Птицы, рыбы и моллюски

Птицы, рыбы и моллюски

Птицы

К сожалению, костям птиц в археологии не уделяли достаточного внимания, хотя некоторые исследователи понимали их значение. Еще в 1902 году известный специалист по Перу Макс Уле произвел раскопки большого раковинной кучи в Эмервилле на восточных берегах залива Сан-Франциско. Повторные раскопки произвели в 1926 году, и Хильдегард Хоувард изучила остатки птиц из раскопа. Ее доклад (1929) иллюстрирует потенциальную важность фауны птиц в археологии. Она обнаружила, что водяные птицы являются доминирующими видами, особенно утки, гуси и бакланы, а наземные птицы, характерные для холмистой местности, отсутствовали. Все гуси являлись зимними гостями, в районе залива их обнаруживали в основном в период между январем и апрелем каждого года. Почти все кости бакланов были незрелыми, можно предположить, что индейцы разоряли их гнезда. Большинство костей бакланов по размеру равняется костям взрослых птиц, но окостенение (ossification) является менее законченным, такой возраст соответствует пяти — шести неделям у современных птиц. Хоувард изучала гнездовища, и по ее подсчетам получается, что 28 июня каждого года является приблизительным временем, когда совершались налеты на гнезда. На основании этих сведений она делает вывод, что поселение в Эмервилле было обитаемо как зимой, так и в начале лета и, возможно, круглый год.

ПАМЯТНИКИ

АБУ ХУРЕЙРА, СИРИЯ

Раскопки Абу Хурейра, одного из древнейших в мире земледельческих поселений, проводила группа исследователей Эндрю Мура в 1970-х годах. Благодаря современным научным методам, особенно флотации, мы многое узнали о переходе от собирательства к земледелию в Абу Хурейра (Хиллмэн — Hillman, 1989; Мур — Moore, 2000).

Первое поселение, состоящее из ямных домов с соломенными крышами, появилось около 11 500 года до н. э. и просуществовало 500 лет. Тогда климат был более влажным и теплым, чем сейчас. Абу Хурейра находилось в лесостепи, где имелись животные и в обилии произрастали дикие злаки. Селение находилось рядом с лесом, открытой местностью и плодородной речной поймой, где можно было снимать урожаи диких зерновых. Каждую весну охотники Абу Хурейры добывали тысячи мигрирующих газелей, которые в период смены времен года двигались на север (рис. 13.11). Их мясо сушили для последующего употребления (Ёегге и Роули-Конуи — Legge and Rowley-Conwy, 1987).

При таком благоприятном местоположении население Абу Хурейры выросло до 300 400 человек. Но из-за длительной засухи или, возможно, уничтожения леса на дрова поселение было покинуто. Новое поселение возникло на этом же месте приблизительно в 9700 году до н. э. Оно было намного больше и занимало площадь до 12 гектаров. Сначала его обитатели интенсивно охотились на газелей. Затем, приблизительно в 9000 году до н. э., через поколение или около того, они стали одомашнивать коз и овец и выращивать зерновые. Гости селения обнаружили бы здесь тесно сгрудившиеся одноэтажные прямоугольные саманные дома, соединявшиеся узкими улочками и дворами. Тщательные раскопки Эндрю Мура показали нам, что любое медленное или быстрое изменение структуры жизнеобеспечения или окружающей среды Абу Хурейры, произведенное людьми, приводило к сложной цепной реакции, влияющей на все аспекты культуры его обитателей.

^{Рис. 13.11. Абу Хурейра, Сирия}

Охота на птиц часто была боковой ветвью в борьбе за выживание. Во многих племенах мальчики охотились на пернатых с помощью стрел и луков в качестве обучения охоте на крупную дичь. В нескольких культурах были найдены специальные наборы для охоты на птиц, среди них культуры охотников-собирателей Северной Европы эпохи голоцена. Хотя при этой охоте использовались луки и копья, очевидно, что обычно практиковалась ловля силками.

На американском Среднем Западе и Юго-востоке и также в Большом Бассейне большое значение имела водная дичь. Архаичные племена и более поздние народы пользовались ежегодной миграцией водных птиц, которые прилетали весной и осенью по пролетным путям вдоль Миссисипи. Птиц били из луков и ловили сетями. Тушки высушивали для дальнейшего употребления. Архаичные племена в Большом Бассейне часто собирались у мелких озер, где охотились на водоплавающую дичь с помощью хитроумных ловушек, которые сохранились в сухих пещерах (Фаган — Fagan, 2000).

На охотничьих и земледельческих памятниках Африки почти всегда находят одни и те же виды птиц, например цесарку, которые редко летают и легко попадают в ловушки. На раскопках следов ловушек обнаружено не было, так как их делали из непрочных материалов. Удивительно мало написано о доисторической ловле птиц, возможно, потому, что кости птиц хрупки и их сложно идентифицировать (Эйвери и Ундербилл — Avery and Underbill, 1986; Гилберт и другие — Gilbert and others, 1985; Кляйн и Круз-Урибе — Klein and Cruz-Uribe, 1984).

