Глава пятая Мотив

Глава пятая

Мотив

Но, может быть, ты спросишь: этот грех,

Как он созрел? Мне жены нашептали.

Еврипид. «Андромаха»

В год смерти, несмотря на все то, что ему пришлось пережить, Александр не слишком сильно отличался от молодого царя-воина времен 336 года до н. э. Существует традиция смотреть на Александра Македонского как на воплощение греческого бога Аполлона. Гегелевские определения «герой истории» и «колосс, хранящий мир» производят сильное впечатление. Легко представить себе его, образованного греческого воина, законодателя, властителя, того, кто принес с собой в дикую Азию порядок, гармонию и шедевры западной культуры. Прижизненные портреты Александра усиливают эффект: кудри, обрамляющие благородное чело, чуть склоненная голова, мечтательное девичье выражение глаз, ну как тут устоять? Мы ослеплены его военным гением, необычайной воинской отвагой, вспоминаем эпизоды из жизни, где Александр предстает обаятельным и великодушным человеком.

Все это ложь, Томас С. Элиот сказал как-то: «Часто острой боли реальности мы предпочитаем снотворное». Слова эти как нельзя лучше относятся к изучению жизни Александра Великого. Идеальный исторический герой является в большей мере созданием историков империалистических Германии и Англии конца XIX – начала XX столетия, таких, например, как У. Вилькен и В. Тарн, больших ученых, эрудитов, плененных, однако, мечтой. Они игнорировали жестокую реальность, не замечая, что человек, которого они воспевали, оставил после себя глубокий кровавый шрам – от Геллеспонта до границ с Индией.

Мы уже отмечали зависимость Александра от алкоголя и его сексуальную распущенность, но, как он сам дал ясно понять, все это было второстепенным по отношению к страстному его стремлению доказать собственную неуязвимость. Десятки тысяч человек – мужчин, женщин, детей – заплатили за это высокую цену. Александр разрушил их города и их культуру, погубил их насилием, пытками, убивал, брал в рабство. Александр Македонский был настоящим убийцей. Он уничтожил Фивы, вырвал одно «око Эллады», а в последние месяцы жизни намеревался вырвать и другое: затевал тотальную войну против Афин. Александр поддерживал политику войны против Персидской империи, тем не менее мы попадаем под обаяние случавшихся у него время от времени проявлений доброты и великодушия. Взять, для примера, Фивы. Плутарх описывает инцидент, произошедший после разграбления города.

Город постигли многочисленные бедствия и несчастья. Несколько фракийцев ворвались в дом Тимоклеи, женщины добродетельной и пользовавшейся славой. Пока фракийцы грабили имущество Тимоклеи, их предводитель насильно овладел женщиной, а потом спросил ее, не спрятала ли она где-нибудь золото или серебро. Тимоклея ответила утвердительно и, отведя фракийца в сад, показала колодец, куда, по ее словам, она бросила во время штурма города самые ценные из своих сокровищ. Фракиец наклонился над колодцем, чтобы заглянуть туда, а Тимоклея, став сзади, столкнула его вниз и бросала камни до тех пор, пока не убила врага. Когда связанную Тимоклею привели к Александру, уже по походке и осанке можно было судить о величии духа этой женщины – так спокойно и бесстрашно следовала она за ведущими ее фракийцами. На вопрос царя, кто она такая, Тимоклея ответила, что она сестра полководца Теагена, сражавшегося против Филиппа за свободу греков и павшего при Херонее. Пораженный ее ответом и тем, что она сделала, Александр приказал отпустить на свободу и женщину, и ее детей.

Александр представлен здесь человеком благородным и исполненным сочувствия, однако в то время как эта вдова не пострадала, десятки тысяч ее сограждан были уничтожены. Как пишет Диодор Сицилийский:

Город был полностью разграблен. Плачущих детей – мальчиков и девочек – тащили в рабство, и понапрасну звали они своих матерей… Скоро все улицы завалены были трупами. Рыскали до вечера, до темноты, проверили все утлы, и спрятавшихся в укрытии женщин и детей повытаскивали наружу и поубивали.

Александр мог проявить сочувствие и к близким родственницам Дария, но его благородные чувства, как объясняет Диодор, на других женщин царского двора не распространялись.

Захваченные женщины представляли собой жалкое зрелище. Более миловидные из них, те, кого до этого отделили от толпы, с плачем выскочили сейчас из палаток, одетые лишь в тонкую тунику. Они разрывали на себе эту единственную одежду, призывали богов и падали к ногам своих завоевателей, а те хватали несчастных за волосы; другие же, сорвав с женщин одежду, наносили им кулаками страшные удары, а то и поражали обнаженные их тела копьем. Женщин затем направляли в страшное и унизительное рабство.

Плутарх рассказывает, что Александр бывал гостеприимным и добрым хозяином, щедр по отношению к друзьям, за что Олимпиада в письмах к нему неоднократно его упрекала. Тот же источник описывает, как Александр повстречал простого солдата, сгибавшегося под тяжелым грузом сокровищ, предназначенных для царского шатра. Александр похлопал его по плечу, сказал, чтобы он не поддавался усталости, и отнес золото в собственную палатку. И тот же Александр решил уйти из Индии, но не по определенному заранее маршруту. Очень уж хотелось ему пройти по Гедросианской пустыне, тем более что прежним завоевателям, таким как Кир, она не покорилась. В результате десятки тысяч простых солдат умерли в пути при самых ужасных обстоятельствах. Нас трогает любовь Александра к боевому коню Буцефалу. Александр был очень опечален смертью коня, он так тосковал, словно потерял близкого друга. Он любил и свою собаку, Периту, тем более что попала она к нему еще щенком. Когда собака умерла, Александр основал город и назвал его ее именем. В Таксиле он построил святилище, посвященное богу Солнца, с тем чтобы слон, который храбро носил на себе его противника, раджу Пора, в битве при Гидаснe мог прожить оставшиеся ему годы в почете и довольстве. Но тот же Александр приказал своей пехоте во время сражения разить слонов в самое нежное место, так чтобы животные, упав на землю, больше уже не смогли бы подняться.

