Глава 4 Дания и Норвегия от начала правления Харальда Синезубого до смерти Олава сына Трюггви (950—1000 гг.)

Глава 4

Дания и Норвегия от начала правления Харальда Синезубого до смерти Олава сына Трюггви (950—1000 гг.)

До середины X в. датское влияние в Норвегии, сколь бы существенным оно ни было, не оставило очевидных следов; лишь с этого момента оно прослеживается более явно и, можно сказать, наглядно – отчасти благодаря открытому стремлению Харальда Синезубого получить Норвегию, в придачу к Дании, в свою власть, отчасти благодаря обилию свидетельств (поздних и недостоверных) в западнонорвежских и особенно исландских письменных источниках. Собственно, о Харальде нам известно, что его отец Горм умер не позднее 950 г. и что в последние годы Харальд фактически делил с ним власть. Трезво оценив политическую ситуацию, в первую очередь в плане отношений с империей, он понял, какие выгоды сулит и ему, и всей стране принятие христианства, и разрешил публичные богослужения на территории Ютландии. С первых лет правления авторитет Харальда был велик. Если в X в. Годфреда и Хорика Старшего признавали единоличными властителями скорее из-за отсутствия достойных соперников, Харальд Синезубый действительно и несомненно правил страной один. Любое покушение на земли Ютландии, на острова, или Сконе он рассматривал как выпад лично против него и спешил противостоять угрозе, от кого бы она ни исходила.

Его могущество не раз испытывалось и не было безграничным. В 954 г. Хакон Добрый опустошил побережья Ютландии, Зеландии и датские земли в Швеции, а в конце правления датский конунг постоянно ощущал сильное дипломатическое, военное и религиозное давление со стороны Священной Римской империи. Однако и норвежцы, и германские императоры были внешними врагами; в своей же стране Харальд оставался единоличным правителем, как впоследствии и его сын, силой отнявший у него власть, Свейн Вилобородый, завоеватель Англии.

В 940-х гг. Хакон Добрый, сын Харальда Прекрасноволосого, воспользовавшись своим превосходством на море и точно выбрав момент, при поддержке ярла Сигурда из Хладира захватил власть в юго-западных фюльках Норвегии и изгнал своего брата, Эйрика Кровавая Секира. В его лице династия Инглингов получила достойного представителя. Позднейшие христианские историки порицали Хакона за богоотступничество; однако он оставил по себе память как решительный, но гуманный правитель, заботившийся о законности и стремившийся установить в стране порядок и мир. Хакон обладал трезвым умом и умел отказаться от собственных амбиций ради достижения желаемого результата. Он оставил Сигурда властителем всего Трёндалёга и позволил двум своим племянникам – Трюггви сыну Олава и Гудрёду сыну Бьёрна – править практически самостоятельно в восточной Норвегии в качестве «вице-конунгов». Несмотря на все это, обширные наследственные земли в юго-западных фюльках и дружеское расположение ярла Сигурда из Трёндалёга обеспечивали главенство Хакона. Политическое здравомыслие проявилось и в том, как он решил «религиозный вопрос». Воспитанный в христианской Англии Хакон, разумеется, был христианином и желал принести новую веру в свою страну. Однако, когда оказалось, что большинство его подданных не принимают нововведений, он сразу же вернулся к старому культу.

Рис. 16. Фармансхоген в окрестностях Тунсбергфьорда

Прозвание «добрый» кое о чем говорит, и немногим правителям удалось войти в историю под таким именем, а Хакон, как сказано в «Откровенных висах» Сигвата сына Торда (1038 г.), получил его достаточно рано. Традиция приписывает ему славу творца законов и доблестного защитника родной земли. «Обзор саг о норвежских конунгах», «Красивая кожа» и «Круг Земной» сообщают, что Хакон Добрый составил «Законы Гулатинга» для фюльков Рогаланда, Хёрдаланда, Согна и Фьордов и вместе с Сигурдом из Хладира учредил Фростатинг, куда собирались жители Трёндалёга, Северного Мера, Наумудаля, а позднее и Раумсдаля. «Откровенные висы» восхваляют его за эти законы и за справедливость. В похвалах, конечно, не все правда, но, похоже, Хакон вполне сознательно использовал «главные тинги» в качестве связующего звена между верховной властью и регионами, обеспечивающего легитимность и поддержку ее решениям на общенациональном и местном уровне. Объединение фюльков в более крупные территориальные образования, учреждение областных тингов с учетом местной географии, установление справедливых законов – все это обеспечивало конунгу статус более высокий, чем у любого местного правителя, но не позволяло ему превратиться в деспота. Областные тинги и власть конунга, обеспечивавшая их взаимодействие, вкупе служили гарантами того, что былая раздробленность больше не вернется; оба эти института функционировали вместе и нуждались друг в друге. Помимо всего прочего, говорится, что Хакон дополнил и исправил законы «главных тингов», приведя их в соответствие с нуждами времени и расширив сферу их действия, хотя детали нам неизвестны.

