Донские казаки в Европе, формирование героического образа

Донские казаки в Европе, формирование героического образа

Казачий образ жизни всегда был идеалом для населения России, особенно для той его части, которая плохо представляет, что такое казачий образ жизни. Идеализация казачества была всегда. Сначала его идеализировали простые люди, которые не нашли в себе силы порвать с рутинной жизнью и встать на путь экстрима. Затем его стало идеализировать государство, которое прежде всего видело в казаках дешевую военную силу. Зачастую похвалами и громкими словами о любви к службе и верности долгу государство компенсировало недостаточную экономическую поддержку казаков. В итоге была создана некая казачья легенда, которая жива до сих пор. Сами казаки в общении с представителями власти и всем остальным населением России поддерживают эту легенду и сейчас. Они прекрасно знают, что казачий образ жизни очень тяжел, но у них за сотни лет сформировался стереотип поведения, который отличает их от других жителей России, и отказаться от него значит отказаться от своей казачьей идентичности.

В начале XIX века в связи с передвижением огромных армий, задействованных в наполеоновских войнах, массы казаков появились на просторах Европы.

Разбитый Наполеон считал казаков прекрасными воинами, но напастью для Европы. «Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков», — как-то высказался он^{792}. Более того, Наполеон пугал население Франции казаками, многократно преувеличивал их число. «Время ли сейчас делать замечания, когда 200 тысяч казаков перешли наши границы?» — вопрошал он французских законодателей 1 января 1814 года^{793}.

Европейское население опасений Наполеона довольно часто не разделяло. Никогда не были Матвей Иванович и донские казаки в такой «моде», как в Европе, в заграничном походе. И даже недоброжелатели Платова признавали, что он «более чем нежели кто-либо из предшественников его имел влияния на предводимые им войска». И прославил донцов безмерно. «Здесь не место рассматривать, до какой степени он лично способствовал успеху донцов, — писал не любивший Платова военный историк, — но нельзя забыть, что во время его начальствования они стяжали бессмертную память в истории. Когда русские знамена понесли от Москвы по всему пространству Европы, казаки постоянно были впереди армии. Они первые заняли взорванный Кремль, в Кенигсберге первые объявили о независимости пруссаков, и провозгласили ее в Берлине перед окнами королевского дворца, тогда как товарищи их, при рукоплесканиях саксонцев, прежде всех входили в Дрезден. В Гамбурге, Кассиле, Бремене, Лейпциге, на берегах Рейна, в Роттердаме, в столице Карла Великого, питомцы Дона были свидетелями первых радостных слез…»^{794}.

Встречали казаков восторженно. Исключение, видимо, составляла одна лишь Польша. Восторг объяснялся предыдущим наполеоновским господством, и это было естественно для многих стран Германии. И еще имел место некий парадокс — освобождение от наполеоновского господства несли люди, всегда считавшиеся эталоном варварства.

Впрочем, прагматичные европейцы вскоре несколько скорректировали свое отношение к казакам. Интересны по этому поводу рассуждения Р. Дендерфилда по поводу вступления казаков в Гамбург весной 1813 г.: «Приветствуя казаков так, словно они освободили их из рабских цепей, граждане древнего торгового центра предоставили им доступ к своим богатейшим запасам товаров, провизии и напитков. Если бы они знали казаков лучше, они бы понимали, что такая щедрость в данном случае является явно неуместной. Рядовой казак был самым отъявленным грабителем в мире, не исключая и грабителей профессиональных, и в любом случае в походе он не упускал шанса приобрести то, в чем он мог нуждаться или что он мог пожелать в своей собственной стране или в любой другой. Именно это он и делал в Гамбурге, причем следуя примеру своих командиров»^{795}.

Причиной таких настроений была страсть казаков к добыче.