Ошибется тот, кто скажет, будто одиннадцатилетняя кампания – с 334 по 323 год до н. э. – так уж радикально изменила Александра. Его яркие достоинства – военный гений, отвага, личное обаяние и благородство прикрывали все те же темные стороны его души – безжалостность, преданность собственным амбициям, стремление к победе любой ценой, какой бы запредельной ни показалась она другим во имя утверждения собственной неуязвимости и превосходства. Полководец этот разрушил Фивы, а в битве при Гранике не проявил ни капли милосердия к греческим наемникам, сражавшимся на стороне персов. Он лишь потребовал у «греков, сражавшихся против греков» сдачи без всяких условий и, когда они отказались, приказал полностью их уничтожить, каковы бы ни были потери его собственных воинов. Тир, Газа и Персеполь – все эти города познали не меньший ужас. Каста брахманов в Индии и любая другая группа, осмелившаяся оказывать ему сопротивление, становилась объектом геноцида. В ранних источниках перечислены жестокие кампании, проходившие между 334 и 323 годами до н. э. Жестокость была вызвана одной и той же причиной: Александр расправлялся с теми, кто отказывался ему подчиняться.

Македонцы рассматривали такую безжалостность как достойную похвалы черту характера великого полководца, Близкое окружение Александра, возможно и Птолемей, смотрело на это иначе: ведь царь и по отношению к ним был столь же суров. Царский венец Александру достался после убийства отца. Он уничтожил возможных противников, а в их числе и двоих сыновей соперничающего клана Аэропа. Третьего, Линкестида, он заключил в тюрьму и не убил его только потому, что тот был зятем Антипатра, который поддержал Александра в первые дни его царствования. Главный полководец Филиппа, Аттал, новая жена Филиппа, Клеопатра, и ее маленькие дети были уничтожены. Какими бы страшными ни были эти убийства, неожиданностью они не стали: Македония привыкла к тому, что после резкой смены правителя кровь льется в изобилии. Интересно, что Александр и в последующие годы, несмотря на все свои успехи, не забыл и никому не простил прошлых обид. Такую же нетерпимость он проявлял к любому, кто выказывал нерешительность в выполнении поставленной перед ним задачи.

Замечание Александра о Диогене – мол, если бы он не был Александром, то стал бы Диогеном, философом-отшельником, не зависящим ни от кого, – демонстрирует некоторое отчуждение царя от собственного окружения. Александр был одиноким человеком. Обычный человек погружается в раздумья, когда ему возражают или высказывают критические замечания. Казалось бы, человеческая слабость, но в случае с Александром черта эта доводила его едва ли не до нервного припадка. Никто не смел ему возражать, он не терпел ни малейшей критики.

Один рассказ охватывает собой диапазон от Александра-юноши до Александра-царя. В 331 году до н. э. Александр захватил Газу, столицу специй средиземноморского мира. Он решил послать часть драгоценного груза своей семье и друзьям в Македонию. Плутарх рассказывает:

Его учитель Леонид не был забыт, и посланный ему подарок был необычен. Вспомнив об одной своей детской мечте, послал он ему пятьсот талантов ладана и сто талантов мирры. Некогда Леонид во время жертвоприношения упрекнул Александра, хватавшего благовония целыми пригоршнями и бросавшего их в огонь: «Ты будешь так щедро жечь благовония, когда захватишь страны, ими изобилующие. Пока же расходуй то, чем располагаешь, бережливо». Александр написал ему: «Я послал тебе достаточно ладана и мирры, чтобы ты и впредь не скупился во время жертвоприношений богам».

Страшновато видеть, что ни одного критического замечания в свой адрес он не забывал и обиды никому не прощал. Проявления невероятной щедрости сочетались у него с жестоким отношением к людям, позволившим себе хоть в чем-то с ним не согласиться. Он эти случаи помнил по прошествии многих лет даже перед лицом грядущих тяжелых испытаний. Если он не забыл слова старого своего учителя, который всего лишь исполнял свою работу, то можно вообразить себе список врагов, который Александр держал в голове. Чтобы выйти из этого списка, надо было все уладить, вернув долг сторицей. Ближайшее окружение Александра, его командиры, скоро почувствовали на себе самую мрачную особенность характера царя.