О его достижениях в области военного дела мы, к сожалению, знаем не больше. Харальд Прекрасноволосый пытался разработать свою систему созыва ополчения (корабельного и сухопутного) с помощью округов; не исключено, что он при этом опирался на опыт датских правителей, властвовавших в Вестфольде и на восточном берегу Осло-фьорда. Скандинавы успели познакомиться и с нововведениями короля Альфреда, столь искусно защищавшего от них английские земли. Харальду Прекрасноволосому приходилось оборонять побережья от изгнанников-викингов, приплывавших из-за моря грабить свою бывшую родину. Хакон, как сообщают источники, продолжил начатое, но в его времена основная угроза исходила с юга, от Дании. Чтобы противостоять ей, Хакон ввел в действие схему оповещения с помощью сигнальных огней и разделил «все населенные земли от моря и так далеко, как поднимается лосось» на skipreiSur, корабельные округа, подобные датским skipagn и шведским skipslag. Трудно сказать, насколько действенной была эта практика и насколько она обеспечивалась законами или политическими мерами. Очевидно, она складывалась постепенно, и хотя любой северный конунг, чьи честолюбивые замыслы выходили за рамки наследственных владений, мечтал созывать по своей воле флот и войско и собирать провизию и деньги для войны, реально такая возможность появилась лишь в начале XI в. Свейн и Кнут блестяще воспользовались ею для завоевания Англии. Также следует заметить, что термин «ледунг» (leiSangr, дат. leding), употребляемый в поздних источниках, применительно к эпохе викингов представляется большой натяжкой, а точнее, введенным по аналогии анахронизмом. То же касается и употребления слова «хирд» (шгб) для обозначения личной дружины конунга или знатного властителя.

Данов, однако, не смутили ни законы, ни сигнальные маяки, ни корабельные округа. Харальд Синезубый имел право претендовать на норвежские земли, а в 955 г. ему выпал случай этим правом воспользоваться. После того как Эйрик Кровавая Секира погиб в битве при Стейнморе в Нортумбрии (954 г.), его вдова Гуннхильд с сыновьями бежала в Ютландию, чтобы искать помощи у своего брата Харальда. С точки зрения матери, справедливость требовала вернуть Норвегию ее сыновьям, а дяде в этой ситуации разумно было поддержать племянников. К сожалению, о Гуннхильд мы практически ничего не знаем, поскольку ее образ в письменных источниках намеренно искажен: нам предстает расчетливая, жестокая, упорная в своей любви и ненависти женщина-разрушительница, чьи сыновья буйны, самовольны, вероломны и храбры. Самые нелицеприятные из этих эпитетов почерпнуты из сочинений исландских историков XII–XIII вв., в том числе Снорри Стурлусона. Возможно, описывая в «Круге Земном» и «Саге об Эгиле» Эйрика, Гуннхильд и их сыновей, Снорри просто мстил противникам своих любимых героев[48]. Старший сын Эйрика, Харальд Серая Шкура, был, очевидно, человеком твердым и властным. Заручиться поддержкой Харальда Синезубого не составило труда: перспектива сместить сильного, дальновидного и порой весьма воинственного Хакона руками его соперников ему нравилась, тем более что приход к власти сыновей Эйрика сулил ему главенство над ними и над всеми их землями.

В первых раундах датско-норвежского конфликта, однако, победа осталась за Хаконом. Он отбил нападение на Вик и, оставив там сильного наместника, прошелся войной по землям Ютландии и Зеландии, а Сконе обложил данью.

Следующие две попытки также закончились ничем. В третий раз[49] сыновья Эйрика подошли к острову Сторд в устье Лимафьорда, и здесь у Фитьяра удача изменила Хакону. Он получил смертельную рану, и королевство досталось его ближайшим родичам и злейшим врагам. Эйвинд Погубитель Скальдов сложил о нем песню, названную «Речи Хакона», и в строках ее звучит нечто большее, чем просто формальные выражения хвалы, сожаления и мрачных предчувствий:

Прежде пройдет,

Порвав оковы,

Фенрир Волк по землям,

Нежели равный

Хакону конунг

Его место заступит.

Мрут стада,

Умирают родичи,

Пустеют долы и домы,

С тех пор как пришел к Одину Хакон,

Народы многие попраны[50].

Хакона похоронили в Сэхейме в северном Хёрдаланде: его положили в большой курган «в полном вооружении и лучшей одежде». Его подданные снарядили его как подобает, и асы с радостью приняли бывшего христианина, восславленного за то, что он «чтил святилища», и ныне присоединившегося в Вальгалле к восьми своим братьям-язычникам.

Рис. 17. Герой приходит в Вальгалл. Фрагмент изображения с готландского камня

Все это происходило примерно в 960–965 гг. Пять сыновей Эйрика вернулись в Норвегию вместе со своей матерью Гуннхильд, теперь с полным правом именовавшейся Гуннхильд Мать Конунгов. Племянник Хакона Трюггви сын Олава по-прежнему правил в восточных фюльках, Гудрёд сын Бьёрна – в Вестфольде. Трандхейм остался в руках ярла Сигурда. Харальду Серая Шкура достались только центральные и юго-западные фюльки, и при наличии еще четырех братьев, чье будущее также требовалось обеспечить, Норвегия вполне могла вернуться в то состояние, в каком она пребывала до Харальда Прекрасноволосого. Однако этого не случилось. Харальд Серая Шкура предпочитал завоевывать, а не договариваться, приобретать, а не раздавать, и, действуя, как уверяют источники, во многом под влиянием и по совету матери, находил понимание и поддержку у своих братьев. Тем не менее ему не суждено было повторить подвиги деда, и в истории за ним закрепилась репутация несчастливца: как и его отцу Эйрику, Харальду не хватило удачи или, возможно, рассудительности. Харальд Синезубый и ярлы Хладира расправились с ним ровно в тот момент, когда он стал достаточно силен, чтобы представлять опасность, но еще не настолько могуч, чтобы обезопасить себя. Харальд не был обделен талантами и достоинствами. Он первым из норвежских конунгов предпринял поход в дикие земли за границами Халогаланда и дальше, к Белому морю, куда прежде наведывались лишь дерзкие предводители северян. Кроме того, он сумел за несколько лет избавиться от главных своих врагов на западе и юге Норвегии. В чем же тогда причина его неудач?

