Книга печатная и рукописная

Книга печатная и рукописная

Библиотеки царей и царевичей дома Романовых на протяжении XVII столетия росли как на дрожжах: если по описи 1634 года у Михаила Федоровича значилось всего 11 книг, умещавшихся в большой шкатулке, а к 1642 году их было 29, но по-прежнему почти исключительно религиозного содержания, то его внуки имели в десять с лишним раз больше. Так, у царевича Алексея Алексеевича, с детства приуготовляемого в наследники престола, насчитывалось по разным описям от 192 до 215 томов, из которых две трети были на иностранных языках, а после смерти его брата Федора осталось 137 книг (в том числе 24 на латыни и четыре книги на польском языке) да еще 143 издания он передал в Мастерскую палату.

Вместе с ростом царских библиотек менялся и их состав: возрастало число книг на иностранных языках, а среди русских увеличивалось количество произведений светской тематики. Если в описи 1634 года фигурируют лишь три светских издания («Книга Аристотелева», об осаде Троице-Сергиева монастыря в Смутное время и об избрании Михаила Романова на царство), то со временем ситуация изменилась кардинально. В библиотеке Алексея Алексеевича содержались 11 книг «описания земель», несколько лексиконов и грамматик, «Летописец», «Книга ратного строения», «Книга цифирная письменная», «Книга размерная», описание коронации польского короля Михаила и многие другие. Треть книг царя Федора Алексеевича была посвящена светской тематике. Среди них описи называют «Степенную книгу», «Книгу родословия великих государей», два лечебника, три чертежные книги на латинском языке, 12 экземпляров рукописных и печатных книг «Учения и хитрости ратного строения пехотных людей» и очень много исторических сочинений и книг по военной проблематике («История казанская», «Хроника Матвея Стрыйковского», «Летописец римских царей», «Летописец киевский 188 году», «Гранограф» на латинском языке и многие другие).

Книга в печатном варианте, появившаяся в России, как известно, еще в 1564 году в правление Ивана Грозного, в XVII столетии была теснейшим образом связана с царским двором. Печатный двор, удовлетворявший прежде всего потребность в богослужебной и церковно-учительной литературе, находился в ведении царя. Его служащими и работниками были как монахи (в основном справщики, осуществлявшие сверку и правку текстов), так и миряне (наборщики; батырщики, покрывавшие литеры краской; тередорщики, накладывавшие бумагу на станок, и др.); но все они хорошо осознавали, что находятся «у государева дела». Грамотные монахи, не чуждавшиеся риторики и барочной поэтики, составили группу стихотворцев, называемую исследователями «приказной школой» русской поэзии XVII века.

В 1620-х годах патриарх Филарет, будучи полновластным хозяином страны при сыне-царе Михаиле Романове, увеличил выпуск книжной продукции в полтора раза. Правда, издавались всё те же, хорошо известные тексты псалтырей, часословов, служебников, требников, прологов, миней и другой богослужебной и церковной литературы. Одной из первых в 1615 году после воцарения новой династии была издана Псалтырь, потребность в которой ощущалась особенно остро, так как по ней учили детей грамоте. В предисловии говорилось, что книга эта — «больше и выше есть всех книг… и от Псалтыри не оскудевает пение никогда же». С той же целью Василием Бурцовым в 1634 году был напечатан «Букварь».

Первые светские издания появились только при Алексее Михайловиче и были связаны с военным делом («Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» 1647 года) и законодательством (Соборное уложение 1649 года с гравюрой, изображавшей двуглавого орла, на груди которого был миниатюрный портрет Алексея Михайловича). Однако ими перечень светских книг в царской библиотеке и исчерпывается; «четьих» изданий, кроме религиозных, не было вовсе. Выпуск же церковной литературы продолжался, и царь внес в него новации. Так, Библия в полном составе впервые была опубликована в России только в 1663 году, причем издание украшала гравюра с виршами и двуглавым орлом, под которым помещался миниатюрный план Москвы. В 1649 году по указу царя специально для перевода на русский язык библейских книг были приглашены образованные монахи с Украины Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский, позднее к ним примкнул Дамаскин Птицкий. Епифаний, написавший предисловие к первому изданию Библии, стал на долгие годы основным исполнителем переводов иностранных книг по многочисленным заказам царя и патриарха — по подсчетам исследователей, он перевел и сочинил более 150 произведений, в том числе 60 поучений на церковные сюжеты и около сорока силлабических стихов-песен, а также ряд трудов по лексикографии («Книга лексикон греко-славено-латинский», «Филологический словарь» и др.). Среди его переводов выделяются «География» голландца Иоганна Блеу, «Анатомия» основоположника науки о внутреннем строении человеческого тела Андреаса Везалия, «Гражданство обычаев детских» Эразма Роттердамского. К сожалению, не сохранился сделанный Славинецким перевод из латинского издания 1649 года рассказа о казни английского короля Карла I, но можно представить, с каким вниманием изучал его русский монарх…

