11.3. ИРАН ПОД ВЛАСТЬЮ МОНГОЛОВ

11.3. ИРАН ПОД ВЛАСТЬЮ МОНГОЛОВ

Катастрофа, вызванная монгольским нашествием, своими масштабами превзошла все катаклизмы, которые было суждено пережить человечеству до тех пор. «Сомнения нет, – писал Хамдаллах Казвини, – что разруха и всеобщая резня, бывшие при появлении монгольской державы, таковы, что если бы и за тысячу лет [после этого] никакого другого бедствия не случилось, их все равно не исправить, и мир не вернется к тому первоначальному состоянию, какое было прежде этого события»[1788]. Действительно, по оценкам специалистов, экономика Ирана смогла достичь домонгольского уровня лишь в ХХ в.[1789].

В отличие от других кочевников монголы практиковали целенаправленное и планомерное истребление мирного населения. После овладения городами осуществлялась «всеобщая резня»: горожан выгоняли в поле, небольшую часть, ремесленников и красивых женщин, отводили в сторону, остальных вязали веревками и делили между воинами; затем воины заставляли пленников встать на колени и рубили им головы. Специальная стража следила, чтобы никто не избежал расправы. Писцы проводили подсчет срубленных голов, к примеру после взятия Мерва такой подсчет продолжался 13 дней и дал цифру в 1300 тыс. убитых. Во время нашествия за стенами больших городов укрывалось население целых областей, поэтому количество жертв часто бывало огромным. В Герате было вырезано 1600 тыс. человек, в Балхе – 200 тыс., в Багдаде – 800 тыс., в Нишапуре погибло 1747 тыс. одних мужчин, без учета женщин и детей[1790]. Везир Хулагу-хана Джувейни свидетельствовал, что «где было народу сто тысяч, не осталось, без преувеличения, и сотни душ, и подтверждением сего утверждения может служить судьба многих городов, о каждом из которых сказано в должном месте»[1791]. По словам Рашид ад-дина, после нашествия обрабатывалась лишь десятая часть всей пашни[1792]. Археологическое обследование области Дайялы свидетельствует, что население по сравнению с периодом до нашествия сократилось в 6-7 раз, а по сравнению с началом IX в. – в 15 раз[1793].

Социально-экономическое развитие после завоевания определялось процессом социального синтеза. И. П. Петрушевский в работе, посвященной монгольскому периоду истории Ирана[1794], описывает этот процесс в духе теории Ибн Халдуна: социальный синтез проходит в борьбе двух политических группировок; одна из них – это кочевая знать, отстаивающая степные традиции. Кочевая знать стремиться к неограниченной хищнической эксплуатации покоренного населения, она выступает как носитель тенденций феодальной раздробленности и анархии. Другая политическая группировка – это местная бюрократия, которая побуждает ханов к перениманию местных государственных традиций. Ханы и бюрократия стремятся к утверждению централизованной авторитарной монархии, к введению упорядоченной системы налогов и к восстановлению экономики[1795].

Завоеватель Ирана Хулагу-хан и его сын Абака-хан (1265-1282 гг.) придерживались кочевых традиций, в их правление кочевники полновластно господствовали над покоренным населением. Монгольские царевичи, нойоны и эмиры получали от хана в уделы («улусы») обширные территории; ханские уполномоченные, баскаки, собирали налоги с этих уделов и передавали их владельцам. Однако характерно, что основная часть земель оставалась в собственности государства, и налоги с этих земель собирались непосредственно в государственную казну. Монгольские ханы долгое время воздерживались от выделения воинам владений-икт; рядовые монголы вели привычную им жизнь кочевников, лишь иногда они получали небольшие выдачи из казны[1796].

