6. Планирование и подготовка

6. Планирование и подготовка

Генерал Эйзенхауэр говорил, что любое сражение — это прежде всего, подготовка планов совместных и согласованных действий. Командующий лично руководил разработкой величайшей и сложнейшей по масштабам операции, от которой зависел исход войны. Ею занимались штабные офицеры всех уровней: Верховной ставки, 21—й группы армий Монтгомери, британской 2-й и американской 1-й армий, корпусов, дивизий, батальонов и рот, военно-воздушных и военно-морских подразделений, береговой охраны. «Оверлорд» можно назвать наиболее спланированным и продуманным морским десантом в истории.

Когда Эйзенхауэр посетил штаб Брэдли, он сказал офицерам:

— Операция не предусматривает никаких альтернатив. Она нацелена только на победу. В нее мы вложим все наши ресурсы, и я уверен, что добьемся успеха.

В 1964 г. в интервью Уолтеру Кронкайту Эйзенхауэр повторил эти слова. Он говорил с нажимом, слегка хмурился, демонстрируя голос, осанку, убежденность и командный стиль 1944 г. Затем Эйзенхауэр немного расслабился, усмехнулся и сказал:

— Конечно, в войне не может быть уверенности во всем. Пока у тебя нет достаточно сил, чтобы выставить батальон против взвода.

В задачи штабистов и входило внести как можно больше определенности в предстоящую операцию. Для этого они должны были находиться в постоянном контакте с войсками, знать о результатах боевых учений и маневров, эффективности или неэффективности тех или иных действий. Вся информация сводилась вместе, дополнялась сведениями других служб, и вырабатывшшсь согласованные предложения. Окончательные решения принимал Эйзенхауэр.

Имелись возражения против включения в планы вторжения Котантена («Юта»), поскольку там было много участков, затопленных водой. Начальник штаба генерал Смит предложил применить воздушно-десантные войска для захвата дамб, ведущих от берега на сушу. Командующие воздушно-десантными дивизиями воспротивились, но Эйзенхауэр поддержал Смита.

К концу января были подготовлены принципиальные решения Эйзенхауэра. 25 февраля штаб Брэдли завершил работу над своими планами, через месяц — британская 2-я армия. Процесс планирования переместился на уровень корпусов, дивизий, полков и батальонов.

Генерал Фредди де Гинган, начальник штаба Монтгомери, вспоминает, что «практически все, что передавалось по командной цепочке, вначале принималось в штыки». Если чего-то хотели корпуса, то против этого выступали дивизии. Если что-то предлагала армия и флот был согласен, то возражали военно-воздушные силы.

По данным де Гингана, именно штаб 21-й группы армий Монти[19] предложил направить с первым эшелоном десанта плавучие танки «ДД» при поддержке морской артиллерии: «Мы рассчитывали на то, что танки деморализуют противника и, кроме того, помогут пехоте».

На высших уровнях принятия решений было велико искушение навязать свое мнение нижестоящим структурам. Генерал де Гинган объясняет: «Сначала мы все пытались найти общую формулу состава нападающих сил: количество орудий, танков, численность пехоты, в какой последовательности, где… и т.д. Но после первых учений стало ясно: такая формула — бессмыслица, и мы пришли к выводу, что каждая атакующая группа должна сама решать свои проблемы».

«Решение своих проблем» зависело от характера оборонительных укреплений, которые надо было преодолевать в отдельности каждому корпусу, дивизии, полку, батальону. Перед ними стояли разные препятствия, обусловленные как контурами побережья, так и фортификациями Роммеля. Немецкий фельдмаршал не мог планировать, ему оставалось только ждать. Конечно, предвидение позволило бы сконцентрировать войска, однако для этого требовалось знать, где и когда произойдет вторжение. Подготовка к нападению, которое может начаться где угодно и когда угодно, означала распыление сил и средств.

Роммель создавал укрепления на любом побережье, которое казалось мало-мальски пригодным для морской высадки. Первая линия обороны немцев состояла из минных заграждений в Ла-Манше, не удовлетворявших Роммеля, но способных нанести серьезный урон союзническому флоту. Береговые сооружения отличались друг от друга только в силу особенностей ландшафта. Препятствия на пляжах между высшей и низшей отметками приливной волны были одинаковые и на «Омахе», «Юте», и на английском побережье.

Вначале устанавливались так называемые «бельгийские ворота», представлявшие собой железные рамы высотой 3 м. Они крепились в виде пояса, протянувшегося вдоль береговой линии на расстоянии 150 м от высшей границы прилива. К ним подвешивались тарелочные противотанковые мины (5,5 кгТНТ) и старые французские артиллерийские снаряды, привезенные с линии Мажино. Адмирал Рюге не верил в эффективность наземных мин и артиллерийских снарядов, поскольку они не были водонепроницаемыми, но морских мин, которые он предпочитал, не хватало.

Затем на расстоянии 100 м от высшей точки прилива в воду спускались связанные под углом тяжелые бревна, к которым также подвешивались противотанковые мины. И наконец, в 70 м от берега в море сооружался основной пояс препятствий, состоявший из противотанковых ежей (три или четыре двухметровых отрезка рельса, сваренные между собой), которые могли распороть днища десантных судов.

Роммель был полновластным хозяином во Франции. Он мог (и делал это) затопить поля, перекрыв дамбами реки, снимать с обжитых мест и эвакуировать население, разрушать дома, чтобы освободить пространство для своей артиллерии, рубить леса для строительства береговых укреплений.

Препятствия, воздвигнутые на побережье, заставляли союзников решать, что лучше: высаживаться на пике прилива, подвергая риску десантные суда, или на нарастающей волне, давая возможность немцам расстреливать первые штурмовые отряды, пытающиеся добраться до твердой поверхности (на «Омахе» это был галечный берег[20]) или до песчаных дюн (как на «Юте»), Чтобы с большей результативностью использовать «зону обстрела», Роммель передвинул ближе к побережью стационарные дивизии[21] (в большинстве состоявшие из «восточных батальонов», на 50 процентов — поляков и русских).

