ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Пока шли последние бои, Сталин готовился к решающим дипломатическим схваткам со своими «друзьями». Как он и ожидал, освобождение Югославии, Болгарии и Венгрии, провал «балканской стратегии» Черчилля перечеркнуло все американо-британские планы. И он не очень удивился, когда британский премьер примчался в Москву для срочных переговоров о политике в странах Восточной и Юго-Восточной Европы в сопровождении министра иностранных дел Антони Идена.
9 октября они встретились со Сталиным и Молотовым и... предложили пригласить в Москву представителей эмигрантского правительства Польши Миколайчика и Берута. Что и было сделано. Сталин долго и терпеливо слушал Миколайчика, который был против любых демократических преобразований в Польше и настаивал на своем большинстве в новом правительстве. Но куда хуже для него было то, что он собирался изменить польско-советскую границу и требовал передать Польше Вильнюс и Львов.
Когда же Сталину надоел весь этот лепет, он весьма прозрачно намекнул польскому премьеру об истинном отношении к нему советского руководства, в котором, по его словам, было всего два человека, продолжавшие «нянчиться» с эмигрантами: Молотов и он сам.
Затем наступила очередь Черчилля. Ему рассказали о политическом состоянии дел в Европе и на Дальнем Востоке, и после того как ответственный работник Генерального штаба Антонов сделал военный доклад, Сталин заверил британца в том, что немцы не сумеют перебросить на Запад ни одной дивизии. В присутствии военных Черчилль задал всего один вопрос: сколько войску немцев против Эйзенхауэра? Но о чем он говорил, оставшись один на один со Сталиным, и по сей день остается тайной. Известно только то, что сам Сталин не испытывал большого удовольствия от общения с Черчиллем, и как только тот ушел, он вызвал Поскребышева и приказал ему отдать военным оставленные ему в подарок сигары и виски.
* * *
В целом же переговоры проходили в довольно дружеской обстановке, поскольку твердое обещание Сталина разобраться с Японией сразу же после окончания войны в Европе весьма порадовало союзников. Ну а затем случилось непредвиденное: Сталин снизошел до того, что посетил прием в английском посольстве, на котором проговорил до утра.
2 декабря 1944 года в Москву прилетел председатель временного правительства Франции генерал Шарль де Голль. Вопреки привычке больше слушать и меньше говорить, на этот раз генерал блеснул красноречием и поведал о бедах несчастной Франции, которая не оказалась в самое для нее трудное время рядом с Россией. Но, увы... красноречие генерала не произвело на внимательно выслушавшего его Сталина никакого впечатления. Тем не менее вслед за де Голлем он признал, что «то обстоятельство, что Россия и Франция не были вместе, было несчастьем и для нас».
Дальше этого дело не пошло, и расстроенный де Голль отправился в свое посольство, предоставив вести дальнейшие переговоры своим дипломатам. Как это ни удивительно, но те сумели добиться того, чего не смог сделать победоносный генерал. Да так, что не скрывавший своей великой радости де Голль вернулся в Кремль и с несказанным удовольствием поставил свою подпись на договоре о союзе и взаимной помощи. Во время последовавшего вслед за этим банкета Сталин сказал генералу:
«Вы хорошо держались. В добрый час! Люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими». Весьма, надо заметить, странное заявление из уст Сталина. Если судить по размаху бушевавших в стране репрессий, то в стране было несколько миллионов таких вольнодумцев. И где все они были...
Польщенный де Голль пригласил Сталина во Францию, и вот тут-то советский вождь озадачил его. «Как это сделать? — с каким-то отрешенным выражением лица спросил он, глядя генералу в глаза. — Ведь я уже стар. Скоро я умру...»
И все же они не понравились друг другу. Обрадованный тем, что ему удалось провести самого Сталина, де Голль по прибытии в Париж откровенно заявил: «Я понял суть его политики, грандиозной и скрытной. Коммунист, одетый в маршальский мундир... он попытался сбить меня с толку. Но так сильны были обуревавшие его чувства, что они нередко прорывались наружу, не без какого-то мрачного очарования».
Что же касается Сталина, то он не поддался блеску лощенного генерала и во время Ялтинской конференции в одной из своих бесед с Рузвельтом назвал его «неглубоким человеком»...
* * *
В своем письме Сталину от 6 января 1945 года Черчилль спрашивал, могут ли союзники рассчитывать на крупное русское наступление в районе Вислы или «где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты».
Ничего удивительного в просьбе Черчилля не было, поскольку в конце 1944 года немцы нанесли мощный удар в Арденнах. Сталин не стал ссылаться на те увертки, с помощью которых союзники то и дело откладывали открытие Второго фронта, и сообщил, что Ставка решила начать широкие наступательные действия по всему Центральному фронту во второй половине января.
Наступление прошло успешно и завершилось Висло-Одерской операцией, которая стала одной из крупнейшей во Второй мировой войне. И именно на фоне этой победы в начале февраля 1945 года состоялась Ялтинская конференция, которая проходила уже в совершенно новых политических условиях. За прошедшее с Тегерана время военная ситуация сильно изменилась, и после того как англичане и американцы высадились во Франции, а советские войска перешли в летнее наступление, исход войны был предрешен.
И вот здесь возникает, возможно, самая большая загадка в истории Второй мировой войны. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, и все же что было бы, если бы заговор 20 июля 1944 удался и Гитлер был бы убит?
Да, гибель Гитлера позволила бы избежать многих жертв и разрушений, но вот что было бы с политикой. Никто не сомневался в том, что новое руководство Германии, понимая бессмысленность дальнейшего сопротивления, заключило бы сепаратный мир с Западом. Но что бы делал тогда Сталин? Вряд ли он был бы доволен таким окончанием ставшей для него победоносной войны. И, вероятно, карта послевоенной Европы вряд ли бы выглядела так, как ее уже видел Сталин.
И то, что Гитлер остался жив, а война продолжалась еще целых девять месяцев, было выгодно прежде всего Сталину. Потому он и приказал своим спецслужбам беречь фюрера как зеницу ока. Гитлер остался жив, ни о каком сепаратном мире не могло быть и речи, и советские войска продолжали уверенную поступь по странам Европы. Само собой понятно, что победное шествие советских войск еще больше укрепило и без того куда как прочные политические позиции их Верховного Главнокомандующего, что весьма отчетливо и проявилось в Ялте.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.