Глава 8 Приморские события

Глава 8

Приморские события

Мирное строительство приморской государственности. Противодействие моему походу на Хабаровск. Кента телеграфных переговоров с красными партизанами. Необходимость моего личного появления в Гродекове. Подготовка тайной высадки. Путешествие на катере от Океанской до Надеждинской. Присоединение к Забайкальской каз. бригаде. Переодевание. Ночевка и встреча с хунхузами. Прибытие в Никольск-Уссурийский. Смотр частям гарнизона. Первые впечатления в Гродекове. Столкновение отряда генерала Малакена с частями 3-го корпуса. Убийство полковника Глазкова.

Положение создалось весьма трудное. С одной стороны, я не имел никаких надежд убедить Меркуловых согласиться на мой поход на Хабаровск, с другой – мне совершенно не хотелось решаться на новый переворот во Владивостоке, ибо это повлекло бы за собой братское кровопролитие.

Я все же решил двинуть верные мне части на Хабаровск, в районе которого в то время не было сколько-нибудь крупных красных частей. Было, правда, на линии Никольск-Уссурийский – Хабаровск довольно много красных партизанских отрядов, но все они были весьма малочисленны по своему составу и плохо вооружены.

Тут мне совершенно неожиданно пришлось столкнуться с непонятным противодействием со стороны военного командования моему походу. Моя разведка и агенты из штаба армии донесли мне, что генерал Вержбицкий принял твердое решение оказать вооруженное сопротивление частям гродековской группы войск при попытке их выйти с места своего расквартирования в каком бы то ни было направлении.

Казалось бы, что движение моих войск в сторону Хабаровска никому, кроме красных, не угрожало, несмотря на это, противодействие мне в этом зашло очень далеко.

С главного Владивостокского телеграфа мне была доставлена лента разговора по прямому проводу между генералами Вержбицким и Смолиным. Содержание этого разговора приводится в приложении к настоящей книге, а также и протокол заседания Президиума чрезвычайной сессии Несоц. Съезда, посвященный этому вопросу.

Из этого разговора по прямому проводу видно, куда могут завести людей зависть, больное честолюбие и интриги.

Должен оговориться, что к этим интригам строевой состав «каппелевской» армии – ни офицеры, ни тем более солдаты – никакого отношения не имели. Интриговала небольшая численно группа «штабных», которых судьба щедро одарила тщеславием и коварством, в явный ущерб понятию о воинской дисциплине и знанию своего долга перед родиной.

Все эти препятствия я решил преодолеть, лично явившись в Гродеково и приняв командование над квартировавшими там частями, тем более что мне было известно, что по распоряжению правительства части Маньчжурской дивизии (О. М. О.) и Забайкальской бригады, переброшенные во Владивосток для совершения переворота, должны были в скором времени отправиться назад в Гродеково. Если бы мне удалось сломить упорство братьев Меркуловых и получить возможность беспрепятственного движения на Хабаровск, я решил попытаться использовать свои связи в окружении маршала Чжан Цзолиня и добиться его согласия на пропуск моих частей в Монголию.

Однако для того, чтобы привести этот план в исполнение, мне нужно было обмануть бдительность агентов правительства Меркулова, денно и нощно наблюдавших за тем, что делается на «Киодо-Мару», и озаботиться тем, чтобы момент моего отъезда с корабля не стал бы им известен. Я был осведомлен о том, что при моей попытке к высадке береговая охрана имела распоряжение стрелять по мне. Но еще мало было незаметно выбраться с парохода: дорога из Владивостока находилась под сильным наблюдением, и, таким образом, даже благополучно высадившись на сушу, не представлялось возможности выбраться из города незаметно. Решено было нанять катер и ночью, подведя его к «Киодо-Мару», пересесть на него и двигаться по направлению к железнодорожной станции Надеждинская, на берегу Амурского залива, верстах в 60—70 от Владивостока. На берегу залива, около Надеждинской, меня должен был ожидать конный взвод забайкальских казаков с заводными лошадьми для меня. Как я уже упомянул, гродековские войска получили распоряжение вернуться из Владивостока на отведенные им квартиры, и время моего предположенного прибытия на станцию Надеждинская было согласовано как раз с моментом прохождения Забайкальской бригады из Владивостока в Никольск-Уссурийский. Дальше было решено действовать сообразно с обстановкой, ибо трудно было предусмотреть все те препятствия, какие могли встретиться нам на пути.