После завоевания в Иран и Ирак переселились многочисленные монгольские и тюркские племена, которые занимали плодородные земли под свои кочевья. Кочевники признавали лишь право сильного, они не делали разницы между покоренными и непокорными народами и грабили всех подряд. При перекочевках огромные отары двигались прямо по крестьянским полям, затаптывая посевы; монголы и тюрки грабили деревни и чинили насилия над крестьянами[1797]. Тяжким испытанием для крестьян была постойная повинность; любой монгольский эмир, останавливаясь на постой в каком-нибудь селении, занимал для себя и своей свиты до сотни домов. Нукеры этого эмира требовали у хозяев вино и пищу, избивали хозяев, насиловали женщин. Ко всем бедам прибавлялись постоянные войны между кочевниками, во время которых Иран подвергался новым опустошениям. В 1295 г. владетель Средней Азии, Дува-хан Чагатайский, разрушил почти все города Хорасана и угнал 200 тыс. пленных[1798].

Поскольку налоговая система Монгольской империи была устроена по китайскому образцу, то завоеватели принесли в Иран китайские порядки. Прежде всего они провели перепись и разделили население на десятки, связанные круговой порукой. Особые писцы «битикчи» вели составленные в каждом районе податные росписи, «дафтары»[1799]. «Так как все страны и народы стали им подвластными, – писал персидский историк Джувейни, – то они провели перепись, после которой в соответствии со своими традициями разделили всех на десятки, сотни и тысячи и потребовали нести военную службу, обслуживать ямы, нести вызванные этим расходы, обслуживать их кормами – это в добавление [к прежним налогам]; сверх всего они установили также купчур»[1800]. И. П. Петрушевский писал, что налог «купчур» был заимствован из Китая, причем имелось две разновидности купчура, собиравшиеся, соответственно, с кочевников и оседлых жителей. Купчур с кочевников собирали из расчета по 1 голове со ста голов скота; купчур с оседлых жителей выступал в качестве подушного налога, его собирали по 70 дирхемов с десятка, связанного круговой порукой. Купчур платили только трудоспособные мужчины, от его уплаты освобождались служители религии, которым предоставлялось «тарханство». Известно, что подушную подать собирали с горожан; поначалу в некоторых районах купчур собирался и с крестьян, но затем он был отменен. Сохранившаяся податная роспись Хузистана времен Газан-хана (1295–1304 гг) уже не упоминает о купчуре с земледельцев, с них собирали старую, домонгольскую поземельную подать – харадж. В документах часто упоминаются термины «калан» и «маль»; как показал Дж. Смит, «калан» – это был монгольский эквивалент местного термина «маль», означающего «обычные», т. е. домонгольские налоги. Главным из «обычных» налогов был харадж, поэтому калан, в общем, соответствует хараджу; И. П. Петрушевский указывает, что в податной росписи Хузистана «маль» – просто синоним хараджа[1801].

В итоге можно прийти к выводу, что часто упоминающаяся в значении основного налога пара купчур-калан равнозначна купчур-харадж и соответствует китайскому подушно-поземельному налогу, который собирался в городах с «душ» или со дворов, а в деревнях – с земли. Помимо этого основного налога существовали торговый сбор «тамга» и принудительные закупки товаров казной («тарх»). Далее в источниках упоминаются воинская повинность по поставке рекрутов (1 человек с 9 дворов), «улаг» (буквально – «вьючное животное») или «подвода» – повинность по поставке лошадей и подвод для созданных монголами почтовых станций («йамов»). Все эти заимствованные из Китая налоги и повинности противоречили мусульманскому праву (шариату) и воспринимались населением как «безбожные». Кроме того, продолжала существовать введенная при сельджуках постойная повинность («нузл») с поставкой проезжающим чиновникам, воинам и гонцам («ильчи») пищи, кормов и содержания («алафэ» и «улафа»)[1802].

