Холерный бунт

Холерный бунт

Царствование Николая I по сравнению с блестящим правлением Александра I наполнено трагическими событиями. Ему пришлось пережить безвременную кончину царствующего брата, начать свой нелегкий путь главы государства не с наследственного принятия престола, а с назначения на царствование, так как после бездетного Александра его должен был занять великий князь Константин Павлович. Первые дни правления ознаменовались мятежом 14 декабря 1825 года. Затем вспыхнуло Польское восстание 1830–1831 годов и разразилась эпидемия холеры, в результате которой скончался цесаревич Константин. Николай Павлович, безусловный патриот и служитель государственных интересов, по-своему старался преодолеть последствия политического и религиозного кризиса предшествующего царствования. Он сурово подавил декабристское восстание, ужесточил армейскую дисциплину, введя наказание шпицрутенами, за что получил прозвище Николай Палкин.

Усмирение холерного бунта. Барельеф памятника Николаю I

Для времени его правления характерно храмостроительство – так он пытался возродить духовность и укрепить основы православия. При Николае I министр народного просвещения С. С. Уваров при вступлении в должность сформулировал образовательную программу как воспитание «в соединенном духе самодержавия, православия и народности», что стало своего рода выражением устоев русской государственности. Император пытался оградить страну от западных революционных влияний при помощи неустанной опеки и регламентации всех проявлений народной и общественной жизни. Была усилена цензура, за университетами установлен надзор, в 1850 году прекращено преподавание философии.

В критические минуты Николай выказывал большое самообладание и мужество, как, например, во время мятежа на Сенатской площади в 1825 году. Во время холерного бунта 1831 года на Сенной площади он появился без охраны и одним своим словом привел в повиновение разбушевавшуюся толпу. Истории об усмирении императором бунта на Сенной площади посвящен один из четырех рельефов, созданных скульпторами Н. А. Рамазановым и Р. К. Залеманом для постамента конной статуи императора Николая I, сооруженной скульптором П. К. Клодтом и архитектором О. Монферраном на Исаакиевской площади в 1856–1859 годах.

О своеобразном предсказании эпидемии холеры сообщил известный пушкинист С. Гессен в книге «Холерные бунты». Он рассказал о беседе А. С. Пушкина со своим знакомым. Это был «блестящий гусар, приятель Пушкина, умный и наблюдательный Вульф». В конце 1825 года за игрой в шахматы он сказал поэту: «Холера – morbus (болезнь. – Прим. авт.) подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас». Он объяснил Пушкину, что в тот момент эпидемия поразила Индию, рассказал, как болезнь распространяется. «Таким образом, – писал Пушкин, – в дальнем уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорный слуга, вероятно, одни во всей России беседовали о бедствии, которое через пять лет сделалось мыслью всей Европы».

Холерному бунту на Сенной площади в Петербурге суждено было сыграть своеобразную роль в истории страны.

В Петербурге холера началась в июне 1831 году, когда стояла сильная жара. Ее распространение приняло эпидемический характер. Смерть уносила до шестисот человек в день. Это вызвало панику среди населения, которое восприняло проводимые городской полицией и врачами профилактические мероприятия как намеренное распространение болезни. По утверждению газет 1909 года, источником ее распространения послужил так называемый «обжорный ряд» Сенного рынка, где продавалась готовая снедь, производившаяся главным образом в Вяземской лавре. В связи с этим власти «предприняли очистку города от некачественных продуктов и закрытие обжорных рядов». Однако заинтересованные лица – торговцы – натравили голодную, умирающую от холеры толпу на врачей, ибо народ не верил в существование холеры и считал, что врачи травят людей. Свидетель начальных проявлений бунта А. Я. Панаева писала, что «среди народа ходили нелепые слухи, будто его отравляют поляки, будто все доктора подкуплены ими, чтобы в больницах морить людей <…>, что никакой холеры нет, а на улицах хватают здоровых и их в больницах отравляют ядом и даже живых кладут в гроб». Накануне событий, «часов в шесть вечера вдруг по улице стал бежать народ, крича: „На Сенную!“ <…> рослый мужик с расстегнутым воротом рубашки, засученными рукавами подняв свои кулачищи, кричал на всю улицу: „Ребята! Всех докторов изобьем!“ „На Сенную! На Сенную!“ – раздавались крики бежавших». Никто не придавал значения тому, что страшная болезнь не щадила не только простых обывателей, но и вельмож, и генералов. Так, от холеры скончались, фельдмаршал граф И. И. Дибич; генерал Е. А. Головин; генерал граф А. Ф. Ланжерон; инженер-генерал граф К. И. Опперман и др.

Рано утром 22 июня собравшаяся на Сенной площади обезумевшая от страха огромная толпа начала громить центральную холерную больницу в доме Таирова в одноименном переулке (совр. переулок Бринько). В считанные минуты были разбиты окна, выброшена на улицу мебель, избита больничная прислуга, были убиты несколько врачей. По воспоминаниям офицера фон Ховена, дежурившего в этот день в караульном доме на Сенной, ему доложили о начавшихся на площади беспорядках, и он сразу же разослал необходимые рапорты по назначению. Однако по случаю лета и холеры и плац-майор, и комендант, и генерал-губернатор жили на дачах, а решение о направлении на Сенную площадь войск никто ниже званием принять не мог. Между тем народ на площади прибывал. Больных прямо на кроватях вытаскивали на улицу и несли в Сенновскую церковь, а потом отправляли по домам, тем самым распространяя болезнь. Разъяренные люди стали подступать к караульному дому, а находившиеся в нем арестанты пытались выломать решетки и подстрекали толпу. Дежуривший в тот день наряд оказался между двух огней. Благодаря собственной находчивости и мужеству им удалось отогнать толпу от Гауптвахты, где укрылись несколько случайных прохожих, и тем самым предотвратить более страшное кровопролитие. Старший офицер, зная «могущественное влияние русского солдата на народ», принял единственно возможное решение. Имея команду в семь человек, гвардеец с тремя солдатами, рискуя жизнью, разыграл поимку преступника. С криком: «Ура! Лови его! Лови!» он с саблею наголо бросился прямо в гущу собравшихся у караульни людей. Солдаты орудовали прикладами. И толпа в несколько тысяч человек «бежала сломя голову от трех солдат!» Но напряженность не спадала, и люди не расходились с площади.