Издания Печатного двора царь мог брать в свою библиотеку в неограниченном количестве, поэтому, в частности, среди книг Федора Алексеевича более десятка экземпляров «Учения и хитрости ратного строения пехотных людей». Помимо печатных книг, в царском книжном собрании было много рукописных произведений и различных «тетрадей». Их число на протяжении XVII столетия также постоянно возрастало.

Множество книг переводилось с латыни, польского, немецкого и других языков. Так, по заказу Алексея Михайловича переводчик Посольского приказа Николай Гаврилович Милеску-Спафарий составил по греческим и русским источникам «Хрисмологион» и «Василиологион», в которых содержались жизнеописания четырех великих монархий древности и «великих князей и государей царей российских». Помимо пропаганды идеи божественного происхождения царской власти, ставшей парадигмой придворной культуры и общим местом всех придворных книг, Спафарий уделил большое внимание борьбе христианских стран с турецким владычеством.

Государь имел задумку продолжить составление «Степенной книги», содержащей родословие русских великих князей и царей. Для ее осуществления 3 ноября 1657 года был создан Записной приказ. Однако назначенный его главой дьяк Тимофей Кудрявцев с работой не справился, хотя обращался и в приказы, и к частным лицам с просьбой предоставить материалы по истории Смутного времени. В 1659 году его сменил дьяк Григорий Кунаков, у которого дела пошли успешнее, поскольку он знал, где могут храниться документы и воспоминания о Смуте, и планировал привлечь материалы из Посольского и Разрядного приказов, Казенного двора и других учреждений, а также монастырских библиотек Но вскоре руководитель приказа заболел и отошел от дел, а через несколько лет умер. Последний сохранившийся документ Записного приказа датирован 18 мая 1659 года, а затем приказ прекратил существование.

Типичным заказом Алексея Михайловича можно считать перевод с польского языка сборника нравоучительных рассказов «Великое зерцало»; над ним работали переводчики Посольского приказа С. Лаврецкий, Г. Кульчицкий, И. Гудайский, Г. Дорофеев, И. Васютинский под контролем царского духовника Андрея Савинова. Церковно-учительная литература волновала Тишайшего более всех других жанров, поэтому можно предположить, что один из многочисленных переводов сборника богородичных легенд «Звезда пресветлая» в 1668 году был инициирован самим государем или, по крайней мере, известен ему.

При Алексее Михайловиче значительно возросло также количество переводов статей из европейских газет и «летучих листков». Знаменитые «Куранты» («вестовые письма»), известные с самого начала XVII века, с 1621 года составлялись дьяками Посольского приказа («курантелыциками») регулярно, и европейские события всё быстрее становились известны при русском дворе. Сохранились и по большей части опубликованы сделанные для «Курантов» выписки из голландских и немецких почтовых недельных ведомостей, а также из гамбургских, «цесарских», краковских газет и листков. Помимо регулярно выписываемых зарубежных газет, поступавших в Посольский приказ с 1631 года, приходили новости от иностранных корреспондентов, среди которых были голландец Исаак Масса, швед Мельхер Бекман, рижанин Юстус Филимонатус, шведский резидент в Москве Петер Крусбьёрн.

Алексея Михайловича интересовали и «фряжские листы» — гравюры, а также западноевропейские чертежи, живописные географические карты, которые изображали как бы с высоты птичьего полета здания, горы, леса, реки, жителей и т. п. Впоследствии по образцу этих чертежей делали карты в Москве («Чертеж всего света», «Новой Сибирской чертеж» и др.). Государь заказывал копии западных гравюр для своих детей, царские живописцы срисовывали для «потешных» книг иллюстрации из европейских гравированных изданий (изображения оружия, доспехов и приемов боя, бытовые зарисовки жизни крестьян, сцены охоты, фантастические существа средневековых космографий вроде «морского человека», «морской девицы», диковинные животные и пр.).