Монголы намного увеличили размеры налогов, однако тяжесть обложения определялась не столько официальными размерами налогов, сколько методами их сбора. Завоеватели-варвары не могли наладить сбор налогов и сдавали их на откупа местным купцам. Предприимчивые дельцы брали деньги в долг под огромный процент, раздавали взятки влиятельным эмирам и получали на откуп области. После этого они бесконтрольно обирали крестьян, выжимая из них все соки, ведь им нужно было не только обогатиться самим, но и заплатить проценты[1803]. Указ Газан-хана говорит, что на практике откупщики взимали вдвое больше, чем полагалось, и при этом ничего не отправляли в казну[1804]. Если требовалось заплатить воинам или чиновникам, то власти переадресовывали платежи откупщикам, а те давали вместо денег «бераты» – предписания на получение нужной суммы в счет налогов с такой-то деревни. Обладатели бератов со своими людьми приезжали в деревню, но там уже побывали сборщики налогов и разоренные крестьяне не могли платить, они разбегались и прятались; воины ловили тех, кто не успел спрятаться, и пытали их, требуя выдать, где укрываются остальные. «Если не могли заполучить мужчин, то схватывали их жен, – свидетельствует Рашид ад-дин, – и, словно стадо овец, гоня перед собой из околотка в околоток, уводили их к сборщикам»[1805]. Крестьяне были до такой степени замучены постоянными насилиями, что, по словам Газан-хана, «если бы муха утащила у них что-нибудь, они не смогли бы того у нее отнять»[1806]. Во избежание бегства райаты были прикреплены к земле, и, по законам чингисхановой «Ясы», пойманным беглецам грозила смертная казнь. Те, кто еще мог сопротивляться, уходили в партизаны или в разбойники; редкий караван мог пройти по дорогам, не подвергшись нападению. Кочевники также нападали на караваны, ведь рядовые монголы мало что выиграли от завоевания Ирана; развал налоговой системы привел к тому, что они не получали положенного содержания из казны, им приходилось брать свое посредством грабежей и насилий[1807].

Процесс социального синтеза проявлялся прежде всего в мусульманизации монгольской знати. Первым из монгольских правителей Ирана принял ислам правивший в 1282-1284 гг. Токудар-хан. Последствием этого шага было обращение Токудара к жителям Багдада с обещанием покровительства мусульманам. Однако покровительство побежденным и попытки остановить грабежи кочевников сразу же вызвали традиционалистскую реакцию и мятеж кочевой знати, Токудар был свергнут и убит. Везир Аргун-хана (1284-1291 гг.) Са’д-ад-доулэ запретил монголам бесконтрольно требовать от населения продовольствие и фураж – он также был убит знатью. Другой везир, Садр-ад-дин, в правление Кейхату-хана (1291-1295 гг) пытался выйти из финансового кризиса с помощью заимствованных из Китая бумажных денег – эта реформа не могла решить социальных проблем и, естественно, закончилась неудачей[1808].

Тем не менее процесс социального синтеза набирал силу, кочевники постепенно перенимали местные культурные традиции, к концу XIII в. ислам был принят многими монгольскими эмирами. В 1295 г. мусульманская группировка посадила на трон 24-летнего сына Аргуна, Газан-хана; везиром Газан-хана стал известный врач и финансист Рашид ад-дин. Рашид ад-дин впоследствии стал знаменит как один из крупнейших историков и теоретиков исламского государства, подобно Низам ал-мульку он видел основу государственности в справедливых отношениях между сословиями. «Основа управления есть справедливость, – подчеркивал Рашид ад-дин, – ибо, как говорят, доход государства бывает от войска – нет дохода султана, кроме как от войска, а войско можно собрать благодаря налогу – нет войска без налога, а налог получают от райата – нет налога, кроме как от райата, а райата можно сохранить благодаря справедливости – нет райата, если нет справедливости»[1809].

