Юность великих князей. Гатчина и Павловск

Юность великих князей. Гатчина и Павловск

После смерти Потемкина влияние Зубова при дворе усилилось, как никогда ранее, и он стал, безусловно, первым вельможей империи.

Этому способствовало прежде всего то, что он начал претендовать на особую роль в семье Екатерины, разделяя ее недоброжелательство к Павлу и его жене и всячески подыгрывая в сугубых ее симпатиях к любимцу Александру.

А как раз в это время Александр из ребенка превращался в юношу, и Екатерина уделяла массу времени и сил для того, чтобы сделать из старшего внука достойного наследника российского престола.

Екатерина сама написала для Александра и Константина несколько книг и подобрала прекрасных учителей и педагогов, способных дать Великим князьям разнообразные научные познания, а также воспитать в них нравственность и чувство гражданской ответственности.

Первую скрипку в этом превосходном ансамбле, несомненно, играл высокоталантливый и широко образованный республиканец и либерал, швейцарский гражданин Фредерик Сезар де Лагарп. Он оказал исключительно сильное влияние на Александра, воспитывая в нем чувства справедливости, вольнолюбия и братской любви к ближним, и сохранил это влияние на протяжении всей своей жизни.

В 1814 году в Париже император Александр I сказал: «Никто более Лагарпа не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа, не было бы Александра». Юный Александр отвечал Лагарпу искренностью и доверием. Вот как оценивал самого себя Александр в письме к Лагарпу, когда исполнилось ему тринадцать лет:

«Вместо того, чтобы себя поощрять и удваивать старания воспользоваться остающимися мне годами учения, я день ото дня становлюсь все более нерадив и с каждым днем все более приближаюсь ко мне подобным, которые безумно считают себя совершенствами потому только, что они принцы. Полный самолюбия и лишенный соревнования, я чрезвычайно нечувствителен ко всему, что не задевает прямо самолюбия. Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось выказываться и блистать на счет ближнего… Тринадцати лет я такой же ребенок, как в восемь, и чем более я расту, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего…»;

А ведь это писал тринадцатилетний мальчик, причем на прекрасном французском языке.

А вот какое письмо сочинил в это же время двенадцатилетний Константин:

«В двенадцать лет я ничего не знаю… Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь».

Вторым человеком, весьма благотворно влиявшим на Александра и Константина, был их священнослужитель и духовник Андрей Афанасьевич Самборский, выходец из бедного сельского украинского духовенства. А кроме того, Великих князей окружали и другие прекрасно образованные люди: Иван Муравьев-Апостол, преподававший английский язык, его родственник – Михаил Муравьев, занимавшийся этикой, психологией, русской словесностью и отечественной историей. Академики Людвиг Крафт и Петр Симон Паллас преподавали физику, математику, естествознание и географию. Начала военных наук мальчики узнавали от полковника Карла Массона, а отец Андрей Самборский, кроме всего прочего, знакомил их с практикой сельского хозяйства: возле Царского Села, на мызе Белозерка, у него было собственное имение, которое он вел по последнему слову агрономической науки, и, часто гуляя там с детьми, заводил их в избы крестьян, на огороды, пасеки, в сады, на нивы, на скотные дворы, на луга и пашни.

Впоследствии Самборский, вспоминая об этих прогулках, писал Александру I: «Ваше Величество могли весьма ясно познать мою прямую систему религии евангельской и религии сельской, из которых происходят благоденствие и трудолюбие, которые суть твердое основание народного благоденствия».

К пятнадцати годам Александр превратился в крепкого, сильного, стройного и красивого юношу. Он был со всеми ласков, приветлив, очарователен в обращении с девицами и дамами, ровен и дружествен в отношениях с мужчинами. Вместе с тем в отношениях с людьми была ему свойственна осторожность, скрытность и какая-то двойственность, выработавшаяся в нем из-за вечного антагонизма между Павлом и Екатериной. А ведь жизнь юноши проходила при дворах – и у родителей, и у бабушки.

* * *

А теперь – о цесаревиче Павле, Марии Федоровне и их сыновьях.

Павел и Мария Федоровна имели два собственных двора: у цесаревича это была Гатчина, расположенная в 24 верстах от Царского Села, у Великой княгини – Павловск, находившийся совсем рядом с Царским Селом.

Кроме того, Павел и его жена имели дворец на Каменном острове в Петербурге и отведенные им апартаменты в Зимнем и Царскосельском дворцах. Августейшие дети не были обделены императрицей ни деньгами, ни подобающим их сану почетом.

В Павловске тихо шелестели шелка и бархат нарядов придворных дам и строго чернели сюртуки лейб-медиков Марии Федоровны, которая с 1777 года пребывала в состоянии перманентной беременности: она родила за двадцать один год десять детей – четырех мальчиков и шесть девочек, и в связи с этим акушеры, гинекологи, педиатры, терапевты были в Павловске почти в таком же числе, что и камер-юнкеры и камергеры.

Гатчина же была маленьким военным лагерем. Еще ребенком Павел получил из рук матери звание генерал-адмирала Российского флота, и тогда же в Гатчине был расквартирован морской батальон, а вслед за тем на глади гатчинских прудов забелели паруса небольших кораблей и заплескались весла галер. Начались учебные плаванья и особенно милые сердцу цесаревича «морские» парады. Прошло еще несколько лет, и Павел стал шефом Кирасирского полка – отборной тяжелой кавалерии. Из-за этого в Гатчине появился эскадрон кирасир, а со временем в резиденции цесаревича разместилась целая армия, состоящая из шести батальонов пехоты, егерской роты, четырех полков кавалерии – драгунского, гусарского, казачьего и жандармского, а также из двух рот артиллерии – пешей и конной.

Правда, вся эта игрушечная армия состояла из 2000 солдат и матросов, 250 унтер-офицеров и 130 обер– и штаб-офицеров, что равнялось полному штату одного полка настоящей армии.

Главным занятием гатчинского войска, одетого в темно-зеленые мундиры прусского образца и живущего по уставам армии Фридриха II, были строевые учения, смотры, разводы и парады. И попадая в Гатчину, сильно напоминавшую Берлин будками, шлагбаумами, кордегардиями и гауптвахтами, Александр и Константин из Великих князей превращались во взводных командиров в разных полках армии своего отца.

(Забегая чуть вперед, скажем, что с 1795 года братья должны были приезжать в Гатчину по четыре раза в неделю к шести утра и находиться там до часа дня, занимаясь экзерцицией, учениями и маневрами. Проходя артиллерийскую практику, Александр оглох на левое ухо, и поправить его глухоту не смогли уже до конца дней.)

Следует признать, что и Александр, и Константин, очень боясь отцовского гнева за нерасторопность или нечеткость в собственных действиях, все же полюбили общий строй Гатчины, ее дух, ее камуфляж. До конца дней они пронесли неувядающую любовь к блеску парадов и показательных маневров, к четким механическим передвижениям многотысячных колонн, которые по единому мановению руки мгновенно перестраиваются в каре, меняют фронт, образуя причудливые квадраты и линии.

Так, меж Царским Селом и Гатчиной, завершилось детство Александра и Константина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.