Автор воспоминаний и непосредственный участник событий с юмором отметил «такт и благоразумие полиции – в целые сутки ни одной полицейской души на площади не было», хотя 3-я часть 3-го квартала находилась тут же неподалеку, в одном из Полторацких домов. На самом же деле полиция опасалась вступать в единоборство с толпой. Переодетые полицейские чины ходили среди людей, «не смея употребить власть». В пятом часу на помощь прибыл учебный саперный батальон. К восьми часам вечера приехал генерал-губернатор П. К. Эссен, однако ему пришлось удалиться с площади. Он распорядился послать фельдъегеря с донесением царю в Петергоф. Прибывшие войска во главе с князем Васильчиковым ночевали на площади. К ночи волнение немного стихло, народ переместился в боковые улицы.

На следующий день на Сенную площадь прибыл государь и разговаривал с народом, там собралось около пяти тысяч человек. Приведем несколько свидетельских версий происшедшего. Так, Н. А. Лейкин, писатель-юморист второй половины XIX века, передает рассказ своего отца, который оказался на Сенной площади во время бунта и чуть не был убит ломовыми извозчиками, хватавших всех, кто им казался подозрительным в распространении холеры. Как он утверждал, Николай Павлович усмирил толпу «одними площадными ругательствами. Государь приехал на Сенную в разгар народного волнения, поднялся на ноги во весь рост в коляске и стал ругать народ направо и налево, а когда устал, то, указывая на Сенновскую церковь, грозно воскликнул: „На колени!“ И весь народ упал на колени и начал креститься на церковь». Сомнительно, конечно, чтобы император позволил себе такую выходку, особенно если учесть его выдержку. По свидетельству современников, Николай одним взглядом мог привести в трепет любого, поэтому вряд ли ему могли понадобиться крепкие выражения. Его голос на заполненной людьми площади, по всей вероятности, не достигал последних рядов, и речь могла интерпретироваться по обстоятельствам. Как нужно было поступать государю в случае учиненных беспорядков? – Конечно, ругать за них. А за большие беспорядки? – Крепко ругать! Автору же воспоминаний, безусловно, хотелось привлечь к себе внимание и «остаться в истории» – не каждый день удается видеть, пусть даже глазами отца, и тем более слышать самого царя, да еще в таких обстоятельствах.

По утверждению другого свидетеля, баронессы М. П. Фридерикс, государь сам выпил целую склянку средства, которым лечили от холеры, после чего народ упал на колени. Когда придворный врач Н. Ф. Арендт предупредил его величество о вероятности потери зубов в результате этого эксперимента, Николай ответил, что тогда тот сделает ему вставную челюсть, и добавил: «Не знаю, что страшнее холера или дурь».

По словам биографа русских императоров Н. К. Шильдера, «обратившись к толпе, государь сказал: „Вчера были учинены здесь злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно русскому народу, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков“.

Сам император Николай I так вспоминал об этом событии: «Здесь у нас последовали новые весьма важные затруднения, которые, однако, с помощию всемогущего, всемилосерднаго Бога, мы превозможем. Холера уже тринадцатый день нас посетила, и ею заболело более 1200 человек всех состояний, из коих до половины умерли».

Как вспоминала А. Я. Панаева, «улицы и без того были пустынны в холеру, но после катастрофы на Сенной сделались еще пустыннее. Все боялись выходить, чтобы их не приняли за докторов, <…> которых стаскивали с дрожек и избивали до смерти». Слухи ходили по Петербургу самые дикие: о приказе в каждом доме держать несколько готовых гробов, куда должны были укладывать больных и увозить прямо на кладбище, о ежедневных посещениях домов докторами и отправлении ими больных в закрытых фурах под конвоем в больницу и пр. Одновременно волнения произошли и в других частях города и с теми же проявлениями: на Ямской, на Песках, на Выборгской стороне и Васильевском острове.

Всего от холеры в период эпидемии погибло 100 тысяч человек. Несколько бунтовщиков были арестованы и преданы суду. Санкт-Петербургская уголовная палата приговорила «начинщиков» к 15 ударам плетьми публично. Однако гражданский губернатор И. С. Храповицкий требовал для них ссылки в Сибирь. Через год разбирательства Сенат присудил их к 25 ударам плетей, так как «более суровое наказание превысило бы меру содеянного».

Однако меры пресечения этим не были ограничены. Как сообщает историк русской армии А. А. Керсновский, «большое количество смутьянов Северо-Западного края и столичной черни было выслано в виде рабочих батальонов в военные поселения Новгородской области. Будучи совместно с поселенцами в лагерном сборе в Старой Руссе, где вспыхнула холера, рабочие батальоны подняли бунт и втянули в него поселенцев. Были убиты более ста человек. Среди них были врачи, медперсонал и офицеры, сотни людей избиты». Холерные бунты прокатились по всей стране.

По мнению А. А. Керсновского, эти события раскрыли Николаю I всю действительную и неприкрашенную картину жизни и быта в поселенных войсках. Рядом последовательных царских указов они были преобразованы – население постепенно было «рассолдачено» и возвращено к нормальной жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.