Ю. В. Андропов и Л. И. Брежнев

Ю. В. Андропов и Л. И. Брежнев

В 60-е годы Юрий Андропов не входил ни в одну из влиятельных политических групп, которые сформировались в советских «верхах». Андропов был лоялен к Хрущеву, у него сложились ровные служебные отношения с Брежневым. Близкие к Андропову люди знали о его неприязненных отношениях с М. Сусловым и А. Косыгиным, однако прямой враждебности здесь не было. Из членов Политбюро наибольшее опасение у Андропова вызывал А. Шелепин, но эти же чувства испытывали к «железному Шурику» и многие другие лидеры КПСС. Андропов не входил ни в чью «команду», но у него не имелось и своей. Именно это обстоятельство и подтолкнуло Брежнева предложить кандидатуру Андропова на пост Председателя КГБ, так как явный сторонник или оппонент Брежнева вызвал бы недовольство или у самого Брежнева, или у других членов Политбюро. Назначение близких Брежневу генералов Георгия Цинева и Семена Цвигуна заместителями Председателя КГБ, казалось бы, обеспечивало генсеку достаточный контроль за работой Лубянки. Но у Андропова не возникало конфликтов на новом посту ни с Брежневым, ни с заместителями. Хорошо знавший Андропова Вячеслав Кеворков писал в своих мемуарах: «Почему именно Андропов был назначен на пост руководителя госбезопасности, остается загадкой. Если не считать несомненной личной преданности, он не обладал ни одним из необходимых для спецслужб качеств. По складу ума Андропов был рожден масштабным государственным деятелем. Мозг его устроен был наподобие быстро решающего компьютера. О своих достоинствах он догадывался и, нисколько не греша завышенной самооценкой, сознавал свое интеллектуальное превосходство над всеми другими из числа брежневского окружения, включая “самого”. Свое назначение на пост главы госбезопасности он расценил как временную карьерную неудачу, с которой оставалось не только смириться, но и попытаться обратить ее в успех, то есть использовать ее как трамплин для прыжка на “самый верх”. Этим лишь и можно объяснить его подчеркнутое нежелание вникать в профессиональную сторону деятельности вверенного ему аппарата. Все эти вопросы он с удовольствием передоверял своим заместителям. Сам же продолжал жить жизнью политика, имеющего свою точку зрения по самым различным вопросам. Он прекрасно понимал, что существует лишь один способ реализовать его политические идеи: сделать своим союзником Брежнева, и шел по этому пути весьма успешно. Наибольших результатов он достиг в навязывании Брежневу своей внешнеполитической концепции»[251]. Не во всем можно здесь согласиться с Кеворковым. Юрий Андропов смог в полной мере «жить жизнью политика» лишь после 1969 года, а его влияние на Брежнева стало заметным в высших эшелонах власти только после 1970 года. В 1967–1969 годах Андропов вживался в новую роль, и ему часто казалось, по свидетельству Игоря Андропова, что его отодвинули от решения проблем большой политики. В 1970-е годы Андропов решал многие проблемы своего нового ведомства вполне профессионально.

Перебравшись со Старой площади на площадь им. Дзержинского, Андропов продолжал участвовать в решении почти всех проблем, связанных с социалистическими странами Европы. Разумеется, он поддерживал постоянный контакт с руководителями органов безопасности этих стран. Но он участвовал в обсуждении и многих других вопросов. Не успели советские лидеры прийти в себя после событий в Чехословакии в 1968–1969 годах, как политический кризис начался в Польше. Он был вызван трудной экономической ситуацией в стране. Попытка правительства Польши повысить цены на продукты питания, и особенно на мясо, привела к волнениям и забастовкам. Особенно сильные волнения прошли в городах на Балтийском побережье, а попытка властей подавить их привела к столкновениям милиции и органов безопасности с рабочими и к гибели нескольких десятков бастующих. Возмущение, охватившее рабочих всей Польши, включая Варшаву, привело к отставке Вацлава Гомулки, а также его ближайших соратников. К власти в стране и в ПОРП пришла более умеренная, более гибкая и более популярная среди рабочих группа Эдварда Терека, члена Политбюро, который и раньше выступал с критикой многих аспектов политики Гомулки.

