Потомки

Потомки

К Петру (в отличие от многих других самодержцев) отношение потомков было неоднозначным с самого начала, и разброс мнений оказался особенно велик…

Уже в конце XVIII в. князь Щербатов написал прекрасную, до сих пор не устаревшую работу, исследование, впервые, наверное, в российской историографии поставившую вопрос виртуальности: как развивалась бы Россия, не будь Петра? У Щербатова есть примечательная фраза: «Нужная, но, может быть, излишняя перемена». Чуть позже Радищев, по сути, вторил Щербатову, пусть и с другой колокольни: «И я скажу, что мог бы Петр славнее быть, возносяся сам и вознося отечество свое, утверждая вольность частную». Но как раз «вольность частную» наш сатрап и подавлял с небывалым прежде усердием…

Пушкин поначалу написал «Полтаву» – одно из ярчайших в русской литературе восхвалений Петра. Однако, возмужав и посерьезнев, за сто пятьдесят лет до Стивена Кинга создал великолепный «роман ужасов» – поэму «Медный всадник», где Петр уже совсем иной, прямой аналог современных полусгнивших зомби и прочих «живых мертвецов», с тупой непреклонностью преследующих вопящих от страха беглецов…

Крайне символично, между прочим, что картечь Николая I, 14 декабря 1825-го покончившего с последней отрыжкой «вольностей гвардейских», стегнула и по Медному всаднику. Не менее символично и то, что декабристы для своей ублюдочной пародии на прошлые гвардейские перевороты выстроились как раз вокруг памятника Петру…

Ситуация стала еще более интересной, когда в России стала издавать осмысленные звуки интеллигенция (не путать с интеллектуалами!), по своей сути как раз и являвшаяся одним из монструозных порождений петровских ломок. Под интеллигенцией и здесь, и далее я всегда полагаю в виду нечто строго конкретное: аморфное скопище субъектов, получивших некоторое образование (точнее, нахватавшихся вершков) и одержимых параноическим апломбом быть «духовными вождями и учителями», равно как и «совестью народной». Радикальной интеллигенции Петр как раз пришелся по нутру – подобно всякому, славному разрушением. Белинский, бледная поганка российской общественной мысли, изощрялся, как мог, и в прозе, и в стихах:

Россия тьмой была покрыта много лет,

Бог рек: да будет Петр – и был в России свет.

Здесь проявилась еще одна видовая черта отечественной интеллигенции, превращающая ее в вульгарную «образованщину»: полнейшее невежество в истории. В письме Кавелину Белинский не менее категоричен: «Для меня Петр – моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-нибудь полезным».

Радикалы и революционеры Петра как раз обожали. Белинскому вторил «московский бастард» Герцен: «Петр, Конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый».

И зашагали… Советские историки любили важно отмечать, что «Ленин в высшей степени положительно относился к деятельности Петра I». («Вождь мирового пролетариата» в данном случае всего лишь следовал за Энгельсом, еще одним почитателем разрушения и вселенской ломки, назвавшим Петра «действительно великим человеком». Маркс считал Петра гением, деятельность Петра – «исторически оправданным закономерным историческим процессом».) Так что среди учителей Ильича несправедливо будет числить лишь Маркса с Энгельсом – эту сомнительную честь разделяет и Петр, названный Герценом «революционером на троне». Он же, Герцен, говаривал, что Петр был «первой свободной личностью в России». Спорить с этим нельзя – беда только, что Петр был еще и единственной свободной личностью в России, все прочие, от фельдмаршала, до крестьянина, – по сути, рабами…

А уж особенно интеллигенции, разумеющей лишь внешние признаки, нравилось, что Петр «поставил Россию в ряд с западными державами». И никто не задумывался, какой ценой… Главное, все брили бороды и носили европейское платье. Суть глубинных процессов интеллигенция понимать не в состоянии…

Лев Толстой поначалу относился к Петру прямо-таки восторженно, собирался писать роман о нем, но впоследствии наступило отрезвление, и Толстой оставляет такие строчки: «Был осатанелый зверь…» «Великий мерзавец, благочестивейший разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием…» Говорил о Петре I и его сподвижниках: «…убивали людей. Забыть про это, а не памятники ставить».

Алексей Толстой до того, как пришел на службу к большевикам, высказывался о Петре несколько иначе, чем в своем будущем романе (талантливом, несмотря ни на что): «Но все же случилось не то, что хотел гордый Петр: Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А, подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде – рабою. И сколько бы ни гремели грозно русские пушки, повелось, что рабской и униженной была перед всем миром великая страна, раскинувшаяся от Вислы до Китайской стены».

Тот же Герцен выразился как-то, что «Чингисхан с телеграфом хуже, чем Чингисхан без телеграфа». Именно таким «Чингисханом с телеграфом» и был Петр, и добавить мне больше нечего…

Кстати, любопытнейшие рассуждения о природе «консерваторов» и «либералов» мне встретились в воспоминаниях митрополита Вениамина (Федченкова), в той их части, где речь идет об участии его в продолжавшемся девять месяцев Московском Церковном Соборе, открывшемся вскоре после Февральской революции:

«Большинство было, в общем, консервативно, но в хорошем смысле этого слова: было по сердцу добрым, желало помочь устроению жизни, готово было к жертвенности, не гордилось собою, считалось с братским мнением других, было достаточно свободно в своем понимании окружающих обстоятельств. Обычно слово «консерватор» считалось в русском интеллигентском воззрении синонимом тупости, злобы. По совести сказать, на Соборе было как раз обратное. Вот либералы (они почти все вышли из преподавательской, отчасти и профессорской среды духовных школ) были действительно раздражены, злобны, упорны в своем либерализме, партийно нетерпимы и просто злостно тупы… они очень не любили повиновения, послушания, признания авторитетов, любви и уважения к начальству. Наоборот, всячески унижать то, что выше их, лишать прав, ограничивать, отвоевывать привилегии самим себе, командовать над другими – вот их свойства. И чего бы ни коснулось, они готовы тотчас же в злобный бой против инакомыслящих… как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками, они производили большой шум: и по количеству подобных ораторов (они всегда выступали!), и по горячим речам их иногда казалось, будто чуть не весь Собор мыслит так, как они звонят. Но когда дело доходило до решений… эта десятая частичка оставалась в меньшинстве» [33].

Прошло восемьдесят лет, но отечественные интеллигенты и либералы не изменились ни на йоту. Все вышеприведенное прекрасно описывает и нынешних. Злобный бой против любого инакомыслия, жажда власти, стремление лишать оппонента всех и всяческих прав… Вот только знаний не в пример меньше, старая интеллигенция при всех своих недостатках была все же хорошо образована, а нынешняя – совки-с…

Между прочим, знаменитое крылатое выражение «Петр прорубил окно в Европу» выдумано не в России – этот пассаж впервые употребил в 1769 г. в своих «Письмах о России» итальянец Франческо Альгорроти. Хорошо, что наши соотечественники не причастны хотя бы к этой глупости. В самом деле, эпитет выбран неудачнейше. Нормальный человек прорубил бы дверь. Реформы, лезущие в окно – зрелище довольно сюрреалистическое…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.