Аренда подходящего катера и подготовка тайного моего выезда на нем были возложены на доблестного и верного офицера-серба капитана M.A. Авдаловича. Это поручение было выполнить очень трудно, ибо первые же попытки найти подходящий катер обнаружили, что по распоряжению правительства все катера и моторные лодки были угнаны на станцию Океанская в 17 верстах от Владивостока. К тому же план использования катера пришлось изменить, так как «Киодо-Мару» стоял на рейде и находился под неусыпным наблюдением с берега. Всякая попытка катера подойти к нему обратила бы на себя внимание и безусловно возбудила бы подозрение в заинтересованных лицах. Тогда решили зафрахтовать один из катеров на Океанской, якобы для прогулки офицеров в обществе дам, обставив каюту катера подходящим образом, т. е. накрыв стол, поставив цветы и погрузив на катер все нужное для пикника. 8 июня катер был подготовлен, и мы приступили к выполнению своего плана. В этот день я устроил вечерний прием на борту «Киодо-Мару», пригласив на него своих друзей – русских и японцев.

С борта к борту парохода приставали китайские лодки, подвозившие продукты, а к вечеру – лодки, привозившие и отвозившие гостей. Таким образом, наблюдатели были подготовлены к тому, чтобы не обращать исключительного внимания на частый подход лодок к пароходу. Часов около одиннадцати ночи с одной из таких лодок к берегу направились я, генерал Савельев, два японца и два моих адъютанта. Оставшемуся на борту парохода адмиралу Безуару я дал инструкцию немедленно поднять трап и больше с парохода до утра никого не отпускать, дабы никто не мог сообщить на берег о моем исчезновении. Выгрузившись на берег и симулируя пьяную компанию, мы отправились к зданию Морского штаба, где нас ожидали заранее приготовленные автомобили. В эту ночь, кроме правительственных патрулей, выставленных для наблюдения за «Киодо-Мару», наши мелкие патрули ходили в порту и по всей Светланской улице и должны были вмешаться в случае моего задержания в пределах города. Однако мы вполне благополучно добрались до машин, причем на мне поверх формы был надет серый пыльник без погон и соломенная шляпа. Усевшись в автомобиль, мы также беспрепятственно и благополучно доехали до станции Океанская, где пересели в катер, в командование которым вступил капитан 2-го ранга Чухнин. Быстро снявшись с якоря, мы двинулись в путь, в направлении станции Надеждинская.

Погода нам не благоприятствовала. Поднялся сильный шторм, и, хотя в заливе он был неопасен, неприятно было, что мы сильно запаздывали, имея в виду, что казачий разъезд уже дожидался нас на побережье. В результате опоздания нас застиг отлив в виду берега, что поставило нас в невозможность подойти к нему на близкое расстояние. Пришлось сигнализировать на один из маяков, чтобы нам подали лодку, хотя это грозило известной опасностью, так как за истекшую ночь оповещение о моем исчезновении и аресте могло быть уже разослано повсюду. Тем не менее другого выхода не оставалось. На наши сигналы с маяка пришла лодка, которую мы забрали, оставив маячных сторожей на катере. На лодке пришлось идти не менее полутора-двух верст. Вдали на возвышении у берега был виден казачий разъезд в полтора десятка коней. Выйдя на берег, я надел на себя форменную фуражку вместо шляпы и, сняв пыльник, был снова в форме. Поздоровавшись с казаками, я, не теряя времени, двинулся догонять Забайкальскую казачью бригаду, которая, как было согласовано раньше, как раз в это время проходила район станции Надеждинской, по пути из Владивостока в Никольск-Уссурийский. От начальника разъезда я узнал, что о моем исчезновении с «Киодо-Мару» уже стало известно и военные власти, предполагая, что я постараюсь присоединиться к своим забайкальцам, распорядились произвести обыск в бригаде и, если я буду обнаружен в ее рядах, подвергнуть меня аресту, применив силу в случае, если я окажу сопротивление. Бригада, входившая в состав Гродековской группы войск, была почти не вооружена; даже винтовки имелись далеко не у всех, не говоря уже о пулеметах и артиллерии. Не желая почти невооруженную бригаду подвергать возможности боевого столкновения из-за меня, я решил отделиться от нее и, взяв с собою трех казаков, двинуться в сопровождении своего адъютанта тропой через горы на деревню Алексеевку. Так я и сделал.