Здесь нам придется удовольствоваться чистыми предположениями. Харальд и его братья получили власть при поддержке данов, и, возможно, тень Харальда Синезубого, маячившая за их спинами, мешала норвежцам признать новых правителей. Кроме того, Харальд, подобно Хакону Доброму, был христианином и ровно так же не сумел обратить в свою веру язычников-подданных; однако если Хакон смирился с неизбежностью, Харальд продолжал упорствовать. Вместе с братьями он разрушал святилища и не давал людям совершать жертвоприношения, чем вызвал недовольство норвежцев и гнев богов. Люди могли разве что ворчать и надеяться на перемены к лучшему, но асы мстили за себя скудными урожаями, плохим уловом и дурной погодой. Снег выпал на середину лета, и скот пришлось держать в стойлах, как делают финны, сообщает скальд, но, возможно, эти поэтические образы просто выражают тот нехитрый факт, что землепашцы и скотоводы во времена Харальда чувствовали себя обиженными и обойденными. Многие еще хранили память о добром конунге Хаконе, а закоренелые сепаратисты тренды по-прежнему почитали своими властителями ярлов Хладира – Сигурда, убитого сыновьями Эйрика, и его сына Хакона. Расправу с Трюггви и Гудрёдом, правившими в Вике, а тем более конфискацию их земель едва ли можно счесть разумным шагом, даже если братьям он таковым казался, ибо Харальд Синезубый пристально следил за всем, что происходит в традиционно «датской» области, и с того момента его любовь к Харальду Серая Шкура заметно охладела. Проходит совсем немного времени, и мы видим в качестве друга и союзника датского конунга не кого иного, как ярла Хакона из Хладира; результатом этой дружбы явилось то, что Харальд Серая Шкура нашел свою смерть: его захватили врасплох (предательски, как говорят источники) у Хальса, на северо-востоке Ютландии, в узком проливе на восточной оконечности Лимафьорда и он пал в битве.

Победители поделили самые благодатные области Норвегии: Хакон получил от конунга в качестве лена семь западных фюльков – от Рогаланда до Северного Мера – и остался единовластным правителем Трёндалёга, а сам Харальд взял себе восточные фюльки, Вик и Упплёнд. Хакон принес Харальду клятву верности, и после этого датский конунг мог смело претендовать на то, что Норвегия теперь его. Ему выплачивалась дань; в одном из кённингов Норвегию именуют «ястребиным островом Харальда» – красноречивое признание его главенства; однако и Хакон жил в роскоши. Гуннхильд и двое ее оставшихся в живых сыновей бежали на Оркнейские острова и еще пытались грабить норвежские побережья (Гудрёд, переживший всех своих братьев, погиб в набеге двадцать пять лет спустя, при конунге Олаве сыне Трюггви), но поддержки ни у кого не встречали. Хакон, до конца жизни носивший титул ярла, успешно правил в Западной Норвегии. На протяжении какого времени он выплачивал Харальду дань – неизвестно, но то, что он так и умер язычником, упорно поклоняясь старым богам, явно было для конунга как бельмо в глазу. Хакон восстановил разрушенные сыновьями Эйрика капища и не препятствовал жертвоприношениям, за что асы выказывали ему свое благоволение, посылая хорошую погоду и богатые урожаи; а в первую зиму его правления сельдь повсюду вдоль побережий просто шла косяком.

Несколько раз Хакон оказывал датскому конунгу военную помощь. Как мы уже говорили, Харальд испытывал мощное давление со стороны германских императоров. И Генрих I Птицелов, и Оттон I были активными поборниками христианства. В 948 г. папа Агапий направил буллу гамбургскому архиепископу Адальдагу: в ней подтверждалось, что Агапий является главой датской церкви и имеет право назначать епископов повсюду в датских землях. По свидетельству Адама Бременского, именно Оттон I учредил после этого три первые епископии в Хедебю, Рибе и Орхусе. Их епископы – Хорит, Лиафдаг и Регинбронд – в том же году присутствовали в Ингельхейме. Судя по именам, они были не датчане. В 965 г. Оттон I освободил эти три церкви от уплаты имперских податей с земель. Если грамота не поддельная (подобно многим церковным документам того времени), вероятно, подати по какой-то причине нельзя было собрать; либо Оттон хотел таким деликатным способом дать всем понять, что он рассматривает эти епископства (а значит, и Ютландию, если не всю Данию) как свои владения. Чтобы разобраться в происходящем, нам придется вернуться немного назад, в 960 г., когда Харальд формально принял христианство. В рассказах об этом событии смешаны дурная история и добрая легенда, но сам факт несомненен. Согласно путаному изложению Адама Бременского (II, III), такова была расплата за поражение в войне с императором. В Хронике Видукинда (III, 65) говорится, что однажды Харальд стал свидетелем долгого и яростного спора между его приближенными и миссионером Поппо. Даны признавали Христа богом, но утверждали, что асы куда могущественнее его. Поппо отвечал на это, что есть только один Бог, Отец, Сын его Иисус Христос и Святой Дух, а асы – это сонм демонов. Харальд предложил миссионеру доказать свою правоту ордалией, на что епископ, уверенный в успехе, сразу согласился. На следующий день Поппо прошел ордалию раскаленным железом, и конунг, убедившись, что на ладонях епископа нет и следа ожогов, естественно, тут же признал Христа единственным истинным Богом и согласился, что только Его следует почитать в Дании. Впрочем, совершать подобное чудо, честно говоря, не требовалось, ибо к тому времени христианство в Дании, особенно в гаванях и торговых центрах, получило достаточное распространение отчасти благодаря деятельности гамбургско-бременской миссии, отчасти под влиянием заезжих торговцев и путешественников, а также данов-христиан из Дан ело, сохранивших тесные связи с родиной.