Следуя советам Рашид ад-дина, Газан-хан провел серию реформ, направленных на прекращение произвола кочевников, уничтожение злоупотреблений откупщиков налогов, на восстановление хозяйства и облегчение положения крестьян. Был проведен земельный кадастр и установлены точные размеры податей для каждого крестьянского хозяйства, податные росписи деревень были вырезаны на медных досках и укреплялись на стенах мечетей, сборщикам категорически запрещалось брать с крестьян больше, чем указано в ведомостях. Практика выдачи бератов была отменена, и отныне все собранные налоги отправлялись в казну; был налажен строгий учет и контроль, так что средств стало поступать вдвое больше, чем прежде числилось в ведомостях, но не поступало. Была отменена повинность по содержанию ямских станций, снижены размеры «тамги»[1810]. Принимались меры по прекращению грабежей кочевниками мирного населения, после отмены постойной повинности «дом, который раньше стоил сто динаров, не отдавали и за тысячу динаров»[1811]. Было запрещено противное мусульманскому праву ростовщичество; нуждающимся крестьянам выдавали семенное зерно, предоставляли рабочий скот и домашнюю птицу[1812]. «Снова образовался семенной запас, райатам достается в два раза больше дохода, и они окрепли, – свидетельствует Рашид ад-дин. – Распространилось благосостояние, и объявилась дешевизна»[1813].

Газан-хан и Рашид ад-дин организовали обширные работы по восстановлению ирригационной системы. Было проведено несколько крупных каналов; «Верхний Газанов канал» позволил оросить земли, которые давали 100 тыс. тагаров (около 30 тыс. тонн) зерна. Канал, проложенный в окрестностях Диабекира, имел длину 160 км, на его строительстве было занято 20 тыс. человек, после прокладки канала на его берегах было основано 14 селений[1814]. В городах также велось значительное строительство, новые столицы ханов, Тебриз и Султанийэ, украсились многочисленными дворцами и мечетями. Рашид ад-дин построил в Тебризе большой квартал, где было 30 тыс. домов, 24 караван-сарая, множество ремесленных мастерских. Стена, возведенная вокруг города, имела длину 24 км – судя по занимаемой площади, Тебриз был одним из крупнейших городов Средневековья[1815]. «В настоящее время во всех владениях люди заняты приведением земель в цветущее состояние», – писал Рашид ад-дин[1816].

Великий историк не удержался от преувеличений при описании результатов своих реформ. Конечно, положение крестьян стало намного лучше, но налоги оставались тяжелыми. Основной налог, харадж, составлял до 60% урожая – больше, чем в период после арабского завоевания. Сохранялось введенное ранее прикрепление крестьян к земле. Крестьянский надел назывался «джуфтом», «плужным участком», и составлял в среднем 6-7 га. Для вспашки использовались большие плуги, в которые зачастую запрягали две-три пары быков; как в древнем Двуречье такие плуги обслуживались артелью из трех-четырех человек. Одной семье было не под силу содержать такую запряжку, поэтому крестьяне объединялись в маленькие кооперативы из 6-7 семей и вели хозяйство совместно[1817].

Масштабы разрушений во время монгольского нашествия были столь велики, что для восстановления экономики требовались столетия. Рашид ад-дин добился значительных успехов, но ему и его преемникам удалось только отчасти восстановить разрушенное. Хамдаллах Казвини, путешествовавший по Ирану около 1340 г., писал, что в окрестностях Рея имеется 360 селений, изобилие дешевой пшеницы, но сам город еще лежит в развалинах, такая же ситуация в окрестностях Туршиза и т. д. Особенно тяжелым оставалось положение в Ираке; по словам Казвини, эта некогда цветущая область представляла собой по большей части пустыню; сбор налогов был в десять раз меньше, чем до катастрофы[1818]. Несмотря на старания Рашид ад-дина, общие доходы огромного государства Хулагуидов составляли лишь 21 млн «ильханских» динаров – в полтора раза меньше, чем прежде собирали с одного Ирака. Денежное обращение так и не было восстановлено, жалованье служилым людям выплачивалось по большей части продуктами. Ремесло находилось в упадке, во времена завоевания ремесленники были обращены монголами в рабов, они работали в больших государственных мастерских «карханэ» и производили товары для двора и армии[1819].

