Об отношении Брежнева к работе

Об отношении Брежнева к работе

Из человеческого и политического темперамента Брежнева вытекал и его стиль, его отношение к работе, т. е. к тем повседневным и часто весьма рутинным обязанностям, которые он должен был выполнять как глава партии и государства. Ни в довоенную пору, ни в годы войны, ни в послевоенное время Брежнев, находясь на очень ответственных постах, не любил перегружать себя работой. Конечно, у Брежнева – Генерального секретаря ЦК КПСС – работы и обязанностей стало гораздо больше, чем прежде. И в первые годы новый лидер партии не только хотел показать себя энергичным работником, но и действительно работал более интенсивно, чем ранее. Ему приходилось даже часть бумаг приносить для просмотра домой, а утром он едва ли не первым из секретарей ЦК КПСС появлялся в своем кабинете. Однако Брежнев не обладал усидчивостью и был совершенно неспособен проводить даже несколько часов подряд за канцелярской работой. Он уже давно научился большую часть работы возлагать на свой аппарат и почти никогда не брался делать то, что, по его мнению, могли бы сделать подчиненные. Свою задачу он видел только в том, чтобы одобрить или отвергнуть проделанный ими анализ проблемы или проекта. Он чаще всего даже не читал подготовленных для него докладов и записок, а ограничивался краткой информацией референта и ставил на бумагах именно те резолюции, которые советовал поставить его помощник или референт. Конечно, дел всегда было много, но легенда о том, что Леонид Ильич работает по 16 часов в сутки, никогда не соответствовала действительности. Чем больше становилось дел, тем больше становился и аппарат помощников Брежнева.

Конечно, в редкие кризисные ситуации и Брежневу приходилось туго. Так, например, в июне 1967 года во время так называемой «шестидневной войны» на Ближнем Востоке основная нагрузка лежала на самом Брежневе, а не на его референтах. Вместе с Косыгиным и Подгорным Брежнев в эти дни трое суток не покидал Кремль, поддерживая связь с Вашингтоном, Каиром, Дамаском и Тель-Авивом. Позднее это рассматривалось едва ли не как подвиг, и лекторы из лекторской группы ЦК КПСС в докладах о международном положении приводили этот факт напряженной работы советских руководителей, сопровождая его крайне лестными для Брежнева комментариями. Нелегкими были для Брежнева и его коллег и первые дни после вторжения советских войск в Чехословакию в августе 1968 года. Вообще весь август 1968 года был, вероятно, самым трудным для Брежнева месяцем за все годы его пребывания в Кремле. Но все это были исключения из обычной жизни и работы нового генсека. Ибо чем более важной и влиятельной фигурой становился Брежнев в Политбюро и Секретариате, тем чаще он позволял себе «расслабиться». Его рабочий день не увеличивался, а уменьшался, и вскоре он стал появляться в своем кабинете не в 9, а в 10 часов утра.

Как свидетельствует Ф. Бурлацкий, «свой рабочий день в первый период после прихода к руководству Брежнев начинал необычно – минимум два часа посвящал телефонным звонкам другим членам высшего руководства, многим авторитетным секретарям ЦК союзных республик и обкомов. Говорил он обычно в одной и той же манере – вот, мол, Иван Иванович, вопрос мы тут готовим. Хотел посоветоваться, узнать твое мнение… Можно представить, каким чувством гордости наполнялось в этот момент сердце Ивана Ивановича. Так укреплялся авторитет Брежнева. Складывалось впечатление о нем как о ровном, спокойном, деликатном руководителе, который шагу не ступит, не посоветовавшись с другими товарищами и не получив полного одобрения со стороны своих коллег»[60].

