Глава 10.ПОЧЕМУ МЕЖДУНАРОДНЫЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ НЕ ПРЕДПРИНЯЛ РАССЛЕДОВАНИЯ КАТЫНСКОГО ЗЛОДЕЯНИЯ?

Глава 10.ПОЧЕМУ МЕЖДУНАРОДНЫЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ НЕ ПРЕДПРИНЯЛ РАССЛЕДОВАНИЯ КАТЫНСКОГО ЗЛОДЕЯНИЯ?

Сложное политическое положение. — Разрыв дипломатических сношений между Советским Союзом и польским правительством. — Загадочная гибель генерала Сикорского над Гибралтаром.

После немецких сообщений политическое положение осложнилось. Польша, которая первой в мире начала борьбу с гитлеровским нашествием и, как сказал президент Рузвельт, стала «вдохновительницей народов» в войне с Германией, продолжает сохранять верность своим союзникам и не намерена отказываться от этой верности и солидарности — ни по эмоциональному порыву, ни по политическим расчетам. Но все имеет свои границы в нашем несовершенном мире. Даже самые хладнокровные государственные соображения наталкиваются на ту границу, которую политика данного народа переступить не может.

Всем в мире, кто воюет с Гитлером, а Польше, может быть, больше всех, важно, чтобы немецкие сообщения оказались ложными. Но польское правительство, единственное среди всех правительств, заинтересованных в этом вопросе, несет на своих плечах ответственность за жизнь и смерть своих граждан, своих солдат и не может ставить их судьбу на карту в политической игре — оно должно руководиться принципом справедливости и человеческой морали. Там, на родине, десятки тысяч матерей, детей, отцов оплакивают пропавших без вести, о которых теперь стало известно, что, с неслыханным нарушением права и обычаев, принятых в цивилизованном мире, они предательски убиты, брошены во рвы и засыпаны землей — притом их убийцы неизвестны, можно лишь подозревать, кто они. Убиты генералы, полковники, офицеры, на их телах еще остались ордена и кресты, которыми их наградила родина. Невозможно пройти мимо такого страшного преступления и перейти к другим делам, и ни одно правительство в мире, если оно не хочет покрыть себя позором перед собственным народом, так не поступило бы. Польское правительство обязано требовать расследования этого преступления.

Но кто может взяться за это в создавшейся теперь ситуации? Принимая во внимание, что территория, на которой произошло преступление, занята немцами, кто может гарантировать беспристрастие расследования и подведения итогов?

Согласно женевской конвенции, в 1864 году была учреждена Международная организация Красного Креста, которая на протяжении 79 лет оказывала неисчислимые услуги человечеству, постоянно вовлекаемому в новые кровавые распри. Ни одна нация в мире никогда не оспаривала беспристрастность, серьезность и авторитет Международного Красного Креста. Поэтому через четыре дня после немецкого сообщения о Катыни, 17 апреля 1943 года, публикуется следующее коммюнике польского Совета министров в Лондоне:

Нет поляка, который не был бы глубоко потрясен раскрытием под Смоленском братских могил польских офицеров, след которых затерялся в Советской России и которые пали жертвой массового убийства.

Немецкая пропаганда старается придать этому известию широчайшую огласку. Польское правительство поручило польскому послу в Швейцарии обратиться в Международный Красный Крест в Женеве с просьбой направить делегацию, которая могла бы на месте установить истинное положение дел. Желательно, чтобы результаты расследования, произведенного учреждением, которому будет поручено рассмотреть дело и установить, на ком лежит ответственность, были немедленно обнародованы.

Одновременно, того же 17 апреля, польский министр обороны генерал Кукель опубликовал коммюнике, в котором изложил содержание всего дела (см. Приложение 9) и закончил его следующими словами:

Мы приучены ко лжи немецкой пропаганды и отдаем себе отчет в том, какую цель преследуют эти последние сообщения. Однако, учитывая точность немецкой информации, касающейся обнаружения нескольких тысяч тел польских офицеров вблизи Смоленска и ввиду категорического заявления, что офицеры были убиты советскими властями весной 1940 г., — мы считаем необходимым, чтобы обнаруженные братские могилы были обследованы и факты установлены компетентными международными органами, такими, как МКК. Польское правительство обращается к вышеназванному учреждению с просьбой направить делегацию на место убийства польских военнопленных.