Каждый выход или выезд, например с побережья «Омаха», находился под огнем противника. Окопы стрелков и пулеметчиков располагались у подножия, посередине и на вершине скалы. По ее склонам и на плато рассредоточились сотни «тобруков»: округленных бетонированных дотов, в которых могли разместиться пулеметчик, минометный расчет или даже башня танка. «Тобруки» соединялись подземными тоннелями. Повсюду немцы возвели из железобетона стационарные фортификации, из которых просматривался каждый участок побережья. Все огневые позиции были хорошо пристреляны.

Кроме того, продольный обстрел «Омахи» обеспечивали мощные артиллерийские орудия, 88-мм и даже 105-мм, скрытые в 12 особо усиленных казематах. Их амбразуры выходили только на побережье. Казематы дополнялись защитными стенами со стороны моря, чтобы не дать союзническому флоту возможности засечь орудийные залпы.

На вершине скалы немцы соорудили восемь бетонированных казематов и четыре полевые позиции для 75-мм и 88-мм орудий, державших под обстрелом каждый метр пляжей. Пушки прибыли со всех концов нацистской империи, включая тяжелые орудия из России, 105-мм — из Чехословакии, 75-мм — из Франции.

Казематы могли выдержать любой снаряд союзнической морской артиллерии. Для защиты от реальной угрозы — нападения пехоты с гранатами и огнеметами — немцы окружили их минными полями и проволочными заграждениями.

Итак, американскому солдату, прежде чем добраться до первого укрытия в виде галечной насыпи на «Омахе», надо было сначала проскочить через мины в Ла-Манше на ДКТ, затем на десантном боте Хиггинса выброситься на берег под огнем немецких батарей и прополэти 150 м напичканного препятствиями пляжа под перекрестными пулями и минометными разрывами. Но и здесь его ждали пулеметные очереди, оружейные выстрелы, взрывы артиллерийских и минометных снарядов.

Если бы все-таки «джи-ай» избежал смерти во время высадки и каким-то чудом оказался в укрытии, то Роммель хотел, чтобы солдат был ранен или по крайней мере парализован от страха.

Чтобы не дать «джи-ай» оторваться от моря, Роммель везде, где только можно, набросал мин. Между галечной насыпью и скалой протянулась болотистая заводь. Роммель распорядился, чтобы ее огородили колючей проволокой, но все же, как обычно, больше полагался на мины. Их на неравномерном расстоянии установили по всей заводи, причем самых разных видов. Некоторые представляли собой простые заряды ТНТ, накрытые камнем. Они взрывались, когда кто-нибудь задевал ногой за провод. Очень опасными были выпрыгивающие мины, которые взрывались на уровне пояса. Имелись и другие подобные устройства. В общей сложности Роммель успел поставить 6,5 млн мин, но этого ему казалось мало (он хотел довести их количество до 11 млн). Помимо минных полей, немцы у выездов нарыли противотанковые рвы глубиной до 2 м, понастроили бетонированные баррикады для преграждения пути и танкам, и грузовикам.

Вдобавок в районе Пуант-дю-О была установлена батарея из шести гаубиц калибром 155 мм, которые могли поражать морские цели у побережья «Омахи» и «Юты». Такие же орудия водрузили у Сен-Маркоф (прямо над «Ютой») и Лонге-сюр-Мер («Золото»).

За плато над «Омахой» немцы не создали никаких стационарных укреплений. Главным образом это говорит о неспособности Роммеля соорудить настоящий «Атлантический вал» с достаточной глубиной обороны: сказалась нехватка ресурсов. Но отчасти повлиял и его подход к сражению на побережье: «Или все, или ничего». Любой американский солдат, участвовавший в боях в Нормандии, подтвердит: в этих местах, где повсюду видишь деревни, построенные из камня, живые изгороди, фермерские дома, амбары, не нужны стационарные фортификации; оборонные действия можно вести с применением обычных вооружений середины XX в.

Заграждения густо стояли на пляжах «Золото», «Юнона» и «Меч», хотя там песчаные дюны были не столь велики, как на «Юте». Кроме того, вместо скал за набережной виднелись дачные поселки. Часть домов немцы снесли, чтобы освободить пространство для артиллерийского огня, часть — превратили в укрепления. Повсюду в землю врылись казематы. Но и здесь чувствовалось, что глубоко эшелонированная оборона не планировалась.

«Юта», как и другие участки побережья, была плотно защищена препятствиями. За небольшой береговой стенкой (в полметра) возвышались песчаные дюны. Поэтому немцы здесь не рыли окопы, а углубили в дюны «тобруки», поставили танковые башни и пробили подземные траншеи. Кроме того, они соорудили казематы для тяжелой артиллерии, натянули вокруг тысячи километров колючей проволоки и накидали мины.

Настоящую крепость представлял собой блокгауз в Ла-Мадлен на «Юте», построенный из каменных глыб и железобетона. В нем разместились 88-мм пушка, два 55-мм противотанковых орудия, две 75-мм пушки, 16-дюймовая гаубица, пять гранатометов, два огнемета, три тяжелых пулемета (один из них в бронированной башне) и восемь «Голиафов» (миниатюрных радиоуправляемых танков размером не больше детской коляски, напичканных взрывчаткой).

За дюнами параллельно берегу пролегала шоссейная дорога. Перпендикулярно ему в глубь материка шли четыре, как называют их американцы, мостовые, или дамбы. Они пересекали топи, которые образовались в результате того, что немцы перекрыли местные реки. Далее Роммель в каждой деревне расположил войска и артиллерийские орудия, нацеленные на дамбы. Это были подразделения из 709-й и 716-й дивизий — грузинский батальон и 642-й «восточный» батальон. У них не имелось никаких транспортных средств.

