№ 2. Из дневника генерала Снесарева [19] за 1916 год

№ 2. Из дневника генерала Снесарева [19] за 1916 год

21 февраля. Вчера уехал Николай Потапович [Худолей]. Шт[абная] жизнь тяжела не желанием и настроением, а бытом: свинством, крепостничеством, капризами, размахом личного эгоизма. Г. Келлер бросает Черячукину скомканные бумаги, Орлов (Николай Александрович) перед Кузнецовым чешет яйца, сидя в рубашке. Тут всякое настроение и подъем лопнут… Узнал, что Марк Семенович Черкесов – командир 9-го Донского полка, написал письмо… не виделись 32 года… Читаю Кнута Гамсуна «Мистерии». Написано сильно а la Достоевский, пикантно и талантливо. […]

Каломыя [20] . 18 июня 1916 г. Вчера ночью приехал сюда на автомобиле. Город милый, весь в зелени. Хотя был специальный приказ не грабить, много разграблено. С дикой жадностью ищется спиртное, и люди напиваются до одури. Сегодня был случай смерт. ранения одного интелл. русского, который вздумал остановить грабеж в соседнем доме. Убийцы – рядовой Скривского и унтер-офицер 76-го Кубан. полка – оба пьяные, выстрелили из винтовки в живот. Осталась жена и 7 детей (4 г. и 18-лет. мальчик); жена требовала смертной казни и в ее присутствии. […] От Аристарха Николаевича слышал (командир 47-го полка) эпизод: присуждены были к смертной казни два ниж. чина. Один из них перед моментом казни просил сказать слово. Ему было разрешено. Он выпрямился и сказал: «Братцы, я сделал скверно, не следуйте моему примеру. Лучше умереть честной смертью в бою, чем, как я, под расстрелом»… Сказал и спокойно подставил грудь…

Яремезе, 20 августа 1916 г. [Та же] красота и поэзия. Австрийцы утверждают, что здесь и в Ямне – красивейшие места в мире, сюда приезжают даже из Швейцарии. Хорошо, вправду. И по этим красотам ходят теперь одинокие женщины, дети и старики. Они выпрашивают хлеб за ягоды ли (малина), за продажную ли любовь. «Что тебе нужно?» – спрашивает солдат девушку после жарких поцелуев. «Хлеба», – отвечает почти ребенок, уже без стеснения оправляя свой костюм. Спрашивают, кто лучше – ваши или наши? Ребенок отвечает: «Ваши, они дают хлеб, а у наших нет у самих», т. е. наши лучше, т. к. не голодают. Перед моим балконом стена хвойного леса и на скале сделан из дерева олень, стоящий на утесе. Головы нет, но готовы многие стрелять. […]

Лучина, конный завод, 19 сентября. В Аккерманском (255) полку заметил недодачу в хлебе, около 1/2 фунта = 50 пуд., а по 20 коп. [продают] за фунт жителям. Это дает 400 руб. Сделано очень умно и запутанно. Полковнику Всеволожскому (бывш. командир полка) доложено: убавили и сала с 14 до 10 золотников [Интендантство предлагает]: нельзя ли убавить хлеб на 1/2 фунта (все равно не выдают) и на вырученные от Интендантства деньги за хлеб докупать сала… Но хлеба-то недодали, а сала также не прибавили. Кроме того, распустили слух, что солдаты делят хлеб как-то вприглядку. Приказал подполковнику де Витт произвести расследование; думаю, что это дело жидов, которых много в 255-м полку. (…) Из 20 ротных и батарейных писарей: 1 русск., 2 – немцы, остальные – жиды…