Когда Филипп узнал о роли Александра в деле Пиксодара, он резко выбранил сына в присутствии одного из близких друзей Александра – Филоты. Возможно, тот и выдал замысел Александра царю. Филота был сыном Пармениона, полководца и командира экспедиционных войск, которого Филипп отправил вместе с Атталом в Азию. Аттал со стороны жены был родственником Пармениона. Это он так жестоко обошелся с Александром на свадебном пире Филиппа. Придя к власти, Александр принял меры: не прошло и нескольких месяцев, как он подослал убийц. Они подкупили Пармениона и расправились с врагом Александра. Отступничество Пармениона от несчастного родственника было щедро вознаграждено. Когда молодой царь начал азиатскую кампанию, Парменион сделался его заместителем, а позднее Филота стал командиром конницы и блестяще зарекомендовал себя при Гавгамелах. Парменион и его дети считали, что Александр им полностью доверяет. В этом была их фатальная ошибка. Александр не забыл того, что Парменион был родственником его врага Аттала. К тому же Александр подозревал, что Парменион некогда посоветовал Филиппу удалить от себя Олимпиаду и ее сына и высказался за заключение брачного союза с «истинной» македонкой Клеопатрой. Не забыл Александр и дела Пиксодара.

Парменион и его сын оказались отличными командирами. Отец пользовался большой популярностью в войсках, особенно среди старой гвардии, а вот Филоту недолюбливали: очень уж он был высокомерен и вспыльчив. В 334 году до н. э. они оба были очень нужны Александру, но в 331 году до н. э., после сражения при Гавгамелах, пришло время платить по счетам. Персидская империя была уничтожена, и Александр обратил свой взор на Восток. Настала осень 330 года до н. э., македонская армия планировала поход в Индию. Устроили лагерь в Дрангиане, на восточном побережье озера Систан. Черный Клит, командир старой гвардии, отсутствовал, так же как и Парменион: он в то время находился в Экбатанах, хранил казну. Александр почувствовал, что в армии нарастает недовольство из-за того, что он вознамерился идти далее на восток. Он должен был подавить очаг этого возмущения, а таким очагом, по его мнению, были Парменион и его сын.

Александр и до этого момента держал Филоту под наблюдением. Любовница Филоты Антигона должна была передавать царю выведанные в постели предательские настроения. Ничего криминального он до сих пор не услышал. Пьяный Филота говорил лишь, что своими выдающимися достижениями Александр обязан ему и его отцу. И все же Филота сам себе навредил. Когда Александр возвратился от оракула, Филота поздравил царя с его божественным покровителем и шутя добавил, что все они теперь больше, чем обыкновенные люди, До сих пор спорят, был ли Филота в числе заговорщиков или нет, да и был ли вообще заговор. Для того чтобы убрать нежелательных людей, часто придумывают несуществующие заговоры, а Александр решительно настроился уничтожить Пармениона и искоренить его семью.

Возникновение заговора имеет смутную историю, и связывают его обычно с македонцем по имени Димн. В соответствии с установившейся версией, Димн и его соумышленники задумали убийство Александра. Димн сказал об этом намерении своему любовнику Никомаху, а тот открылся брату Кебалину. Кебалин, в свою очередь, поделился тайной с Филотой и попросил его сообщить о заговоре царю. Филота пообещал, что так и сделает. Кебалин продолжал спрашивать его, донес ли он обо всем Александру. Филота, который виделся с царем по меньшей мере раз в день, сказал, что он держит это дело под контролем. В конце концов Кебалин запаниковал и обратился к царскому пажу Метрону, который и рассказал обо всем царю. Александр велел немедленно арестовать Димна, после чего лично допросил Кебалина. Он обвинил Кебалина в том, что тот и сам был участником заговора, и приказал надеть на него наручники. Кебалин горячо заверил царя в своей невиновности и – согласно Курцию – рассказал, что он информировал обо всем Филоту. Примечательно, что организатор заговора Димн умер вскоре после ареста – то ли в схватке со стражниками, то ли в результате самоубийства. Он погиб, прежде чем успел дать полные и честные показания. Филоту вызвали в царские покои и спросили, почему он немедленно не передал столь важную информацию? Филота ответил, что попросту не поверил в эту историю и посчитал, что родилась она в результате ссоры любовников. Он признался, что допустил ошибку, и просил царя о прощении. Курций пишет, что Александр протянул ему правую руку и заверил Филоту в том, что он прощен. Они обнялись, и царь объявил, что полностью принимает объяснение военачальника.

Как только Филота ушел, Александр вызвал остальных своих командиров. Он заранее знал, что те выскажутся против прощения Филоты. Курций описывает, как полководец Кратер, один из фаворитов Александра, выступил в качестве официального обвинителя. Он перечислил множество прегрешений Филоты, говорил и о его хвастовстве, и о том, что тот, скорее всего, был в числе заговорщиков, и об опасности, которую он представлял для Александра и его друзей в настоящее время и в ближайшем будущем. Можно не сомневаться, слова Кратера звучали музыкой в ушах Александра. Он даже позволил полководцу немного попенять себе за то, что он простил Филоту, не поговорив прежде с ними. Затем Кратер раскинул сеть еще искуснее: «Что бы ни случилось, – предупредил он царя, – с этого момента Филота будет в числе твоих врагов, а поддержит его в этом могущественный отец – Парменион». Рано или поздно Александру придется бороться против обоих этих людей. Внутренний враг, предупредил Кратер, гораздо опаснее внешнего врага. Правдивость слов Курция не абсолютна, однако твердо можно сказать, что Александр решил уничтожить Пармениона и Филоту. Речь Кратера могла бы быть написана самим царем. Соперничество и ревность среди военачальников Александра были на высочайшем уровне, а потому сейчас они хором поддержали речь Кратера. Они настояли на том, чтобы Филоту еще раз арестовали и предали пыткам. Александр, превосходный актер, сказал, что он подождет.