Солдаты в основном занимались тем, что врывали стояком бревна на любой открытой площадке, на которую мог приземлиться планер. Союзники применяли планеры не очень успешно, но по крайней мере весьма интенсивно в Сицилии в июле 1943 г., и Роммель решил, что они вновь прибегнут к этому воздушному средству. Поэтому он придумал так называемую «спаржу Роммеля»: вкапывать в землю трехметровые бревна и навешивать на них снаряды, соединенные между собой проводами. Снаряды прибыли из Парижа только после дня «Д», но и столбов было достаточно для того, чтобы навредить деревянным планерам, летающим со скоростью менее чем 100 км в час.

Для обмана противника Роммель построил казематы лишь с макетами орудий. Адмирал Рюге вспоминает: «По ложным батареям союзники нанесли немало воздушных ударов, что помогло нам сохранить артиллерию». Американцы тоже широко использовали поддельные танки и другую тяжелую технику из надувной резины, но немцам такая «технология» была неизвестна.

Роммель больше полагался на железобетон и «спаржу». Генерал-полковник Георг фон Зоденштерн, командующий 19-й армией на юге Франции, считал, что Роммель «свихнулся» на железобетоне. Вот что он говорил о стационарных оборонительных укреплениях: «Никто в здравом уме не положит голову под молот кузнеца. Также и генерал не должен концентрировать войска в одном месте, где ожидается первый удар превосходящих сил противника».

На это Роммель отвечал: «Одно дело противостоять фанатичным ордам, которые не обращают особого внимания на потери и не владеют тонкостями тактики. Здесь же перед нами противник, умеющий с толком использовать свои технические и материальные ресурсы. Каждая его операция проходит так, как будто она была неоднократно отрепетирована».

Анализируя возможности американской армии, Роммель не ошибался. Но, по мнению генерала барона Лео Гейра фон Швеппенбурга, он был в корне не прав в том, как подготовиться к нападению. Швеппенбург командовал бронетанковой группой «Запад». Когда Роммель начал передислоцировать 2-ю дивизию к северу от Амьена, ближе к побережью, барон запротестовал. Роммель настоял на своем мнении и заставил передовую танковую группу окопаться прямо на берегу. Он ворчливо сказал адмиралу Рюге:

— Танковые дивизии пойдут вперед независимо от того, нравится это их командующим или нет.

Через какое-то время разозленный генерал Швеппенбург при поддержке главного танкового эксперта Гитлера генерала Хайнца Гудериана вновь попытался переубедить Роммеля. Но тот твердо заявил, что намерен «врыть в побережье каждый имеющийся в наличии танк». Гудериан оторопел. Он доказывал, что «вся сила танковых формирований заключается в их огневой мощи и мобильности». Генерал говорил Роммелю, что танки должны быть вне досягаемости корабельной артиллерии союзников. Уроки Сицилии и Салерно показали, что немецкие войска не могут отразить высадку противника, если они находятся под огнем его флотских орудий. Гудериан знал, что десант менее всего уязвим на полпути к берегу, когда его прикрывают огнем с моря. Он предлагал Роммелю планировать контрнаступление в более благоприятных для вермахта условиях, то есть на суше, когда противник выдохнется и его силы рассредоточатся. Так, как это с успехом делали русские, что Гудериан мог подтвердить на собственном опыте.

Роммель не уступал.

— Если танковые дивизии останутся в тылу, — говорил он, — то им уже не удастся вырваться вперед. Как только начнется атака, противник ударами с воздуха подавит любое передвижение.

Гудериан доложил о сложившейся ситуации Гитлеру и рекомендовал все-таки держать ударные части в тылу и готовиться к решающему сражению на материке, что значило, по сути, отобрать у Роммеля командование бронетанковыми войсками. Гитлеру ничего не оставалось, как пойти на вынужденный компромисс. 7 мая он передал три танковые дивизии (2-ю, 21-ю и 116-ю) в распоряжение Роммеля. Другие четыре дивизии должны были оставаться в местах их дислокации. Альфред Йодль, глава вермахта, заверил Роммеля в том, что, хотя эти четыре дивизии и подчиняются верховному командованию, «они будут задействованы — правда, без вашего участия — как только мы выясним намерения противника и его основную цель нападения».

Суждение Йодля казалось разумным. Но оно не учитывало одно существенное обстоятельство: если следовать его логике, то в условиях боевой обстановки командующему танковой дивизией нужно было ждать указаний сразу от трех человек — Роммеля, Рундштедта и Гитлера. Йодль также не принимал во внимание возможность негативных результатов неверного выбора стратегии. Гитлер фактически не поддерживал ни Роммеля, ни Гудериана. Он вообще никому не доверял и только способствовал этим приближению неминуемого краха.

Роммель расположил вверенные ему танковые соединения как можно ближе к побережью. Любимая им еще с Африки (и хорошо побитая союзническими войсками) 21-я дивизия раскинула свой лагерь вокруг Кана. Ее переформировали, и на командные должности были поставлены прошедшие бои офицеры, такие как полковник Ганс фон Люк. Командующим дивизией стал генерал Эдгар Фехтингер, более известный как предводитель ежегодных военных парадов нацистской партии. У него, конечно, не было никакой фронтовой закалки и ни малейшего понятия о танках. По словам Люка, «Фехтингер воплощал в себе жизнерадостную личность, любящую все удовольствия, какие есть на свете, и Париж для него был естественным центром притяжения». К счастью, ему хватило ума передать реальное руководство дивизией своим замам.

