Введение. Кредо Америки

Введение. Кредо Америки

Любая книга по истории является толкованием событий, в котором какое-либо событие прошлого переносится в настоящее в соответствии с интересами самого историка. Причем, как бы мысль историка ни была погружена в прошлое, его интересы определяются непременно настоящим. Мой собственный интерес к написанию этой краткой истории Соединенных Штатов, охватывающий 25-летний период после окончания второй мировой войны, объясняется стремлением рассмотреть две проблемы в надежде побудить читателя к более активному участию в создании американской истории, не похожей на ту, которая составляет наше прошлое.

Первая проблема: почему правительство Соединенных Штатов, ставших самым оснащенным в военном отношении и самым богатым государством в мире, вступило в полосу столь острых конфликтов с американским народом? В конце 50-х — начале 70-х годов страна пережила беспрецедентные волнения негров, студенческие демонстрации, антивоенные выступления, движение гражданского неповиновения, бунты заключенных; широко распространилось представление о неустойчивости, даже ущербности американской цивилизации.

Вторая проблема: каковы возможности, перспективы и отправные точки новых путей в развитии страны?

Я начал обсуждение первого вопроса в разделе, открывающем мою книгу, с Хиросимы, когда в 1945 г. целый город был стерт с лица земли американской техникой, приведенной в действие официально оправданной жестокостью, не вызвавшей никакого протеста со стороны американской общественности. Второй вопрос я поднимаю в заключительной части книги, рисуя картины Банкер-Хилла в 1971 г., где собрались ветераны войны во Вьетнаме, чтобы выразить протест против проявления такой же жестокости в Индокитае.

При исследовании этих вопросов через всю книгу красной нитью проходит тема о кредо, о символе веры американцев, столь противоречивом по своему содержанию. Один показ явных расхождений между обещаниями и их выполнением, между теорией и практикой, между словом и делом не может дать о нем точного представления. Ибо обещания сами по себе недостаточно определенны, а слова противоречивы. Точно так же и дела — в них алчность и насилие перемешаны с изрядной долей благородства и героизма, — и это значительно затрудняет какую-либо однозначную формулировку понятия «Америка». Ибо Америка — это не только воинственные президенты, алчные промышленники, холопствующая интеллигенция и покорные жертвы. Это также доблестные мужчины и женщины — организаторы и вдохновители протеста и противодействия.

На страницах своей книги я провожу различие между двумя противоречивыми частями американского кредо. С одной стороны, это формальное, провозглашенное кредо, лучше всего сформулированное в словах Декларации независимости: «Все мужчины, все женщины созданы равными… имеющими неотъемлемые права… на жизнь, свободу, стремление к счастью… и если какая-либо форма правления окажется несовместимой с этими целями, народ имеет право изменить или вовсе отменить ее…» С другой стороны, это реальное, действующее кредо — те убеждения, которые — вне зависимости от того, записаны они в конституции и в своде законов или нет, — глубоко укоренились в сознании американского народа в ходе его повседневной практической деятельности; это убеждения, которые укрепляются церковью, семьей, школой, официальными заявлениями, средствами массовой информации. Это вера в то, что все люди созданы равными — кроме иностранцев, с которыми мы постоянно воюем, чернокожих, о которых вообще не стоит говорить, индейцев, которые нам не покорятся, а также заключенных, военнослужащих и бедняков. Это представление о том, что менее всего неотъемлемым правом является право на жизнь у тех, кого посылают на войну, и что право народа на свободу бессильно против власти; что, если какая-либо группа людей выступает против действующего американского кредо, правительство имеет право воспрепятствовать этому или устранить эту группу путем преследований и тюремного заключения.

В этом смысле американская история представляет собой давнюю и до сих пор безуспешную попытку преодолеть подобную двойственность американского кредо и провести в жизнь принципы Декларации независимости.

