На кукуйских берегах

На кукуйских берегах

Было бы нерационально нарезать вокруг Москвы круг за кругом, так что сейчас мы несколько отклонимся от маршрута, чтобы осмотреть прилегающие к бывшей Басманной слободе районы города — в них обнаружится много из того, что представляет интерес для поклонников Эраста Петровича.

Давайте пройдем по Новой Басманной к тому месту, где она пересекается со Старой Басманной. Их перекресток — площадь Разгуляй. В XVII в. на скрещении дорог в село Измайлово и в Немецкую слободу занял место кабак с развеселым названием «Разгуляй». Здесь, за пределами Земляного вала, вдали от бдительных глаз городской стражи, вольготно чувствовали себя пьяницы и дебоширы. «Разгуляй» просуществовал не так уж долго, а меткое название красуется на карте города до сих пор.

Площадь Разгуляй и ее окрестности становились все более чинными, мирными. Таинственная красавица Смерть, прозванная так за то, что все ее возлюбленные погибали, до начала своей мистической «карьеры» вела здесь обыденную жизнь добропорядочной мещанки: «Жила она, как положено, при отце-матери, не то в Доброй Слободе, не то на Разгуляе, короче, где-то в той стороне. Девка выросла видная, сладкая, от женихов отбою не было. Ну и сосватали ее, как в возраст вошла. Ехали они венчаться в церковь, она и жених ее. Вдруг два кобеля черных, агромадных, прямо перед санями через дорогу — шмыг. Если б тогда догадаться, да молитву прочесть, глядишь, по-другому бы сложилось. Или хоть бы крестом себя осенить. Только никто не догадался или, может, не успели. Лошади кобелей черных напугались, понесли, и на повороте бултых с бережка в Яузу…» («Любовник Смерти»). За первым трагическим случаем последовали другие, и вскоре девушка уже не могла позволить себе вести прежнюю жизнь.

Отходящая от Разгуляя в сторону Яузы Доброслободская улица — и есть дорога, проходившая когда-то через Добрую слободу. В конце XIX в., разумеется, слободы как таковой здесь уже не было, ее поглотил город.

Доброслободская улица выводит нас к улице Радио. В начале 1930-х гг. она получила это название в честь первой советской широковещательной радиостанции, построенной здесь в 1922 г. А до этого, начиная с конца XVIII в., улица называлась Вознесенской. И сегодня на улице Радио стоит памятник классицизма — церковь Вознесения, что на Гороховом поле, построенная в 1790–1793 гг. по проекту М. Ф. Казакова. Отсчитаем еще столетие. В XVII в. улица Радио — Вознесенская была одной из центральной улиц Немецкой слободы.

Немецкая слобода возникла на правом берегу Яузы еще раньше, в XVI в., когда на берегах ручья Чечёрки поселили ливонских пленных. А в 1652 г., поддавшись уговорам духовенства, царь Алексей Михайлович выселил сюда всех иностранцев, которые проживали на территории Китай-города, Белого и Земляного городов. Это были представители почти всех стран Западной Европы, однако русский народ собирательно называл их «немцами», то есть не способными объясниться, «немыми».

Это был целый городок с самостоятельной инфраструктурой — уголок Европы в сердце России. «Закатная заря осветила дрожащим розовым светом берега малой речки, тесно уставленной мельничками, и вдруг поодаль, над крутым обрывом, обрисовался милый немецкий городок: с белыми опрятными домиками, шпилем кирхи, зелеными садами и даже блеснула гладь аккуратного пруда с фонтаном. Городок был как две капли воды похож на милый сердцу Фюрстенхоф, что стоял всего в полумиле к юго-востоку от отчего замка.

Очевидно, благое Провидение сжалилось над Корнелиусом и милосердно лишило его рассудка — фон Дорн нисколько этому не огорчился.

— Это и есть Новая Немецкая слобода… — сообщил переводчик. — Тому двадцать три года, как выстроена.

Заглядение, правда? Дворов нынче за три сотни стало, и люди все достойные: офицеры, врачи, мастера часовых и прочих хитрых дел» («Алтын Толобас»).

Почему Немецкая слобода — «Новая»? Дело в том, что в период Смутного времени поселение иноземцев было разорено войсками Лжедмитрия II и потом возродилось вновь несколько поодаль от прежнего места.

Из текста «Алтын Толобас» читатель узнает, что Немецкая слобода находилась в «непосредственной близости» от «Покровских ворот Земляного города». Противоречия здесь нет — мы попали сюда от Красных ворот, но ведь и до Покровки рукой подать.

«Малая речка» — протекавший через Немецкую слободу ручей — заслуживает отдельного упоминания. Его исток был в районе современной Нижней Красносельской улицы. В районе Доброслободской он впадал в речку Чечёру — приток Яузы. Ручей Чечёрка еще в XIX в. исчез с поверхности земли — русло было засыпано, и его воды теперь протекают по водосточной сети. Но было у ручья и еще одно название, полуофициальное, зато гораздо более знаменитое. Чечёрку называли «Кукуй». Что значит это слово, достоверно не установлено. В том же «Алтын Толобас» приводятся две взаимоисключающие версии. Вот Корнелиуса, только прибывшего в Москву, знакомит с местными реалиями купец Майер.