Сама система авторитарного руководства требует того, чтобы множество вопросов и проблем, которые лучше и успешнее могли бы решаться на более низких уровнях руководства, решались тем не менее только на высших ступенях власти. Поэтому к Брежневу ежедневно поступало великое множество бумаг, и за рабочий день он должен был принимать многих посетителей – партийных работников, министров, военных деятелей. Одних Брежнев не задерживал в своем кабинете, почти сразу поставив нужную резолюцию. Правда, нередко во время приема он отвлекался, начинал беседовать с посетителем на другие темы, спорил с ним, не глядя на часы. Другим, естественно, приходилось подолгу ждать в приемной. Были, однако, дни, когда приемная оказывалась пустой, и это даже как-то тяготило Брежнева. Работать в одиночку над каким-либо проектом, темой, речью или статьей он просто не мог и иногда даже выглядывал в приемную, нетерпеливо спрашивая секретаря о записавшихся на прием. Сам он редко вызывал кого-либо из представителей той или иной области или отрасли, чтобы по собственной инициативе поставить перед ним соответствующую задачу. Тем более у него не было потребности принимать «ходоков» из числа рабочих, колхозников, служащих, чтобы лучше разобраться во мнениях и настроениях простого народа, проблемах, скажем, образования или здравоохранения. У него не было таких особых пристрастий в делах, какими были, например, сельское хозяйство или космос для Хрущева. Все его основные интересы лежали вне сферы государственных дел.

Брежнев очень мало читал даже тогда, когда речь шла о деловых бумагах. Тем более он почти не читал книг и статей по общественным проблемам. Но еще реже Брежнев писал, разве только записки своим помощникам или членам Политбюро. Все речи и доклады, которые произносил Брежнев, ему готовили специально подобранные группы составителей. Даже короткие приветствия иностранным гостям или своим коллегам по Политбюро, например при награждениях, Брежнев читал по бумажке. И чем ответственнее был тот или иной доклад, тем более многочисленная группа составителей работала над текстом, трудясь порой не одну неделю, так как при такой системе работы приходилось согласовывать едва ли не каждую фразу, хотя в конечном счете аудитории приходилось выслушивать довольно банальные истины. Рабочая группа по составлению доклада или выступления Брежнева жила и работала обычно на одной из предназначенных для этих целей подмосковных дач. «Продукция» поступала затем в секретариат Брежнева, а также к Суслову. Но и сам Брежнев вовсе не был безразличен к деятельности составителей его докладов. Как писал недавно Л. Шинкарев в своей интересной статье «Коридоры власти», «Брежнев свои выступления никогда не писал, но мог что-то продиктовать. Ему нравилось бывать в рабочей группе, составлявшей его доклад. Когда разгорался спор, он не вмешивался, покидал шумный зал. Возвращался довольный: “Ну что, договорились?” Когда доклад был готов, он просил перечитать ему несколько фраз, примеривал фразу за фразой к своим речевым возможностям. Иногда прерывал репликой: “Что-то умничаем, диссертацию пишем…” или “Ну, это уже фельетон!”»[61]

Когда приходило время выступать перед аудиторией, Брежнев добросовестно читал подготовленный текст, не допуская никакой отсебятины, которая была почти всегда характерна для выступлений Хрущева. Без лежавшей перед ним бумажки Брежнев чувствовал себя совершенно беспомощным. Поэтому он почти никогда не давал публичных пресс-конференций, где надо было бы отвечать на незапланированные вопросы иностранных корреспондентов. Не любил он давать и интервью – ни в родной Москве, ни во время поездок в другие страны. Так, например, поздней осенью 1971 года Брежнев должен был совершить официальный визит во Францию. Но Франция – это страна, где особенно ценится ораторское искусство. Было решено поэтому, что приветственную речь в Елисейском дворце Брежнев произнесет без бумажки, как бы экспромтом. Ему составили очень краткую речь, и он немало потрудился, чтобы заучить ее наизусть. Брежнева приветствовал президент Франции Жорж Помпиду. Ответную речь произнес Брежнев. Он явно волновался, пропускал отдельные слова, части фраз, без которых речь его становилась непонятной. Но положение спасал переводчик от СССР, который выучил текст приветственной речи гораздо лучше Брежнева. Французы поэтому не заметили ошибок и пропусков. Но я как раз в это время слушал прямую трансляцию торжественной процедуры по радио и «насладился» вполне. После этого случая Брежнев даже за границей всегда произносил свои речи по бумажке, держа отпечатанный текст перед глазами.