Все более сложные проблемы для Советского Союза возникали и на Востоке. Военные действия во Вьетнаме давно уже переросли рамки партизанской войны. Однако с ростом масштаба развертывающихся здесь сражений возрастала и вовлеченность в этот конфликт нашей страны. Но в это же время обострялись отношения между СССР и КНР. В 1969 году политическая конфронтация начала перерастать в военную, в районе острова Даманский произошли тяжелые и кровопролитные столкновения при участии военных подразделений и даже ракетных войск. Столкновения с участием крупных отрядов пограничников произошли также на острове Култун на Амуре, близ Благовещенска и в Семипалатинской области в Казахстане. Военные эксперты всего мира начали обсуждать возможные последствия и характер большой советско-китайской войны. К концу 1960-х годов у Советского Союза оказалось два противника стратегического значения – США и Китай. И если Президент США Ричард Никсон отдал в 1970 году распоряжение: при стратегическом планировании иметь в виду способность и готовность Америки вести сразу одну большую и одну-две малые войны (в прошлом речь шла о готовности США вести одновременно две больших и две малых войны), то Советское правительство было вынуждено дать Генеральному штабу СССР прямо противоположную задачу. Наша страна должна была подготовиться к тому, чтобы вести одновременно две большие войны: одну на Западе, другую на Востоке.

Брежнев не был готов к анализу и решению столь масштабных задач. Но он также понимал ограниченность своих возможностей и этим выгодно отличался от многих других советских лидеров. По свидетельству помощника Генерального секретаря Андрея Александрова-Агентова, занимавшегося в аппарате генсека проблемами внешней политики, Брежнев как-то сказал ему в неформальной беседе: «Знаешь, Андрей, все-таки я прихожу к выводу, что самый лучший пост из тех, что мне приходилось занимать, – это пост секретаря обкома партии. И возможность сделать что-то больше, и в то же время можешь сам наглядно видеть реальную обстановку и результаты своей работы. А здесь, в Кремле, сидишь и видишь мир сквозь бумаги, которые кладут тебе на стол». «Это, думается, – подводил итог и своим размышлениям А. Александров-Агентов, – было ключевое высказывание, которое характеризовало Брежнева как человека и работника. Живой, активный, конечно еще в то время, когда он был здоров, общительный – и в то же время малоприспособленный к государственной деятельности большого масштаба, к обобщениям, а тем более теоретическим выводам, Брежнев сам определил свои оптимальные возможности. Это был хороший практичный руководитель областного уровня, но для поста руководителя великой державы ему многого недоставало. Отсюда и такие качества, как исключительная осторожность при принятии серьезных решений, неуверенность, постоянная потребность выслушивать советы и в то же время частые колебания и даже противоречивые действия, когда эти советы шли в противоположных направлениях»[252].

А. М. Александров-Агентов хорошо знал то, о чем он писал, ибо именно он помогал Брежневу принимать и формулировать многие решения по сложным международным проблемам. Случалось, Брежнев отклонял решения, предложенные А. А. Громыко, но принимал то, что подсказывал ему Александров-Агентов. Однако понимание Брежневым ограниченности своих возможностей и способностей не вело генсека к отказу от власти, но создавало дополнительные трудности в отношениях с другими членами Политбюро, обладавших своими амбициями и которые претендовали на более значительную роль в принятии решений. Не только в проблемах экономики, но и во внешней политике такого соперника Брежнев видел в Алексее Косыгине, который вошел в высшие слои руководства СССР и КПСС много раньше Брежнева и значительно превосходил его по интеллекту и опыту. На более значительную роль в управлении страной претендовал не только Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин, но и Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. В этих конфликтных ситуациях Ю. Андропов принимал сторону Брежнева, снабжая его не только советами, но и важной информацией. Постепенно Андропов стал незаметно и деликатно выполнять часть работы, которую во времена Сталина и Хрущева делал сам «вождь», никому ее не передоверяя. Но Брежнев был другим человеком, и он был только благодарен Андропову за принятие на себя многих дополнительных обязанностей, особенно в области внешней политики. Отношения этих двух людей в 1969–1970 годах стали очень близкими, хотя Андропов и не принимал никакого участия в разного рода развлечениях, которые так любил Брежнев, – в охоте и рыбной ловле, в частых застольях, в посещении футбольных и хоккейных матчей. Брежнев почти ежедневно, а то и несколько раз в день звонил Андропову, обращаясь к нему по имени – «Юра».