На следующий вечер устроили праздничный пир. Филота тоже там присутствовал. Вечеринка кончила рано, после того как царь сказал, что войско выступит на рассвете. Филота, все еще обеспокоенный, сильно, должно быть, напился. Он вернулся в свою палатку и крепко уснул. Царь немедленно приказал выставить вокруг лагеря охрану и вызвал к себе ближайших своих советников – Гефестиона, Пердикку, Леонната и других. Он тайно приказал арестовать Филоту. Его растолкали, заковали в кандалы, надели на голову одеяло, отвели в царский шатер. На следующее утро Александр, следуя установленной в его царстве традиции, приказал македонскому войску выстроиться в полном боевом вооружении. Воинам был представлен труп Димна. Александр выступил в роли обвинителя и сыграл один из лучших своих спектаклей. Он знал, что если Филота и не пользовался у солдат популярностью, то Пармениона они, конечно, любили. Поэтому царь выдвинул обвинение сразу против отца и сына. Со стороны казалось, будто Александр «не разгневан, а скорее опечален». Он вознес хвалу богам за то, что они не допустили вечной его разлуки с любимым войском. Александр объявил, что в настоящий момент он находится в безопасности и хочет вознаградить своих храбрых солдат за бесподобное мужество и верную службу. Он представил довольно двусмысленное письмо, которое Парменион послал Филоте, и зачитал из него специально подобранные фразы, которые уличали бы как сына, так и отца. Закончил свою речь Александр в классическом стиле. Суд над Филотой – это проверка преданности всех македонцев. Им предоставлен выбор – верить Филоте или осудить его. Арестанту предоставили слово, но Александр все превосходно рассчитал. Некоторые его командиры набросились на Филоту, обвиняя его в высокомерии и в неприязни к македонским обычаям. Филота пытался защититься, признал, что ошибся и не доложил царю о заговоре, однако результат судилища был давно предрешен. Филота умолял о пощаде. Царские телохранители ответили, что ему не позволят более замышлять против любимого вождя и что Филота заслуживает самой страшной смерти.

Александр, удалившийся на время перепалки, вернулся. Он понял, что настроение армии пока не полностью склонилось в его пользу Он отложил заседание и приказал Филоте вернуться в царские апартаменты. Затем по приказу Гефестиона и Кена, зятя Филоты, несчастного пленника подвергли страшным пыткам. По словам Плутарха, Александр слышал все, спрятавшись за занавесом. Командиры Александра не проявили жалости к бывшему коллеге. Когда они закончили пытки, Филота едва мог идти. Мучителям удалось вырвать у него подобие признания. Снова устроили собрание и предъявили ему признание. Филоту сочли виновным и быстро казнили.

Арестованы были и другие люди, им были вменены разные наказания. Воин по имени Аминта и трое младших его братьев были обвинены военным собранием. Вина их заключалась в том, что все они были друзьями Филоты, но – главное – они были не по душе Олимпиаде. Даже Аттал, человек, который преследовал убийцу Филиппа и заколол его кинжалом, оказался под подозрением. Александр, однако, понимал опасность слишком большой чистки. Аминта с братьями и Аттал были оправданы, как и царский телохранитель Деметрий. Радовались все эти люди недолго: многие умерли вскоре после суда, включая Деметрия и Аминту. Деметрия в качестве телохранителя сменил Птолемей.

С Парменионом расправились по-другому. Во время операции устрашения Александр нанял одного из сподвижников Пармениона – Полидама. Он должен был отправиться в Экбатаны под видом араба с эскортом из местных проводников. Верблюдам предстояло покрыть расстояние в 800 миль. Полидаму дали задание передать младшим командирам Пармениона секретный приказ лишить жизни командующего. Среди этих командиров был брат Кена, Клеандр. Он должен был выполнить задание и занять место Пармениона. Полидама предупредили, чтобы он выполнил все, как приказано, в качестве залога в лагере осталась его семья.

Полидам прибыл в место назначения ночью. Первым делом он передал Клеандру секретный приказ. На следующий день он вручил Пармениону два письма – официальное послание царя и письмо с личной печатью Филоты. Парменион, ни о чем не подозревая, вскрыл царский конверт и едва приступил к чтению письма сына, как его штабные офицеры – по знаку Клеандра – выхватили мечи и закололи полководца. Новость о неожиданном и жестоком убийстве вызвала гнев войска в Экбатанах, возникла напряженная обстановка. Клеандру удалось утихомирить людей, требовавших торжественных похорон Пармениона. Клеандр пошел на компромисс: он согласился на погребение, однако отрезал голову Пармениона и послал ее Александру в доказательство, что его приказ исполнен. Тем временем в царском лагере Александр решил завершить начатое дело. Линкестид, находившийся под домашним арестом с тех пор, как Александр захватил власть, приведен был к суду и обвинен в измене. Линкестид слабо защищался, собрание даже не поняло, что он говорил. В результате он был осужден и немедленно казнен. Так Александр решил еще одну проблему.

Расправа с Филотой и Парменионом отличается необычайной жестокостью. Александр предстает перед нами мстительным параноиком. Парменион с самого начала должен был бы умереть, однако Александру он был полезен некоторое время. С его помощью он завоевал поддержку македонской армии и начал персидскую кампанию. Удивительно, как в течение одного года Парменион и вся его семья были уничтожены. Прежде чем умертвили Пармениона и Филоту, от ран, полученных в результате кораблекрушения, скончался Гектор, сын Пармениона, а другой сын, Никанор, умер от неизлечимой болезни. Ужас охватывает, когда читаешь имена тех, кто выступал против Александра и вскоре после этого погибал при загадочных обстоятельствах. Список с именами Гектора, Никанора, Аминты и Деметрия в следующие восемь лет значительно удлинится. Александр истребил семью Пармениона и его окружение, поселив тем самым страх в сердцах других военачальников. Виновны они были или нет, но от уничтожения Пармениона и Филоты веет ужасом, напоминающим о больших политических чистках XX века: шпионы, пытки, подложные улики, пропажа важных свидетелей, предательство, ночные аресты, показательные суды, запрет на апелляцию и немедленные казни.