Архивные документы сохранили массу упоминаний о пополнении царской библиотеки, что происходило довольно часто, особенно в правление Федора Алексеевича. Так, в 1681 году князь Н. И. Одоевский прислал царю пять книг из ликвидированного приказа Тайных дел, а вскоре после того монарх посетил Печатный приказ, где указал взять из хранилища 13 книг, в том числе несколько иностранных («Политику» на чешском языке, «Требник киевский», жития святых на польском языке, сочинения Лазаря Барановича и др.). По указу царя Федора также переводилось много иноязычных сочинений. К примеру, в 1678–1681 годах Степан Чижинский перевел с латыни «Двор цесаря турецкого» Шимона Старовольского и «Выдание о добронравии» Яна Жабчица — сборник морально-дидактических сентенций, среди которых много метких, остроумных бытовых зарисовок, а также «Книгу о луне и всех планетах небесных» — «Селенографию» Яна Гевелия, изданную в Гданьске в 1647 году. В «Селенографии» излагались основы гелиоцентрической системы мира по Копернику, что осуждалось Церковью даже в следующем столетии. Если предположить, что Федор Алексеевич был знаком с теорией Коперника, то его представления об устройстве Вселенной соответствовали уровню самых передовых научных познаний того времени. Мы также можем предполагать, что юный царь читал сочинения по истории Польши («Хронику» Матея Стрыйковского, летопись Павла Пясецкого, повесть о короле Владиславе и др.), трактат по философии истории «О государстве» Андрея Модржевского, сочинение «Причины гибели царств» и многие другие переведенные, порой не по одному разу, книги. Скорее всего, по желанию Федора было осуществлено несколько переводов иностранных изданий по коневодству, что неудивительно, принимая во внимание любовь молодого царя к лошадям (правда, подобные переводы могли заказать и другие «лошадники», которых было немало среди царского окружения; например, князья Черкасские славились своими великолепными скакунами).

В придворном кругу были популярны описания путешествий по Индии, Алжиру, Персии, Палестине. Краткие сведения о Европе, Азии, Африке и Америке царь и его двор могли почерпнуть из очерка, озаглавленного «Перевод с книги, именуемой Водный мир, сиречь краткое описание обретения первого морского корабельного ходу и новых незнаемых земель, также описание о всех государствах», скорее всего, переведенного с голландского, поскольку несколько раз приводится в пример Амстердам.

Отличием царской библиотеки от книжных собраний придворных было скорее не обилие печатных или переводных рукописных книг (поскольку печатались по большей части богослужебные и церковно-учительные книги), а наличие западноевропейских изданий с великолепными гравюрами и русских рукописных книг с миниатюрами, изготовленных специально для поднесения царю: первые были перед глазами будущих правителей России с самого детства, а вторые играли очень важную роль — были призваны возвеличивать династию. Традицию, заложенную в XVI столетии Лицевым летописным сводом и Степенной книгой, продолжили уникальные рукописные фолианты времен Алексея Михайловича, прославлявшие Романовых.

Чтобы вписать книги в рамки церемониальной культуры царского двора, Артамон Сергеевич Матвеев в бытность руководителем Посольского приказа внес в обязанности приказных переводчиков, писцов, художников и золотописцев «строение» (то есть составление и украшение) целой серии великолепных рукописных томов. К этой работе были привлечены и мастера Оружейной палаты, возглавляемой боярином Богданом Матвеевичем Хитрово. Это были скорее не книги, а альбомы — они содержали огромное количество большеформатных миниатюр; порой картинки даже не умещались в книжный разворот, и тогда их складывали.