Однако до выпуска этого коммюнике, на том же заседании, польское правительство решило предпринять еще одну попытку обратиться непосредственно к советскому правительству и просите у него разъяснений. В связи с этим была вручена нота советскому послу в Лондоне. В этой ноте польское правительство напоминает, что вопрос о пропавших без вести военнопленных уже многократно затрагивался, и обращает внимание на то, что оно никогда не получило удовлетворительного ответа о том, куда вывезли в 1940 г. этих военнопленных и где они находятся. И дальше:

…Если, как это следует из сообщения Информбюро от 15 апреля 1943 г., правительство СССР действительно располагает большими сведениями по этому вопросу, чем сообщенные в свое время польскому правительству, я вновь обращаюсь к Вам, господин посол, с просьбой предоставить польскому правительству точную и подробную информацию относительно судьбы военнопленных…

Польская и мировая общественность по праву глубоко потрясены случившимся, и только неопровержимые факты могут стать противовесом обширным и подробным немецким сообщениям об обнаружении многих тысяч тел польских офицеров, убитых под Смоленском весной 1940 года.

На эту ноту ответа не последовало.

Тем временем решение польского правительства обратиться в МКК доходит 17 апреля в 16.00 до князя Радзивилла, заместителя делегата польского Красного Креста в Швейцарии. В 16.30 он вручает польскую ноту представителю МКК Рюгеру. При этом он узнает, что уже вчера, 16 апреля, от немецкого Красного Креста была получена аналогичная просьба заняться расследованием дела (см. Приложение 10).

В данном случае подход немцев был не только последовательным, но и знаменательным. Последовательным, потому что они обратились к авторитетной и беспристрастной международной организации с просьбой расследовать преступление. Знаменательным, потому что МКК, пользующийся безупречной репутацией и уважением во всем мире, направив на место преступления своих делегатов, не позволил бы ни обмануть себя, ни подкупить и никаким другим образом склонить к выводам, не соответствующим фактическому положению дел. Из этого следовало, что немцы совершенно уверены в подтверждении своих сообщений и не боятся оглашения правды перед всем миром. Разумеется, им, по политическим соображениям, было желательно придать этому делу величайшую огласку и использовать в пропаганде обвинения против советского правительства.

Но советское правительство заявило, что не оно, а Германия несет вину за это преступление. Казалось бы, ввиду вышеупомянутых, обвинительных для него улик, ему следовало бы тем более — и больше, чем немцам — стремиться к скорейшему разъяснению дела аполитичным, авторитетным органом, чтобы раз навсегда покончить со всеми недоразумениями. Точнее, ему следовало бы к этому стремиться, если… его заявления соответствуют истине.

Дальнейший ход событий принял следующий оборот. Ввиду того, что обе воюющие стороны, т. е. Польша и Германия, внесли свои предложения, как того требовал устав, утвержденный МКК в начале Второй мировой войны (на основе которого могло быть предпринято международное расследование), представитель МКК заявил польскому делегату, что оба предложения будут, по всей вероятности, одобрены правлением МКК и объявил о заседании соответствующей комиссии для выбора нейтральной делегации, назначенном на 20 апреля 1943 года.

Но это заседание так никогда и не состоялось!

Совершенно неожиданно происходит крутой поворот в позиции МКК ввиду давления… советского правительства. Вместо того, чтобы созвать ожидаемое заседание, правление МКК издает меморандум, третий пункт которого гласит:

Согласно духу меморандума от 12.9.1939 года, МКК в принципе не мог бы согласиться на участие своих экспертов в технической процедуре идентификации убитых, кроме как с согласия всех заинтересованных сторон.