Эта двойственность всегда была на руку тем, кто правит обществом. Благодаря ей существует целый набор норм и убеждений, необходимых для того, чтобы существующая система продолжала соответствовать идеалам, которые сулят нечто лучшее в будущем и несколько смягчают безотрадность настоящего. В период великих буржуазных революций нового времени, к которым следует отнести английскую революцию XVII в. и революции XVIII в. в Соединенных Штатах и во Франции, эта двойственность была более необходима, чем когда-либо раньше. Ибо предстояло мобилизовать огромные массы людей на свержение старых режимов и на активное участие в целом комплексе экономических и политических процессов, порожденных этими революциями. Идеалы вдохновляли людей, а нормы сдерживали их. Религия, образование, средства массовой информации — все они в меру своих возможностей преподносили людям и эти идеалы, и эти нормы.

Все буржуазные государства, возникшие в результате революций, претендовали на огромный прогресс по сравнению с прежними обществами. Но эти претензии чрезмерны. Выборы и парламентские системы не устранили положения, при котором принятие решений сосредоточено в руках немногих; они создали лишь возможность участия в управлении со стороны не имеющих власти и очень плохо информированных избирателей. Капиталистическая система не уничтожила свойственного феодальным временам резкого деления общества на богатых и бедных, она, скорее, провела это деление в мировом масштабе. В пределах же богатых наций она маскировала несправедливое распределение богатств запутанной системой договорных отношений, закрепленных законами. Современные конституции и билли о правах не изменили главной черты прежних обществ: свобода слова и справедливый суд не всегда доступны для тех, кто не имеет денег и высокого общественного положения. Распространение всеобщей грамотности, развитие наук и образования вовсе не мешают меньшинству обманывать большинство, они, скорее, создали для этого все возможности, потому что с ними повсеместно распространялись лицемерие и двуличность.

Возникновение национальных государств в новое время считалось прогрессивной тенденцией мирового развития, шагом вперед по сравнению с расколотым миром монархов и пап, племенных вождей и феодальных князей. Однако новый порядок, принесший разочарование большинству населения новых государств, стал губительным для тех, кто оставался за их пределами; новые национальные государства оказались теперь в состоянии создавать империи, широко применять насилие, вести войны в масштабах, далеко превосходящих деяния старых режимов. «Правление по закону», которого придерживались современные буржуазные государства, сочеталось с господством беззакония на мировой арене. Ныне, вооруженные ядерными боеголовками, они направляют национальные богатства на войну и на подготовку к войне, управляя при этом своими народами с помощью полицейских порядков и иллюзорных выгод.

Все это, разумеется, не перечеркивает подлинного прогресса в медицине и технике, в распространении грамотности и политической активности. Однако в ходе войн и погони за прибылями все эти предпосылки существования здорового общества непременно извращались национальными амбициями. И то, что именовалось прогрессом, в большинстве случаев означало изготовление орудий, предназначаемых отнюдь не для гуманных целей.

Как самое современное среди буржуазных государств нашего времени, Соединенные Штаты вобрали в себя все эти черты национальных государств XX в. Это государство наиболее эффективно использовало формальное кредо и умело комбинировало его с действующим кредо, для того чтобы закрепить контроль над американским народом и распространить свое влияние на другие части света.

В США использованию этой двойственности сопутствовал наибольший успех. Одна из причин этого успеха крылась в том, что противоречия между риторикой и реальностью постоянно смягчались в США символами перемен и реформ. Идеализацию буржуазных революций и их исторической прогрессивности Соединенные Штаты дополнили утверждениями о своих достижениях в рамках американской конституционной системы. В США были приняты законы о гражданских правах негров и о материальном обеспечении бедняков, а также внесены изменения в избирательную систему и политическую структуру; расширены права обвиняемых в суде и утверждены планы экономической помощи другим народам. Все эти символы перемен и реформ поддерживают иллюзорное представление о том, что прогресс в рамках норм американской системы достижим — путем голосования за соответствующих лиц, проведения новых постановлений, принятия новых решений Верховного суда, создания системы совместного участия в прибылях. В целях смягчения недовольства американская система позволила производить перемены, однако не настолько, чтобы фундаментально изменить распределение власти и богатства. То, что может быть названо прогрессом, происходило в узких границах экономической системы, основанной на капиталистической погоне за прибылями; в рамках политической системы, основанной на патернализме представительного правления; в сфере внешней политики, основанной на экономической и военной агрессивности, а также внутри социальной системы, основанной на предрассудках в вопросах расовой и национальной принадлежности, пола, возраста и имущественного положения.