Первым среди этих замечательных произведений книжного искусства был поднесенный государю в мае 1672 года «Титулярник», имевший в оригинале очень длинное и подробное наименование: «Книга, а в ней собрание, откуда произыде корень великих государей царей и великих князей российских, и как в прошлых годех великие государи цари и великие князи российские писали в грамотах ко окрестным великим государям християнским и к мусульманским по нынешней по 180-й год (то есть 7180-й от Сотворения мира. — Л.Ч.), и какими печатми грамоты печатаны, и как к предком их государским и великим государем царем и великим князем российским окрестные великие государи християнские и мусульманские имянованья и титла свои пишут, и каковы которого государя их государские персоны и гербы. Состроена сия книга повелением великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца в нынешнем во 180-м году». Из этого обширного текста явствует, что книга была сделана по заказу царя, желавшего видеть среди правителей мира и себя, и свой «корень».

Своеобразная портретная галерея демонстрирует изображения русских и иноземных государей с их титулами, гербами и печатями. Кроме того, «Титулярник» содержит и краткие сведения по русской истории, более подробные начиная с правления Ивана Грозного, при этом периоды власти Бориса Годунова и Смутное время намеренно исключены из повествования. Текст составлял Николай Спафарий, помогал ему подьячий Петр Долгово. Они использовали данные «Степенной книги», «Утвержденной грамоты 1613 года об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова», «Новый летописец», «Сказание о поставлении на патриаршество Филарета», «Сказание о князьях Владимирских», акты Земских соборов и летописи, а также статейные списки русских послов. Среди статей, посвященных иностранным государствам, самыми пространными были тексты о современном состоянии и политике Крымского ханства и Ногайской Орды.

«Титулярник» включает 30 акварельных портретов русских великих князей и царей, начиная с Рюрика, 11 портретов вселенских и русских патриархов, 22 портрета современных Алексею Михайловичу иноземных правителей. Их создавали жалованный иконописец Иван Максимов, учившийся у знаменитого Симона Ушакова, патриарший иконописец Дмитрий Львов, а также Федор Лопов, Матвей Андреев и Макарий Митин-Потапов, специально вызванный из Твери для написания «персон». Им помогали многие другие мастера, в том числе золотописец Григорий Благушин. Портреты монархов дополнялись гербами тридцати трех русских земель и шестнадцати иностранных государств, в описание которых были включены силлабические вирши. Ю. М. Эскин отмечает: «…иллюстрации отличались тонким искусством и замечательной остротой психологических характеристик. Здесь и упрямое, с злыми глазами, энергичное лицо патриарха Никона; и пресыщенное, немного рыхлое лицо датского короля Кристиана; и франтоватый, избоченившийся герцог флорентийский Фердинанд. Этнографически точно переданы изображения хана Бухарского, турецкого султана, грузинского царевича Николая Давыдовича и других. Но наряду с этими, проникнутыми чертами реализма “портретами”, мы видим и глубоко традиционные и шаблонные изображения московских святителей и некоторых русских государей и князей».

Вторым творением практически той же команды стала «Книга об избрании на превысочайший престол великого Российского царствия великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всея великия России самодержца», поднесенная его сыну Алексею Михайловичу в 1673 году. Описывая события возведения рода Романовых на российский трон, составители (переводчик Николай Спафарий, подьячий Петр Долгово и, конечно, Артамон Матвеев в качестве редактора) опирались на хранившиеся в царском архиве акты, повествующие о заседаниях «священного собора, державствующих бояр и воевод», о церемонии венчания на царство в Кремле и торжественных пирах в Грановитой палате. Художники, возглавляемые иконописцем Иваном Максимовым, создали 21 иллюстрацию. Как было принято в артели художников, работа над каждой миниатюрой была разделена на этапы: «доличное письмо», «личное» и «травы», — выполнявшиеся разными людьми: Иван Максимов писал лица, иконописец Оружейной палаты Сергей Рожков — фигуры и одежды, а Ананий Евдокимов и Федор Юрьев работали над орнаментами. Работа миниатюристов заняла четыре с половиной месяца — с 10 ноября 1672 года по 30 марта 1673-го. Окончательную отделку книги осуществляли золотописцы Посольского приказа Григорий Благушин «со товарищи», затратив «золота красного — 1000 листов, серебра — 500 листов», использовав 13 видов разной краски, два кувшина чернил, 500 яиц, 60 кистей…

Порой эти изображения содержат больше информации, чем текст, расположенный всего на пятидесяти семи страницах. Художники стремились к наиболее полной и достоверной передаче событий, деталей архитектуры, фасонов и цвета одежд. Благодаря миниатюрам современные исследователи знают тогдашний архитектурный облик Московского Кремля, Красной площади, Костромы, Ипатьевского монастыря и других мест, связанных с пребыванием семьи Романовых. Бытовые подробности, которыми также изобилуют миниатюры, дополняют картину жизни царского двора в XVII веке.