Тем не менее амбиции и интересы датского конунга неизбежно должны были вступить в конфликт с устремлениями империи. Очевидно, епископ Поппо отправился в Данию с подачи Оттона I, и, скорее всего, когда Харальд принял христианство, в Германии сочли это, по крайней мере, изъявлением покорности, если не признанием верховной власти императора. Тогда, в начале 960-х гг. Харальд занимался норвежскими делами, не забывая о Швеции и одновременно пытаясь реализовать свои планы относительно Вендланда. На тот момент ему надо было обезопасить южную границу, и он разумно рассудил, что игра стоит свеч. Приняв христианство и старательно избегая прямых столкновений с империей, он лишил Оттона I двух главных поводов для агрессии. В течение следующего десятилетия Харальд мастерски вел свою линию.

В те времена на южном балтийском побережье жило славянское племя вендов: охотники, землепашцы и пастухи, они не слишком ладили со своими соседями германцами, видевшими в них дичь для охоты и потенциальных рабов. Харальд установил с вендами мирные и весьма выгодные отношения, а где-то около 965 г. взял в жены дочь местного правителя (это был его второй брак). Свидетельством тому служит надпись на руническом камне, найденном в западной стене церкви Сёндер Внесен (Ютландия): «Тови (или Това) дочь Мистивоя, жена Харальда Доброго сына Горма, воздвигла этот камень по своей матери». Две легенды связывают имя Харальда с Вендландом. В этих землях он укрылся под старость от своего сына Свейна, и там же, в Вендланде, он якобы построил крепость Йомсборг, прибежище легендарных йомсвикингов. Если Йомсборг все же не чистая фантазия, он располагался, вероятно, в устье Одера, точнее, его восточного рукава – Дзвивны, там, где сейчас стоит маленький городок Волин, Юмне Адама Бременского. Вопреки уверениям Адама, Волин, конечно, никогда не был «самым большим городом Европы» и в окрестностях его не найдено ни гавани на 360 больших кораблей, ни останков крепости (если не считать таковыми расположенный неподалеку холм Сильберберг). Однако археологические находки свидетельствуют о том, что население города было смешанным скандинавско-славянским. Трудно, если не невозможно, поверить в существование Йомсборга, каким его описывают легенды: сообщество воинов от восемнадцати до пятидесяти лет, предлагавших свои услуги любому, кто больше платит, дававших клятву не сражаться друг против друга и мстить за смерть любого из своих соратников и владеющих собственной крепостью, куда не допускались женщины. А вот поверить в то, что Харальд Синезубый уговорами или силой добился у вендов разрешения разместить в их торговом городе датский гарнизон – в интересах ли торговли, или в качестве одной из мер своей экспансионистской политики, – не так уж немыслимо. Непонимание и псевдогероический (другими словами, романтический) антураж позднейших времен сделали остальное[51].

Традиция сохранила также смутные упоминания о военных кампаниях данов в Швеции. Стюрбьёрн Старки, племянник шведского конунга Эйрика Победоносного, женатый на Тюри дочери Харальда, собрал войско, в котором были, среди прочих, и викинги из Йомсборга-Волина или даны, и выступил в поход против своего дяди, желая отобрать у него власть. Он дошел до Уппсалы, но там потерпел сокрушительное поражение: судя по всему, даны предали его и бежали с поля боя. Несколько рунических камней в Сконе, на датской территории Швеции, прославляют воинов, сражавшихся до конца в Уппсале; возможно (хотя не обязательно), имеются в виду эти события. После этого сражения шведский конунг Эйрик получил прозвище Победоносный.

Все это время Харальд поддерживал с императором Оттоном I не то чтобы дружеские или союзнические, но вполне мирные отношения. Когда Оттон вернулся из Италии в Германию в 973 г., Харальд, в числе других правителей, принес ему оммаж в Кведлинбурге. Через несколько месяцев Оттон I умер, и датский конунг, не теряя времени, решил испытать силу его наследника, Оттона П. Это была ошибка. Оттон II собрал к себе саксов, франков, фризов и даже вендов и двинулся к Хедебю и укреплениям Даневирке. Харальд, воспользовавшись своим правом, призвал ярла Хакона; норвежцы пришли и держали часть укреплений. Норвежские скальды и авторы саг воспели их доблесть и стойкость, хотя германские источники ни словом о том не упоминают. В них говорится, что император прорвался через Даневирке и, преследуя врагов, прошел большую часть Ютландии, но в конце концов заключил мир с данами на своих условиях и построил крепость на границе – той самой, которую установил полувеком раньше Генрих Птицелов. Примерно в это время Харальд, вероятно, под давлением императора в очередной раз попытался христианизировать Норвегию. Но лучезарный медовый месяц в его отношениях с Норвегией уже миновал, язычник Хакон вернулся в свой языческий Трёндалёг, и в северо-западные фюльки новая вера так и не нашла дороги. В своих юго-восточных землях конунг Харальд, несомненно, преуспел больше.