Еще в конце 1960-х годов Советский Союз начал значительно увеличивать мощь своих вооруженных сил – на суше, на море и в воздухе. Однако военное и политическое противостояние великим странам всего мира было непосильно для СССР. Изменить отношения с Китаем в то время еще не представлялось возможным, политика Мао Цзэдуна была непредсказуема. Надо было менять отношения со странами Запада, и Андропов начал это понимать раньше многих других советских лидеров.

Разумеется, главной проблемой в данном случае являлись отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Однако здесь накопилось так много недоверия и предрассудков, что даже некоторое сближение оказалось крайне затруднительным. Движение к разрядке и снижению уровня противостояния началось на советско-американском направлении благодаря как Ричарду Никсону и Генри Киссинджеру, так и Брежневу и Громыко. Советский министр иностранных дел работал в прошлом послом СССР в США, и это облегчало переговоры. На европейском направлении движение к разрядке началось раньше и проходило быстрее. Этому способствовал приход к власти в ФРГ социал-демократов и конкретно Вилли Брандта, а также участие в этом процессе Юрия Андропова.

Еще во времена Н. Хрущева, и особенно в дни Карибского кризиса, стало очевидно, что в современных условиях недостаточно одних лишь официальных отношений между главами больших государств. Обмен мнениями через официальные каналы происходит слишком медленно и зависит нередко от мнения не только глав государств, но и окружающих их чиновников. Однако время «красных» или «белых» телефонов прямой связи, по которым Горбачев или Ельцин могли без посредников говорить с президентами США и Франции, с премьером Великобритании и канцлером ФРГ, пришло позднее. У Андропова появилась мысль о создании неофициального или даже тайного канала связи между Брежневым и В. Брандтом. Роль связного с советской стороны выполняли работник КГБ Вячеслав Кеворков и журналист Валерий Леднев, а с германской – статс-секретарь ведомства канцлера Эгон Бар. Многие из успехов советской внешней политики на европейском направлении были связаны с деятельностью этого тайного канала. Конечно, решающее слово во внешней политике страны в 1970-е годы принадлежало Брежневу. Однако Андропов сумел убедить генсека в правоте своей точки зрения. Как писал Кеворков, «с самого начала установления канала с немецким канцлером Генеральный секретарь понял, что передаваемую и получаемую информацию надежнее всего пропускать через голову Андропова, которую он считал более светлой, чем у остальных приближенных, да и у него самого. Человек, признающий чье-либо умственное превосходство, уже не дурак. Андропову такая постановка вопроса давала серьезные преимущества перед остальными, обеспечивая ему постоянный доступ к Генеральному секретарю и возможность еще более доверительного с ним общения»[253]. Громыко был крайне недоволен возросшей ролью Андропова в решении проблем внешней политики. По свидетельству Кеворкова, на одном из заседаний Политбюро Громыко заявил, что ему мешают проводить согласованный с руководством страны внешнеполитический курс, и обратился к Брежневу с просьбой убрать с пути всех людей Андропова, не способных понять, что «ключи от Германии лежат в Вашингтоне». Но Брежнев не поддержал амбиций министра иностранных дел, и тот вскоре понял, что допустил непростительный просчет. Громыко осознал не только свой аппаратный просчет и просчет по поводу места, где лежат «ключи» от Германии и Европы. Деятельность Андропова в области внешней политики проходила по тайным каналам, он никогда не участвовал открыто ни в каких встречах на высшем уровне и не подписывал никаких соглашений кроме соглашений о совместной работе спецслужб социалистических стран. Поэтому все успехи внешней политики, а они в 1970-е годы были очевидны, становились также и успехами МИДа. Уже в 1971–1972 годы в отношениях между Громыко и Андроповым исчез элемент конфронтации и соперничества, два лидера стали успешно сотрудничать друг с другом.