Александр не только решил проблему, но, применив террор, дал ясно понять, какая судьба ожидает того, кто осмелится ему возражать. В случае с Александром время раны не излечивало, а потому извинения и прощение были лишь временными мерами, Плутарх довольно категорично заявляет, что «все это внушило многим друзьям Александра страх перед царем, в особенности же – Антипатру», который, услышав о судьбе Пармениона, сказал: «Если Парменион оказался виновен, кому мы должны доверять? Если он виноват, то что теперь делать?» Не один Антипатр испытывал недоумение: если Парменион и его сыновья уязвимы, то кто же теперь может чувствовать себя в безопасности?

Антипатру не пришлось долго ждать. Филота и Парменион были казнены в 330 г. Александр не считал, что проблема решена окончательно. Хитрый политик Александр понимал, что Парменион был чрезвычайно популярен в македонской армии. Как только расправа закончилась, Александр под предлогом дальнейшего продвижения на восток предложил военным написать домой, в Македонию. Письма, сказал он, будут отправлены царской почтовой службой. Как только письма были написаны их доставили Александру. Секретари и сам Александр тайно вскрыли послания и изучили, чтобы узнать настроение солдат. Недовольных судить не стали, однако удалили из подразделений, к которым они были приписаны, и составили из жалобщиков специальный отряд, который использовали впоследствии для особо опасных заданий.

Письма «недисциплинированных» солдат послужили для Александра источником информации о том, как в армии относятся к нему и военачальникам. Одного полководца – Черного Клита – не было во время атаки на Филоту и Пармениона. Черный Клит, царский телохранитель, был старым суровым македонским воином. Ему нравились прежние традиции, он уважал и Филиппа, и Пармениона. Учиняя расправу, Александр воспользовался отсутствием в лагере Клита. Когда тот вернулся, Александр повысил солдата по службе, поставив его на освободившееся место. В будущем он и Гефестион должны были быть командирами конницы, то есть Клит должен был заступить на пост, который занимал покойный уже Филота. Клит, по всей видимости, был серьезно озабочен тем, что произошло, однако у него хватило здравого смысла, чтобы по крайней мере не выдавать своей обеспокоенности. Тем не менее то ли из солдатских писем, то ли из шпионских донесений стало известно о недовольстве Клита действиями Александра. Арриан описывает конфликт Александра и Клита в середине лета 328 года до н. э. в царском лагере в Мараканде:

Клит уже в течение некоторого времени осуждал перемену в Александре: ему не нравилась растущая увлеченность царя Востоком и лесть, которую ему расточали. Разгоряченный вином, он заявил, что успехи Александра незаслуженно возвеличивают. Да Александр и не совершил таких великих и дивных дел, которые содеяли они; то, что он сделал, в значительной степени дело всех македонцев. Александр обиделся на эти слова. Да и я [Арриан] считаю, что слова Клита были несправедливы. Так как большинство гостей к тому времени были уже пьяны, он, на мой взгляд, мог бы спокойно помолчать и, не унижая себя, не вступать в пререкания с хором льстецов. Но тут, как на грех, некоторые стали припоминать то, что сделал Филипп, и совершенно несправедливо называть дела его ничтожными и не заслуживающими удивления, таким образом угождая Александру. Клит, уже совершенно вне себя, потерял над собой контроль и стал превозносить Филиппа и принижать Александра и его дела. Был он уже совсем пьян, всячески поносил Александра и, между прочим, похвалялся, что он спас Александра в конном бою при Гранике. Дерзко протянув вперед свою правую руку, он воскликнул: «Вот эта самая рука, Александр, тогда спасла тебя». Александр, уже не в силах переносить дальше пьяные дерзости Клита, в гневе вскочил, но его удержали собутыльники. Клит не унимался. Александр крикнул охрану. На зов его никто не явился.

– Что?! – закричал он. – Или, по-вашему, я царь только по имени? Не хотите ли вы, как Бесс с единомышленниками, связать меня цепями, как Дария?

Теперь уже никто не смел его удержать. Он вскочил и, выхватив копье у одного из телохранителей, ударил им и убил Клита.

Рассказы об этом инциденте отличаются один от другого. Некоторые авторы утверждают, что это было не копье, а пика. Аристобул не упоминает о пирушке, по его словам, Клит мог бы остаться в живых, ибо, когда разгневанный Александр вскочил, чтобы убить его, царский телохранитель Птолемей вытолкал Клита за дверь и вывел за крепостную стену и ров. Клит, однако, вернулся на пирушку, вошел в зал и приблизился к Александру в тот момент, когда тот выкликнул его имя.

– Я здесь, Александр! – закричал он и в тот же момент упал под ударом.

Квинт Курций Руф также описывает ссору и заканчивает ее эпизодом, когда Александр, глядя на распростертое тело Клита, шепчет: «Отправляйся же к Филиппу, Пармениону и Атталу».