Еще два танковых соединения, поступивших в его распоряжение, — 12-е СС и «Лер» («Образцовое») — Роммель развернул между Кале и Кальвадосом. Их местоположение не позволяло выдвинуться в течение нескольких часов в район боев. Однако, рассуждая о расстоянии, которое немцам было необходимо преодолеть, чтобы выйти на передовые позиции, генерал Фриц Бейерлин, командующий дивизией «Лер», говорил о ней как о «самой укомплектованной и боеспособной в Германии». Она, включая и пехотные части, была на 100 процентов обеспечена всеми необходимыми вооружениями. Гудериан сказал Фрицу: «Только одна такая дивизия должна сбросить войска союзников обратно в море. Ваша проблема — берег, нет, даже не берег, а скорее — море».

Войска Роммеля, исключая танковые дивизии, не обладали особой мобильностью. Рундштедт отдавал предпочтение маневренным боям на материке, а не сражениям вокруг стационарных укреплений. Большую часть начала 1944 г. он потратил на усовершенствование транспортных средств переброски воинских частей к побережью. Но все его попытки поставить армию «на колеса» рушились в результате упорного стремления Роммеля «врыть» каждого солдата или каждое орудие в землю. Как отмечает Гордон Харрисон, «мобильность немецких войск на Западе в 1944 г. едва ли соответствовала американскому представлению о „моторизованной армии“. „Подвижные“ германские воинские подразделения в лучшем случае имели один или два грузовика для перевозок самых нужных вещей; или лошадей, которые тащили орудия и другую военную технику. Солдат зачисляли в состав „мобильных войск“ тогда, когда у них были велосипеды.

В 1944 г. вермахт оказался в крайне сложном положении. Он располагал превосходящими танковыми силами. Но им недоставало горючего. Вследствие того, что союзники разбомбили нефтяные скважины в Румынии, Германия испытывала острейшую нехватку топливных ресурсов. Во Франции это означало значительное сокращение танковых учений. Что касается пехоты, то вермахт 1944 г. напоминал кайзеровскую армию 1918 г. Она снабжалась по железной дороге или конным транспортом, а солдаты должны были передвигаться на своих двоих. И в организационном отношении, и в смысле тактики и стратегии предстоящей операции немцы готовились к сражению по образцу 1918 г., а «Атлантический вал» представлял собой копию траншейной системы времен Первой мировой войны.

И все-таки, несмотря на неадекватное обеспечение, германские пехотные дивизии могли обрести большую мобильность, если бы они регулярно проводили учения. Но Роммель настолько увлекся идеей создания железобетонных укреплений и вколачивания бревен, что заставил всех солдат строить береговые заграждения. Когда кто-то из его подчиненных попытался напомнить фельдмаршалу о полезности военных маневров, Роммель заявил:

— Я требую прекращения любых учений и приказываю, чтобы все занимались сооружением оборонительных укреплений на пляжах. Именно на побережье решится исход битвы, причем в течение первых 24 часов.

Даже подразделения 21-й танковой дивизии, расположившейся вокруг Кана, заставили трудиться над созданием «спаржи Роммеля».

В марте, когда весеннее таяние снегов застопорило действия немецких армий на Восточном фронте, Гитлер начал перебрасывать войска на Запад. Роммель направлял их туда, где они больше всего были необходимы. На Котантене появилась новая дивизия, 91-я, считавшаяся достаточно мобильной, и 6-й парашютный полк, которым командовал полковник Фредерик фон дер Хейдт, ставший легендарной личностью после боев на Крите. Его полк был элитным и полностью состоял из добровольцев. Средний возраст парашютистов составлял 17,5 года (по сравнению с 36 годами в 709-й пехотной дивизии на Котантене). Прибыв в Нормандию, полковник поразился убожеству вооружений и снаряжения: они словно были собраны со всех стран, побывавших за последние 30 лет в немецкой оккупации. В его полку имелись четыре вида гранатометов и семь типов легких пулеметов.

Еще раз Хейдт пришел в изумление, когда ему показали одну бумагу и попросили ее подписать. Это было послание от самого Гитлера. В нем фюрер требовал от всех командиров письменного заверения в том, что, когда начнется вторжение, они будут до конца оставаться на своем посту и сражаться за каждый дюйм захваченной земли. Хейдт отказался поставить свою подпись под документом, а командующий корпусом просто пожал плечами.

К маю Роммель развернул на Котантене три дивизии: 243-ю, 709-ю и 91-ю. На Кальвадосе побережье «Омаха» обороняла 352-я дивизия, а район высадки британских войск — 716-я. Вокруг Кана расположилась 21-я танковая дивизия.

Но эти силы не могли решить главную задачу. Вся грандиозная работа по сооружению железобетонных укреплений и траншей вдоль берега имела одну цель: сдержать натиск противника и до завершения дня «Д» начать танковое контрнаступление. Располагая лишь одной танковой дивизией на всю береговую линию Кальвадос — Котантен и двумя — на пространстве от Гавра до Голландии, Роммель фактически был не в состоянии предпринять контратаку. Не дав Роммелю право распоряжаться всеми танками, Гитлер лишил его и возможности маневра. В подобной ситуации другой, менее упорный командующий предпочел бы действовать так, как к тому принуждают обстоятельства. Но только не Роммель. Он продолжал придерживаться избранной им стратегии, которая, даже по его собственной логике, была обречена на провал. Армиям вермахта предстояло потерпеть поражение не столько из-за воздушного и морского превосходства союзников и диверсий Сопротивления, сколько из-за произвола, царившего в руководстве Третьего рейха.

Но предположим, что Роммелю удалось бы убедить Гитлера, и в его подчинение перешли бы все бронетанковые дивизии на Западном фронте. Допустим, что он развернул бы одну танковую дивизию в Байе, а другую — в Карантане (как предлагал генерал Бейерлин, командующий дивизией «Лер»). Допустим даже, что Роммель в день «Д» предпринял бы при поддержке танков контрнаступление на «Юте», «Омахе» и «Золоте». Конечно, это обострило бы ситуацию во время высадки союзнических войск и привело бы к большим жертвам.