Андропов участвовал в заседаниях Политбюро ЦК КПСС как кандидат в члены Политбюро – без права голоса. В 1973 году по предложению Брежнева Андропов был избран полноправным членом Политбюро. Одновременно членами Политбюро стали Андрей Громыко и Андрей Гречко. После смерти А. А. Гречко в 1976 году министром обороны СССР, а также членом Политбюро избрали Дмитрия Устинова, с которым у Андропова были самые добрые и доверительные отношения. Появление в Политбюро Андропова, Громыко и Устинова укрепило позиции Брежнева, о личной преданности этих людей Брежневу было хорошо известно. Однако укрепились позиции во власти и самих этих советских лидеров. По многим вопросам они могли принимать самостоятельные решения, а по более важным обращаться непосредственно к Брежневу, минуя Суслова или Косыгина. Лишь по вопросам «особой важности» обсуждение и решение выносилось на Политбюро.

О близости Брежнева и Андропова, а также о манере и формах их общения писал в мемуарах начальник личной охраны Брежнева Владимир Медведев. «Самым близким к Брежневу человеком из высокого окружения был, несомненно, Юрий Владимирович Андропов, – свидетельствовал В. Медведев. – И чрезвычайно для него важным, ибо Андропов, возглавляя самое могущественное и практически никому не подконтрольное ведомство – КГБ, был в курсе всех дел в стране – не только коррупции, преступности, возможных заговоров, но и состояния экономики, межнациональных отношений, внешнеполитических дел, настроений в народе. Человек интеллигентнейший, образованный, совершенно бескорыстный, веривший в социалистические идеалы, он напоминал мне большевиков начала века. Имея рядом такого информированного и преданного человека, Брежнев был застрахован от всякого рода неприятных неожиданностей… Андропов был в высшей степени деликатным, во всяком случае, по отношению к Брежневу. Без предупредительного звонка не являлся и вообще понапрасну Генерального не беспокоил ни звонками, ни тем более визитами… Кириленко мог тряхнуть Брежнева за плечи: “А-а, Леня…” Подгорный тоже вел себя панибратски: “Леонид, ты…” Андропов же всегда обращался к Генеральному подчеркнуто уважительно, по имени-отчеству. Думаю, что Андропов для Генерального был приятным собеседником даже в сложных делах, потому что, задавая какой-то вопрос, Андропов сам же ненавязчиво, в форме совета, подсказывал и ответ, не заставляя Генерального ломать голову. Он как бы щадил Брежнева, вначале учитывая его занятость, потом – болезнь. Эта манера разговора с вышестоящим руководством была в традициях органов безопасности. Мне неоднократно приходилось быть свидетелем разговора Брежнева с Андроповым. Юрий Владимирович входил – всегда спокойный, рассудительный. “У меня, Леонид Ильич, несколько вопросов”. Задавал четко, кратко… Брежнев обычно задумывался, а Андропов аккуратно заполнял паузу: “Думаю, надо поступить таким образом, как вы считаете?” Все вопросы решались как бы сами собой»[254].