Польский делегат вновь обращается в правление МКК. Его уведомляют частным образом, что МКК был уже готов послать в Катынь следственную комиссию, в состав которой должны были войти шведские, португальские и швейцарские эксперты под председательством швейцарца. Но некоторые третьи государства высказали мысль, что такой шаг будет очень плохо принят Советским Союзом. Ведь Советский Союз — тоже «заинтересованная сторона». Ввиду этого, правление МКК пришло к выводу, что нельзя предпринимать никаких расследований без его согласия. Пока что есть только один выход: польское правительство должно само или при посредстве союзников обратиться к советскому правительству, чтобы заручиться его согласием на ведение следствия. Официальный ответ по поводу этого дела был также послан германскому Красному Кресту. Пусть он старается получить согласие советского правительства при посредничестве «puissance protectrice» (покровительствующей державы).

Дело становится громким, и его уже не удержать в рамках тихой дипломатии. Все уже знают о том, что МКК должен принять решение, и ждут его с нескрываемым интересом. Ввиду этого МКК вынужден опубликовать 23 апреля официальное коммюнике:

Германский Красный Крест, а также польское правительство обратились в Международный Красный Крест с просьбой о его участии в идентификации трупов польских офицеров, которые, согласно немецким сообщениям, обнаружены вблизи Смоленска. В обоих случаях МКК ответил, что, в принципе, готов представить свою помощь в подборе нейтральных экспертов при условии, что соответствующие заявления будут направлены ему всеми заинтересованными сторонами в согласии с меморандумом, который МКК разослал в декабре /1942 г./ всем воюющим странам и в котором уточнялись принципы, на основе которых МКК может принимать участие в такого рода расследованиях.

Вполне ясно, что в данном случае под словом «все» стороны подразумевалась советская сторона. Тем временем советское правительство не только не согласилось на то, чтобы МКК предпринимал расследование в Катыни, но за два дня до публикации этого коммюнике, 21 апреля, передало по московскому радио статью, которая затем появилась в «Правде», под заглавием «Польские попутчики Гитлера». В этой статье официальный печатный орган коммунистической партии обвиняет польское правительство ни более, ни менее, как… в коллаборационизме с Гитлером! Одновременно правительственное агентство ТАСС напало на правительство генерала Сикорского, утверждая, что его обращение в МКК доказывает, какое огромное влияние оказывают прогитлеровские элементы на польские правительственные круги.

Этот неслыханный для здравого рассудка, но, по существу, всего лишь неожиданный поступок советского правительства привел в смущение западную общественность. Было ясно, что такой шаг компрометировал советское правительство в глазах всего мира, ибо оно побоялось беспристрастного следствия. Советское правительство, сотрудничавшее с Гитлером с 1939 по 1941 год, обвиняет польское правительство, первым в мире поднявшее оружие против агрессора, в том, что оно — на стороне Гитлера!

На первый взгляд, заявление ТАСС выглядело каким-то недоразумением или шуткой, но советское правительство хорошо знало, что делает. Оно хорошо знало, что на этом этапе войны никто не вздумает рассматривать Советский Союз как нечто гротескное… В 1942–1943 гг. Англия и Америка прилагали особенные усилия, чтобы установить и сохранить дружественные отношения с Советским Союзом. В августе 1942 года Черчилль посетил Москву, сердечно пожимал руку Сталина и сказал о нем, что советский диктатор наделен «огромным чувством юмора» — самый большой комплимент, на который способен англичанин. Меньше чем через год после вышеописанных событий английский король Георг VI пошлет в Тегеран тому же Сталину почетную саблю с золотой рукоятью.

На этом фоне вопрос бандитского убийства 10 тысяч польских офицеров принимал особенно неприятный привкус — и для Лондона, и для Вашингтона. Западные союзники предпочли бы все это замять, а не раздувать; во всяком случае как можно скорее покончить с ним и снять с повестки дня.

