Распутинский гребень

Распутинский гребень

Медики высказались категорично: болезнь царевича – неизлечима. Этот вердикт поверг Александру и Николая в отчаяние. К горю матери из-за больного ребенка у царицы примешивалось чувство вины: гемофилией страдали в ее роду, и именно она передала ее сыну. Как и муж, Александра боялась кризисов, каждый из них был очень тяжелым, мог стать смертельным, и они лишали Алексея возможности нормально жить. Помощи от медицины ждать не приходилось. Александре оставалось надеяться только на Бога. И в ожидании чуда она обратилась к мистике.

Ее характер, и без того малообщительный, стал совсем тяжелым. Один из приближенных, генерал Спиридонович, возглавлявший личную охрану царя, говорил, что «истерико-неврастения», которой страдала Александра, «явилась причиной преувеличенных симпатий и антипатий императрицы, причудливого характера ее образа мыслей и действий, религиозной экзальтации и веры в чудеса в целом»[281]. Склонность к религиозной мечтательности, появившаяся в Александре после обращения в православие, принимала различные формы мистицизма, имевшего целью обретение заступника, «божьего пророка» или исцелителя, визионера, гипнотизера либо медиума. Еще до рождения Алексея она как-то прикипела душой сначала к экзальтированному священнику, а затем к чудотворцу, потчевавшему ее туманными предсказаниями. Когда стало известно о болезни царевича, мистицизм Александры деградировал, как выразился граф Витте, в своего рода «фанатизм, не сглаженный никакими проявлениями доброты и мягкости»[282]. Вместо того чтобы полагаться на человеческое знание, Александра уповала на небо и самозваных целителей. Ее молитвы или молитвы «божьих людей» смогли бы – императрица была в этом уверена – исцелить Алексея. Будь у царицы здоровый ребенок, она не позволила бы возобладать над собой тому сомнительному мистицизму, который разносили опасные мистификаторы. Но сраженная состоянием Алексея, Александра видела спасение для сына только в их помощи.

Николай, хоть и был, как жена, потрясен состоянием здоровья наследника трона, не пошел ее путем. Его вера была куда проще и не искала религиозной экзальтации. Фаталист по натуре, Николай положился на Божью волю и позволил царице свободно предаваться надежде на чудо, не сопровождая жену в ее исканиях. Тем не менее он разделял веру Александры в «Божьего посланника», обладавшего даром целителя – Григория Ефимовича Распутина[283].

Александра ценила его (при том, что он не был ни священником, ни монахом, имевшим бы репутацию святого) за колдовство. Магнетическая сила, каковой обладал Распутин – этот знаменитый «пронизывающий взгляд, проникающий в самую глубину души», – и сверхъестественные способности, которые он якобы имел, сделали его любимцем дам из аристократической среды. Петербургские салоны рвали его друг у друга из рук. Он главенствовал на мистических собраниях и учил своих поклонниц святой жизни. Епископ Феофан, духовник царицы, представил его государям. Неграмотный мужик, вечный паломник-бродяга бывал в Иерусалиме и монастырях на горе Афон. Его научили правильно одеваться, расчесываться, мыться, и ему стало удаваться располагать к себе людей.

Представление Распутина царю состоялось в ноябре 1905 г. Николай оставил в дневнике лаконичную запись: «Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии»[284]. Тот остался в столице. Вскоре о Распутине пошла слава, в июле 1906 г. он был принят государями в семейном кругу и произвел там большое впечатление. Впервые его пригласили во дворец 15 октября. Распутин становился все известнее. Все говорили только о нем. В следующем году министр П.А. Столыпин, после того как на него было совершено покушение, позвал Распутина помолиться у постели раненой дочери. Старец (так называли святых, но не религиозных людей) «казался все более убежденным, – пишет генерал А.И. Спиридович, – в своем предназначении сотворить что-то великое»[285]. В 1908 г. Распутин сблизился с Анной Вырубовой, любимой фрейлиной царицы. Перед святым прорицателем распахнулись двери императорского дворца.

Поначалу Николай с Александрой увидели в нем представителя народной веры, простого и пылкого, одного из «божьих людей», в которых нет недостатка в России. Александра верила, что нашла не менее чем духовного наставника монархии, человека, который спасет династию. Николай, не разделявший восторгов жены, был не готов следовать политическим советам этого вдохновенного крестьянина, но с удовольствием слушал его рассуждения о том, что самодержавие являлось единственно возможной в России формой государственного устройства. Самое главное, царственная чета видела в нем спасителя царевича. Своими молитвами старец умел облегчать невыносимые страдания Алексея, а значит, обязательно смог бы его вылечить. Так Распутин сблизился с императорской семьей.

В конце октября 1907 г. «святой», хорошо знавший человеческую душу и охотно предсказывавший будущее, стал целителем. Как-то раз в Царском Селе после падения с царевичем случился новый приступ кровотечения. Собравшиеся у его изголовья медики оказались бессильны. Александра позвала Распутина, тот приехал во дворец к полуночи, стоял у постели больного мальчика и молился. На следующий день царевичу полегчало. В тот вечер Распутин стал незаменимым.