В КГБ приходила не только политическая, военная или криминальная информация. Непосредственно на стол Андропова попадали сведения о состоянии здоровья советских лидеров (и их близких), а также о самочувствии руководителей дружественных Советскому Союзу государств; многие из этих людей предпочитали отдыхать и лечиться в СССР. Так, например, под контролем Андропова проходил лечение в СССР и получал медицинские консультации в самом Каире Президент Египта Г. А. Насер. Печальная ситуация сложилась в Монголии вокруг лидера Монгольской народно-революционной партии Ю. Цеденбала, у которого на почве склероза сосудов мозга и злоупотребления алкоголем активно шла деградация личности. В 1973 году серьезные изменения в функциях центральной нервной системы стали наблюдаться и у Брежнева. Глава кремлевской медицинской службы Евгений Чазов решил доложить о проблемах здоровья Брежнева шефу КГБ. В своих воспоминаниях Е. Чазов писал: «По мере моего рассказа о сложностях, возникающих с состоянием здоровья Брежнева и его работоспособностью, особенно в аспекте ближайшего будущего, улыбка сходила с лица Андропова и во взгляде, в самой позе появилась какая-то растерянность. Он вдруг ни с того ни с сего начал перебирать бумаги, лежавшие на столе, чего я никогда не видел ни раньше, ни позднее этой встречи. Облокотившись о стол и как будто ссутулившись, он молча дослушал до конца изложение нашей, как я считал, с ним проблемы. Коротко суть поставленных вопросов сводилась к следующему: каким образом воздействовать на Брежнева, чтобы он вернулся к режиму и принимал успокаивающие средства под контролем врачей? Как удалить Н. [медсестра, приближенная Брежневым к себе. – Р. М.] из его окружения и исключить пагубное влияние некоторых его друзей? И самое главное – в какой степени и надо ли вообще информировать Политбюро и отдельных его членов о возникающей ситуации? Андропов довольно долго молчал после того, как я закончил перечислять свои вопросы, а потом, как будто разговаривая сам с собой, начал скрупулезно анализировать положение, в котором мы оказались. “Прежде всего, – сказал он, – никто, кроме вас, не поставит перед Брежневым вопроса о режиме или средствах, которые он использует. Если я заведу об этом разговор, он сразу спросит: “А откуда ты знаешь?” Надо ссылаться на вас, а это его насторожит: почему мы обсуждаем вопросы его здоровья и будущего? Может появиться барьер между мной и Брежневым. Исчезнет возможность влиять на него. Многие, например Щелоков, обрадуются. Так что, видите, – продолжал Андропов, – мои возможности помочь вам крайне ограничены, их почти нет. Сложнее другой ваш вопрос – должны ли мы ставить в известность о складывающейся ситуации Политбюро или кого-то из его членов? Давайте мыслить реально. Сегодня Брежнев признанный лидер, глава государства, достигшего больших высот. В настоящее время только начало болезни, периоды астении редки, и видите их только вы и, может быть, ограниченный круг ваших специалистов. Никто ни в Политбюро, ни в ЦК нас не поймет и постараются нашу информацию представить не как заботу о будущем Брежнева, а как определенную интригу. Надо думать нам с вами о другом. Эта информация может активизировать борьбу за власть в Политбюро. Нельзя забывать, что кое-кто может если не сегодня, то завтра воспользоваться возникшей ситуацией. Тот же Шелепин хотя и перестал претендовать на роль лидера, но потенциально опасен. Кто еще? – размышлял Андропов. – Суслов вряд ли будет ввязываться в борьбу за власть. Во всех случаях он всегда будет поддерживать Брежнева. Во-первых, он уже стар, его устраивает Брежнев, тем более Брежнев со своими слабостями. Сегодня Суслов для Брежнева, который слабо разбирается в проблемах идеологии, непререкаемый авторитет в этой области, и ему даны большие полномочия. Брежнев очень боится Косыгина, признанного народом талантливого организатора. Этого у него не отнимешь. Но он не борец за власть. Так что основная фигура – Подгорный. Это ограниченная личность, но с большими политическими амбициями. Такие люди опасны. У них отсутствует критическое отношение к своим возможностям. Кроме того, Подгорный пользуется поддержкой определенной части партийных руководителей, таких же по характеру и стилю, как и он сам. Не исключено, что и Кириленко может включиться в эту борьбу. Так что, видите, претенденты есть. Вот почему для спокойствия страны и партии, для благополучия народа нам надо сейчас молчать и, более того, постараться скрывать недостатки Брежнева. Если начнется борьба за власть в условиях анархии, когда не будет твердого руководства, то это приведет к развалу и хозяйства, и системы. Но нам надо активизировать борьбу за Брежнева, и здесь основная задача падает на вас. Но я всегда с вами и готов вместе решать вопросы, которые будут появляться»[255].

