ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

За неделю до открытия XIII съезда партии Крупская передала в ЦК бомбу «замедленного действия» — конверты с последними работами Ленина. Мех-лис вручил их Сталину. Тот прочитал их и, привычно обругав вдову последними словами, отправился на совещание с Каменевым и Зиновьевым.

Волновался ли он? Наверное, волновался. Выступления новоявленного теоретика не понравились записным партийным мыслителям, как не нравилось им и намерение Сталина строить социализм в одной стране. И при даже не очень большом желании они без особого труда могли бы поставить специалиста по «национальному вопросу» на его законное место. К счастью для Сталина, такого желания у них не было. «Предатели революции» по-прежнему держали его за рабочую лошадку и решили спустить дело на тормозах, потому что по-прежнему опасались Троцкого и очень надеялись на сталинский партийный аппарат. Помимо всего прочего, исполнив посмертную волю вождя, им пришлось бы пойти еще дальше и выдвинуть на первые роли «самого способного среди членов нынешнего ЦК», то есть все того же Троцкого, которого они ненавидели всей душой!

Да, за полтора года со времени написания ленинского Завещания в Москве-реке утекло много воды, и чуть ли не все выводы вождя потеряли свою актуальность. Не было никакого раскола в партии, а «самый способный человек среди нынешнего ЦК» — Троцкий — основательно подмочил свою репутацию. И все же последнее слово было за «старшими товарищами». И они сказали его, оставив все как есть. Ну а чтобы все же хоть как-то почтить усопшего вождя, было решено зачитать послание Ильича не на съезде, как того хотел сам Ленин, а на предсъездовском пленуме ЦК.

Когда Каменев прочитал на пленуме ЦК ленинское письмо, в зале воцарилась недоуменная тишина, поскольку было не очень понятно, о какой концентрации власти идет речь. Упоминание же о грубости могло вызвать у сидевших в зале разве усмешку, поскольку многие слышали самого вождя. И не случайно один из делегатов громко воскликнул: «Эка невидаль!»

Правда, один из близких к Сталину сотрудников его секретариата описывал эту сцену несколько иначе. И после того как Каменев зачитал ленинское письмо, по его словам, какая-то мучительная неловкость парализовала собрание. «Сталин, — вспоминал он, — сидевший в президиуме, чувствовал себя приниженным и жалким. Несмотря на самообладание и деланное спокойствие, по лицу Сталина было видно, что решалась его судьба».

Может все и было так, но верится в такую интерпретацию с трудом. Вряд ли хорошо понимавшие ситуацию Зиновьев и Каменев пустили бы столь серьезный вопрос на самотек и, конечно же, все решили заранее. Как это всегда и делается в подобных случаях. И Сталин наверняка знал, чем кончится весь этот спектакль. А он так и закончился. Ничем.

«Товарищи, — сказал Зиновьев, — последнюю волю, каждое слово Ильича, мы, безусловно, должны считать законом... В одном вопросе, однако, мы с радостью можем сказать, что опасение Ильича не подтвердилось. Я имею в виду вопрос, касающийся генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы. Как и я, вы могли убедиться в том, что опасения Ильича не оправдались». Ну а раз так, то, по словам Зиновьева, надо было оставить все как есть. К его просьбе присоединился и Каменев. Что же касается «воли Ильича», то Каменев вообще предложил не сообщать о ней съезду.

После недолгого спора было принято решение ознакомить с ленинскими документами участников съезда путем оглашения по делегациям основных партийных организаций и не обсуждать его на партийных заседаниях, было также решено не публиковать письмо Ленина в прессе.

Но на этом дело не кончилось, и вопрос о пребывании Сталина на посту генсека был поставлен на заседании делегаций съезда. Впрочем, и там все прошло по заранее написанному Зиновьевым и Каменевым сценарию, и столь пока еще нужный в их борьбе с Троцким Сталин остался на своем посту.

* * *

23 мая 1924 года начал свою работу XIII съезд партии, который, по словам Дейчера, превратился в «оргию проклятий» в адрес Троцкого. И если сравнивать тот елей, который лился на «демона революции» на предыдущем съезде с XIII, то можно было подумать, что речь идет о двух совершенно разных людях.

Сам Троцкий повел себя весьма сдержанно и долго, и нудно говорил о роли партии и закончил тем, что перефразировал известную английскую пословицу. «С гораздо большим историческим правом, — заявил он, — мы можем сказать: права или не права в отдельных частных конкретных вопросах, в отдельные моменты, но эта моя партия...» На что еще более разочарованная Крупская, которая очень надеялась на то, что Троцкий даст Сталину настоящий бой, холодно заметила, что если партия всегда права, то не стоило тогда и затевать дискуссию.