Бряза, 13 октября […] В 12 час. приехал корпусной командир Саввич (Сергей Сергеевич). Много говорили о делах, и в конце он разговорился, разошелся и заговорил о пережитом. Иванова (Николая Иудовича) [21] называет невеждой, лукавым и неискренним человеком. «Пишут из Ставки, что и там поняли, насколько он бесталанен… пишут мне те, которые прослужили с ним более 7 месяцев». «Зимнюю кампанию (в дек. 1915 г.) спроектировал и обдумал я, а Иванов – испортил: кисло доложил Государю, прибывшему для командования кав. группой Абраму Драгомирову бросил фразу: «Из этого ничего не выйдет», когда все было готово, сказал, что заносит по ту сторону Днепра… Занимался сплетней, подгашничаньем и девчонками; армии лишал всякого порыва («Я им покажу – сколько людей положили»). Вызвали Николая Николаевича, и все вертел, что Брусилов плох. Ник. Ник.: «Николай Иудович, если Брусилов так плох, удаляйте его хоть сейчас»… Иванов выслушал, но не сделал. Приехал Трепов и привез ему приказ Государя «подать на покой по болезни». Вероятно, это сделал Михаил Васильевич (Алексеев), который хорошо знал Иудовича. Человек, у которого, кроме бороды, нет ничего русского»…

Брусилов – человек настроения. Во время отступления бежал и нельзя было остановить, впал в панику (Трусилов), только и было по телеграфу делов, что с ним (впечатление Павлова в конце октября в Хирове). Хотели офицеры Ген. штаба его арестовать и приволочить во Фронт. Пролом весною 1916 г. – не его мысль, это сделали VII и, особенно, IX армия, предоставленные совершенно своим силам. Брусилов ломил на Ковель, уложил Гвардию, видя успех на юге, не поддержал его, продолжая долбить все туда же, пока не стали у него отбирать корпуса. «Даже ребенку было ясно, где главный удар… дай он туда два корпуса, и теперь мы были бы на Сане; обход слева заставил бы немцев бросить и Львов, и Ковель, и проч.». «Человек настроения… один день вопит, что не может держаться, а на другой день: «Всеми силами перехожу в наступление; предо мною что? Ведь сволочь!» Путного от Брусилова ничего не ждет и уверен, что он будет отчислен…

Бряза, 1 ноября. Сегодня передаю военно-полевому суду двух канониров 1-й батареи 37-й арт. бригады (Петр Немцов и Андрей Артьенко), обвиняемых в грабеже, изнасиловании и т. п. Завтра будет суд, а затем, вероятно, расстреляние. Делаю это спокойно для спасения других; их смерть – искупление. Если мы, решая ту или иную боевую задачу, заведомо предаем смерти десятки или сотни людей – лучших (лучшие чаще и гибнут), то что такое смерть двух мерзавцев? Средняя жизнь прапорщика после производства – две недели. Грустно-зло, но правдиво…

Бряза, 4 ноября 1916 г. Утром сижу за бумагами, а перед обедом долго гуляю по улице. С утра (еще с ночи) выпал снег и все кругом бело. Читаю Лермонтова и заинтересовался, что я знаю наизусть. Припомнил: «Дитяти», «По небу полуночи…», «Русалка», «У врат обители святой», «Тучки небесные». Больше не приходило в голову, что вспомнить. Думал над тем, что, чтобы поднять человека на бой, сделать его боеспособным, нужна широко захватывающая система, в которой ни от чего нельзя отказываться и в которую бы входили: привитие долга, внушение страха, привычка к порядку, вызывание понимания и т. п. Не нужно презрительно махать руками ни на смертную казнь, ни на порку. […]

Бряза, 7 ноября. […]

В 3 часа прибыл ген. Зайончковский [22] , которому я был представлен и который говорил много интересного…