Путь был труден. Но его главная трудность заключалась не столько в неудовлетворительном состоянии дороги, сколько в необходимости перевалить через горный массив, сквозь который вел единственный железнодорожный туннель. Неизбежность прохода этого туннеля была учтена моими противниками, и разведка, высланная от бригады, обнаружила, что на вершине перевала хребта находится целый батальон с пулеметами. До перевала оставалось всего одна-две версты. Нужно было немедленно искать какой-то выход; времени выжидать и раздумывать не было. Присоединившись вновь к бригаде, я пересел на строевую казачью лошадь, надел поверх своей формы грязный пыльник, казачью фуражку и взял через плечо винтовку, как то и полагается рядовому казаку. С моей фуражки была снята офицерская кокарда, и фуражка передана одному из казаков. Я встал правофланговым третьего взвода одной из сотен второго полка, и в колонне по три бригада подошла к туннелю. После некоторых переговоров командира батальона с начальником бригады полковником Сорокиным, который на вопрос – не нахожусь ли я в рядах бригады – ответил решительным отрицанием этого факта, было решено пропустить всю бригаду в колонне по одному, между шеренгами развернутого батальона, для того чтобы каждый казак мог быть проверен. Пока проходили первые ряды, этот своеобразный контроль был очень бдительным, но по мере прохождения головного полка внимание осматривавших постепенно слабело, и у меня явилась уверенность в возможности благополучно пройти через контроль. Не знаю, как вышло, но я, действительно, благополучно прошел в рядах бригады, ничем не обнаружив своего присутствия. Пройдя перевал, бригада постепенно перестраивалась в колонну по три, и вторичное прохождение по ее фронту офицеров батальона оказалось не более успешным для них. Отойдя около 10 верст от заставы, я вновь отделился от бригады и, как предполагал, двинулся через горы тропой прямо на деревню Алексеевку.

Со станции Надеждинская до места ночлега, который застал меня в верстах 14 от Никольск-Уссурийского, я сделал в этот день около 100 верст. Переход был нелегок, особенно со всеми переживаниями и маскарадами. Ночуя в большом селе на берегу реки Суйфуна, в доме для проезжающих, мне пришлось пережить еще нападение на село шайки хунхузов, пришедших за получением выкупа за уведенных в плен сельчан. Мне посчастливилось заманить прибывших в село делегатов хунхузов в дом старосты, после чего я с помощью адъютанта обезоружил и арестовал их. Одного я велел отпустить и, указав ему на лагерь остановившейся невдалеке от села на ночлег казачьей бригады, передал ему, чтобы уведенные сельчане немедленно были возвращены в село без всякого выкупа. Остальные были задержаны в качестве заложников. К утру пленные вернулись по домам, а хунхузы ушли подальше от села.

Рано утром 9 июня за мной приехал в автомобиле начальник Гродековской группы войск генерал Савельев, и я, сопровождаемый им и адъютантом, уже открыто въехал в Никольск. Часть гарнизона Никольск-Уссурийского: Забайкальская казачья дивизия, Отдельная Оренбургская казачья бригада, Сибирская казачья бригада и Стрелковая бригада генерала Осипова – остались верными долгу и стремлению к продолжению борьбы с красными. Эти части восторженно встретили мое прибытие и в тот же день представились мне на смотру, в то время как другая часть гарнизона, во главе с генералом Смолиным, заперлась в казармах, ожидая в городе переворота. В мои планы, однако, не входили никакие перевороты, так как я стремился поскорее начать движение на Амур или добиться пропуска через полосу отчуждения КВЖД в Монголию, чтобы оказать своевременную помощь барону Унгерну. В данный момент я совершенно не имел намерения оспаривать у Меркуловых их власть, так как я совершенно не верил в прочность приморской государственности и мой интерес к Приморью совершенно угас, ввиду невозможности использовать его как базу для нового движения против красных. Насколько дело это было безнадежно, хорошо иллюстрирует следующий мой разговор с одним из крестьян деревни Алексеевки. Я спросил его, как население относится к тому, что делается во Владивостоке, и как он сам смотрит, крепка ли там новая власть. Крестьянин сначала извинился и сказал, что не знает, кто я, но, думая, что я тоже компаньон Меркуловых, он все же ответил на мой вопрос откровенно: «Какая же это власть, когда поломана вся снасть». Фразу эту мой собеседник мне пояснил так: когда все разрушено, бушует беззаконие. Сил у власти никаких нет, все разграблено, и никто в прочность ее не верит. Поэтому что же можно ожидать доброго при этих обстоятельствах.