Не упустил случая как следует лягнуть своего врага и Зиновьев, который язвительно заметил: «Кисло-сладкие комплименты по адресу партии ей не нужны!» После чего обвинил Троцкого в подготовке переворота, который ленинградский партийный секретарь усмотрел в выступлении оппозиции.

Как следует приложил Льва Давидовича и Сталин, обвинив его в незнании ленинского наследия. «Партия, — заявил он, — нередко ошибается. Ильич учил нас учить партию правильному руководству на ее собственных ошибках...» Однако признания собственных ошибок от Троцкого никто так и не услышал. Отвергнув обвинения в мелкобуржуазном уклоне, Троцкий заявил, что все его действия были направлены не на изменения состава ЦК, а на развитие внутрипартийной демократии.

Троцкому на съезде досталось, но обрушившаяся на него критика никоим образом не отразилась на его положении. Он как был так и остался членом ЦК и Политбюро, а после того, как выразил желание продолжать и дальше «сражаться на большевистской баррикаде», Н.А. Угланов как бы выразил общее мнение. «Нам, т. Троцкий, — сказал он, — этого мало. Мы вас не рассматриваем как рядового стрелка, мы вас рассматриваем как командира, мы требуем от вас не только простого рядового участия на баррикадах, а требуем от вас командования, но умного командования и ясного приказа».

Да, в Троцком все еще видели «не рядового стрелка», но былым авторитетом он похвастаться уже не мог. Романтик революции, он по-прежнему жил представлениями того времени, когда его речи поднимали из окопов целые полки навстречу смерти. Он обладал многими талантами, кроме одного: той самой политической прозорливости, которая позволяет просчитывать ситуацию хотя бы на несколько ходов вперед и принимать правильные, решения. Не учитывал он и главного: в середине 1920-х годов в России сложилась уже совершенно иная политическая обстановка, и теперь многое решалось не на полях сражений, а в тиши тех самых партийных канцелярий и кабинетов, которые так возненавидел в последние годы своей жизни Ленин. Не понял он и того, что в новых условиях надо было уповать уже не столько на авторитет, сколько на реальный расклад сил.

* * *

Впрочем, XIII съезд занимался не только Троцким, но и делом. И прежде всего крестьянским. Надежды на мировую революцию быстро улетучивались, и из-за отсутствия зарубежных займов и инвестиций большевики могли рассчитывать только на внутренний рынок, и прежде всего сельскохозяйственный. Беда только в том, что никто из правящей элиты не понимал по-настоящему нужды деревни, поскольку общались лидеры партии с нею только через спущенные на село директивы. «Мы, — откровенно заявил на съезде Зиновьев, — партия слишком городская, мы слишком мало знаем деревню — это надо зарубить себе на носу, ибо иначе мы всуе будем повторять слова о смычке».

Партийцы были полностью согласны с Зиновьевым и приняли решение об усилении культурной работы в деревне и восстановлении кооперативного движения. Именно на них партия делала ставку, и именно кооперативы должны были, вытеснив частную собственность и защитив бедняков и середняков от эксплуатации кулаками, овладеть в конечном счете рынком.

Подводилась под них и идеологическая база, и в качестве «школы коллективного хозяйствования» они должны были способствовать преодолению крестьянского индивидуализма и расширению базы социалистического строительства в деревне.

Ну а поскольку кооперативы были еще очень слабы, то партия считала кооперирование «задачей на десятилетия». Столько же партия отводила и введению на селе той самой культуры, на которую пока даже не было и намека. Что полностью отвечало ленинскому плану построения социализма в СССР.

Понимали ли партийные лидеры партии все те трудности, которые их ожидали на том самом пути, где уже очень многие правители сломали себе голову? Думается, вряд ли. Среди них не было ни одного человека, который что-либо построил в своей жизни, потому и не существовало для них таких крепостей, какие бы они не смогли взять. Сейчас для большевиков такой крепостью была темная и совершенно непонятная им деревня, и тем не менее весной 1924 года они были полны решимости на новую попытку «завоевания деревни в экономическом, культурном и политическом отношении».

* * *

После съезда состоялся пленум ЦК, на котором Сталин сделал, наверное, то, что он и должен был сделать. Он подал в отставку, руководствуясь указаниями бессмертного Ленина. Правда, при этом недвусмысленно намекнул, что именно благодаря его крутости и была разбита оппозиция. Но когда необходимость в этой самой крутости отпала, он был готов подчиниться посмертной воле вождя революции. «Уверяю вас, товарищи, — закончил он свое выступление, — что партия от этого только выиграет».