Черчилль возлагал большие надежды на генерала Сикорского, которого ценил как твердого политика, но в то же время как решительного сторонника сближения с СССР. Приближалась Пасха. В ночь со Страстной Субботы на Светлое Воскресенье, т. е. с 24 на 25 апреля 1943 года, генерал Сикорский был подвергнут дипломатическому нажиму. От него требовали, чтобы он выступил с торжественным заявлением, что польские офицеры, тела которых обнаружены в Катыни, не могли быть убиты большевиками и что все это дело — чистый вымысел клеветнической немецкой пропаганды. Генерал Сикорский действительно был сторонником сближения с СССР. Он заключил договор с Советским Союзом 30 июля 1941 года, в котором пошел на далеко идущие компромиссы, предав забвению нарушение соглашений и договоров, коварное нападение на Польшу в 1939 году, мартиролог сотен тысяч поляков. Но на этот раз генерал Сикорский сказал:

— Нет!

Такой ответ не должен был никого удивить. Хорошим или плохим политиком был генерал Сикорский, но он прежде всего был честным солдатом и патриотом. Он не мог дать иной ответ, когда налицо были прямые улики и веские косвенные доказательства и когда он был сам глубоко убежден, что преступление совершили большевики.

Через двадцать четыре часа после того как Сикорский отверг «добрые советы» и дипломатический нажим, ровно в четверть первого ночи с 25 на 26 апреля, польский посол в Москве Ромер был вызван Молотовым в НКИД, как три с половиной года назад был вызван посол Гжибовский, и, так же, как и тогда, Молотов зачитал ему ноту.

Эта нота содержала целый ряд оскорблений в адрес польского правительства, уже опубликованных в московской «Правде» и в официальном коммюнике ТАССа: польское правительство обвинялось в «сотрудничестве с Гитлером». Сверх того, в ноте объявлялось о разрыве дипломатических отношений между Советским Союзом и Польшей и указывалось, что непосредственной причиной разрыва послужило обращение польского правительства в МКК в Женеве с просьбой расследовать катынское преступление. Соответствующий абзац этой ноты был таков:

Понятно, что такое «расследование», осуществляемое к тому же за спиной Советского правительства, не может вызвать доверия у сколько-нибудь честных людей… На основании всего этого Советское правительство решило прервать отношения с Польским правительством.

Посол Ромер поступил так же, как его предшественник в 1939 году. Он заявил:

— Отказываюсь принять ноту и утверждаю, что она содержит ложь и оскорбления.

* * *

Но что же этот жест мог изменить в положении, навязанном силой! А сила была на стороне Советского Союза. 2 февраля этого года немцы потерпели поражение под Сталинградом. СССР 1943 года — это уже не СССР 1941-го… Поэтому сообщение о разрыве дипломатических отношений с польским правительством вызвало явную тревогу в кругах союзников. Все дело перешло из уголовной области в политическую. Этот разрыв был первым проявлением несогласия, раскола в лагере союзников. К чему это могло привести в будущем, если бы Великобритания и Соединенные Штаты вздумали поддержать Польшу? К… сепаратному миру СССР с Германией? Как ни мала была вероятность такой гипотезы, но Черчилль желал любой ценой избежать даже тени такой возможности.

В это время Польша не представляла собой никакой эффективной материальной силы. Страна была оккупирована врагом. Армия за границей была малочисленна. Советский же Союз представлял огромную силу. Западные державы, если бы им пришлось выбирать, видели, что вся их выгода — в союзе с СССР, а не с Польшей. Но политическая ситуация была далеко не так проста, а наоборот, осложнена и запутана. Оставить Польшу одну, когда она выдвигает свои справедливые притязания, значило снабдить лишними аргументами геббельсовскую пропаганду. Это значило также вызвать общественное возмущение в нейтральных государствах, укрепить союз Финляндии, Румынии, Венгрии, Словакии с Германией, поколебать в Югославии, Греции, Норвегии и даже во Франции веру в правоту дела. Западные государства тогда еще не могли себе позволить такое откровенное моральное отступление. Поэтому с их стороны были предприняты энергичные шаги с целью полюбовно уладить конфликт.