С другой стороны, во что бы такая акция обошлась вермахту? Экспедиционные силы наладили на побережье эффективную сеть коммуникаций, включая системы наведения огня. Американская и британская корабельная артиллерия при поддержке канадских, норвежских, польских и французских судов уничтожила бы любой оказавшийся на виду танк. Короче говоря, главный замысел Роммеля — остановить наступление противника непосредственно на берегу — был ошибочен. Как совершенно правильно считал Гудериан, выдвигать танки под прямой обстрел морских орудий — безумие. В Сицилии и затем в Салерно немецкие танки смогли прорваться через передовые линии союзников к самому побережью. И здесь их прямой наводкой расстреляли эсминцы. Но Роммель не воевал ни в Сицилии, ни в Салерно.

Рундштедт рассуждал верно: для немцев лучше всего было отойти в глубь материка (как это делали японцы на Тихом океане) и принять бой вне досягаемости корабельных орудий. Для этого требовалось создание глубоко эшелонированной обороны, как в Первую мировую войну. Если бы немцы вместо того, чтобы обустраивать «Атлантический вал», все усилия направили на сооружение оборонительных позиций в тылу, то они, возможно, продержались бы до зимы. Хотя, конечно, это вряд ли повлияло бы на исход войны: весной 1945 г. союзники могли предпринять сокрушительные бомбардировки Германии, а в августе сбросить атомную бомбу не на Хиросиму, а на Берлин.

И все же при таком ходе событий у Германии появилась бы возможность потянуть время. Длительная зимовка на берегах Сены или Соммы угнетающе подействовала бы на моральный дух войск союзников. С другой стороны, затяжка с открытием фронта на Западе могла побудить Сталина к достижению компромиссного мира с Гитлером. Немцы получили бы также шанс применить свое сверхсекретное оружие, прежде всего «Ме-262».

Роммель стремился создать на побережье как можно более мощные укрепления, исходя из собственной военной стратегии. В основе решения Гитлера поддержать сооружение «Атлантического вала» лежала его мания величия. Без боя он не мог уступить ни пяди завоеванных земель.

Роммель и Гитлер совершили фундаментальные просчеты при подготовке ко дню «Д». Старина фельдмаршал Рундштедт, функции которого уже были чисто декоративными, рассуждал совершенно правильно: немцы должны уйти из-под огня морской артиллерии.

Но Роммель и Гитлер мыслили категориями наземной войны. Они больше опасались самолетов, а не кораблей. Для них угроза исходила с неба, а не с моря. И в этом заключалась их главная ошибка.

Доктор Детлеф Фогель из Института военно-исторических исследований в Фрайбурге считает: «Нельзя не поражаться тому, как высшие армейские командиры, еще недавно проводившие блестящие наступательные действия, вдруг захотели спрятаться за стены бастионов».

Изумляет и то, что Роммель, завоевавший репутацию великолепного тактика, способного и на долговременные операции, и на стремительные атакующие удары, так быстро перешел на позиции оборонца. 11 мая он прибыл в Ла-Мадлен на побережье «Юта». Его встретил командир роты 23-летний лейтенант Артур Янке, получивший тяжелое ранение на Восточном фронте. Роммель приехал в своем «хорьхе». В багажнике автомобиля всегда находились аккордеоны, которые Роммель дарил особенно полюбившимся ему подразделениям.

Лейтенанту Янке и его солдатам аккордеон не достался. Роммель был в плохом настроении и все более мрачнел, осматривая дюны в сопровождении штабных офицеров и несчастного Янке. Командующий неистовствовал: недостаточно заграждений, мало мин, мало колючей проволоки.

Янке не выдержал.

— Сэр маршал, — запротестовал он, — мы использовали всю колючую проволоку, которую нам прислали.

— Ваши ладони, лейтенант, я хочу видеть ваши ладони, — потребовал Роммель.

Озадаченный Янке снял перчатки. При виде глубоких ран на руках лейтенанта Роммель смягчился.

— Очень хорошо, — сказал он. — Кровь, которую вы теряете на этих фортификациях, ценна не менее той, что пролита в бою.

Садясь в «хорьх», Роммель наказывал Янке:

— Следите за каждым большим приливом. Без сомнения, они придут на высокой приливной волне.

Союзники тем временем продолжали готовиться к вторжению. Для них «Атлантический вал» представлялся грозным, но не непреодолимым препятствием. 7 апреля, в Страстную пятницу, 21-я группа армий завершила разработку генерального плана наступления, и с ним можно было ознакомить командующих дивизиями, корпусами и армиями. Монтгомери провел совещание в своей штаб-квартире в школе Святого Павла (в которой ранее учился).

— Цель этого учения, — начал он, — изложить вам общий план операции «Оверлорд». Главное для нас — полное взаимопонимание и общая уверенность в победе.

Затем Монтгомери приступил к докладу.

Перед 6-й британской воздушно-десантной дивизией ставилась задача сразу же после полуночи атаковать батарею в Мервиле, захватить мосты через реку и канал Орн, взорвать мосты на реке Див и в целом обеспечивать защиту левого фланга. Британская 3-я дивизия с приданными ей французскими и английскими коммандос должна была прорвать немецкую оборону на побережье «Меч», выдвинуться через Уистреан к Кану, взять город и близлежащий аэродром Карпике. Канадской 3-й дивизии поручалось пробиться через побережье «Юнона» и перерезать шоссе Кан — Байе. Овладеть побережьем «Золото», а затем частью Арроманша и батареей в Лонге-сюр-Мер предстояло 50-й британской дивизии.

