Платон Зубов

Платон Зубов

Из книги «Русские избранники» Георга Адольфа Вильгельма фон Гельбига:

Фамилия Зубовых принадлежит к старому дворянскому роду, который лишь в конце царствования Екатерины II достиг некоторого значения. Зубов-отец был вице-губернатором в провинции и при этом управлял соседними имениями генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова. Зубов имел значительные поместья, его доход определяли в 20 000 рублей. Благодаря счастью своих сыновей он также повысился. Он был даже генерал-прокурором Сената и тайным советником, но не мог удержаться. Быть может, он был умен, но, несомненно, зол. Его обвиняли, что он, прикрываясь авторитетом императрицы, делал несправедливости и обманы. Проступок, им совершенный, был, должно быть, очень велик, если могли осмелиться крики о нем довести до слуха императрицы, которая была вынуждена уволить отца избранника и даже удалить его от двора. Мы слышали, что он умер прежде императрицы. Жена его была статс-дамой государыни. От этого брака произошли четыре сына – Николай, Платон, Валериан и Дмитрий – и одна дочь. Отец дал сыновьям лишь обыкновенное, но не совсем уж дурное образование. Главная их наука, однако, состояла в довольно поверхностном знании французского языка. Он отвез всех четырех сыновей в Петербург, где, при помощи генерала Салтыкова, они тотчас же были определены офицерами в различные гвардейские полки.

…Платон Зубов, второй из всех братьев, был офицером в конной гвардии и в день падения Мамонова занимал караул в Царском Селе. Ему было тогда 22 года. Его возвышение было делом случая или, если угодно, необходимости.

По простой случайности, конечно, но многие уже перемены любимцев происходили в Царском Селе. При дворе очень были рады этой случайности, полагая, что вдали от столицы многие особенности таких перемен могут быть скрыты от дипломатического корпуса, хотя эта цель никогда, впрочем, не достигалась. Сверх того, удаление от Петербурга не представляло никакого затруднения для замещения вакансии любимца, так как князь Потемкин принял на себя предлагать императрице адъютантов. Но теперь Потемкина не было при дворе, и приближенные были в некотором затруднении. Императрица поговорила об этом с Салтыковым, и он не нашел ничего лучшего, как предложить ей стоявшего на часах офицера. Салтыков был дружен с отцом его. Если ему удастся составить счастье молодого человека, он мог рассчитывать на его благодарность и на свое влияние на дела. Платон Зубов явился. Его внешний вид был так же мало представителен, как и его способности. Если бы представился выбор, он никогда не был бы избран; но так как хотели показать Мамонову, что в адъютантах нет недостатка, то он стал избранником. До сих пор многие избранники носили имя Александра. Теперь явился маленький, слабенький на вид человек, носивший ничего не значащее для избранника имя великого Платона. Любившие поострить царедворцы находили, что и императрица не хочет более иметь адъютантов – она бросилась в объятия философии.

В первый же вечер немилости Мамонова Зубов был назначен флигель-адъютантом императрицы и полковником и получил через Салтыкова приказание сопровождать государыню и нескольких придворных лиц в прогулке по воде. Так как комнаты Мамонова не были еще свободны, потому что императрица не желала удалять его из дворца ранее свадьбы, то Зубову предоставили во дворце другие комнаты, роскошно меблированные. Чтобы устроиться сообразно своему новому положению, Зубову было дано в первый же день 30 000 рублей.