Остальные составляющие «книжного строения» были столь же безупречны: четкий полуустав писца Ивана Верещагина, роскошный переплет малинового бархата с серебряными позолоченными наугольниками и застежками, золотой обрез, титульный лист с золотыми буквами, вписанными в круг, окаймленный орнаментом из крупных цветов на золотом фоне, и пр. Все эти детали делали книгу произведением искусства, достойным украшением царева чина.

Издательская деятельность Посольского приказа продолжалась, и весьма успешно. Что-то заказывал царь, что-то «измышлял» Матвеев, стараясь угадать монаршее желание и потрафить вкусам всего царского семейства, поэтому помимо книг для взрослых его членов создавались и богато иллюстрированные книги для детей. В «поднос» царю были созданы уже упоминавшиеся «Василиологион» с двадцатью шестью цветными миниатюрами и «Хрисмологион» с двенадцатью миниатюрами, а также «Книга о сивиллах», иллюстрированная двенадцатью миниатюрами, и «Книга избранная вкратце о девятих музах и о седмих свободных художествах», имевшая восемь иллюстраций. Возможно, руководившему всем предприятием Артамону Матвееву настолько приглянулись поясные изображения двенадцати пророчиц-сивилл, выполненные Иваном Салтановым красками на холсте в барочном стиле, что он заказал художнику повторить их для себя; во всяком случае, в 1677 году среди его имущества значились 12 «персон сивилл поясных».

Традицию «строения книг» в дар царю начал Симеон Полоцкий, приехавший в 1664 году в Москву с готовой идеей «подносных» книг с приветственными или утешительными виршами в барочном оформлении.

Одним из самых ярких произведений придворной литературы был «Орел Российский», поднесенный царю Алексею Михайловичу и его сыну Алексею 1 сентября 1667 года по случаю объявления царевича наследником престола. Повод был экстраординарным и потребовал от поэта мобилизации всех способностей и ресурсов. «Подносной» экземпляр дошел до наших дней — это книга в шелковом малиновом переплете с золотым обрезом, включающая 57 листов текста, написанного полууставом, с раскрашенными рисунками. «Книжица приветственная» начинается с посвящений царю и царевичу, озаглавленных по-гречески «Афиеросис»; затем следует «Енкомион» — похвальное слово царю с излюбленным приемом Симеона — уподоблением Алексея Михайловича солнцу: «В рясноту светолитному царие солнцу подоблени бывают». Затем, как и положено, следовало похвальное слово царевичу — «Елогион». Если в «Чине объявления» царевича сравнивали с луной, а царя с солнцем, то Полоцкий, любивший барочные казусы, заявил, что вопреки природе он видит не одно, а два солнца:

Рекл бых един свет, но два созерцаю

Солнца, обаче иным нарицаю.

В «Орле Российском» он также позволил себе «измерить мощность» двух российских светил, заявив, что их совместный свет в семь раз превосходит свет бога солнца Феба-Аполлона. На иллюстрации царственное солнце испускало 48 лучей, каждый из которых обозначал одну из человеческих добродетелей (богопослушание, бодрость, благорассудие, доблесть, незлобие, правосудство, нищелюбство, щедрование и т. д.). В солнечном диске был нарисован двуглавый орел с мечом и скипетром, на груди которого располагалось изображение всадника, копьем поражающего змия. Просветительский пафос Симеона не мог обойтись без античных богов и героев, поэтому под этим изображением Аполлон и музы «стиховещали», растолковывая его смысл — «что орел в солнце хощет знаменати». Муза Полиимния (Полигимния), к примеру, разъясняла, что скипетр в лапе орла означает благодать, а меч в другой лапе — укрепление державы. Из уст Аполлона исходило льстивое утверждение, что ни Гомер, ни Вергилий, Демосфен или Аристотель «не способны воспеть славу нового солнца» — царевича Алексея; это под силу только Орфею «з струнами своими»! Среди раскрашенных картинок «Орла Российского» особо выделяется символическое изображение знаков зодиака, вписанных в круг.