Впереди у Харальда было еще десятилетие и еще один триумф, прежде чем клыки его окончательно притупились и его вышвырнули прочь, как старого пса. В 980 г. император Оттон I вступил в войну с сарацинами в Италии, которая закончилась для него жестоким поражением у мыса Колонне в Калабрии. Момент был слишком удобный, чтобы его упустить. Возможно, христианская совесть не позволила Харальду возглавить поход самому, а может быть, его власть в тот момент уже клонилась к закату, но, так или иначе, даны под командованием сына Харальда Свейна Вилобородого разрушили крепость Оттона в Шлезвиге и оттеснили германцев на юг. Одновременно тесть Харальда, король вендов Мистивой, захватил Бранденбург, а чуть позже Гольштейн и сжег Гамбург. Ни там, ни там захватчики не встретили особого сопротивления, и теперь наконец Харальд с полным правом мог говорить, что завоевал всю Данию. Однако через пару лет он потерял все и вынужден был бежать от своего собственного сына в Вендланд. Причина проста. Вероятно, к этому времени нововведения Харальда, касавшиеся религии, земельной собственности и верховной власти, настроили немалую часть богатых землевладельцев против него. Церковь и верховная власть действовали заодно ко взаимной выгоде, однако упорство, с каким Харальд насаждал христианство в Дании, многим пришлось не по вкусу. Далеко не все эти люди сумели уплыть, кое-кто остался и терпеливо выжидал до того момента, когда звезда Харальда стала клониться к закату на фоне сияющей славы воинственного Свейна и появилась возможность повернуть колесо фортуны в свою сторону. Не исключено, что многие местные властители также чувствовали себя ущемленными, ибо Харальд покушался на их исконное право распоряжаться своими землями, – как и в Норвегии, конунг хотел есть, а чем могущественней конунг, тем лучше у него аппетит. Харальду могли также ставить в вину то, что в его правление Дания испытывала постоянное давление; упрек абсолютно незаслуженный, поскольку в действительности он делал все, чтобы не дать этим притязаниям перерасти в нечто худшее. Но политические незрелые подданные едва ли могли оценить по достоинству его терпение и умелую тактику, сочетавшую регулярные демонстрации силы с возможностью при случае пойти на уступки. Не улучшало ситуацию и то, что церковь навязал данам император, и те продолжали относиться к ней как к выразительнице имперских интересов. Помимо всего прочего, Харальд утратил уважение норвежцев и ярла Хакона. И при всем том его бегство в Вендланд представляет для историков загадку. Согласно Адаму Бременскому и «Encomium Еттае», Харальд был ранен в битве со своим сыном Свейном, укрылся в славянских землях (ad civitatem Sclavorum quae Iumne dicitur, пишет Адам) и через несколько дней умер. Его тело привезли в Данию и похоронили в построенной им церкви в Роскилле. Фантастическая «Сага о Йомсвикингах» приписывает Харальду куда менее правдоподобный, а Саксон Грамматик – куда более ужасный конец.

Позднейшая традиция также сообщает нам, что в эти последние годы Харальд попытался сместить своего бывшего союзника и нынешнего врага ярла Хакона[52]. Он привел флот с юга к норвежским побережьям, вероятно в Хладир, и там, в заливе Хьёрунгаваг, разыгралась битва. Войско составляли даны и некоторое количество вендов, хотя легенды говорят, что это были йомсвикинги, чья крепость располагалась в Вендланде. Шестьдесят кораблей собралось в Лимафьорде, откуда они двинулись на север и вошли в Хёрундарфьорд, южнее современного Олесунна. Там в заливе Хьёрунгаваг их встретили уже стоявшие в боевом порядке корабли под командованием ярла Хакона и его сына, доблестного Эйрика. Если оставить в стороне все живописные подробности, которые во множестве преподносит нам позднейшая традиция, факты таковы, что битва закончилась сокрушительным поражением данов, и после нее ярлу Хакону уже ничто не грозило.

Ему, однако, не суждено было дожить свои дни с почетом, в мире с богами и людьми. Письменные источники приводят, очевидно, неправдоподобные объяснения того, почему ярл утратил поддержку и уважение своих подданных. Согласно Снорри, Хакон, подобно некоторым персонажам древних преданий, к старости сильно переменился. Он сделался заносчив и перестал прислушиваться к чужому мнению; с бондами ярл был груб и скуп; хёвдинги больше не чувствовали себя в безопасности, ибо он нарушал законы, о соблюдении которых ему следовало бы заботиться, а его увлечение женщинами (аскетом он никогда не считался) теперь выросло в настоящую страсть. Повсюду люди были недовольны. Даже тренды, всегда хранившие верность своим властителям, начали роптать. Память всех обращалась к династии Харальда Прекрасноволосого, от горестного настоящего к золотому прошлому. «А тут вдруг такая беда, что могучий конунг появился в стране, как раз когда между бондами и ярлом были раздоры».