На «Омахе» американским 1-й и 29-й дивизиям следовало, используя выездные дороги, выйти к деревням Колевиль, Сен-Лоран и Вьервиль, взять их и продолжать наступление в глубь материка. Приданные им батальоны рейнджеров должны были атаковать батарею в Пуант-дю-О либо с моря, либо с суши, либо одновременно с обеих сторон. На «Юте» планировалось, что 4-я пехотная дивизия установит контроль над прибрежной автомобильной трассой, продвинется по дамбам на запад, выйдет на более высокие рубежи и развернется в направлении Шербура. Перед 101-й воздушно-десантной дивизией ставилась задача высадиться юго-западнее Сент-Мер-Эглиза, отсечь дамбы, разрушить мосты вблизи Карантана и обеспечить защиту южного фланга наступления на побережье «Юта». 82-я воздушно-десантная дивизия должна была приземлиться западнее Сен-Совер-ле-Виконта с тем, чтобы преградить переброску пополнений противника в район Котантена.

Монтгомери исходил из того, что высадка с моря не составит большой проблемы, основная трудность — закрепиться на берегу. Поэтому он сказал генералам:

— Роммель, вероятнее всего, будет держать мобильные дивизии подальше от побережья до тех пор, пока не убедится в том, где главное направление нашего наступления. Тогда он сконцентрирует свои силы и нанесет мощный удар. Его стационарные дивизии будут оборонять наиболее важные рубежи и служить опорными пунктами для контратак. С наступлением сумерек в день «Д» минус один неприятель узнает, что наша цель — район «Нептун», К вечеру дня «Д» ему станут известны протяженность фронта и примерная численность наших войск.

Монтгомери полагал, что Роммель сможет выставить против союзнического десанта две бронетанковые дивизии в день «Д» плюс один и шесть дивизий ко дню «Д» плюс пять. Он считал самым сложным удержать и расширить захваченный плацдарм для дальнейшего наступления.

После того как определился общий план вторжения, его начали прорабатывать офицеры на уровне дивизий, полков и батальонов. В отличие от Монтгомери они не думали, что высадка на берег представляет наименьшую трудность. Для них это была проблема номер один, и она требовала такого решения, которое не избавило бы всех навеки от каких-либо забот вообще.

В итоге появилась следующая схема действий.

Первые полки должны достичь береговой линии в момент завершения артподготовки и воздушных ударов. К этому времени предполагалось поразить известные артиллерийские позиции противника и деморализовать вражеские войска. Массированные бомбардировки начинаются в полночь. Королевская авиация нейтрализует немецкие береговые батареи от устья Сены до Шербура (1333 тяжелых бомбардировщика сбрасывают 5316 т бомб). С первыми проблесками рассвета американская 8-я воздушная армия наносит удары по оборонительным линиям противника в районе вторжения. 480 бомбардировщиков «Б-24» сбрасывают 1285 т бомб на «Омаху». Войскам, которым предстояло высаживаться на этом побережье, обещано, что они найдут на пляжах более чем достаточно воронок для укрытия.

Артиллерийский обстрел с моря начинается с восходом солнца и продолжается до часа «Ч» минус пять минут (восход солнца был в 5.58, час «Ч» назначен на 6.30). В районе «Омахи» линкоры «Техас» и «Арканзас» открывают огонь из своих десяти 14-дюймовых и двенадцати 12-дюймовых орудий на расстоянии 18 км от берега. Главные цели — Пуант-дю-О и укрепления, защищающие выезды. К их канонаде присоединяются 6-дюймовые орудия трех крейсеров и 5-дюймовые пушки восьми эсминцев.

Если такая воздушная и артиллерийская подготовка не смогла бы вывести из строя или деморализовать немецкие войска, то предусматривалась огневая поддержка первого эшелона десантников с менее крупных судов. На «Омахе» 16 ДСТ брали на борт по четыре танка «ДЦ» каждое. При этом два танка могли произвести до 150 выстрелов из одного орудия через рампу, начиная в час «Ч» минус 15 минут с расстояния 3 км. На десяти ДСТ размещались 36 105-мм гаубиц (самоходок) из 58-го и 62-го батальонов бронированной полевой артиллерии. Гаубицы должны были открыть огонь в час «Ч» минус 30 минут на расстоянии 8 км до берега. Каждое орудие могло выпустить до 100 снарядов. И наконец, 14 ДСТ(Р) представляли собой реактивные установки, каждая из которых обладала способностью с расстояния 3 км одновременно выпустить до 1000 снарядов большой взрывной мощности. При таком огневом прикрытии первые эшелоны войск не могли не выйти на берег.

Планы высадки варьировались от полка к полку. Показателен в этом отношении расчет, сделанный в 116-м пехотном полку 29-й дивизии, которому предстояло наступать на западном (правом) фланге «Омахи». В час «Ч» минус пять минут, как раз тогда, когда прекращается артподготовка и над головой раздается свист реактивных снарядов с ДСТ(Р), на правом фланге идут в атаку роты «Б» и «С» 743-го танкового батальона (32 танка). Это танки «ДЦ», способные проплыть к берегу с расстояния почти 6 км. Они займут огневые позиции на урезе воды и прикроют пехоту.

В час «Ч», то есть в 6.30, на левом фланге выходят на берег восемь ДСТ с ротой «А» из 743-го танкового батальона. Вместе с ротой высаживаются восемь танковых тягачей с прицепами, груженными взрывчаткой для подрыва заграждений.

В час «Ч» плюс одна минута на берег выбрасывается первая волна пехотинцев: рота «А» на крайнем правом фланге «Дог-Грин», роты «Е», «Эф» и «Г» на участках «Изи-Грин», «Дог-Ред» и «Дог-Уайт». В каждой роте насчитывается до 200 человек. Вооружены они автоматами, пулеметами, удлиненными зарядами «бангалор», базуками, минометами, гранатами. За бойцами вскоре последуют саперные части, батареи легкой артиллерии и зениток, а в час «Ч» плюс 50 минут высадится второй эшелон пехоты: роты «Л», «И», «К» и «С» 116-го полка. В час «Ч» плюс 60 минут на правом фланге в бой вступят два батальона рейнджеров; в час «Ч» плюс 110 минут на вездеходах-амфибиях ДАКВ доставят тяжелую артиллерию; в час «Ч» плюс три часа появятся подразделения военно-морских спасателей и транспортные роты. К этому времени берег должен быть очищен от неприятеля, а сражающиеся войска — вести наступление в глубь материка.

