«Евроракеты»

«Евроракеты»

Успехи в области разрядки сопровождались надеждами на то, что она станет прелюдией к замедлению темпов гонки вооружений, позволяющему «обеим сторонам» сэкономить «огромные суммы»[341]. В 1975 и 1976 годах советский Генштаб разработал проект замораживания военных расходов. Он даже не был представлен министру обороны Гречко, не желавшему и слышать о сокращении расходов. Его отдали на рассмотрение пришедшему на смену Гречко маршалу Устинову, но тот, в свою очередь, решил, что ничего предпринимать не надо[342]. Подходящий момент был упущен. Гонка продолжалась.

Достигнутый «стратегический паритет» стал теперь особым предметом гордости советских военных и политиков[343]. Но паритет этот был непрочным Он существовал главным образом в области ракет и ядерных вооружений. На море, несмотря на огромные усилия СССР в области судостроения, главенство американского флота оставалось значительным. Советский Союз мог рассчитывать на количественное превосходство в сухопутных вооруженных силах и обычных вооружениях. Но этот перевес компенсировался подтянутым к советским границам военными средствами, на которые могли полагаться Соединенные Штаты, благодаря своим союзникам и превосходству на море[344]. Таким было это «равновесие страха»: бессмысленным, как считали многие, поскольку знали, что когда по какой-либо злополучной причине этот огромный военный потенциал будет приведен в действие, обе стороны уничтожат друг друга, увлекая в апокалипсическую бездну и остальной мир.

Во второй половине 70-х годов вследствие появления новых, более изощренных технологий гонка вооружений в мировом масштабе вступила в новую фазу. Даже так называемые обычные вооружения меняли свой характер благодаря новому качеству, точности и «электронному разуму». Советские руководители сочли долгом помериться силами и в этой области, дабы не скомпрометировать с таким трудом достигнутые результаты. Но тот же источник информации добавляет, что вскоре страна «начала задыхаться»: «Бремя нового пари... оказалось практически невыносимым»[345]. Союзники по Варшавскому блоку отказывались брать на себя слишком большой груз. Румыния, в частности, не хотела и слышать об этом. К технологическому бремени добавлялись следствия все возрастающей международной изоляции. Среди военных и политиков начала распространяться мысль, что СССР должен располагать мощью, способной уравновесить не только американскую военную мощь, но и силы любой коалиции, намеренной противостоять СССР, пусть даже она будет включать Китай и Японию[346]. Но это явно превышало возможности страны.

Противостояние между СССР и США, охарактеризованное Киссинджером как противостояние между древними Спартой и Афинами, разворачивалось не только в военной области. Если Советский Союз стал «сверхдержавой», то он был обязан этим не только своему огромному военному потенциалу, но и политическим, экономическим и культурным факторам, связанным с бурной революционной историей страны. К концу 70-х годов военный фактор оставался единственной сильной стороной СССР. Чтобы обеспечить паритет в этой области, приходилось закрывать глаза на многочисленные проявления растущей слабости экономического, социального, морального и политического характера. Через несколько лет констатация этого положения и даст толчок политике Горбачева: «Да, мы достигли паритета. Но никто не подсчитал, во что это обошлось. А мы должны были подсчитать...» И еще: «Сколько срочных проблем откладывалось во имя этой гонки!» Когда эти слова будут произнесены, многие военные и политики уже будут отдавать себе отчет в истинном положении вещей. Один из них, никак не сторонник Горбачева, скажет, что никакая страна не выдержала бы подобного напряжения[347]. Но в 70-х годах говорить такое не отважился никто.

В 1976 году советское руководство приступило к замене нацеленных на Западную Европу ракет, устанавливая вместо устаревших СС-4 и СС-5 современные СС-20, смертоносные, более точные и снабженные разделяющимися боеголовками. Речь шла не о простой замене, потому что старые ракеты не демонтировались, а если и демонтировались, то очень медленно, и потому еще, что обращенный против европейских стран ядерный потенциал значительно увеличивался. Поначалу Европа не была сильно обеспокоена. Но опасения возросли в 1979 году, когда в подписанном американо-советском договоре ОСВ-2 не был принят во внимание этот тип вооружений. Как раз тогда европейцы, гораздо более чувствительные к наличию этих ракет, достигавших их территории, но не территории США, попытались заставить Москву разъяснить свои намерения.

Решающая роль отводилась немецкому канцлеру, социал-демократу Шмидту, занявшему место Брандта. Во время своей остановки в Москве по пути в Токио Шмидт встретился в аэропорту с Косыгиным и предложил ему компромиссное решение, насчет которого он предварительно осторожно прозондировал почву. СССР должен был обязаться не увеличивать общее число нацеленных на Европу ядерных боеголовок; даже лучше, если бы он несколько уменьшил их количество, учитывая большую точность ракетоносителей. Взамен Атлантический союз не принял бы контрмер. Нам известно ныне, как протекала дискуссия в Политбюро, где Косыгин изложил это предложение в довольно благожелательном свете. Министр обороны Устинов высказался против. Громыко молчал, опасаясь выступать против военных, и его молчание сыграло решающую роль, тем более что Брежнев в то время имел обыкновение выступать против всего, что поддерживал Косыгин. Предложение Шмидта не получило отклика[348]. А в декабре того же года последовала убийственная реакция Совета НАТО: установка в Европе новых американских ракет, включая знаменитые, высокоточные «Першинги-2», способные всего за 5-6 минут достичь советской территории. Практически это было оружие, которому Советский Союз не мог ничего противопоставить.

Информированный и заинтересованный наблюдатель — польский генерал Ярузельский позднее расценил поведение советских руководителей как «отчаянную попытку предпринять какие-то шаги перед лицом все более очевидного превосходства Запада в передовой технологии»[349]. Это суждение основывается на том, что генерал знал о настроениях, взявших верх в Москве. Но СС-20 были лишь первым из целой серии решений, принятых на рубеже 70-х — 80-х годов, отражавших близорукую и тупиковую внешнюю политику, которая не могла не привести к разрушительным последствиям. Столкновение вокруг «евроракет», как их тогда назвали, свидетельствовало о поражении советской дипломатии на решающем участке. Как мы помним, «разрядка» началась в Европе, и ее наиболее убежденные приверженцы остались именно в Европе, как в Восточной, так и в Западной. По сравнению с Вашингтоном Бонн, Париж и Рим проявляли меньшую склонность ставить под вопрос отношения, в целом благополучные в годы разрядки, с Советским Союзом и другими странами Восточной Европы. Ракеты СС-20 бросали эти страны в объятия США и в то же время отдаляли Варшаву, Прагу и Будапешт от Москвы.

Советская дипломатия обосновывала установку СС-20 как раз необходимостью создания противовеса английскому и французскому ядерным арсеналам. И этим более всего раздражала Париж, ревниво относившийся к своему вооружению: оно рассматривалось как залог независимости перед лицом тех же американцев. Французы становятся решительными противниками всякого компромисса по вопросу о ракетах, Немцы и англичане, хотя и по разным соображениям, были настроены также против. Итальянцы, в свою очередь, поддерживали решение НАТО. Имея в распоряжении достаточно времени, СССР тем не менее оказался неспособным достичь соглашения на переговорах с американцами. В московском руководстве оставались еще люди, надеявшиеся, что в европейском общественном мнении и в правящих кругах Европы возобладает стремление спасти, по крайней мере, положительные плоды разрядки[350], и это было еще одним доказательством усугубляющейся неспособности советского руководства реально смотреть на вещи.