Рыба

Рыбная ловля, подобно ловле птиц, становится все важнее по мере того, как люди начинают специализироваться и их адаптация к окружающей среде становится изощреннее, а техническая оснащенность улучшается. О рыбной ловле свидетельствуют как артефакты, так и кости рыб (Колей — Colley, 1990; А. Уиллер и Джонс — A. Wheeler and Jones, 1989).

Пресноводную и морскую рыбу можно ловить разными способами. Сети, корзины-ловушки и запруды широко использовались уже 10 000 лет назад, но их остатки редко сохраняются в археологическом материале, за исключением сухих памятников или заболоченных отложений (Петерсен и другие — Petersen and others, 1984). Рыболовные корзины-ловушки, найденные в датских торфяных болотах, датируют не ранее чем 4000 годом до н. э. (Дж. Кларк — J. G. D. Clark, 1952). Древние египтяне использовали похожие ловушки, изображенные на росписях гробниц Древнего Царства (2575–2134 гг. до н. э.). В Северной Европе в эпоху голоцена сети оставались самым популярным рыболовным приспособлением. Большая запруда в Бойлстон Стрит в Бостоне, сделанная из вертикальных палок длиной от 1,2 до 4,9 метра, заостренных с одной стороны каменным топором, огораживала участок площадью 0,8 гектара. Эту запруду в 2500 году до н. э. построили, возможно, архаичные племена. Такие ловушки широко использовались на Атлантическом побережье, их строили в дельтах рек, где были сильны приливы. В бостонской запруде гибкие ветки и пруты помещались между столбов, рыбу направляли к горловине ловушки. Для строительства такой запруды, должно быть, требовалось несколько дней, но для ее создателей получался почти неистощимый источник питания.

Рыболовные крючки, гарпуны и наконечники копий с зубцами часто находят в прибрежных стоянках. У самых древних крючков не было зубцов, но они были изогнуты (рис. 13.12). Племена охотников послеледникового периода, такие как датские маглемозе, пользовались такими артефактами в 7-м тысячелетии до н. э., по всей видимости, для охоты на щуку, замечательную пресноводную добычу в доисторические времена (Дж. Кларк — J. G. D. Clark, 1952).

^{Рис. 13.12. Рыболовные крючки из кости культуры маглемозе на севере Европы. Две трети от реального размера}

Одни артефакты могут немного рассказать о роли рыболовства в доисторической экономике или о методах ловли доисторическими людьми. Ловили они рыбу круглый год или только тогда, когда лосось шел на нерест? Занимались они донной рыбой или севшими на мель китами? На такие вопросы можно ответить, лишь изучая рыбные кости и чешую. Возможно, самым эффективным методом сбора рыбных остатков является сбор образцов из каждого слоя. Этот подход выдвигает Ричард Кэстил, который считает, что при этом тратится времени в 9 раз меньше, чем при обычном методе сбора. Более того, по своей колонке выборок он добился 30 %-го повышения идентификации типов рыб. Он использовал этот метод на памятнике Гленроуз Кэннери в дельте реки Фрэйзер в Британской Колумбии, где лосося и осетра ловят по крайней мере 5700 лет (Кэстил — Casteel, 1976; Мэтсон — Matson, 1981).

Замечательно умелыми рыболовами были индейцы чумаши, жившие на юге Калифорнии; они уходили далеко в море на безрамных дощатых каноэ и ловили рыбу на крючок, сетями, корзинами и гарпуном (J. Arnold, 2001). Рыбацкие навыки калифорнийских индейцев проявили себя на памятнике Сэнчири Рэнч в Лос-Анджелесе, где нашли кости таких глубоководных рыб, как альбакор и океанская пеламида, а также глубоководного окуня (rockfish), которые живут у морского дна в водах, слишком глубоких, чтобы ловить их с берега (С. Кинг и другие — C. King and others, 1968). В той же куче были найдены еще пять видов рыб, включая барракуду, встречающиеся вдали от берега. На тех же памятниках были найдены кости мелководных рыб, среди них леопардовая акула и калифорнийский палтус, что указывает на то, что также практиковались как прибрежная ловля, так и ловля с лодок в дельтах рек на крючок, корзинами и сетями.

Поскольку рыба является относительно предсказуемым источником пищи, то прибрежные рыбацкие стоянки являются более постоянными, чем охотничьи лагеря. Рыбная ловля, особенно вместе со сбором съедобных моллюсков, является надежным источником сытной пищи.