Успех сего панегирика у венценосного читателя был несомненен. Конечно, царю не могли не понравиться и сама идея, и ее воплощение в книге и стихотворном поздравлении.

Среди «приветственных книжиц» Симеона Полоцкого интересна также упоминавшаяся выше «Гусль доброгласная», врученная 18 июня 1676 года в день венчания на царство четырнадцатилетнего Федора Алексеевича. Книга содержит пространное заглавие, пять эпиграфов из Библии, прозаическое обращение автора к «боговенчанному» царю с пожеланием стать «вторым Константином», «вторым Владимиром» для Церкви и государства, быть сильным, как Александр Македонский, добрым, как римский император Тит, кротким, как Давид, мудрым, как Соломон. Затем шли стихи в форме креста и 20 пожеланий от лица патриарха, матери и остальных членов семейства государя, бояр и других чинов и, наконец, «всех православных христиан» с утверждением, ставшим уже общим местом: «Ты — православных солнце». В книгу были включены также 24 приветствия, лабиринт с пожеланием «царству многа лета» и окончание («колофон»).

«Подносной» экземпляр, к сожалению, не сохранился, поэтому мы не знаем, были ли приложены к нему особые стихи под названием «Желание творца», вошедшие в сборник произведений Симеона Полоцкого, подготовленный к печати уже его учеником Сильвестром Медведевым, и содержащие просьбу о создании при дворе новой типографии, чтобы распространять мудрость среди подданных и умножать славу России «скоротечным типом чрез книги сущим многовечным». Наверняка Симеон неоднократно говорил об этом лично монарху. Он жаждал увидеть книги, созданные для царского семейства, и многие другие свои произведения изданными типографским способом.

Придворного поэта и наследника престола, а потом и молодого государя связывала духовная близость, основанная на общей любви к искусству поэзии, которому первый учил второго. Именно Федор Алексеевич сделал стихотворное переложение 132-го и 145-го псалмов, вошедших в 1680 году в «Псалтырь рифмотворную» Полоцкого. Несомненно также, что стихи Симеона Полоцкого о месте царей в истории, их ответственности перед народом, о мудрых советниках, к которым следует прислушиваться, изложенные в «Орле Российском», «Гусли доброгласной», «Вертограде многоцветном» и других книгах, повлияли на формирование представления Федора о миссии государя, на его реформаторские планы, осуществлению которых помешала его ранняя смерть.

Федор Алексеевич внял увещеваниям наставника — по его приказу была создана первая придворная (независимая от Церкви) Верхняя типография, ставшая поздним и любимым детищем Симеона. В феврале 1679 года были изготовлены четыре печатных стана, в марте они были отправлены в «Верх» — Кремлевский дворец, а в декабре того же года была отпечатана первая книга — «Букварь языка славенска», куда впервые были включены молебен перед началом учения («Чин благословения отроков во училище учитися священным писаниям идущим») и «Стословец» константинопольского патриарха. В следующем году вышли три крупных издания: в январе — «Тестамент, или Завет Василия царя греческого к сыну его Льву философу», в апреле — «Псалтырь рифмотворная» Симеона Полоцкого; в сентябре — «История о Варлааме пустынножителе и Иоасафе царе Индейстем». Все эти книги имели указание: «Повелением царя Федора Алексеевича и с благословения патриарха Иоакима». Однако последнее утверждение не соответствовало действительности — патриарх своего благословения на издание этих книг не давал; впоследствии на этом основании они были запрещены церковным собором как еретические.

«Тестамент» был составлен по рукописному тексту — своду моральных установлений и норм византийского общества IX столетия, существовавшему в севернорусских списках XV–XVI веков. Симеон Полоцкий написал к нему стихотворное «Увещание к читателю». «Псалтырь рифмотворная» — первое переложение псалмов на русский язык стихами — предварялась разъяснением поэта, что рифмованный вариант ни в коей мере не искажает смысла псалмов царя Давида, уже многие народы имеют подобные переложения, а посему и русскому народу негоже отставать. Эти разъяснения и «увещания» делались поэтом с целью обезопасить свое творение от нападок защитников старины, упрекавших его в многочисленных «новинах», повреждающих православную веру. «История о Варлааме и Иоасафе» также опиралась на давно известный текст, но была украшена первыми русскими гравюрами на меди (ранее они выполнялись только на дереве) — великолепными рисунками Симона Ушакова, гравированными Афанасием Трухменским.