Среди реформ, проведенных Рашид ад-дином и Газан-ханом, особое место занимает решение о раздаче икт всем воинам, числившимся в диване войска. До этого монгольские и тюркские воины получали лишь нерегулярные выдачи и при перекочевках систематически грабили крестьян. Газан-хан считал, что «лучше нам те области из наших владений, по которым расположены пути следования войск и их летние и зимние пастбища и где они постоянно бесчинствуют… целиком отдать в икты войскам»[1820]. Эмирам тысяч были выделены земли, которые они по жеребьевке должны были распределить между своими сотниками, а те – между рядовыми воинами. «У военных над райатами нет власти выше, как только заставлять их возделывать землю их деревень и получать с них исправно установленные диваном налог и подати, – гласил указ Газан-хана. – Пусть воины не занимают райатов иной работой, кроме того, что каждый возделывает землю на своем месте… Если военные люди будут требовать налог, купчур и прочее сверх подробно перечисленного в податных росписях, то пусть ариз[1821] этого не допускает»[1822]. Икты могли быть отняты в случае, если воин совершил какой-нибудь проступок, после смерти воина его преемником становился один из его сыновей[1823].

Таким образом, в ходе социального синтеза произошло восстановление традиционной для тюрок феодальной системы икты. Устойчивость системы икты зависела от способности центрального правительства контролировать соблюдение законов и защищать крестьян от произвола воинов. Рашид ад-дин оставался у власти свыше двадцати лет – это были годы правления Газан-хана (1295–1304 гг) и его брата Ольджайту-хана (1304-1316 гг.). Наследником Ольджайтухана стал его сын Абу Са’ид Бахадур-хан (1316-1335 гг.); Абу Са’иду было лишь двенадцать лет, и власть оказалась в руках эмира Чобана, ярого приверженца кочевых традиций. Чобан ненавидел Рашид ад-дина; в 1318 г. великий министр и историк был казнен. Пришло время традиционалистской, кочевой реакции: кочевые эмиры устраивали заговоры и поднимали мятежи, эмир Ясавур опустошил Хорасан и увел в Среднюю Азию 100 тыс. пленных. Смута, совпавшая со стихийными бедствиями, привела к голоду; люди покидали свои жилища и разбегались. В 1327 г. повзрослевшему Абу Са’иду удалось избавиться от опеки эмира Чобана; везиром был назначен сын Рашид ад-дина, Гийас ад-дин Мухаммед. Гийас ад-дин пытался продолжать политику отца, но смерть не оставившего наследника Абу Са’ида вызвала новую междоусобную войну. Кочевая реакция окончательно одержала верх: монгольские племена воевали в Иране, как раньше в монгольской степи. После десятилетней войны эмир племени джелаир Хасан Большой овладел Ираком, эмир племени сулдуз Хасан Малый захватил Азербайджан, а эмир ойратов Аргуншах утвердился в Хорасане[1824]. Долгая война сопровождалась голодом и эпидемиями. В 1347 г. в Ирак пришла «Черная смерть»; свидетельства об этой эпидемии немногочисленны, но Е. Аштор предполагает, что смертность была достаточно большой[1825].

Распад государства Хулагуидов позволил иранцам вернуться к власти в некоторых районах, в южном Иране установилась власть персидской династии Музафарридов. Центром персидской национальной традиции в предшествующую эпоху был Хорасан, в начале XIV в. в Хорасане возобновилась пропаганда национального и социального освобождения, как и раньше, она велась под оболочкой шиитского вероучения. В роли наследников исмаилитов выступали дервиши, которых возглавлял шейх Хасан Джури; босиком и в лохмотьях они ходили по деревням, призывая к восстанию против завоевателей. Последователи шейха называли себя его мюридами («учениками»), они приносили присягу, обязываясь держать наготове оружие и выступить по первому призыву шейха. В 1338 г. Хорасан поднялся против монголов, восставшие называли себя «обреченными на виселицу», «сербедарами». Готовность идти на смерть принесла сербедарам победу, к удивлению военных историков, восставшие крестьяне разгромили войска Аргуншаха. Вождь восставших Верджих ад-дин Масуд был провозглашен султаном; сербедары создали небольшое государство с центром в Себзеваре. Подати, не основанные на шариате, были отменены, харадж был ограничен 3/10 урожая; по свидетельству современника, «райаты жили в полном до вольстве и спокойствии»[1826]. Сербедарские султаны стремились завоевать популярность у народа, избегали роскоши и носили простые одежды из грубой ткани. В доме султана ежедневно устраивалась общая трапеза, на которую мог явиться всякий – богатый и бедняк[1827].