В тот же день в автомобиле я выехал из Никольск-Уссурийского в Гродеково, где был незабываемо встречен казачьим населением и оставшимися там моими частями.

Однако положение этих частей было весьма тяжелым, гораздо более тяжелым, чем я мог ожидать по докладам генерала Савельева. Оказалось, что отпущенные мною на приобретение оружия 700 тысяч иен были уже израсходованы. Оружие, правда, было заказано, но еще не получено в Гродекове, и войска фактически были почти безоружны. Обмундирование приобретено не было. Довольствие было очень плохое. Вокруг царила глубокая безнадежность и не было выхода и надежд на улучшение положения, потому что ни помощи, ни средств ожидать было неоткуда.

Окончательная вера в возможность дальнейшей активной борьбы с красными при наличии в крае меркуловского правительства была подорвана событиями в Раздольном, где произошло столкновение между оставшимися еще во Владивостоке частями Гродековской группы и войсками 3-го корпуса генерала Молчанова. Это столкновение породило настолько сильное взаимное оскорбление между обеими группами войсковых частей, что только вмешательство японского командования предупредило возникновение новой гражданской войны между так называемыми «Семеновнами» и «каппелевнами».

Раздольненские события произошли в День святых апостолов Петра и Павла 12 июля 1921 года и рисуются следующим образом: после моего отъезда из Владивостока там оставались еще части Гродековского гарнизона, состоящие из пешего дивизиона маньчжурцев и части сибирских казаков, под общим командованием генерала Малакена. Неприязненные отношения ко мне со стороны правительства и штаба армии были перенесены и на войска, остававшиеся мне верными, и эти войска терпели всякого рода притеснения со стороны как органов правительства, так и штаба. Дошло до того, что после моего тайного отъезда из Владивостока интендантство штаба армии прекратило им совершенно отпуск всякого продовольствия, что неизбежно повело к возникновению в частях настоящего голода. Получив об этом соответствующее донесение от генерала Малакена, я приказал ему, не входя ни в какие пререкания с правительством, вывести свой отряд из Владивостока и пешим порядком следовать в Гродеково.

Во исполнение полученного приказания, генерал Малакен в ночь на 12 июля вывел свои части из Владивостока, взяв маршрут на Раздольное – Никольск-Уссурийский – Гродеково. В середине дня, подходя к селению Раздольному, отряд генерала Малакена был встречен группой офицеров штаба 3-го корпуса во главе с полк. фон Вахом, которые остановили отряд и предъявили генералу Малакену приказ штаба армии, гласящий следующее: «За неподчинение частей Гродековской группы правительству и самовольный вывод их из Владивостока генералу Малакену предписывается немедленно сдать все казенное вооружение, снаряжение и имущество, распустить офицеров, солдат и казаков на все четыре стороны, а самому явиться в сопровождении конвоя от штаба 3-го корпуса во Владивосток». Это требование было подкреплено выводом навстречу отряду частей 3-го корпуса, которые, несмотря на большой праздник, производили строевое учение перед Раздольным, на пути следования нашего отряда. Генерал Малакен категорически отказался выполнить объявленный ему приказ, вследствие чего возникли пререкания и долгие переговоры с офицерами штаба корпуса, в результате которых генерал Малакен решил обратиться к японскому командованию в Раздольном. Взяв честное слово со своих собеседников, что он не будет арестован ими в пути, генерал Малакен направился к начальнику японского гарнизона Раздольного, которому и изложил все дело. На время отсутствия генерала Малакена заместителем его по командованию отрядом был оставлен полковник Глазков.