4 мая Энтони Иден в докладе о создавшемся положении, в частности, заявил:

…Правительство Его Королевского Величества предприняло все усилия с целью убедить, как поляков, так и русских в необходимости не допустить того, чтобы немецкий маневр имел хотя бы видимый успех. Британское правительство с величайшим прискорбием узнало о том, что советское правительство в ответ на обращение польского правительства к Международному Красному Кресту почувствовало себя вынужденным разорвать дипломатические отношения с польским правительством…

Но это уже были только слова, слова, слова… Еще раз была сделана попытка оказать нажим на генерала Сикорского, чтобы он хотя бы забрал заявление, направленное в МКК. Но все это уже было лишено всякого смысла, так как Советский Союз категорически воспротивился вмешательству Красного Креста, который, в свою очередь, соглашался заняться расследованием только при условии согласия на это советской стороны.

Тем временем газеты нейтральных стран — швейцарские, шведские и турецкие — писали во всеуслышание о том, что зверское преступление в Катыни — дело рук большевиков. Вскоре и независимые английские и американские газеты выступили против советских утверждений (см. Приложение 11).

Но предотвратить польско-советский конфликт не удалось, да и не могло удаться. Советское правительство чувствовало свою силу. Советский Союз окреп на фронте благодаря помощи западных союзников и в еще большей степени благодаря безумной политике Гитлера на оккупированных территориях, проведение которой в жизнь не только восстановило против Германии всю Европу, но, главное, подрезало крылья всякой серьезной контрреволюционной деятельности на территории России и антибольшевистской борьбе вообще. Теперь Советский Союз уже мог не скрывать свои подлинные намерения в отношении Польши. Потому-то большевики не только подчеркивали в своих дальнейших заявлениях, что половину Польши, захваченную ими в 1939 году в силу пакта Риббентроп-Молотов, считают неотъемлемой частью Советского Союза, но одновременно начали открыто проводить свою «польскую» политику. Из польских коммунистов они создали в Москве «Комитет польских патриотов». Одновременно, сразу после вывода польской армии генерала Андерса из СССР в Персию в 1942 году, по приказу Сталина началось формирование своих, советских польских воинских частей под командой генерала Берлинга и, само собой разумеется, под общим советским командованием.

Таким образом началось осуществление тех планов, первый намек на которые можно было обнаружить в речи Молотова в октябре 1939 года и о дальнейшей разработке которых размышляли Берия и Меркулов осенью 1940 года.

В таких условиях возможность беспристрастного и авторитетного для демократического мира рассмотрения дела о без вести пропавших польских военнопленных и о могилах, обнаруженных в Катыни, было основательно подорвана. Конечно, Советский Союз желал, чтобы всякие разговоры на эту тему в лагере союзников прекратились раз и навсегда.

* * *

Тем временем генерал Сикорский оставался тверд и стоек. В начале лета он летит на Ближний Восток, чтобы инспектировать размещенные там польские воинские части. 2 июля в здании польского посольства в Каире он проводит пресс-конференцию, на которую прибыли многочисленные египетские, английские, американские, французские и польские корреспонденты. Вечером того же дня, выйдя на балкон глотнуть воздуха после дневной жары, он потягивается и в кругу близких ему людей признается, что чувствует себя усталым, разочарованным…

— Завтра я должен возвращаться в Лондон, но странно, как-то не хочется…

— Генерал, оставайтесь, отдохните несколько дней.

— О, нет! — восклицает генерал. — В Лондоне у меня неотложные дела и встречи. К тому же, — он улыбнулся, — здесь у вас, в Египте, страшно жарко.

На следующий день он вылетает из Каира на запад. 4 июля 1943 года он погиб в авиационной катастрофе над Гибралтаром, причины которой так и остались не до конца выясненными и в которой спасся один только пилот.