Конунг, о котором здесь говорится, – один из самых впечатляющих персонажей эпохи викингов, правнук Харальда Прекрасноволосого, Олав сын Трюггви. Его отцом был Трюггви сын Олава, тот самый, который во дни Хакона Доброго правил землями в окрестностях Ослофьорда и погиб, предательски убитый сыновьями Эйрика, вскоре после рождения сына. Мать Трюггви Астрид, словно прекрасная и несчастная героиня народной сказки, уцелела в ужасном побоище и бежала на маленький остров посреди озера, где у нее немного погодя родился сын (согласно традиции, в 968-м или 969 г.)[53]. Злобная сказочная колдунья, Гуннхильд Мать Конунгов, ревностно желала ее смерти, но Астрид с маленьким сыном, своим приемным отцом Торольвом Вшивая Борода и несколькими женщинами пряталась в разных местах на востоке Норвегии и в Швеции, пока мальчику не исполнилось три года. Ее брат Сигурд был видным человеком при дворе Вальдамара, короля Хольмгарда, то есть князя Владимира, с 972 г. правившего в Новгороде, а в 980 г. ставшего великим князем киевским, властителем Руси. Бесприютные скитальцы решили отправиться к нему, но, когда они плыли на восток через Балтийское море, их захватили в плен викинги-эсты и продали в рабство. Приемного отца Астрид (и Олава) они убили, поскольку он был слишком стар, чтобы работать. Шесть лет спустя Сигурд по поручению своего повелителя отправился в страну эстов и увидел там на рынке прекрасного юношу-чужеземца. Сигурд поинтересовался, кто он такой, а узнав – выкупил его и увез в Хольмгард-Новгород. Там Олаву случилось как-то раз встретить того, кто убил его приемного отца; мальчик немедленно выхватил свой топорик и размозжил этому человеку голову. Своим поступком Олав вызвал недолгий гнев горожан, предпочитавших мирную торговлю кровавым распрям, и привлек к себе внимание королевы, неравнодушной к красивым мальчикам. Вскоре она вместе с Сигурдом представила его королю, и тот хорошо его принял; Олав же, с ранней юности отличавшийся всеми мужскими достоинствами, славно послужил Вальдамару в битвах. В восемнадцать лет он отправился в свой первый викингский поход на Балтике. Для начала викинги напали на Борнхольм, после чего шторм принес их к берегам Вендланда, где Олав удостоился внимания еще одной благородной девы, Гейры, дочери короля Болеслава, которая стала его женой. Спустя три года она заболела и умерла, а Олав продолжил свою карьеру викинга. Большая часть этой истории, очевидно, являет собой переработку стандартного легендарного сюжета в соответствии с представлениями «биографов» о том, какова могла быть юность столь выдающегося властителя, однако то, что Олав провел детство на Руси, ходил в викингские походы на Балтике и побывал в Вендланде, похоже на правду. В 990-х гг. он участвовал в военных походах на Британских островах: с большой вероятностью – в битве при Мэлдоне (991 г.) и достоверно – как союзник датского конунга Свейна Вилобородого в военных кампаниях 994 г. Снорри сообщает, что Олав совершал набеги в Нортумбрию, Шотландию, Ирландию, Уэльс, Камберленд, на Гебриды, остров Мэн и – для ровного счета – во Францию (Валланд). Подробности нам неизвестны, но к двадцати годам Олав уже был прославленным предводителем викингов и делил со своими людьми богатый данегельд. Около 995 г. он принял христианство. Старательно выстроенная легенда рассказывает, как его обратил в истинную веру мудрец-отшельник на островах Силли; но гораздо более достоверным кажется свидетельство Англосаксонской хроники, что Олав принял крещение после неудачной попытки захватить Лондон, получив данегельд в 16 ООО фунтов серебра. «Тогда король послал епископа Эльфхеаха и элдормена Этельверда, чтобы они привезли короля Анлафа (Олава), и отправил заложников к кораблям. Короля Анлафа препроводили с большим почетом к королю в Андовер, и король был его крестным отцом на конфирмации и поднес ему роскошные дары. А Анлаф дал ему слово, что никогда не придет больше с враждой в английские земли, и исполнил обещание».

После этого победоносный викинг решил вернуться в Норвегию. Он был богат, прославлен, удачлив, и его вело сознание двух возложенных на него задач: отвоевать землю предков и обратить ее в правую веру. Также до него дошли сведения о том, что Хакон утратил позиции в собственной стране и лишился уважения и поддержки трендов. Несмотря на то что автор сам предоставил нам полный перечень неправых деяний ярла, обстоятельства, при которых это произошло, все же требуют разъяснений. Впрочем, причина оказывается самой простой и вполне согласуется с основными закономерностями норвежской истории X в. Куда больше, чем беззакония и похоть, падению Хакона способствовало соперничество между северными ярлами и Инглингами, в котором Вестланд и Вик играли роль своеобразного балансира. Мы ничего не знаем о политических пертурбациях в последние годы его правления, но, очевидно, Хакону не на кого было опереться, когда Олав заявил свои притязания на власть. С могучим флотом, в сопровождении воинственных викингов и английских священников, претендент, завернув по дороге на Оркнейские острова, направился к родным берегам. Он пристал в Морстре, у одного из южных выходов Хардангра, и оттуда быстро двинулся на север. Ярл Хакон то ли позорно бежал, то ли (что представляется более вероятным) был захвачен врасплох. Олав практически нигде не встретил серьезного противодействия: слабые попытки сопротивления были тут же пресечены. В позднейших источниках говорится, что Хакон со своим рабом Карком укрылись в Гаулардале, у любовницы Хакона, Торы из Римуля, и как-то ночью перепуганный раб перерезал своему господину горло. Олава, как когда-то его прадеда Харальда Прекрасноволосого, провозгласили конунгом на тинге в Трандхейме. Позднее Упплёнд и фюльки Ослофьорда, долго находившиеся под властью датского конунга, также признали его своим правителем.

Но золотой век не наступил. Вопреки всем панегирикам позднейших почитателей Олава сына Трюггви, властвовал он недолго, и для страны это были не лучшие времена. Историки XIII в. с блеском расписывают красоту конунга, его доблесть, силу и мастерство в ратных делах, его труды на благо Норвегии и веры, события его жизни – от сказочного рождения до героической смерти; и тем не менее в действительности мы знаем об Олаве сыне Трюггви очень мало. Ибо он стал легендой – а кому нужна правда о легендарных героях?[54]

Даже когда дело касается его якобы христианского рвения, источники полностью противоречат друг другу. Адам Бременский, писавший в 1080 г., отзывается об Олаве сыне Трюггви с несвойственной ему желчностью: «Кое-кто говорил, что он был христианином, другие – что он отступился от веры, но все сходятся на том, что он был очень искусен в прорицаниях, предсказывал судьбу и верил в гадания по птицам. Оттого он и получил свое прозвище Кракабен (Воронья Кость). Также рассказывают, что он занимался колдовством и держал при себе колдунов, с помощью которых завоевал страну и своими заблуждениями вверг ее в ничтожество» (II, xl (38). Норвежские и исландские источники говорят нечто прямо противоположное, и в данном случае, вероятно, правы. Едва ли Олав интересовался тонкостями христианского учения, и даже самые ревностные почитатели не приписывают ему стремления к духовным идеалам. Но подобно Хакону Доброму, сыновьям Эйрика, Харальду Синезубому и Свейну Вилобородому, он хорошо понимал, какие выгоды сулит его стране принадлежность к европейскому христианскому сообществу. Как и других викингов, посещавших чужие земли, его поражали величие и богатство церкви и великолепие христианской литургии. Но эти слава, роскошь и братское единение были недоступны для северных варваров. Поклоняться Тору и Одину в те дни значило делать себя изгоями. От принятия христианства немало выиграли бы и Норвегия, и ее конунг; кроме того, это был хороший способ подчинить себе труднодоступные и независимые северные фюльки.