Командир японской части, квартировавшей в Раздольном, немедленно отправился на телеграф вести переговоры с Владивостоком и испросить оттуда инструкций. Только к вечеру генерал Малакен был вызван в штаб японского гарнизона, где ему было объявлено, что он со своим отрядом может следовать дальше.

Но как только части отряда, имея впереди сибирских казаков, а за ними обозы, окруженные пешими частями маньчжурцев, втянулись в поселок, они немедленно наткнулись на мост, закиданный проволочными рогатками, и на головную часть отряда набросилась вооруженная группа офицеров и солдат 3-го корпуса во главе с полковником фон Вахом, который лично бросил в казаков ручную гранату. Брошенная фон Вахом граната послужила сигналом к общему столкновению, в результате которого поднялась стрельба из винтовок, полетели гранаты и части отряда начали принимать из походного боевой порядок. Разворачиваться пришлось под огнем, и это послужило к тому, что с первых же выстрелов наши части понесли потери, в том числе доблестного офицера Генерального штаба полковника Глазкова. Полковник Глазков – георгиевский кавалер Великой войны, прибыл в Забайкалье в составе войск Сибирской армии как начальник штаба одной из частей ее. Он остался верным своему долгу и в составе бригады генерала Осипова перешел в распоряжение начальника Гродековской группы войск. В этом столкновении он был тяжело ранен из окна дома берданочной пулей и скончался, не приходя в сознание, в самом начале столкновения. Как только части отряда развернулись, они отогнали фон Ваха и его группу от моста и залегли, ведя перестрелку с ними. Около 8 часов вечера в дело вмешались части японского гарнизона. Взвилась тревожная ракета, заиграли пехотные рожки, и части японских войск выдвинулись с противоположного конца поселка в нашу сторону. Начальник гарнизона, вызвав к себе начальников обеих сторон, приказал прекратить стрельбу, отвести солдат фон Ваха в их казармы и приступил к разбору инцидента. После долгого разбирательства было установлено, что части 3-го корпуса являются ответственными в происшедшем столкновении, напав на отряд генерала Малакена и открыв по нему стрельбу без всякого повода с его стороны. В результате расследования генерал Малакен получил предложение перевести свой отряд в западную часть поселка и оставаться там, пока путь его дальнейшего следования не будет согласован в соответствующих инстанциях. В Раздольном отряду пришлось задержаться еще на два дня, и только 14 июля ночью он получил разрешение следовать дальше, но был предупрежден, что штаб армии настойчиво требует выполнения своего распоряжения о роспуске отряда и аресте генерала Малакена, поэтому следует быть осторожным, чтобы не нарваться на вооруженное столкновение.

Из Раздольного, везя с собою четырех убитых и семерых раненых, отряд беспрепятственно дошел до Никольск-Уссурийского, где присоединился к Забайкальской казачьей дивизии и после необходимого отдыха продолжал свой поход в Гродеково.

Это происшествие произвело очень тяжелое впечатление на всю Гродековскую группу войск, и в частности на меня самого.

Убийство полковника Глазкова, героя Великой и Гражданской войны, популярного и любимого в войсках, убийство, совершенное своими же белыми собратьями по оружию, это бессмысленное убийство тяжелым камнем давило душу.

Обидно было сознавать, что взаимные распри в нашей среде способствуют успеху красных и сводят на нет всю борьбу с ними.

В верхах армии интрига свила себе прочное гнездо, политиканство превалировало над всем, ему приносилась в жертву даже боеспособность армии.

Переговоры с анучинскими партизанами об уничтожении Гродековской группы войск, нападение на отряд генерала Малакена, прекращение посылки продовольствия в Гродеково и обречение верных мне войск на голод – все это было предпринято с единственной целью – заставить меня уйти с политической арены, дабы братья Меркуловы могли строить мирную жизнь приморского буфера в наивной надежде, что красная Москва будет спокойно взирать на это.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.