В то время как на востоке Ирана победили восставшие крестьяне, на западе и на севере страны утвердилось господство кочевников. Правившие в Азербайджане потомки эмира Чобана были известны своим жестоким отношением к крестьянам-земледельцам. Иракские Джелаириды проводили более умеренную политику и временами старались поощрять земледелие, однако слабость ханской власти не позволяла сдерживать произвол кочевников. Победа кочевых традиций привела к тому, что государство потеряло контроль над иктами. С середины XIV в. икты, выделяемые эмирам-тысячникам, превратились в полусамостоятельные владения, куда был запрещен доступ правительственным чиновникам, позже такие владения стали называть союргалами. Эмиры сами выделяли землю своим воинам и сами творили суд над крестьянами; крестьяне лишились защиты государства и, будучи прикрепленными к земле, оказались во власти воинов и эмиров[1828]. Хозяева икт считали своих крестьян рабами, хотя официально, с точки зрения мусульманского права, ни один мусульманин не мог быть обращен в раба[1829]. Прикрепление к земле, закрепощение и отягчение крестьянских повинностей было основной чертой этого периода, характерной не только для Ирана, но и для всего ближневосточного региона. Анализируя причины закрепощения, И. П. Петрушевский подчеркивает определяющую роль демографического фактора. Ранее, до монгольского нашествия, при относительном малоземелье и густоте населения в деревне не было недостатка в рабочих руках и издольщиках, пишет И. П. Петрушевский. «Монгольское нашествие вызвало огромное сокращение численности населения… Если раньше орошаемой земли не хватало для густого сельского населения, то теперь, напротив, необработанных и пустующих земель было слишком много, а рабочих рук мало. Между тем налоговая политика завоевателей… жестокий произвол и насилия феодалов… вызывали массовые побеги крестьян. Теперь феодальное государство и класс феодалов… были заинтересованы в запрещении права перехода и в принудительном возвращении беглых крестьян»[1830]. Такой же точки зрения придерживается Е. Аштор: «Порабощение крестьянства было следствием нехватки трудовых ресурсов, которая последовала за сокращением численности населения»[1831].

О нехватке рабочей силы свидетельствуют сохранившиеся данные о ценах и заработной плате. В одном из поместий Рашид ад-дина крестьяне, работавшие на финиковой плантации, получали по 100 динаров в год и по 1 ману (3 кг) хлеба ежедневно[1832]. 100 «иль-ханских» динаров в год эквивалентно месячной зарплате в 1,8 обычного динара[1833]. О цене зерна имеется единственное известие от 1320-1340 гг.: 100 кг пшеницы в это время стоили 0,58 классического динара[1834]. В пересчете на зерно дневная оплата батраков Рашид ад-дина составляла около 14 кг – это была высокая плата, свидетельствующая о том, что батраков не хватало. Чтобы не платить такую высокую плату, хозяева икт превращали крестьян в рабов.

Распавшийся на враждующие государства Иран не мог противостоять новому вражескому нашествию. В 1383 г. на страну обрушились полчища правителя Средней Азии Тимура. Тимур разгромил государство сербедаров и подверг жестокому опустошению Восточный Иран. Одновременно хан Золотой Орды Тохтамыш разорил Тебриз и вывел на север 90 тыс. пленных. В 1387 г. Тимур овладел Исфаханом и после «всеобщей резни» приказал своим воинам воздвигнуть башни из 70 тыс. отрубленных голов. Война за Иран и Ирак длилась около двадцати лет; в 1401 г. Тимур окончательно овладел Багдадом и вырезал все население города – 90 тыс. человек. Нашествие Тимура означало новую катастрофу – едва возродившиеся города Передней Азии снова обратились в развалины[1835].