Современники прочно связывали Верхнюю типографию с именами царя Федора и Симеона Полоцкого. В документах говорилось: «…ево великого государя книжное печатное верховое дело» или «…к нему великому государю в Верхнюю типографию»; а по свидетельству немецкого путешественника Георга Адама Шлейссингера, находившегося в Москве в 1684–1686 годах, вся Москва говорила о печатне, которую устроил «какой-то поляк» (подразумевался, конечно же, выходец из Речи Посполитой Симеон Полоцкий).

В течение всего короткого времени своего существования Верхняя типография постоянно наращивала потенциал: к четырем первым станкам добавились еще два, затем из Печатного двора в Кремлевский дворец были взяты стан глубокой печати для гравюр на меди, семь наборных касс, 26 пудов отлитых литер, различные снасти; присланы наборщики, разборщики, тередорщики, батырщики и другие рабочие — всего 24 человека. По указанию царя Печатный двор передал Верхней типографии часть своей библиотеки и регулярно присылал туда новые издания. Кроме того, Федор Алексеевич отдал в Верхнюю типографию часть личной библиотеки — исторические, естественно-научные, медицинские, математические книги, словари, лексиконы, поэтические руководства (после ликвидации Верхней типографии в Посольский приказ был передан 71 том на латинском и польском языках, которые «снесены были для книжной библиотеки ис хором блаженныя памяти… Феодора Алексеевича»).

Значение Верхней типографии в культурной жизни Москвы было тем более велико, что она, по сути, представляла собой «вольное» издательство со своей программой выпуска книг, независимое от патриарха, курировавшего печатную деятельность в России того времени. Недаром патриарх Иоаким на церковном соборе 1690 года обвинял Полоцкого: «Толико той Симеон освоеволився… дерзне печатным тиснением некия своя книги издати, оболгав мерность нашу, предписав в них, якобы за нашым благословением тыя книги печатаны. Мы же прежде типикарского издания тех книг ниже прочитахом, ниже яко либо видехом, но, яже еже печатати, отнюдь не токмо благословение, но ниже изволение наше бысть». Хотя предстоятель и не давал своего благословения, но при жизни Федора Алексеевича, покровительствовавшего Симеону Полоцкому, не решался выступить с подобным разоблачением.

Смерть Симеона Полоцкого в 1680 году на время приостановила деятельность Верхней типографии, но вскоре дело продолжил его ученик Сильвестр Медведев, поставивший себе цель издать все труды почившего наставника: «…тщуся, да соберутся вся в книги и миру да явятся». Его идею поддержал молодой царь — в письме приятелю Медведев сообщал, что «великий государь все книги издания пречестнаго господина отца Симеона благословил печатать у себя в Верхней типографии».

В октябре 1681 года был напечатан сборник проповедей Симеона «Обед душевный», а в январе 1683-го — еще один сборник его проповедей «Вечеря душевная». Но на этом Верхняя типография закончила свою работу, поскольку в 1682 году скончался царь Федор, а взошедшие на престол малолетний Петр и болезненный Иван никакого интереса к типографскому делу не проявили, не говоря уже о регентше Софье, которой и вовсе было не до печатной потехи — все силы уходили на утверждение у власти. Да и Сильвестр Медведев был теперь занят совсем другими — политическими — делами…

Судьба Верхней типографии, просуществовавшей всего четыре года и закрытой после смерти Федора Алексеевича, — яркий пример недолговечности новаций придворной культуры XVII века, целиком и полностью зависевших от прихоти монарха и уходивших вместе с ним. В 1690 году все книги Симеона Полоцкого, вышедшие в Верхней типографии, были запрещены, «яко подзор и ересь имущие, яко не благословенные».