До настоящего времени основные политические конфликты в Соединенных Штатах ограничивались указанными пределами. Сама американская революция, принесшая американцам независимость от Англии, заменила ее господство властью местных рабовладельцев, купцов, юристов и политиков, а новая конституция узаконила эту замену, создав еще более широкое поле деятельности для расовой и классовой элиты, занимавшей господствующие позиции еще в колониальный период истории США. Гражданская война уничтожила рабство, но не устранила расового неравенства. Успехи фермерского и профсоюзного движений привели к реформам, которые, однако, принесли пользу главным образом привилегированному меньшинству в пределах избирательных округов, а в более широких масштабах способствовали укреплению контроля корпораций над национальными богатствами. Политические выступления — даже такие мощные движения, как борьба фермеров и рабочих, — скорее создавали видимость, нежели на самом деле свидетельствовали о возможности выбора между двумя существенно различными альтернативами.

Все вышесказанное говорит в пользу интерпретации американской истории в духе «консенсуса», то есть «общественного согласия». Эта интерпретация отражает, на мой взгляд, глубокую истину об американском обществе: его «огромный прогресс» и его политические конфликты всегда ограничивались жесткими рамками. Однако концепцию «согласия» трудно совместить с характерной чертой американской истории, мимо которой нельзя пройти, постоянно присущим ей движением протеста, отражающим настроения, идеи, борьбу тех, кто отвергал действующее американское кредо, кто стремился не дать нации забыть кредо в том виде, в котором оно было провозглашено, кто сохранил веру в возможность создания общества без капитализма, без национализма, без иерархии, основанной на принципе «человек человеку волк». Существование этого движения в полной мере подтверждает положения «конфликтной» школы в изучении американской истории, которая считает, что американцы забыли аболиционистов, «Индустриальных рабочих мира», социалистов, анархистов, Томаса Пейна, Джона Брауна, Юджина Дебса и других деятелей.

В послевоенные годы эти два направления — «школа согласия» и «школа конфликта» — обозначились наиболее четко. Разрыв между формальным и фактическим кредо стал еще более очевидным. Достижения американской системы в организации и «крестовых походов» за рубежом, и реформ внутри страны явились наиболее значительными в период второй мировой войны и в последующие годы. Однако то же самое можно сказать и об осознании поражений американской системы. Впервые символы достижений и прогресса стали казаться фальшивыми все большему числу американцев.

По прошествии четверти века годы второй мировой войны представляются уже не столь славным периодом, как это казалось прежде. В годы войны американская система либерального капитализма достигла вершины своего развития: мощная техническая оснащенность, изобилие денег и рабочих мест, единство в борьбе против ненавистного гитлеризма, благородные декларации и изъявление благих намерений по отношению к народу США и всему человечеству. Но война обнаружила также, что американская система на вершине своего развития сочетает декларации против жестокости нацизма с массовыми убийствами и разорением, например, в Хиросиме; что в момент своего наивысшего подъема «крестовый поход» против фашизма совмещался с американским расизмом, в частности, с расовой сегрегацией в вооруженных силах США; что в пору своего расцвета американская щедрость по отношению к союзникам маскировала эксплуатацию американских трудящихся; США помогали Англии и в то же время оттеснили ее с прежних позиций хозяина нефти на Среднем Востоке. Американская экономика в пору расцвета зиждилась на получении прибылей с помощью военных заказов, а политическая система — во-первых, на борьбе с инакомыслящими, которых бросали в тюрьмы, и, во-вторых, на расизме и концентрационных лагерях.