В соответствии с рассказом Арриана, Александр горько сожалел о том, что произошло, однако римский историк снова находит оправдания для македонского героя. Арриан пишет о глубокой обиде, которую Александр претерпел от старого македонца. Выпад Клита был той каплей, которая переполнила чашу терпения Александра, а сносил он обиды с момента смерти отца. Согласно Плутарху, Клит также восхвалял Пармениона и критиковал Александра за смерть полководца Аттала, зятя Пармениона. Клит олицетворял собой традиции. Он сражался в Персии, потому что был македонским военачальником и исполнял задание Александра, однако план персидской кампании был задуман еще Филиппом. Слова Клита свидетельствуют о глубоком разочаровании старого солдата в Александре, неодобрении его методов. Можно сказать, что здесь столкнулись две воинские традиции: школа Филиппа и школа Александра.

Если смерть Пармениона вызвала шок и ужас, то смерть Клита сгустила атмосферу страха, окутавшую высший командирский сослав Македонии. Арриан и Плутарх хотят уверить, что смерть Клита произошла в результате пьяной ссоры, однако это маловероятно. Слишком велико было разочарование, и зная особенности психики Александра, мы можем предположить, что Клиту он уже не доверял и не потерпел бы его присутствия. Незадолго до кровавой развязки Александр признался своим доверенным лицам, что у него был сон: он видел Клита, облаченного в траур, и сидел он между двумя мертвыми сыновьями Пармениона. Вот и простое доказательство того, как мысль рождает поступок. После смерти Клита Александр разыгрывал горюющего друга, глубоко раскаивающегося в совершенном. Александр был талантливым актером. Все драматические его жесты, рыдания, отказ от еды, нежелание кого-либо видеть были игрой на публику. Совершенно очевидно, что оскорбления, которые выслушал он от Клита, уязвили Александра. Царь и раньше с подозрением относился к этому представителю старой гвардии и не одобрял прямоту его речей. Если он уже избавился от Пармениона и Филоты, зачем ему терпеть такого человека, как Клит? Один удар – и он избавил себя от серьезного источника критики, а оппозицию от лидера. Убив Клита, а до того уничтожив Пармениона и Филоту, Александр этим поступком вновь предупреждал всех: если кто-нибудь решится критиковать царя или противоречить ему, пусть не думает, что прежняя дружба может помочь уйти от возмездия. Клит был братом старой кормилицы Александра, воином, спасшим ему жизнь при Гранике. Тем не менее если Клит оплакивал Филиппа, Аттала и Пармениона, то лучше и ему последовать за ними. Сохранились важные свидетельства того, что смерть Клита произошла не в результате пьяной ссоры, а явилась хорошо продуманным показательным уроком.

Как только Клит умер, Александр взял себе новую роль – человека, охваченного горем. Придворные, страшась автократических замашек царя, поспешно принялись ему подыгрывать. Анаксарх, один из местных философов, попросил Александра не горевать больше. Дескать, закона он не нарушил, потому что царь выше любого закона. Такие слова утешили Александра. Он отвел руки от лица и утер глаза. Явились другие участники спектакля. Аристандр вместе с компанией прорицателей объявил, что смерть Клита произошла в результате рока, как месть бога вина Диониса. Собрали войско и зачитали приказ, согласно которому утверждалось, что Клит заслуживал смерти: он – предатель. Логика ясна: если Клит предатель, то был и заговор, о котором, по всей видимости, царь знал заранее, а потому у него было полное право допросить старого солдата, а потом и убить его.

Согласно македонским законам и обычаям, Александр мог и не предавать земле труп Клита, однако царь решил по-другому. В одно мгновение убийца сделался великодушной жертвой. Александр получил то, что хотел. Он убил оппозиционера, но под это убийство подвели законную, моральную, политическую и духовную базу, а стало быть, и оправдали. Желание царя, в чем бы оно ни заключалось, имело силу закона. Смерти Пармениона, Филоты и Клита, по сообщению Курция, устрашили двор Александра и положили конец свободе слова. По словам Плутарха, Александр стал еще более гордым и властным.

Александр был слишком хитер, а к статусу своему и власти относился с серьезностью параноика и уже не очень считался со своим ближайшим окружением, военным советом и командирами. Существует свидетельство, что еще перед походом в Индию Александр вынашивал план: вырвать с корнем все македонские обычаи и даже заменить высшее командование местными военными. Из северо-восточных провинций Персидской империи были отобраны тридцать тысяч юношей. Их направили в военную академию, чтобы там из них сделали солдат и управляющих. Александр назвал их эпигонами – «преемниками». В то же время он начал назначать персов на важные посты и внедрять персидские отряды в македонскую армию. Эти меры подтверждали решение Александра частично перенять персидские обычаи. Плутарх отмечает, что Александр выбрал такое одеяние, в котором удачно сочетались македонские и персидские мотивы. Умышленно подражая местным нравам, он хорошо понимал, как подкупает людей все привычное и родное. Плутарх добавляет также, что к обожествлению собственной персоны Александр относился сугубо практически, как к средству укрепления своего авторитета и статуса.

Александр был реалистом, прагматиком и, без сомнения, умел отличить лесть от правды. Когда после захвата индийского города Массаги врач лечил легкое ранение царя, афинянин Диоксипп вздумал польстить Александру, напомнив ему строки из гомеровской «Илиады», сказал, что в жилах у царя ихор.[26] «Глупости! – отрезал Александр. – Никакой это не ихор, это – кровь». Такие перепады в поведении не делали Александра менее опасным. Он мог переброситься шуткой с военными, пресечь лесть, однако и это было частью его роли: полководец, близкий к простым людям.