Олав мог рассчитывать на успех в Вике, где почву подготовил еще Харальд Синезубый. Жители западных фюльков от Рогаланда до Фьордов – древней родины викингов – уже приобщились к христианству в своих походах в дальние страны, а также благодаря усилиям Харальда Серая Шкура, но обитатели Трёндалёга были ярыми и упорными язычниками, так же как и их соседи в северном Халогаланде. Возможно, исландские историки, следуя сомнительным преданиям о том, что Олав сын Трюггви принес христианство в их собственную землю, частично приписали ему рвение и заслуги другого конунга – Олава сына Харальда, названного впоследствии Олавом Святым. Они пишут, что все южные и юго-западные земли испытали на себе власть и гнев Олава сына Трюггви, что в Трандхейме он разрушал святилища и повергал наземь статуи богов, после чего повелел построить небольшой торговый город в устье реки Нид, поскольку Хладир, с его памятью о ярлах и идолах, не внушал ему теплых чувств. Спустя годы этот городок превратился в королевский город Нидарос, позднее переименованный в Трандхейм. Столь же могучий удар был нанесен язычеству в Халогаланде. Мало того, нам сообщают, что миссионерский пыл конунга обращался также на торговцев, путешественников и скальдов, которым выпало оказаться при его дворе, он убеждал или вынуждал их принять крещение, а затем отпускал на родину – проповедовать правую веру. С течением времени ему стали ставить в заслугу христианизацию Норвегии (что по меньшей мере преувеличение), Шетландских и Фарерских островов (о чем нам ничего не известно), Исландии (выказавшей небывалую покорность) и Гренландии (совершенно безосновательно). Так он и остался в глазах потомков кровожадным и жестоким ревнителем христианской веры, и исландские биографы охотно возвеличивают его в этой роли.

На самом же деле к 1000 г. положение у Олава сына Трюггви было хуже некуда. Он по-прежнему оставался «морским конунгом» и интересовался исключительно делами прибрежных западных и юго-западных фюльков. В обширные внутренние области Олав даже не заглядывал, и амбиции местных властителей, предоставленных самим себе, быстро и неуклонно росли. Но и на западе Олава не жаловали, ибо в своем показном христианском рвении он начисто забывал и об обязанностях конунга, и о благе подданных. Ситуация в Трёндалёге была еще более тяжелой. Чтобы держать трендов в повиновении и надзирать за их христианским благочестием, Олаву приходилось жить в их землях, и чем дольше он это делал, тем меньше они его любили. За пять лет этот человек, обладавший всеми качествами и талантами хорошего правителя, чей приход к власти, казалось бы, отвечал нуждам и чаяниям страны, сумел отвратить от себя всех подданных. Яростный лев, когда ему потребовались мудрый совет и помощь, оказался бессильным, словно выброшенная на берег рыба.

Между тем враги Олава не дремали. Его прежний соратник, датский конунг Свейн Вилобородый заглядывался не только на потерянные области Ослофьорда, но и на всю Норвегию; Олав Скётконунг, первый шведский конунг, признанный верховным властителем гаутов, жаждал присоединить к своим владениям выгодные в торговом отношении земли западных соседей; кроме того, еще оставался в живых сын ярла Хакона, умный и доблестный ярл Эйрик. Сложившийся союз представлял смертельную угрозу для Олава сына Трюггви, а возможностей для маневра у него практически не осталось. Надо было искать сторонников.

Наши сведения о датском конунге Свейне могли бы быть и полнее. Известно, что он стоял во главе заговора против Олава сына Трюггви, построил военные крепости – Треллеборг, Фюркат, Оденс и, возможно, Аггерсборг и, завоевав Англию, был признан там королем. Но при этом он напоминает некоего северного Лаокона, оплетенного клеветой и злословием своих моралистов-сородичей. Титмар Мерзебургский именует его rex tyrannus; Адам Бременский елейно, но не без яда превращает Свейна в персонажа ветхозаветной истории о грехе, наказании, покаянии и возрождении; «Хроника Роскилле» награждает его раздвоенной бородой и щедро цитирует Адама; Свен Аггесен спорит с Хроникой, но без каких-либо отсылок к источникам; «Сага о Йомсвикингах», как всегда, отличается безудержным полетом фантазии, а Саксон Грамматик пытается составить из всего этого грандиозную компиляцию, где судьба Свейна служит воплощением старой как мир темы mutatio morum aut fortunae. «Gesta Cnutonis» (1040 r.) исполнены восхищения, но не восхищают полным отсутствием фактов. Нам рассказывают о том, как Свейна ребенком похитили йомсвикинги, как шведский конунг Эйрик Победоносный изгнал его из своего королевства, как он скитался в Англии и Шотландии и взял в жены несуществующую Сигрид Гордую[55] – и ничему этому нельзя верить. Правда же заключается в том, что Свейн Вилобородый был выдающимся человеком, но, в отличие от Олава сына Трюггви, разумным и терпеливым. Он всячески способствовал распространению христианства, к которому сам не испытывал особой симпатии, и действовал при этом трезво, но эффективно. Он завоевал Англию исключительно благодаря тому, что поступал осмотрительней, чем его противники, и, опять же в отличие от Олава сына Трюггви, оставил сына более великого, чем он сам, продолжавшего его дело.