(Бригадному генералу Норману «Датч» Коте, второму лицу в командовании 29-й дивизией, не нравилась идея высадки на рассвете. Он не слишком полагался на точность бомбометания и артиллерии, считал, что от них будет мало толку, и хотел, чтобы первая волна десанта сошла на берег в темноте. В таком случае войска могли бы в безопасности преодолеть прилив и занять огневые позиции у подножия скал до того, как немцы успеют их заметить. К мнению генерала не прислушались.)

Требовалась тщательная координация всех действий по проведению операции, которые должны были начаться за три-четыре дня до часа «Ч» в портах Юго-Западной Англии, за 160 км от «Омахи». На ДКТ, ДСП и ДСТ грузились войска и техника, у выхода из гаваней формировались конвои. После пересечения Ла-Манша кораблям предстояло бросить якоря у берегов Франции. Затем — спуск людей в веревочных сетках на ДССПЛС или прямо в десантных судах с помощью шлюпбалок. А уже потом — долгое кружение по морским волнам в ожидании команды «вперед».

Конечно, планирование высадки означало гораздо большее, чем описано здесь. Оно различалось и по секторам, и по условиям отдельных участков вторжения. Но в целом схема действий 116-го полка аналогична планам других воинских частей. Главная роль отводилась огневой обработке побережья до прибытия танков и первого эшелона десантников, которые, пользуясь замешательством противника, захватывают траншеи и выезды. После этого оставалось только обеспечить достаточную транспортную и огневую поддержку, чтобы прорваться на равнину и двинуться в глубь Франции. График проведения операции был исключительно жестким, четким и в то же время сложным и масштабным. Удивительно, но этого удалось добиться без единого компьютера.

Когда рядовой Джон Барнс из роты «А» 116-го пехотного полка проходил инструктаж по поводу предстоящей высадки, его поразила продуманность каждого ее этапа. Он выходит на берег в час «Ч», одной минутой позже за ним следует рота «Е», а затем в час «Ч» плюс 3 минуты — саперы. Потом высаживаются штабная рота, зенитки, снова саперы, в час «Ч» плюс 50 минут — рота «Л» и так целый день. «Все выглядело чрезвычайно организованным, — вспоминает Барнс. — Казалось, что никто не может помешать этому движению. Мы чувствовали себя пассажирами поезда, который идет строго по расписанию. Мы были уверены в том, что за нами в море еще много других десантных судов, которые точно по графику окажут нам поддержку. Ничто не могло остановить нас».

Но не все разделяли энтузиазм Барнса. Капитан Роберт Миллер из 175-го полка 29-й дивизии рассказывает, как проводил инструктаж его командир полковник Пол «Поп» Гуд: «Оперативный план представлял собой увесистый фолиант размером больше любого телефонного справочника. Когда брифинг закончился, полковник Гуд встал, взял в руки книгу и попытался разорвать ее пополам. Командир полка обладал немалой силой, но ему не удалось даже надорвать толстенный том. Тогда он бросил его через плечо и приказал:

— Забудьте об этой чертовщине. Ваши задницы все равно окажутся на берегу. А я буду там вас ждать, и я скажу вам, что делать. В этом плане нет ничего, что могло бы вам помочь.

Если бы Эйзенхауэр услышал слова полковника, он бы с ним, возможно, согласился. Хотя Верховный главнокомандующий и говорил, что сражение начинается с его планирования, он также считал, что, как только битва завязывается, всякие схемы становятся бесполезными.

К середине мая разработка операции завершилась в полках, но планы не были окончательными. В них вносились изменения вплоть до дня «Д» с учетом поступающей информации о действиях Роммеля. На «Омахе», например, майор Кеннет Лорд, начальник оперативного отдела 1-й дивизии, зафиксировал малоприятное для союзников развитие ситуации. До середины апреля штаб 1-й дивизии с удовлетворением отмечал, что противотанковые ежи и «бельгийские ворота» все еще не установлены, а складированы в штабеля. Но по случайности «Б-17», возвращаясь в Англию после неудачного налета, выбросил несколько бомб в районе «Омахи». Майор Лорд изучил сделанные с самолета фотоснимки и обнаружил целый каскад взрывов подводных мин в секторе «Изи-Ред».

Лорд попросил моряков заняться этой проблемой, ссылаясь на то, что согласно официальному руководству по проведению операции в зону ответственности военно-морских сил входит все водное пространство, вплоть до высшей точки прилива. Моряки не возражали, но ответили, что у них нет подразделений по ликвидации мин. 1-я дивизия обратилась в Верховное командование Союзническими экспедиционными силами и получила в свое распоряжение два саперных батальона. Штаб дивизии включил их в состав первого эшелона десанта. Когда Лорд сообщил саперам, что они будут идти впереди, те несколько растерялись. Но майор заверил их, что с ними рядом будут танки «ДЦ», которые прекрасно показали себя во время учений.

Мины вызвали смятение в 21-й группе армий. Какие они — электрические, гидродинамические, магнитные?.. Чтобы выяснить это и взять образец, послали капитана Джорджа Лейна из группы коммандос в Отрядах пилотажных операций морского десанта. В конце апреля он ночью проплыл вдоль берега и обнаружил лишь тарелочные мины. Одну из них капитан прихватил с собой. Его начальники не на шутку перепугались, когда увидели эту мину: она не была герметичной и не предназначалась для нахождения под водой. Коррозия уже хорошо поработала над ее механизмом, и «тарелка» могла взорваться в любой момент*. Начальники сказани Лейну, что «там должно быть что—нибудь еще», и отправили его назад, поручив не только отыскать новые типы мин, но и сфотографировать подводные препятствия.