По словам географа Страбона, Александр был не только поклонником гомеровского Ахилла, но и усердным учеником Кира. Кир Великий (умер в 529 г. до н. э.), основатель Персидской империи, был увековечен Ксенофонтом, греческим военачальником и историком. Он написал об учении Кира в книге «Киропедия, или Воспитание Кира». В ней описаны дискуссии молодого Кира с его отцом Камбисом о том, что значит быть вождем, или, как мы теперь сказали бы, о лидерстве. Работа Ксенофонта за две тысячи лет не утратила своего значения для сегодняшних политиков и бизнесменов. Кир придавал огромное значение тому, что мы называем сейчас «имидж»: лидер должен вести себя так, чтобы подданные буквально смотрели ему в рот. Для Александра имидж имел первостепенное значение. В разговоре один на один с каким-нибудь простым солдатом или одергивая не в меру разошедшегося льстеца, Александр мог слегка посмеяться над собой, однако публичный имидж соблюдался неукоснительно. Македонцам надлежало сражаться за царя, отдавать за него свою жизнь и принимать его таким, каков он есть.

Желание держать свой имидж на высоте побудило Александра и его окружение ввести важный персидский дворцовый ритуал – proskynesis – подданный падал ниц перед царем. Македонцы, однако, не только отказались следовать этому ритуалу, но и открыто над ним смеялись. Однажды Полисперхонт, старший македонский командир, увидел персидского чиновника, распростершегося на земле перед Александром. Полисперхонту показалось это настолько забавным, что он громко расхохотался. «А ну-ка, треснись подбородком еще разок, да покрепче!» Александр взъярился: ударил Полисперхонта, кинул его оземь, а потом некоторое время держал под домашним арестом. Тем не менее даже такие приступы гнева не ослабили стойкого сопротивления нововведенному ритуалу. Когда Александр сделал попытку внедрить proskynesis приказом, совершенно неожиданно ему воспротивился Каллисфен Олинфский, племянник Аристотеля и официальный историк Александра.

Каллисфен не пользовался популярностью у военачальников: он был для македонцев чужестранцем со строгими моральными принципами и открыто высмеивал пьяные пирушки македонского двора. На историка смотрели как на неуклюжего сноба. Сопротивление Каллисфена персидскому обычаю могло быть вызвано воспитанием Аристотеля либо попыткой одинокого человека добиться расположения у македонских воинов. По свидетельству Курция, было созвано большое собрание, на котором должны были обсудить вопрос о proskynesis. Каллисфен раскритиковал ритуал и заслужил тем самым одобрение македонцев. Предполагались открытые дебаты, «царь знал, о чем говорили ораторы, так как стоял в это время за шпалерой». Можно себе представить, как он разгневался: судьба Каллисфена была решена. Вскоре после этого Александр поймал своего оппонента в ловушку. Произошло это на пиру, устроенном для высокого командования. Александр предложил Каллисфену сыграть в полемическую игру: он должен был оспорить какое-либо положение, а потом – столь же красноречиво – высказаться в пользу того же положения. Александр предложил ему тему: македонцы. Он слишком хорошо знал характер своей жертвы. Как только Каллисфен – согласно игре – высказался против македонцев, он тут же утратил их расположение. «Он вызвал к себе ненависть македонцев, и Александр объявил, что Каллисфен в данном случае о красноречии и не помышлял, а говорил искренне».

Весной 327 года до н. э., пока армия была в Бактрии, Александру представилась возможность свести счеты с Каллисфеном. Раскрыли заговор пажей, а учителем их был Каллисфен. Пажи – молодые люди из благородных семей, они прислуживали в царском шатре. Всего обнаружили пятерых заговорщиков во главе с Гермолаем, пажом, которого во время охоты Александр избил за то, что юноша осмелился поразить кабана, предназначавшегося для царского копья. Обиженный Гермолай устроил заговор, пригласив в соучастники еще четверых. О заговоре стало известно Птолемею, царскому телохранителю. Всех пятерых пажей пытали, осудили и передали каждого в свой отряд для осуществления наказания. Каллисфену выдвинули обвинение в пособничестве на очень слабом основании: он, мол, наверняка слышал предательские разговоры пажей и знал об их злостных намерениях. В соответствии с одним источником, Каллисфена немедленно повесили, однако, похоже, его некоторое время держали в клетке, где он и умер, не выдержав плохого обращения. Во всех этих судах весны 327 года до н. э. знаменательно то, что традиции времен Филиппа все еще были сильны. Есть много общего в обвинениях против юного Гермолая и старого солдата Клита. Все источники пересказывают слова Гермолая, выражавшего глубокую обеспокоенность македонцев растущим деспотизмом Александра. Там же перечисляются и имена тех, кого можно причислить к «мученикам за идею»: Филипп, Аттал, Парменион, Филота, Клит и Каллисфен. Хотя родители пажей и дистанцировали себя от заблудших своих сыновей, речь Гермолая, какие бы изменения в нее впоследствии ни внесли, как бы ни сгладили, отражает недовольство людей Александром и авторитарными методами его правления. Курций приводит эту речь в своей книге.