Моллюски

В течение многих тысяч лет съедобные моллюски и ракообразные из морей, озер и рек составляли важную часть доисторического рациона питания (Васельков — Waselkov, 1987). Идентификацией моллюсков в раковинных кучах занимаются специалисты по конхиологии, обладающие информацией о съедобности моллюсков и их особенностях в зависимости от времени года.

Пресноводные моллюски представляли ценность для многих архаичных племен, живших на юго-востоке США, но поскольку каждый моллюск сам по себе имеет ограниченную пищевую ценность, то для того, чтобы прокормить даже небольшое племя из 25 человек, потребовалось бы огромное их количество. Подсчитали, что такое племя потребляло бы ежедневно от 1900 до 2250 мидий из реки Мерамек, а в месяц от 57 000 до 67 000 (Пармалии и Клиппель — Parmalee and Klippel, 1974). Племени из 100 человек понадобилось бы по крайней мере 3 тонны мидий в месяц. Во многих регионах, таких как Калифорния, морские и пресноводные моллюски являлись ценным дополнением к рациону в те времена года, когда не хватало пищи, или же они вносили разнообразие в основное питание из дичи и растений (Васельков — Waselkov, 1987).

В тех местах, где ловили моллюсков, — на берегах у обнажений пород или в зонах прилива — образовывались гигантские свалки раковин (Михэн — Meehan, 1982). При современном анализе таких куч проводится систематическое выборочное исследование слоев и различных составляющих почвы. Соотношение разных видов раковин подсчитать легко, а их размер, который иногда меняется со временем, нетрудно установить. Калифорнийские раковинные кучи в течение длительного времени являются предметом интенсивного исследования, при этом изменения частотности моллюсков проецируются на экологические перемены в регионах памятников.

Свалки культуры Ла Джолла в лагуне Ла Батикитос в Сан-Диего являются примечательным примером такого анализа. Клод Н. Уоррен взял выборки из столбца из одного раковинного холма и обнаружил, что остатки пяти видов моллюсков являлись доминантными элементами моллюскового рациона их обитателей (см. Крэбтри — R. M. Crabtree, 1963). Тогда подсчитали изменения основных видов моллюсков для каждого раскапываемого слоя. И выяснилось, что мидию Mytilus, самую распространенную в нижних слоях, постепенно заменили Chione, венерины раковины (Venus shell), и Pecten, гребешки, которые, предположительно, сыграли важную роль в более поздних фазах заселения, относящихся в соответствии с радиоуглеродным методом датирования к 5–2-му тысячелетию до н. э. Уоррен нашел также Ostrea, устрицу, вид, характерный для каменистого побережья, что указывает на то, берег Сан-Диего в то время был скалистым, с обширными колониями моллюсков. Приблизительно к 6300 году до н. э. лагуна Ла Батикитос стала заиленной до такой степени, что экологически более пригодной оказалась для Pecten, а не для предпочитающих камни Mytilus. Однако вскоре лагуны еще более заилились, что даже Pecten и Chione не хватало для населения, рассчитывающего на моллюсков. Тогда людям пришлось переселиться. Подобные исследования в других местах Калифорнии также показали большой информационный потенциал моллюсков при изучении доисторической экологии.

Многие племена собирали моллюсков сезонно, но по археологическим материалам трудно идентифицировать такую практику. Для измерения сезонности измеряли полоски роста в раковинах моллюсков, но более обещающим является метод измерения соотношения изотопов кислорода карбоната раковины, которое является функцией температуры воды (Лфйтфут и Серрато — Lightfoot and Cerrato, 1988). Используя масс-спектрометр, можно измерить содержание кислорода-18 на крае раковины и получить температуру воды в момент смерти моллюска. Трудно определить действительные температуры, но можно получить представление о сезонных колебаниях, тем самым узнать, поймали моллюска зимой пли летом (Дейт — Deith, 1983;Киллингли — Killingley, 1981).

Как пресноводные, там и морские раковины являлись также и украшениями. Красивыми видами моллюсков торговали на обширных пространствах Северной Америки. В ранние колониальные времена в Новой Англии миллионы раковин Mercenaria и Busycon превращались в ожерелья и пояса. Spondylus gaederopus, моллюски, обитавшие в Черном, Эгейском и Мраморном морях, в 5-м тысячелетии до н. э. были завезены европейскими земледельцами далеко на север и запад — в Польшу и на берега Рейна. Андские правители как прибрежных, так и горных государств высоко ценили Spondylus и считали эти раковины священными, среди других они находились в гробнице правителя Сикана (см. вставку «Памятники» в главе 11). Раковины Conus, встречавшиеся на восточном побережье Африки, являлись предметом торговли и стали традиционным предметом, обозначающим престиж и власть вождя. Миссионер и исследователь Дэвид Ливингстон отмечал во время своего визита в 1855 году к вождю Шинте в Замбии, что в то время за две раковины Conus давали раба, а за пять — слоновий бивень.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.