Между правящими династиями Скандинавии существовали тесные родственные связи. Шведский Олав Скётконунг был пасынком Свейна, Олав сын Трюггви – его шурином. Сестра Свейна Тюри сначала вышла замуж за Стюрбьёрна, столь неудачно пытавшегося захватить Швецию, а после его смерти была отдана в жены Болеславу (Бурицлейву), королю вендов, которого она ненавидела, во-первых, за то, что он был язычником, во-вторых, за то, что он был стар. В отчаянии она бежала в Норвегию, где стала женой Олава сына Трюггви. Еще два брака заслуживают упоминания – сестра Олава сына Трюггви вышла замуж за Рёнгвальда, ярла Вестеръётланда, заклятого врага шведского конунга, и это толкнуло Олава Скётконунга к дальнейшему сближению со Свейном; кроме того, был заключен брачный союз между дочерью Свейна Гюдой и ярлом-изгнанником Эйриком, сыном норвежского ярла Хакона. Фигуры были расставлены, и игроки заняли свои места за доской. Норвежский конунг сделал первый ход.

Шаги Олава нам известны, хотя цели его до конца не ясны. В «Саге об Олаве сыне Трюггви» рассказывается, что летом 1000 г. конунг проплыл от Нидароса вдоль западного побережья Норвегии, собирая сторонников, так что к концу пути у него собрался флот в шестьдесят кораблей, включая Малого Змея и Великого Змея – самый большой корабль в северных морях. Они пересекли Каттегат, и по проливу Эресунн, миновав остров Хведн и оставив в стороне соблазнительные зеленые равнины Зеландии и Сконе, вышли в Балтийское море. Далее флот двинулся на юг, к острову Рюген в устье Одера. Согласно Снорри, Олав направлялся к Болеславу, отцу его первой жены Гейры и бывшему мужу его нынешней жены Тюри. По настоянию Тюри он и пустился в путь, ибо она хотела вернуть свое имущество, которое осталось у Болеслава, когда она бежала из его опостылевших объятий. Олав и Болеслав встретились как друзья, и Болеслав выплатил полностью стоимость всего имущества Тюри и ее земель. Но, судя по всему, Олав и Тюри имели в виду и нечто другое. Норвежскому конунгу нужны были союзники куда больше, чем приданое. Титмар Мерзебургский упоминает о вражде Болеслава и Свейна; а тот, кто мог заплатить, всегда находил себе сторонников среди балтийских викингов. Снорри утверждает, что даны из Йомсборга-Волина, сопровождавшие Олава на обратном пути, предали его, когда он попал в засаду у острова Свольд, недалеко от Рюгена; в результате он оказался один с горсткой кораблей против огромного объединенного флота Свейна, Олава Скётконунга и ярла Эйрика. Однако Адам Бременский, писавший через семьдесят пять лет после этой битвы, излагает события иначе. По его версии, Олав сын Трюггви (чью память он старательно порочит за то, что тот предпочитал неоперившихся английских клириков избранникам гамбургско-бременской миссии) узнал, что шведский и датский конунги заключили против него союз; природная вспыльчивость, еще больше подогретая словами его жены Тюри, заставила конунга немедленно собрать флот и пойти войной на данов. Однако враги встретили его в Эресунне, там, где пролив «такой узкий, что с берегов Зеландии виден Сконе», и в этом излюбленном месте всех пиратов норвежцы были разбиты наголову, а конунг Олав, видя, что спасения нет, бросился в море и «нашел свою смерть ровно так, как он того заслуживал». Сражение происходило недалеко от современного Хельсингборга. С другой стороны, скальдические строки, посвященные этим событиям, подтверждают, что битва случилась, когда Олав возвращался домой откуда-то с юга (вероятно, из Вендланда). В связи с этим весьма заманчивой представляется следующая версия (хотя и она объясняет не все). Олав пытался противостоять объединенной силе данов, шведов и ярла Эйрика, заключив союз с давним врагом данов, королем вендов Болеславом. Норвежское ополчение, а возможно, недовольные кормчие не ответили на его призыв, и он отправился на встречу с Болеславом всего с одиннадцатью кораблями. Дальнейшее только подтверждает железное правило викингской политики: конунг без флота обречен. У Болеслава было шестьдесят кораблей, и командовал ими ярл-викинг Сигвальди. Не исключено, что Сигвальди действительно предал Олава или увел свой флот из битвы, повинуясь голосу благоразумия (легенда гласит, что он поступил так же и в Хьёрунгаваге), и предоставил Олава своей судьбе. Возможно, история о предательстве придумана для красоты и датско-шведскому союзу противостоял флот в семьдесят один корабль. Но так или иначе, разницы нет: превосходство противника было слишком велико, и Олав, хотя и сражался как герой, потерял и свою страну, и жизнь. Где происходило сражение, неясно; часть доводов говорит в пользу «некоего острова» в проливе Эресунн – Хвенда или древнего архипелага Армагер в районе нынешнего Копенгагена, другие – в пользу неизвестного Свольда неподалеку от Рюгена.

Снорри, который никогда не был рабом фактов, всю славу в этой битве отдал норвежцам[56]. Даны и шведы просто помогли им ее заслужить. Адам Бременский, как уже говорилось, превозносит данов. Однако исход один: видя, что другого выхода нет, конунг, в красном плаще, бросился за борт, и больше никто никогда его не видел. Олав был отличным пловцом, и со временем возникли легенды, что он сумел под водой сбросить с себя кольчугу и спасся на одном из вендских кораблей. Многие говорили, что встречали его в разных странах, в том числе в Святой Земле, но «как бы там ни было, конунг Олав сын Трюггви так и не вернулся в Норвегию».

Рис. 18. После Свольда

Данный текст является ознакомительным фрагментом.