Конечно, в своем кругу – на заседаниях Политбюро или Секретариата – Брежнев мог обходиться безо всяких шпаргалок. В 60-е годы эти заседания часто бывали весьма продолжительными и сопровождались оживленной дискуссией, в которой Брежнев редко выступал первым, а чаще присоединялся к мнению большинства. В 70-е годы заседания Политбюро и Секретариата подчас бывали весьма краткими и заключались порой лишь в утверждении заранее подготовленных постановлений и назначений. Всю основную работу проводил аппарат, и в первую очередь аппарат, окружавший самого Брежнева.

Частые выступления Хрущева во многих отношениях лишь вредили его репутации. Но Брежнев, который не только не был оратором, но был очень плохим чтецом написанных для него текстов, странным образом не учел печального опыта своего предшественника. Начиная с конца 60-х годов, он выступал на самых различных церемониях все чаще и чаще. При этом речи и доклады Брежнева продолжались нередко по два, три, четыре часа. Как справедливо писал Дж. Дорнберг, «в свете рампы на сцене или на телевидении Брежнев являет собой кошмарный сон пропагандиста. Хотя его голос глубок и звучен, его произношение убийственно. Нудный, тяжелый, засоренный украинским произношением, этот язык заставляет одних людей думать, что Брежнев пьян, а других, что он имеет дефект речи. Короче говоря, Брежнев является оратором-банкротом»[62].

Один из наиболее умных референтов Брежнева, стараясь помочь ему в создании более привлекательного «имиджа», как-то осторожно попытался втолковать своему шефу, что он должен гораздо реже выступать по телевидению и перед любым достаточно долгим появлением перед телезрителями готовиться к таким встречам не менее тщательно, чем готовится артист к выступлению на сцене театра. Но Брежнев был еще с молодых лет очень высокого мнения о своей внешности, и поэтому советы референта его сильно задели. Через несколько дней последний нашел на своем служебном столе выписку из постановления об освобождении от работы в аппарате Брежнева. Еще во время войны Леонид Ильич подружился с молодым тогда артистом Аркадием Райкиным. Его небольшую труппу война застала в Днепропетровске, и он сумел эвакуироваться только при помощи Брежнева. Позднее Райкин со своей труппой не раз приезжал на фронт именно в 18-ю армию. Они неоднократно встречались и после войны, а также в 60-е и 70-е годы. Брежнев помог А. И. Райкину получить квартиру в Москве, а потом и перевести в Москву свой театр. Во время одной из встреч со знаменитым артистом Брежнев, шамкая и коверкая слова, спросил: «Говорят, я плохо произношу речи. Как ты думаешь, что нужно, чтобы хорошо говорить?». Но Райкин заверил Брежнева, что у него все нормально и с произношением, и с речью. Если уж Райкин, всемирно известный мастер слова, не решился сказать Брежневу правду, то можно себе представить, что говорили ему его придворные подхалимы и составители речей, не желавшие лишиться своей не особенно трудной, но крайне прибыльной работы. И Брежнев продолжал часами говорить свои речи и доклады, которые мало кто читал и уж почти никто не слушал. В 70-е годы даже в разного рода публичных местах – в фойе гостиниц, в больших палатах больниц – люди расходились, выключая телевизор как только на экране появлялся шамкающий генсек и начинал очередное выступление, которое транслировалось обычно сразу по всем каналам. В Кисловодске я наблюдал однажды, как за день до очередных выборов в Верховный Совет СССР по всем репродукторам курортного парка транслировалась многочасовая речь Брежнева перед собранием избирателей. Но тысячи и тысячи отдыхающих гуляли по парку, не обращая ни малейшего внимания на голос оратора. А между тем сам Брежнев был глубоко уверен в важности развернутой им предвыборной программы, как и в том, что весь советский народ внимает ему с интересом и достойным нового лидера уважением.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.