В мае Лейна снова послали в разведку, и на этот раз ему не повезло. Его засекли с немецкого торпедного катера, взяли в плен и доставили в штаб-квартиру Роммеля в Ла-Рош-Гийон. Элегантный штабной офицер вошел в комнату и спросил:

— Ну, расскажите, как дела в Англии? Наверно, отличная погода? В конце мая в Англии всегда хорошо.

Оказалось, у него жена родом из Великобритании. Офицер привел Лейна к Роммелю.

— Вы попали в очень неприятную ситуацию, — сказал Роммель. — Мы считаем вас диверсантом.

Лейн повернулся к переводчику:

— Пожалуйста, скажите его превосходительству, что если бы я был диверсантом, то он вряд ли пригласил бы меня сюда.

Роммель рассмеялся:

— Значит, вы рассматриваете это как приглашение?

* * *

Адмирал Рюге был прав, когда говорил Роммелю о том, что армейские мины не пригодны для применения против морского десанта.

— Да, конечно, — ответил Лейн. — Для меня это большая честь, и я очень польщен.

Роммель вновь рассмеялся и спросил:

— Как поживает мой друг Монтгомери? Лейн сказал, что не знает Монтгомери.

— Как вы думаете, чем он занимается?

— Все, что мне известно, это то, о чем пишет «Тайме». Газета сообщает, что он готовится к вторжению.

— Вы на самом деле полагаете, что будет вторжение? Британцы — вторгнутся?

— Это именно то, о чем я читал в «Тайме», и у меня нет оснований не верить газете.

— Ладно, если они действительно собираются напасть, то это будет первый случай, когда британская армия попробует воевать.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Лейн.

— Британцы всегда используют других — австралийцев, канадцев, новозеландцев, южноафриканцев. Они очень умные, эти англичане.

Роммель посерьезнел:

— Как вы считаете, где начнется вторжение?

— Конечно же, мне это не известно. Такие вещи не говорят младшим офицерам. Но если бы решал я, то, безусловно, вторгся бы наикратчайшим путем.

— Да, — сказал Роммель, — очень интересно.

Они поговорили о политике. Роммель высказал мысль о том, что британцам следовало бы сражаться на стороне немцев против русских. Лейн не согласился.

Когда Лейна отпустили, его увезли в Париж и передали гестапо. Но в гестапо ему не задавали вопросов и не пытали: в конце концов, его уже допросил сам Роммель. В целом он легко отделался. Довольна была и разведка: все экспедиции Лейна совершались к французскому побережью Кальвадос.

Делались и другие поправки. В частности, пришлось внести коррективы в планы вторжения в связи с прибытием на Котантен в конце мая немецкой 91-й дивизии, и именно в тот район, где намечалась высадка 82-й воздушно-десантной дивизии. 28 мая место выброски десанта перенесли на запад, к Мердере, с целью обеспечить захват плацдарма между реками Мердере и Дув.

«Мне ежедневно приходилось просматривать материалы каждой новой аэрофотосъемки „Юты“, — вспоминает полковник Джеймс Ван Флит, командир 8-го полка 4-й дивизии. — Немцы с остервенением укрепляли свои оборонительные позиции. Штурмовать их казалось немыслимым и жутким делом. Я постоянно просил моряков высадить нас где-нибудь южнее, чтобы обойти эти фортификации. Но военно-морское командование утверждало, что там мелко и суда зацепят дно».

Но одну маленькую победу Ван Флит все-таки одержал над моряками. В соответствии с оперативным расписанием решения о том, где спускать на воду танки «ДЦ», должны были принимать шкиперы ДСТ. Ван Флит не очень доверял этим танкам. Он хотел, чтобы моряки доставили их как можно ближе к берегу, прежде чем дать им ход. По его мнению, «ДД» в воде передвигаются слишком медленно и поэтому являются легкой добычей для береговой артиллерии. Но моряки продолжали стоять на своем. Ван Флит вспоминает: «Я так настойчиво возражал, что военно-морское командование отступило; принимать решения поручили командирам танковых экипажей».

Можно привести сотни примеров инициативности, подобной той, которую проявили Лорд и Ван Флит. С такими самоотверженными людьми и при столь внушительной огневой мощи операция «Оверлорд» была просто обречена на успех.

Монтгомери в этом не сомневался. 15 мая он устроил заключительную генеральную репетицию «Оверлорда» в своей штаб-квартире в школе Святого Павла. На ней присутствовали Черчилль, король Георг VI, адмиралы и генералы из Соединенных Штатов, Соединенного Королевства, Канады. Монтгомери председательствовал в большом лекционном зале; аудитория смотрела на него сверху вниз из кресел, расположенных полукругом. На полу Монтгомери разложил огромную цветную карту Нижней Нормандии, Черчилль прибыл с сигарой во рту. Когда появился король, Черчилль «поклонился в своей обычной отрывистой манере, держа сигару в руке».

«Когда мы заняли свои места, — писал позже адмирал Мортон Дейо, командующий американской бомбардировочной группой на „Юте“, — в зале царили тишина и напряженность. Большинству из нас казалось, что собранию столь высоких особ необходимо чуть ли не божественное благословение. Малейший промах может испортить все дело. Но присутствующие хорошо понимали, насколько ответственные и тяжелые решения предстояло принимать».

Первым взял слово Эйзенхауэр. Он был краток:

— Я бы хотел подчеркнуть лишь одно. Считаю долгом каждого, кто видит какие-либо упущения в плане операции, без колебаний сказать об этом.

Как отмечает Дейо, «улыбка Эйзенхауэра стоила двадцати дивизий; его мягкая и спокойная уверенность растворила последние сомнения».