Но в атмосфере, насыщенной духом справедливой борьбы против Гитлера, парадоксальность этих противоречий смягчалась в глазах всех американцев, исключая группки бунтарей, к которым большинство населения страны не питало никакого доверия. И поэтому американцы вступали в послевоенный период с великой верой в свою систему, которая подкреплялась ее непомерно возросшей мощью и богатством.

Но уже в начале 60-х годов эта вера пошла на убыль. Кризис за кризисом — в расовых отношениях, в распределении ресурсов, во внешней политике — все указывало на то, что здесь что-то не так. «Великая депрессия»[1] была преодолена, фашизм побежден, ку-клукс-клан и маккартизм ослаблены, но в обществе назревала болезнь. Трудности американского общества нельзя было более объяснять отступлениями от либеральных устоев к империализму, расизму южных штатов, погоне корпораций за прибылью или к «охоте за ведьмами». Страна уже пережила свою юность, победила конфедератов, заменила господство «баронов-грабителей» «государством всеобщего благоденствия» и подтвердила Билль о правах мудрыми решениями Верховного суда. США отстояли либеральное кредо от внешних врагов и очистили его от пагубной ереси внутри страны, и все же болезнь распространялась.

А может быть, порочным оказалось само либеральное кредо? (Что может быть ужаснее этой мысли? Но на подобные мысли наводили и бунты негров, и невиданное сопротивление народов Азии, и внезапное охлаждение прежних почитателей США во всем мире, и неожиданное озлобление молодого поколения американцев.) Могло ли быть порочным действующее американское кредо, а не его риторическое выражение в Декларации независимости и присяге на верность? Может быть, оказались ложными ценности, символы и принципы американского образа жизни? Или, может быть, американцы отвергли некоторые отвратительные наслоения прошлого — агрессию империализма США времен испано-американской войны, линчевание негров, расстрелы забастовщиков — только для того, чтобы убедиться в том, что не менее отвратительны и сохранившиеся явления в жизни страны?

Волнения 60-х годов зародили подозрение (которое укрепилось в начале 70-х) в том, что самые лучшие черты либерального капитализма являлись источником того самого зла, которое мы обычно относили за счет временных отступлений от либеральных взглядов. Росло подозрение, что нарушения прав человека в Соединенных Штатах не были случайными или странными; они случались и тогда, когда США не бросались в крайности, они были нормой. Трудности, переживаемые нацией, происходили не вследствие нарушения фактического кредо, а, напротив, в результате его неукоснительного выполнения.

Это кредо включает в себя веру (которая, правда, сейчас уже поколеблена) в то, что путем конституционных поправок и решений Верховного суда можно достичь расового равенства; что в условиях «государства всеобщего благосостояния» с помощью профсоюзов можно модифицировать систему погони корпораций за прибылями; веру в судопроизводство, Билль о правах, суд присяжных заседателей как в средство обеспечения справедливости и свободы слова для каждого американца; веру в выборы, представительное правление, двухпартийную систему как наилучший путь обеспечения демократии; веру в полицию, способную сохранять мир в стране и защищать права всех граждан, и в солдат, в бомбы, которые обеспечат правопорядок за рубежом…

Эта книга ставит своей целью показать ошибочность этой веры и вызванный действующим американским кредо кризис всей культуры и политики в США в течение 25 лет после окончания второй мировой войны. Но она также должна показать, что именно в этом кризисе берет свое начало попытка осуществить на деле то, что было обещано два столетия назад в Декларации независимости.

Мы начинаем с волнующего момента победы, с окончания войны, чтобы выяснить, нельзя ли именно в том времени, когда нация достигла своего величия, найти ключ к разгадке причин последующего затяжного падения с вершины.