Но куда там! «Товарищи» принялись его уговаривать остаться, и он, конечно же, остался. И дело было не только в том, что он тащил на себе тяжеленный партийный воз. Рядом с Каменевым и Зиновьевым сидел притихший, но все еще не смирившийся Троцкий, и они не могли не видеть в Сталине все того же крутого борца за единство партии, каким он предстал перед всей страной в недавней борьбе с оппозицией.

Но как бы там ни было, теперь все могли видеть: он не цепляется ни за какие должности и готов исполнить последнюю волю Ильича, которая была для него священна. С этой минуты уже никто не мог ткнуть в него ленинским «Завещанием». Ну а тем, кто будет его попрекать, он всегда мог ответить: «Так решили вы сами!» И был трижды прав!

Крупская была разочарована. С какой тайной радостью несла она взрывоопасное, как ей казалось, ленинское «Завещание», как надеялась на то, что ненавистный ей человек будет наказан, и — ничего...

* * *

Еще более укрепив свои позиции, Сталин, к огромному неудовольствию бывших соратников по триумвирату, и на самом деле сосредотачивал в своих руках все большую власть и влияние. Зиновьев хмуро наблюдал за тем, как Сталин все более решительно вторгался в работу руководимого им Коминтерна.

Каменев был крайне недоволен усилением позиций генсека в Московской партийной организации, где он совсем еще недавно чувствовал себя весьма уютно. И уже очень скоро в стране не осталось практически ни одной сферы, где бы не ощущалось тяжелое дыхание генсека. Впрочем, иного уже и не могло быть. После революции партия охватила своими ячейками практически всю Россию, создав огромную иерархию центральных и местных организаций. При полном главенстве первых, к чему и призывал так называемый демократический централизм. А чтобы еще больше контролировать партийные органы на местах, была установлена система контрольных комиссий.

Формально власть принадлежала Советам, однако все важные вопросы давно уже решались в ЦК и Политбюро. В этом и не было ничего странного, так как большинство их членов занимали высшие государственные посты. «Нам, — говорил Ленин, — нужен единый, сильный, мощный ЦК, который руководит всем... ЦК на то и ЦК, что он и для Советов, и для профсоюзов, и для кооперативов, и для губисполкомов, и для всего рабочего класса есть ЦК. В этом заключается его руководящая роль, в этом выражается диктатура партии». И не случайно в одной из резолюций последнего съезда было записано: «Диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе, как в форме диктатуры его передового авангарда, т.е. компартии».

Что же касается низшего уровня, то здесь партийные органы активно участвовали в работе любого официального органа. Руководили партийные организации и в профсоюзах, и даже в кооперативах, которые формально не зависели от государства. «Во всех советских организациях, — гласила принятая VIII съездом партии резолюция, — необходимо образование партийных фракций, строжайше подчиняющихся партийной дисциплине. В эти фракции должны входить все члены РКП, работающие в данной советской организации». В другой резолюции указанного съезда членам партии рекомендовалось стать «активными членами своих профсоюзов».

«Как правящая партия, — писал Ленин, — мы не могли не сливать с «верхами» партийными «верхи» советские, — они у нас слиты и будут таковыми». Ну а чтобы контроль над проведением политики партии стал еще более действенным, во все отделы административного аппарата на всех уровнях вводились испытанные члены партии. И именно партия осуществляла назначение всех этих людей на ключевые административные должности.

На XII съезде партии Сталин заявил, что «правильная политическая линия» составляла только половину дела, не менее важным был еще правильный подбор работников, «способных осуществлять директивы». Вся беда была только в том, что теперь этим самым подбором занималась не партия, а лично товарищ Сталин. Через Учетно-распределительный отдел (Учраспред), в обязанности которого входили «мобилизация, перемещение и назначение членов партии».

Каждый кандидат стал проходить куда более тщательную проверку, поскольку, как говорил сам Сталин, появилась необходимость «каждого работника изучать по косточкам». Иными словами, подбирать преданных людей в первую очередь не делу, а лично ему, Сталину. И надо ли удивляться тому, что

уже очень скоро Учраспред превратился в могущественный центр контроля партии над практически всеми без исключения государственными органами.

Да, Сталина по большому счету обвинять было не в чем. На его месте любой, даже куда менее амбициозный, политик воспользовался бы предоставившимися ему возможностями приобретения и упрочения личной власти. Пресловутый Рабкрин был практически слит с Центральной Контрольной Комиссией партии, и таким образом работавшая в тесном контакте с ГПУ комиссия получила, в сущности, неограниченную возможность контролировать все органы советской администрации. Что же касается опять же подчиненного Сталину Секретариата ЦК, то он влиял на решение практически всех вопросов политического руководства, что позволяло его руководителю занимать важную стратегическую позицию в отношении с высшими совещательными органами.