В 1974 году здоровье Брежнева настолько ухудшилось, что это было уже невозможно скрывать не только от членов Политбюро, но и от всех, кто общался с Брежневым. Владимир Крючков вспоминает: «В конце 1974 года решался вопрос о моем назначении на должность начальника Первого Главного управления КГБ СССР, то есть начальника разведки. По традиции со мной должен был побеседовать Генеральный секретарь ЦК КПСС. Брежнев принял меня в своем рабочем кабинете в Кремле. Там же был и Андропов. Перед беседой Юрий Владимирович предупредил меня, чтобы я не очень удивлялся, если генсек покажется мне не в форме, главное, мол, говорить погромче и не переспрашивать, если что трудно будет разобрать в его словах. Так что в Кремль я прибыл уже подготовленным. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. За столом сидел совершенно больной человек, который с большим трудом поднялся, чтобы поздороваться со мной, и долго не мог отдышаться, когда после этого буквально рухнул опять в кресло. Андропов громким голосом представил меня. Брежнев в ответ только и сказал: “Что ж, будем решать”. Я произнес несколько слов в порядке заверений, и на этом официальная часть процедуры была закончена. Прощаясь, Леонид Ильич снова кое-как встал, обнял меня, пожелал всего доброго и даже почему-то прослезился»[256].

По свидетельству Крючкова, Андропов не скрывал своего беспокойства и даже обсуждал с Устиновым, но из членов Политбюро только с Устиновым, возможность какого-то мягкого и безболезненного отхода Брежнева отдел. Было очевидно, что реально управлять страной Брежнев уже физически не может. Решение, однако, не было найдено. В середине 1970-х годов в случае ухода Брежнева Андропов не мог еще сам претендовать на власть. Об амбициях Шелепина было известно, но и у него уже не было шансов на лидерство. Наиболее сильные позиции в партийном аппарате имелись у Андрея Кириленко. Именно этого человека в кругах ЦК КПСС считали тогда наиболее вероятным преемником Брежнева. В кругах Совета Министров СССР наиболее влиятельным человеком являлся, естественно, Алексей Косыгин. Велики были шансы и у Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. Подгорного. Однако Андропов явно не желал прихода к власти в стране любого из этих лидеров. Ему казалось, и не без оснований, но и не без личных мотивов, что даже сохранение сложившейся ситуации будет лучше, чем переход власти в руки Кириленко или Подгорного. Этой же позиции придерживались как Устинов, так и Громыко. Постепенно именно эти люди составили ведущую силу, но пока только все вместе – как «тройка».

В 1975 году, в самом начале года, у Брежнева случился инсульт, а потом и инфаркт. Он надолго вышел из строя и не появлялся на публике несколько месяцев. Иностранные и особенно американские дипломаты старались везде, где только можно, собрать информацию о состоянии здоровья советского лидера. Активизировалась и борьба за власть внутри Политбюро. Эта борьба кончилась неудачей сначала для Шелепина, затем для Подгорного и К. Мазурова, которые были выведены из состава Политбюро и потеряли все свои посты. Председателем Президиума Верховного Совета СССР был избран сам Брежнев, здоровье которого несколько стабилизировалось. Несчастный случай на работе практически вывел из строя Косыгина.