Зайончковский говорил главным образом о пережитом в Румынии: «кошмар», как он повторял. (…) Жоффр признал «отчаянное положение Зайончковского» и отказывался от обещанных ему четырех бригад с тем, чтобы они были брошены к Зайончковскому, но Ал[ексеев] соглашался из Архангельска послать их на Северный фронт и, освободив 3-ю (или другую) стрелковую дивизию, прислать ее 3-му… Делал все, чтобы освободили, ругался, писал дерзкие телеграммы, не исполнял приказа короля и т. п. Просил прислать русских штаб-офицеров, ему отказали; французы прислали генерала и 50 офицеров Генер. штаба, и теперь там захвачено влияние. Мы прислали «Мертвую голову»… глупее не нашли. Интересно отметить неудачную с политич. точки зрения мысль послать сербскую дивизию (сначала дрались хорошо, а потом стали уходить с позиций, когда заметили несерьезность решения задачи… «Нас обязательно расстреляют»): пленные болгары говорили, что у каждого болгарина дрожала рука, когда она поднимала ружье на русского, но когда рядом с ним они увидели презренного торгаша румына, а с другой стороны – своего исторического врага серба, то они подняли руку и на русского. «Можно ли так по-детски решить вопрос?»…

О румынской армии говорит с полным презрением. Трусы, болтуны и полны самомнения, врут сколько влезет. Дисциплина слабая: позицию займут аванпостами, а всю дивизию оттянут верст на 15 назад в деревню: холодно, мол… Убегут назад верст на 20… и даже никому не скажут. С ними нельзя решать никаких тактических задач, просишь их хотя бы пассивно, но держаться, а начнешь со своими сербами маневрировать, они назад – или от артиллерийского огня, или без причины… Экипированы слабо: 1) телефонов нет, на батарею 100 метров линии; 2) попробуешь соединиться – мадам Минареску говорит с мадам Подареску… и ничего не поделаешь. Пришлось ставить часовых; 3) пушки постреляли (77-го года) и ушли за Дунай: расстреляли все патроны и больше нет.

Личный персонал описывает пренебрежительно: 1) или бахвальство, или паника… «Катастрофа, Ваше Превосходительство!»; 2) молодые офицеры на содержании, румянятся, и даже отцы сожалеют сына, когда он упустит богатую содержательницу: «Бедный мальчик!..»; 6) Выгнал одного за другим 6 генералов…

19 ноября 1916 г. Бряза. Для характеристики Румынской армии: 1) Зайончковский выслал своего офицера с двумя вестовыми, и они увидели роту румын; началось махание платком, а потом на колени: сдавались, думая, что болгарский офицер; 2) эскадрон улан Ея Величества (немецкий) взял в плен 1200 чел. + неск. пулеметов + орудия и т. п….

Бряза, 20 ноября. Я ложусь спать и уже думаю заснуть, когда мне говорят о прибытии двух полковых командиров: полковника Финкстена – 147-го Самарского полка, фон Нэрике – 148-го Каспийского. Я выхожу, и они меня поражают: они кислы, все критикуют, не верят в успех, не верят солдатам и т. п. […] Немецкие фамилии усугубляют дело. Я начинаю с ними спорить (другого пути вначале нет), вышучиваю их, поддеваю их «пессимизм» и понемногу сбиваю их с позиции. Мы расходимся спать в 2 часа, и я от волнения и массы ожидающих меня хлопот долго не могу заснуть… Я думаю над тем, неужто Потапов прав, что у нас много потерявших надежду? Положим, это внутренние немцы… Таких-то и надо выбрасывать.

Бряза, 21 ноября 1916 г. Вчера, видя, что автомобильные транспорты – Ее Величества и Земский – работают дурно, а шоферы создают разные предлоги: поломка, нет бензина – чтобы улизнуть от дела, я послал князя и велел сказать: если мне к ночи или завтрашнему утру не вывезут всех раненых, то всех шоферов я перепорю нагайками, а наиболее злостного прикажу расстрелять. Начались возражения: «Мы – Ея Величества, мы ведь приданы»… Князь: «Начальник дивизии полный властелин». Они: «Мы можем уехать». Князь: «Нач. дивизии прикажет стрелять…» Сейчас же принялись за работу: все нашлось и пришло в порядок.

Бряза, 1 декабря 1916 г.

[…]

(Публикуется по: Наш Современник, № 8 – 2004.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.