«— Что они кричат? Что такое: «Nemetz kysch na kukui»?» — уточняет фон Дорн.

«— Они кричат «иностранец, отправляйся на Кукуй», — усмехнулся Майер. — Кукуй — это ручей, на котором стоит Иноземская слобода. Там велено селиться всем иностранцам, и вы тоже будете жить там. Сорванцы кричат из озорства, тут игра слов. «Кукуй» созвучно русскому слову, обозначающему срамную часть тела».

Но вскоре Корнелиусу дается другое объяснение: «А знаете, господин поручик, почему «Кукуй»?

— Почему? — вяло спросил фон Дорн… поморщившись на «поручика».

— Это здешние служанки, стирая в ручье белье и пялясь на диковинных московитов, кричали друг другу: «Kucke, kuck mal!» Вот и пристало».

К иностранцам в XVII в. на Руси относились без особенного пиетета — их считали опасными чудаками, но терпели ради пользы, которую те приносили. Впрочем, неприязнь и малоинформированность были обоюдными. «У въезда, за полосатым шлагбаумом стоял караульный солдат — в каске, кирасе, с алебардой.

Стрельцов пустил неохотно, после препирательств. Корнелиус заметил, что его конвоиры шли уже не так грозно, как по Москве, — сбились в кучу, по сторонам глядели с опаской.

Из аустерии, на крышей которой было установлено тележное колесо с жестяным аистом (вывеска гласила «Storch und Rad»), вышли в обнимку двое рейтаров с палашами у пояса. Один, показав на бородатых стрельцов, крикнул на баварском:

— Гляди, Зепп, пришли русские свиньи, мочалки для бани продавать!»

Русские, для которых в то время принадлежность человека к той или иной конфессии была определяющей, воспринимали любого «немца» как еретика и чернокнижника; иноземная одежда казалась смешной и неприличной. Разница культур приводила к тому, что иностранцы порой совершали бестактные поступки, а москвичи искренне не понимали, что «немцы» делают это не злонамеренно, а от незнания русских обычаев, традиций. Имели место и соображения безопасности: «Корнелиус вскочил, топнул ногой.

— Не стану служить поручиком, да за половину жалованья! Если так, я немедля отправляюсь обратно!

Лыков недобро усмехнулся:

— Эк чего захотел. Государевы ездовые, сто ефимков потратил, города и крепости наши все повысмотрел, а теперь назад? Может, ты лазутчик?»

В свою очередь, обитатели Немецкой слободы, несмотря на то что многие из них проживали здесь практически всю жизнь, очень мало знали о своих русских соседях. Отведенную им территорию они без особой надобности не покидали. «Будет лучше, если первый год вы вообще не станете выходить за пределы Немецкой слободы без провожатых», — инструктируют фон Дорна. Если прочитать записки побывавших в то время в России иностранцев, можно, например, с удивлением узнать, что наши предки пожирали сырое мясо. Русских обвиняли в неопрятности, и в то же время подробно и смачно описывали обычай мыться в бане… Да что говорить о купцах, ремесленниках и наемных солдатах XVI–XVII в., если всеми уважаемый Дюма-отец в своем «Учителе фехтования» сообщал, будто жители Петербурга XVIII столетия не имели представления о кроватях, и приводил неизбежное описание бани, которым гордился бы сам Барков. Из записок некоего Петра Петрея, гостившего в России незадолго до фон Дорна, в 1620 г., можно узнать, что Москва, оказывается, делилась на «замок Кремль», «Большой город, или Скородом» и «Стрелецкий город, или Норбат».

Впрочем, чистоплюи-«немцы» и «варвары»-русские стоили друг друга. Акунин мастерски дает это прочувствовать: «Фон Дорн вспомнил, как купцы рассказывали про жестокий обычай московитов — жену, что убьет мужа, не жечь на костре, как принято в цивилизованных странах, а закапывать живой в землю, пока не издохнет».

«Немцы» чувствовали себя в безопасности только среди своих, на Кукуе. «У нас на Кукуе можете чувствовать себя как в Германии, тут у нас свои законы», — узнает фон Дорн.

Все изменилось после прихода к власти Петра I. Из подозрительных типов «немцы» превратились в добрых соседей, у которых можно было многому поучиться. Не в последнюю очередь такая перемена связана с именем друга царя-реформатора Франца Лефорта. Подробно рассказывать об этом лице вряд ли стоит: все и так хорошо знают его по множеству исторических романов и фильмов. Хочется обратить ваше внимание на другое: многие ошибочно полагают, что в ту эпоху Немецкая слобода стала называться в его честь Лефортовской. Но Лефортово лишь граничило с Немецкой слободой, оно находилось у Яузы. Значительная часть Лефортова приходится не на правый, а на левый ее берег.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.