетского царя Птолемея XII Авлета в обмен на абсолютно непомерную оплату. Птолемею, несмотря на огромные богатства, не хватило необходимых средств, и ему пришлось обратиться за займом к римскому богачу и финансисту Рабирию Постуму, непревзойдённому мастеру различных спекулятивных операций и размещения подобных ссуд по всему Средиземноморью. Правда, ссуду такого масштаба он выдавал впервые. Но Птолемей был выдворен своими подданными из Александрии в 58 году до н. э. сразу же после того, как он оплатил услуги Помпея и Цезаря из этого источника. Поэтому теперь восстановление Птолемея на престоле, сулящее огромные выгоды, вновь ставилось на повестку дня. Друзья Помпея и Красса намекнули, что их патроны могли бы приняться за это дело; враги Помпея даже предполагали, что именно он организовал изгнание царя, чтобы затем с выгодой для себя вновь восстановить его на троне. Однако Красс теперь был занят, добывая средства в другом месте, и в Луке было решено, что этим делом займутся его товарищи-триумвиры. Они не собирались участвовать в этом лично: восстановлением царя на престоле предстояло заняться известному стороннику Помпея Авлу Габинию, правителю Сирии, а затем он и его патрон должны были разделить эту должность с Цезарем. Рабирий, ещё не получивший с Птолемея причитающихся ему сумм, был уполномочен сопровождать Габиния, чтобы возместить старую ссуду и ухватить кусок нового пирога. В случае неплатёжеспособности Птолемея Рабирий должен был стать его министром финансов и таким образом истребовать причитающиеся ему деньги самыми различными средствами, включая торговлю тканями и стеклом.

Однако Габиний совершил серьёзную ошибку и вызвал опасное неудовольствие сословия римских всадников, державших Сирию в финансовых тисках. Он пошёл на слишком серьёзные уступки коренному населению Сирии, в результате чего был обвинён в получении взяток, в том числе и от царя Египта. Вернувшись в Рим, Рабирий во всеуслышание заявил, что он человек бедный; но поверить в это было чрезвычайно трудно. И его, и Габиния подвергли судебному преследованию за получение незаконной прибыли. Цицерон ненавидел Габиния, так же как его товарища, консула Пизона, за то, что они не захотели предотвратить его высылку; ещё недавно он называл Габиния «предателем и вором, женоподобным танцором в кудряшках». Но теперь обязательства перед триумвирами вынуждали его забыть свою давнюю ненависть и выступить в защиту Габиния, правда безуспешно. Рабирий, которого Цицерон защищал с большим успехом, очевидно, передал Цезарю свои неудовлетворённые долговые леки к Египту. Вполне естественно, что Цезарь поддержал Рабирия, поскольку причиной его долгов было то, что пятью годами ранее именно Цезарь приложил руку к расходованию полученных в Египте сумм. Кроме того, если Рабирий обеднел не настолько, как хотел представить, а это вполне вероятно, он мог передать Цезарю не только невостребованный долг, но и значительную сумму денег сверх того.