* * *

Переходя к анализу социально-экономического развития Ирана в период правления Хулагуидов, необходимо подчеркнуть грандиозные масштабы катастрофы, вызванной монгольским нашествием. Судя по сокращению посевных площадей, численность земледельческого населения уменьшилась примерно в десять раз; на территорию Ирана переселились многочисленные орды кочевников из Великой степи. Это были в основном тюрки, которые расселялись в степях Азербайджана и во внутренних районах Малой Азии; здесь образовался новый кочевой очаг – островок Великой степи посреди области древних цивилизаций. Резкое увеличение доли кочевого населения предопределило существенные изменения социально-экономической структуры общества. С другой стороны, завоевательная волна принесла с собой некоторые элементы китайской государственной традиции: переписи населения, круговую поруку десяток, китайскую систему налогообложения.

После завоевания превалирующими процессами стали процессы нового социального синтеза, причем на этот раз синтез протекал с преобладанием кочевых традиций. Первые сорок лет после завоевания характеризуются состоянием анархии, когда постоянные грабежи, насилия и усобицы кочевников не давали возможности для восстановления экономики. Сторонники перенимания местных традиций возобладали лишь при Газан-хане, которому удалось навести порядок и обеспечить крестьянам сносные условия существования. Начался период восстановления, который (с перерывами из-за смут) продолжался около сорока лет, для этого времени характерны относительно высокий уровень потребления, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, низкие цены на хлеб, дороговизна рабочей силы.

Идеалом Рашид ад-дина, так же как и Низам ал-мулька, была основанная на справедливости этатистская монархия. Однако господство завоевателей неизбежно придавало монархии сословный характер, что проявлялось прежде всего в тяжести налогов и повинностей. Характерно, что дороговизна рабочей силы в условиях господства завоевателей привела к прикреплению крестьян к земле. С другой стороны, процесс социального синтеза нашел свое выражение в восстановлении системы икты. Хотя Газан-хан и Рашид ад-дин, так же как Низам ал-мульк, пытались защитить крестьян от произвола владельцев икт, они не смогли этого сделать. Начавшаяся традиционалистская реакция вновь отдала власть в руки кочевников; крестьяне стали крепостными своих хозяев, а икты превратились в полунезависимые владения («союргалы»). Власть ханов ослабела, снова начались междоусобные войны между кочевыми племенами, в конечном счете восторжествовали феодализм и феодальная анархия.

Традиционалистская реакция кочевников прервала процесс восстановления, когда он был еще далек от своего завершения; Сжатие еще не наступило и социальное развитие определялось не демографическими факторами, а этнической и сословной борьбой в процессе социального синтеза. В конечном счете эта борьба привела к распаду государства Хулагуидов, причем в соответствии с расстановкой борющихся сил в Хорасане победили восставшие крестьяне, в Азербайджане одержали верх кочевники, а в Ираке утвердились сторонники продолжения синтеза земледельческих и кочевых традиций. В условиях постоянной угрозы со стороны кочевников Великой степи распад Ирана открывал дорогу новым нашествиям. Нашествие Тимура в 1380-х гг. принесло с собой новую демографическую катастрофу и подвело черту под эпохой Хулагуидов.

Незавершенность периода восстановления и отсутствие признаков Сжатия не позволяет говорить об эпохе Хулагуидов как об обычном демографическом цикле; по-видимому, этот период надо рассматривать как прерванный цикл. Периоды 1260-1290-х гг. и 1340–1380-х гг. можно рассматривать как интерциклы, обрамляющие прерванный цикл. При более общем подходе можно интерпретировать всю эпоху Хулагуидов в качестве интерцикла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.