Да, Сталин приглашал на заседания Оргбюро и Зиновьева, и Троцкого, и Бухарина, но без прочной позиции в Секретариате все это не имело никакого смысла. В отличие от своих соперников, Сталин был в курсе всего происходящего в стране благодаря целому институту личных помощников, отобранных прежде всего по принципу преданности, а уже затем по способностям и дарованиям.

Помощники внедрялись практически во все сферы советской жизни и держали своего босса в курсе всего происходящего в экономике, партийной жизни и внешней политике страны. И одной из главных задач этих людей было осуществление связи между Сталиным и разраставшимся бюрократическим аппаратом.

Уже достаточно отработанный к тому времени механизм сталинской власти опирался прежде всего на использование предоставленных генсеку Секретариатом возможностей создания верной ему партийной клиентуры на местах и последующего превращения местной силы в силу центра.

С помощью тонко понимавших игру босса помощников, Учраспреда и разъездных инструкторов ЦК Сталин выявлял отвечавших его требованиям партийцев и помогал им делать карьеру в губернских организациях.

Губернские, городские уездные партийные комитеты избирались на местных партийных конференциях, а партийные секретари всех трех уровней — на заседании этих комитетов. Да, их все еще выбирали, но... по рекомендациям ЦК, которые со временем стали напоминать собою приказы. И уже на XII съезде бывший секретарь ЦК Преображенский жаловался, что более 30% всех губернских секретарей были навязаны сверху.

Ну и само собой понятно, что в результате таких выборов, все больше увеличивалась пропасть между такими «выборными» и остальной массой партийцев, о чем и писали в своем письме 46 старых большевиков. Растущее влияние Сталина в провинции отражалось и на политике партийного центра. Ведь именно в Москву на всевозможные конференции, съезды и пленумы приезжали назначенные Сталиным секретари и избирали новый состав ЦК, который все больше становился сталинским.

После смерти Сталина в спорах о его возвышении будет сломано огромное количество копий. И очень многие будут объяснять его приход к власти только

его хитростью и вероломством. И все же главным были те исторические условия, которые сложились в СССР в 1920-х годах, и безграничная власть партии.

Как это ни печально, но власть партии над всеми сферами ее жизни установилась еще при Ленине и с его прямой подачи. И он сам был виноват в создании столь порочного круга, образовав Оргбюро, Секретариат, ЦК, Политбюро. И куда лучше было бы заниматься партийными делами на общественных началах, что раз и навсегда отсекло бы от всех партийных комитетов карьеристов и приживал, поскольку общественное начало подразумевает любовь к идее не за материальные блага.

Вполне возможно, что сразу после революции иначе и быть не могло, поскольку повсюду надо было иметь проверенных и надежных людей. Но как и всякая медаль, подобная практика имела и свою обратную сторону, причем довольно неприглядную. Мало того, что подчиненная демократическому централизму партия даже при всем своем желании не могла не превратиться в бюрократическую организацию, так она еще и стала прибежищем далеко не всегда живущих ее интересами людей. Чему, в конце концов, и ужаснулся сам Ленин.

Да, сила самого Ленина основывалась прежде всего на его авторитете, а не на внешней власти (создатель большевистской партии не занимал в ней официально никакого поста). Но после Ленина неизбежно должен был прийти другой человек, и не было никаких гарантий, что он не стал бы использовать в своих целях могучий партийный аппарат, который контролировал бы все стороны советской жизни. Чего так и испугался Ленин в конце своей жизни и о чем писал в своем письме к съезду.

Что же касается Сталина, то именно ему было суждено (опять же с подачи вождя) стать олицетворением партии, к чему бы на его месте стремился любой серьезный политик...

Потом много будут говорить о том, что Сталин пришел к власти во многом благодаря умению интриговать и хитрить. Но это было далеко не так. Интригами и хитростью пробиваются не очень умные и знающие свое дело люди среднего уровня. Но удержаться на самом верху только с их помощью — дело безнадежное. Хотя, конечно, не обошлось и без них. Да и какой политик мог обойтись без хитрости и интриг? И главная причина столь неожиданного для многих возвышения Сталина заключалась в том, что он находился во главе той самой партии, которая превратилась в главную движущую и направляющую силу в стране.

Хотя, конечно, были и другие причины. В частности, непонимание природы нэпа большинством партийцев и вытекавшее отсюда требование покончить с «капитализмом», отрицательное отношение рабочего класса к крестьянству, неверие в мировую революцию и усталость от всех революций вообще. И все это играло на руку Сталина, тонко улавливающего общее настроение. Имели место и такие субъективные факторы, как недооценка «самой выдающейся посредственности партии» главными претендентами на ленинский трон Троцким и Зиновьевым и их откровенная слабость и неумение вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Как того требует схватка за власть...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.