В правление Федора Алексеевича книги печатались не только в Верхней типографии и на Печатном дворе. Царь приветствовал киевские издания, выходившие в основном в Киево-Печерском монастыре под покровительством архимандрита Иннокентия Гизеля. Так, в 1680 году ко двору был прислан печатный «Синопсис, или Краткое описание о начале русского народа», составленный на материалах летописей. В стихотворном предисловии звучал панегирик монарху, начинавшийся с обыгрывания его имени, означавшего по-гречески «Божий дар»: «…святым даром российский народ наш ликовствует…» Видимо, этот опус спровоцировал царский указ о создании свода выписок не только из русских летописей, но и из греческих и латинских источников с целью издания исторического сочинения о России. В предисловии к этой книге говорится, что каждый народ должен сам написать историю о себе, поскольку никто не знает свою страну и дела ее так, как сами жители, а также подчеркивается, что давно уже иностранные ученые жаждут получить достоверные сведения о России из рук самих ее жителей, а не иностранцев. Далее приводились правила, по которым следует написать такую историю, заимствованные у древнегреческого историка Дионисия Галикарнасского и переложенные на русский лад: «…чтобы историк выбрал бы повесть красную и сладкую, чтобы сердце чтущих веселил, се есть о которых хощет историю писати; чтобы знал, откуду начинати историю и до которых мест писати, что подобает во истории молчанию предати и что пристойно объявити; чтобы всякое дело на своем месте написано было, где доведется, и пристойно расположено; чтобы душа и охота историкова была бы тихая и ничем смущенная, также и слово бы было чистое, свойственное и разумичное и ясное, тихий бы был историк и не суров, и правдою б всё писал, а не ласкательством или иным каким страстем повинен, и чтоб к добрым делам слогом и словом своим будто совеселится, а противным сопечалуется, и та статья, хотя последняя, однакож наипаче всех надобно историку остерегать». Книга не была напечатана в связи с кончиной монарха, ее хранил у себя его ближайший друг и советник окольничий Алексей Тимофеевич Лихачев.

К рукописной книжности московских государей смело можно отнести и «чины» Алексея Михайловича, составляемые им как литературные произведения: «Урядник сокольничья пути», «Чин объявления царевича наследником престола», «Чин освящения огородов в Измайлове» и, вероятно, не дошедшие до нашего времени иные подобные произведения. Да и письма монарха порой можно отнести к эпистолярному жанру художественной литературы. Второго царя из рода Романовых можно даже назвать графоманом — настолько очевидной была его любовь к выражению своих мыслей на бумаге. Он оставил огромное количество писем, записок, посланий, указов и приказов, написанных собственноручно, причем по таким поводам и в таких случаях, когда каждый придворный мог бы сказать, что не царское это дело! Алексей Михайлович был доморощенным философом, любил всё обдумывать и на всё реагировать письменно. Создается впечатление, что он просто любил держать в руках перо и писать на бумаге. Показательно в этом плане его письмо любимому двоюродному брату Афанасию Матюшкину, написанное «тарабарщиной» — шифром — только для того, чтобы в шутку выразить сожаление, что некому покормить его плохим хлебом «с закалок», намекая на случай, когда по оплошности Матюшкина такой хлеб был подан на государев стол. В другом послании, написанном из военного похода тому же Матюшкину, монарх подбивает его на розыгрыш царевен: «…нарядись в ездовое (дорожное. — Л.Ч.) платье да съезди к сестрам, будто ты от меня приехал, да спрошай о здоровье». Отдав поручение, царь рассказывает о другой своей потехе, превращенной им в упоминавшийся выше шуточный церемониал: «…тем утешаюся, что столников безпрестани купаю ежеутр в пруде… за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю!» Тех, кто был наказан, затем звали к царскому столу; а поскольку, писал Алексей Михайлович, «у меня купальщики те ядят вдоволь», то и желающих опоздать на смотр было много: «…а иные говорят: мы де нароком не поспеем, так и де нас выкупают, да и за стол посадят. Многие нароком не поспевают». Подобных примеров много, в особенности в частной переписке царя с Матюшкиным: то царь опишет, как задремавший сокольник упал в костер, то поделится мыслями, то припомнит какую-нибудь историю, удовлетворяя свою страсть к писательству и природную наклонность к шутке.

Придворная книжность включала в себя также массу приветственных слов, подносимых по церковным праздникам, в дни именин членов царской семьи и бракосочетания государя, тесно переплетаясь, таким образом, с придворной поэзией, которая заняла при русском дворе первых Романовых весьма почетное место.