Впрочем, вначале не было причины радоваться такому избранию. Беседа Зубова не была ни жива, ни остроумна, и, вследствие своей юности, он делал промахи, свойственные лишь людям, еще не окончившим своего образования. Он чувствовал непристойность своего поведения, бросил ее и стал наконец весьма любезен в обществе (не считая даже престижа, который всегда является в столь особенном сане). Зубов много трудился над приобретением научных познаний, и трудился с успехом. Любимой его склонностью была музыка. Он с жаром изучил ее и достиг большого искусства в игре на скрипке. Он тем удобнее мог предаваться занятиям, что вел при дворе такую тихую жизнь, какую только позволял придворный шум. Это он сделал по совету Салтыкова, своего «бывшего» защитника, так как теперь он не нуждался уже в защитнике. Его ментор предостерегал его от всяких связей, которые так легко могут иметь вид интриг, и давал ему те правила, следование которым могло ему пригодиться для укрепления своего значения, но которые не были, конечно, наилучшими для блага человечества. Вследствие этих наставлений Зубов постановил себе правила, которые для него стали законом: никогда не иметь желания, которое не совпадало бы с мнением императрицы; всегда льстить капризам императрицы и ее главным страстям, с которыми Салтыков бегло ознакомил его, и, наконец, смиряться перед князем Потемкиным и противиться ему не прежде, чем когда он будет настолько крепок, чтобы князь не мог уже его свергнуть. Зубов точно следовал этим правилам и был весьма счастлив, по крайней мере относительно внешнего блеска. Екатерина признавала те жертвы, которые Зубов, несмотря на свою молодость, приносил на службу ей, и вознаграждала его знаками своего благоволения и, что еще важнее, своим доверием. Платон Зубов был посвящен во все внешние, внутренние и военные дела русского двора; вскоре же он достиг такого значения, что стал главным двигателем русской государственной машины. Наконец один только его голос стал решающим в совете императрицы.

Когда императрица умерла, Зубов был немецкий имперский князь, носил портрет государыни, был генерал-фельдцейхмейстер, генерал-адъютант, генерал-губернатор Екатеринослава и Тавриды, сенатор, шеф кавалергардов и кавалер орденов Св. Андрея, Св. Александра Невского, Белого Орла, Черного Орла и Св. Анны. Перечислить все земли, деньги и драгоценности, полученные Зубовым, было бы слишком трудной задачей, которую и он сам, быть может, не разрешил бы. Вероятно, они не менее того, что получил Ланской, но если присовокупить еще и то, что получили родители и братья Зубова, то окажется, что последний любимец Екатерины стоил государству значительно более, чем Ланской. Доходы с его имений были, конечно, более 200 000 рублей. У него были имения в России, Курляндии и особенно значительные в Литве. Зубов получил наибольшие участки при двух последних разделах Польши и при присоединении Курляндии.

Неизвестно почему, но скоро император лишил Зубова своей милости. Вместо нее появилось решительное неблаговоление императора. Поводом к этому послужил недостаток 18 000 рублей в артиллерийской кассе, которой заведовал Зубов как фельдцейхмейстер. Император приказал тотчас же наложить запрещение на все имения Зубова, но еще прежде, чем успели исполнить это приказание, Зубов уплатил недостающую сумму. Тем не менее Зубов лишился тогда всех своих должностей, и с ним обходились отныне как с отставным генерал-аншефом.

Этот случай сделал, однако, Зубова более осторожным. Он нашел более благоразумным держаться вне сферы молнии, так легко поражающей. В этих видах он просил позволения отправиться в путешествие и получил отпуск с такой легкостью и в таких выражениях, что это путешествие можно было принять за изгнание. Он приехал в Германию, и все, знавшие его в России, видели теперь перед собой совершенно другого человека. Прежде он был горд и отталкивал всех от себя; теперь, когда не стало жрецов, воздававших ему некогда почитание, – любезен и весел.

Легко понять, что он сохранил свои связи в России. Там задумали тот страшный заговор, по которому Павлу I предстояло, вероятно, только лишиться трона, но, вследствие сцепления особых обстоятельств, он благодаря этому заговору так печально кончил жизнь свою. Платон Зубов хотел принять в нем участие. Затруднение заключалось только в том, чтобы снова явиться ко двору, но и это затруднение было устранено. Нашли средство подбить к Кутайсову, подкупив его любовницу. Через этого всесильного в то время человека все Зубовы получили разрешение возвратиться в Петербург. Достигнув этого, Зубов притворился, будто его волнуют такие чувствования, которых он никогда и не имел. Он старался показать, что его трогают хлопоты Кутайсова в его пользу. Чтобы выразить ему свою благодарность, он представился, как будто хочет жениться на его дочери. Этой уловкой он опять добился благоволения Павла, который дал ему и его братьям доказательства своей полной милости. Такое великодушие Павла должно было бы примирить с ним даже и его врагов, но они не были способны на подобные чувствования. Они опасались, что император вновь прогневается, так как он всегда действовал под впечатлением минуты, что и придавало его характеру отпечаток какого-то непостоянства, достойного порицания.