История рассказывает и о других впечатляющих эпизодах с колдовскими способностями старца. Осенью 1912 г. в польской Спале у царевича из-за тряски во время прогулки начался очередной приступ гемофилии. Такие кризисы у ребенка разрывали родителям сердце. И снова врачи капитулировали. Казалось, что все кончено. Алексей получил последнее причастие. Распутин был далеко. Но в ответ на просьбу царицы помолиться он прислал телеграмму: «Болезнь не кажется опасной. Пусть врачи не утруждаются»[286]. На следующий день кровотечение остановилось само по себе. Как могла не уверовать в чудо пораженная мать?

Через несколько месяцев во время отдыха в Крыму царевич упал, и опять началось кровотечение. Императорскую семью сопровождал Распутин. Его вызвали. Магнетические пассы и молитвы вновь спасли больного мальчика. В 1915 г. аналогично закончился еще один страшный приступ. «Императрица на коленях у кровати сына не знала, что предпринять». Позвали за чудотворцем. Тот приблизился к постели, «осенил крестным знамением наследника, сказал, что у него ничего серьезного нет и что [государям] незачем беспокоиться, затем вышел. Кровотечение прекратилось… Врачи признались, что они ничего не понимают»[287].

Подобные удачи свидетельствовали о сверхъестественных способностях целителя и о необходимости его постоянного присутствия. Если царю от «Божьего человека» не было нужно ничего, кроме спасения сына, то Александра постоянно советовала мужу приобщиться к размышлениям старца: «Наш Друг обладает Божьим даром давать полезные советы для тебя и нашей страны и умеет видеть будущее»[288]. Однако Николай сопротивлялся нажиму жены и отказывался совещаться с целителем по поводу политических дел.

Распущенность в личной жизни заработала Распутину множество врагов. Отчеты о его безнравственном поведении копились в письменных столах православных прелатов и государственных чиновников. Шарлатан, мошенник, авантюрист, растлитель тел и душ, эротоман – эти обвинения раз за разом выходили из-под пера министра П.А. Столыпина. Ему вторили монах-проповедник Илиодор и епископы Гермоген и Феофан – они же в свое время и представили Распутина обществу. В прессе печатали фотографии женщин, которых совратил старец. Похотливый развратник – вот кем оказался Божий человек, близко сошедшийся с императорской семьей. Пытались привлечь к этому внимание царицы, поскольку та разрешила Распутину бывать в комнате дочерей. Но Александра не видела в этом ничего плохого. «Это, – заявила она тем, кто предупреждал ее, – обычная клевета против тех, кто живет святой жизнью». Царь думал аналогично. Николай объявил как-то одному автору отчета против Распутина: «Он – добрый человек, русский, простой и набожный. Я люблю беседовать с ним в моменты тревоги и сомнения, поскольку после разговоров с ним в мое сердце возвращаются спокойствие и безмятежность»[289]. Кто-то из приближенных заметил, что старец не достоин быть вхож во дворец. «Мы можем принимать того, кто нам по нраву», – недовольно отвечал император.

Николай и Александра отмахивались от всех обвинений. Их словно не трогали слухи, выставлявшие их же самих в нелицеприятном свете. Иногда эти сплетни запускал сам Распутин, наглевший еще больше, – он любил хвастаться своей тесной дружбой с царицей. Однажды на какой-то попойке он рассказывал с откровенными подробностями о своих подвигах с женщинами, перечислял любовные победы, раскрывал секреты анатомии. Потом вспомнив про царицу, назвал ее «старухой» и объявил: «Я делаю с ней все, что хочу». Надлежащим образом проинформированный полицией Николай ограничился тем, что пожал плечами, и вместе с женой простил виновного. В газетах то и дело мелькали материалы об оргиях, которые приписывали Распутину, его якобы близости с царицей. Все это становилось темой памфлетов, но государей нисколько не волновало. Николай оставался глух к полицейским донесениям, Александра же видела работу дьявольских сил во врагах того, кого она называла вторым гонимым Христом.

Императорская чета, всегда готовая казнить или миловать, полагала, что она многим обязана спасителю сына. Говоря в целом, Александра видела в Распутине святого, которому угрожали враги, и хотела защищать его от всех недругов. Ее фанатичное обожание доходило даже до фетишизма, когда она писала мужу письма такого плана: «Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем»[290]. Однажды царица послала мужу цветок и яблоко «от нашего Друга». В другой раз она отправила ему палку, которая принадлежала Распутину и, тот касался ее рукой: «Если сможешь, пользуйся ею время от времени; будет хорошо, если она будет у тебя».

Не позволял ли себе столь расхваленный царицей ангел-хранитель, посланный господом, чтобы защитить святую Русь, вмешиваться в политику?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.