Положение Юрия Андропова в составе власти значительно укрепилось, и он начал усиливать борьбу с коррупцией в партийном и государственном руководстве. Органы КГБ получили дополнительные полномочия для борьбы с валютными операциями, организованной преступностью и так называемыми «государственными преступлениями», многие из которых сводились к банальному взяточничеству. Еще в начале 1970-х годов КГБ раскрыл хорошо организованную группу преступников, работавших в ювелирной промышленности и занимавшихся хищением и продажей бриллиантов – так называемое «дело Копылова». По этому сюжету вскоре сняли детективный фильм[257].

Активная борьба с коррупцией стала проводиться в Закавказье. В Азербайджане ее возглавил Гейдар Алиев, который был выдвинут на пост Первого секретаря ЦК КП Азербайджана с поста председателя КГБ республики. Он начал свою деятельность со столь энергичной борьбы против хищений и коррупции, что его необычные для того времени выступления на различных республиканских форумах получили международный резонанс: о событиях в республике немало писали в крупнейших европейских и американских журналах и газетах. И опять-таки не без поддержки Андропова борьба против мафиозных структур в Азербайджане послужила темой нескольких кинофильмов, один из которых – «Допрос» – был даже удостоен Государственной премии.

В Грузии в 1972 году во главе Компартии был поставлен министр внутренних дел Э. А. Шеварднадзе, о котором еще раньше в Тбилиси говорили как о «единственном честном министре в республике». Пользуясь полной поддержкой Андропова, Шеварднадзе тоже начал энергичную борьбу с коррупцией и хищениями. Однако Андропов не смог по-настоящему навести порядок в соседнем Краснодарском крае, где полным хозяином чувствовал себя близкий приятель Брежнева и его семьи – Первый секретарь крайкома КПСС С. Ф. Медунов. Брежнев не позволял Андропову проверять и контролировать деятельность верхушки МВД СССР, это министерство возглавлял тогда личный друг Брежнева Николай Щелоков.

Именно борьба с коррупцией привела Андропова в конце 1970-х годов к серьезному конфликту с Брежневым, который едва не кончился отставкой Андропова. Жалобы на КГБ исходили в основном от Щелокова, но их поддержали и некоторые другие руководители, имевшие доступ к больному и капризному Брежневу. «По представлениям того времени, – пишет Кеворков, – Щелоков воплощал собою тип “советского мафиози”: напористый, беспринципный, алчный и беспощадный на пути к цели, он манипулировал страстью Брежнева к дорогим машинам и прочим атрибутам комфорта. Всей своей сутью он являл отрицание щепетильного в своих убеждениях Андропова, которого Щелоков ненавидел и боялся, не без оснований полагая, что тот прекрасно знает о его “проделках”. Неприязнь была обоюдной. Однако “правила двора” Брежнева вынуждали их улыбаться друг другу при встрече, тем более что городские квартиры обоих располагались в доме № 26 по Кутузовскому проспекту, даже в одном подъезде, том же, кстати, что и квартира Брежнева, только на разных этажах»[258].

Информация, которую Брежнев получал от Андропова и от Щелокова, существенно расходилась. После одного из докладов Андропова Брежнев даже сказал: «От мрачных докладов Андропова о положении в стране я чувствую себя совершенно больным и потом целую неделю не могу прийти в себя. Он сведет меня, конечно, в могилу своими докладами».

Андропову передали эти слова. К тому же Брежнев на три месяца перестал с ним встречаться, даже отказывался разговаривать по телефону. Андропов был готов к отставке, но Брежнев тянул. Когда Леонид Ильич снова пригласил Андропова для доклада, из информации Председателя КГБ были исключены все сведения, которые могли бы огорчить больного генсека. Конфликт был исчерпан, и к концу 1979 года Ю. Андропов снова стал, при поддержке Устинова и Громыко, самым могущественным человеком в советском руководстве. В интервью, которое мне приходилось давать в 1978–1979 годах западным корреспондентам, я уверенно называл Андропова наиболее вероятным из преемников Брежнева. Именно Устинов, Громыко и Андропов принимали в конце 1979 года основные решения, связанные с введением советских войск в Афганистан.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.