План заговора был теперь вполне выработан, улучшен и приведен в исполнение. Чтобы хоть несколько спасти честь заговорщиков, надо думать, что, как уже было сказано, исполнение лишь случайно стало более ужасно, чем предполагалось по первоначальному проекту. Чтобы надежнее выполнить возмущение, стали злейшим образом подбивать императора к таким невероятным странностям, которые вызывали ненависть к нему нации и, таким образом, заставляли его самого вызвать катастрофу. Она и случилась. Позднейший историк никогда не будет в состоянии изобразить с достаточной резкостью кровавую катастрофу этого ужасного события, которое останется вечным пятном в истории нашего столетия и ради которого как достойная супруга Павла, так и eе прекрасные дети надолго погружены в печаль и вместе с тем в неизвестность относительно их собственной участи. Современный историк должен еще задернуть завесу над страшными сценами этой драмы. Он не может даже говорить о распределении в ней ролей; он может только из многих, принимавших в этом большее или меньшее участие, назвать имена Палена, Беннигсена, Николая Зубова, Платона Зубова, Валериана Зубова, Орлова, Чичерина, Татаринова и Толстого без обозначения их ближайших ролей при возмущении как в замке, так и вне его. Либеральный дух нашего времени признает, быть может, необходимым сообщить миру эту страшную катастрофу, еще не разъясненную в подробностях, и тем исправить многие ложные слухи, распространившиеся по этому поводу. Несчастный Павел I скончался, и Александр Добрый вступил на престол.

Вскоре после этого Платон Зубов покинул двор, где ему уже больше нечего было делать, и отправился в Курляндию, в свое имение.

Из этого краткого и недостаточного биографического очерка читатели в состоянии будут судить хотя до некоторой степени, что Зубов чрезвычайно развил прилежанием свой довольно обыкновенный ум и что всеми почти его действиями руководили гордость, мстительность и жестокость.

В картинной галерее императорского Эрмитажа в Петербурге показывали два изображения Зубова: как государственного человека и как генерал-фельдцейхмейстера. Первое было поколенным портретом. Платон сидит перед столом, на котором лежат ландкарты, рисунки и книги. Это изображение было вырезано потом на меди. На другом он изображен во весь рост. Он стоит в латах, отчасти прикрытый пурпуровой тогой и окруженный массой орудий, символов его высокого военного сана. Эту картину рисовал знаменитый Лампи.

Многим, конечно, читателям придет, по прочтении этого очерка, на мысль сделать параллель между Григорием Орловым и Платоном Зубовым, которая может быть распространена отчасти и на их братьев. Приводим наиболее поразительные пункты их сходства и различия: Орловы свергли с престола Петра III, супруга Екатерины II, содействовали его умерщвлению – Зубовы свергли с престола Павла I, сына Екатерины II, и содействовали его умерщвлению; все братья Зубовы, как некогда братья Орловы, возведены в графское достоинство; Григорий Орлов был первый признанный избранник в царствование Екатерины II, Платон Зубов – последний; оба они наиболее долгое время оставались избранниками; Григорий Орлов был наиболее высокий, статный и красивый из всех избранников – Платон Зубов самый малый, слабый и самый некрасивый из них; оба они были вторыми из братьев, наконец, оба были генерал-фельдцейхмейстерами, носили портрет императрицы и в последний год своего избранства стали немецкими имперскими князьями.