Гермолая вывели перед собранием и спросили, почему он замыслил такой ужасный заговор. Гермолай ответил: «Раз ты спрашиваешь о причинах, словно бы не имеешь о них понятия, то я отвечу: мы решили убить, потому что ты стал обращаться с нами не как с рожденными свободно людьми, а как с рабами». Отец его Сопол вскочил, называя его отцеубийцей, и, зажимая ему рот, сказал, что не стоит слушать человека, теряющего рассудок при виде зла. Царь, прервав отца, велел Гермолаю говорить то, чему он научился у своего наставника Каллисфена. Гермолай заговорил: «Воспользуюсь твоей милостью и расскажу, чему всех нас научили несчастья. Сколько македонцев, несмотря на твою жестокость, осталось в живых, особенно людей не благородной крови? Аттал, Филота, Парменион, Линкестид и Клит, не убоявшись сильного врага, сражались в бою, прикрывали тебя своими щитами и получали раны ради твоей славы, твоей победы. Чем же ты их отблагодарил?! Кровь одного из них так и не удалось стереть с твоего стола. Другой умер в страшных мучениях. Военачальников ты поднял на дыбу и персы, которых они когда-то и победили, смотрели на это, как на веселое зрелище. Парменион когда-то помог тебе уничтожить Аттала, и что же? Ты умертвил его без суда. Соблюдая очередность, ты совершаешь казни руками несчастных людей и их же приказываешь потом умертвить другим». Поднялся страшный шум, все разом закричали на Гермолая. Сопол выхватил меч и, если бы царь не удержал его, без сомнения, зарубил бы сына, однако Александр велел Гермолаю говорить и просил, чтобы все терпеливо слушали, как он сам умножает причины своего наказания.

И снова заговорил Гермолай: «Как великодушно ты позволяешь говорить юнцам, неискусным в риторике! А голос Каллисфена из-за толстых тюремных стен никто не слышит, и все потому, что человек этот умеет говорить. Почему же его не приведут, ведь выслушивают даже тех, кто сам сознался в преступлении? Выходит, ты боишься слушать правду из уст невиновного человека и даже вида его не выносишь. Я заявляю: он ни в чем не виноват. Здесь стоят те, кто вместе со мной замышлял наше славное дело, но никто из нас не скажет, что Каллисфен был нашим сообщником, хотя он давно уже осужден на смерть несправедливым и безжалостным царем. И это твоя награда македонцам: их кровь ты ни во что не ценишь! Ты захватил огромные богатства, их несут на себе 30 тысяч мулов, а твоим солдатам увезти домой нечего… Да ладно, все это мы могли бы стерпеть, пока ты не забыл о нас ради варваров, нам же, победителям, надел на шеи ярмо новых обычаев. Тебе нравятся персидские одежды и персидский образ жизни. Вот и получается, что убили бы мы царя персидского, а не македонского. Отныне мы смотрим на тебя как на дезертира, перебежчика, и судим по военным законам. Ты потребовал от македонцев, чтобы они падали перед тобой ниц и приветствовали тебя как бога. От своего отца Филиппа ты отрекся, а если бы из богов кто-нибудь был выше Громовержца, то ты пренебрег бы и Зевсом. Тебе кажется странным, что мы, свободные люди, не можем терпеть твоего высокомерия? Ну как нам доверять тебе, ведь по твоей милости мы можем умереть без вины или – что еще хуже – стать рабами? Ты же, если еще можешь исправиться, будешь многим обязан мне. Ведь от меня ты впервые узнал, чего не могут выносить люди, рожденные свободными. Я встану перед тобой на колени: только пощади наших родителей. Не отягощай мучениями их одинокой старости. Ну а теперь вели нас казнить, чтобы мы своей смертью обрели то, чего хотели добиться твоей».

Речь Гермолая была пропитана духом традиций Филиппа, и, несмотря на протестующие выкрики, он договорил ее до конца. По этой речи можно судить о непримиримом отношении македонцев к автократическим методам Александра. Речь эта очень важна еще и потому, что она демонстрирует: несмотря на всю пропаганду Александра, трагичность и ужас происходящего, Македония горько сожалела о смерти Пармениона и других людей. На мой взгляд, речь исторически корректна. Главный ее постулат – всеобщее недовольство. Александр, должно быть, размышлял об этом. Плутарх сообщает: после того как казнили пажей и убрали Каллисфена, Александр написал своему регенту в Македонию: «Мальчишек македоняне побили камнями, а софиста я еще накажу, как, впрочем, и тех, кто его прислал и кто радушно принимает в своих городах заговорщиков, посягающих на мою жизнь». Последняя фраза звучит загадочно, но в словах сквозит грозный намек, возможно, на самого Антипатра и, конечно же, на Аристотеля, который, должно быть, устроил племянника в армию. Александр намекает также, что дело куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, это не просто заговор пажей. В конце концов, новый военный поход был вызван к жизни не персидскими нововведениями, а драматической борьбой между армией и непреодолимым стремлением Александра делать только то, что он считал нужным.

Александр начал экспедицию в Индию весной 327 года до н. э. К осени 326 года его войско, как говорится, хлебнуло лиха во всех отношениях. Воины прошли сотни миль, сражались против разъяренного противника, понесли огромные потери, выдержали страшное сражение со слонами раджи Пора, столкнулись с непримиримым противостоянием брахманов, пострадали от страшной жары и предательских муссонов на территориях, где находятся сейчас современный Западный Пакистан и Гиндукуш. В последние месяцы 326 г. до н. э. на реке Гидасп (Джелам) македонцы, несмотря на посулы, раздражение и угрозы Александра, заявили, что дальше не пойдут, не желали даже и обсуждать этот вопрос. Александр созвал военный совет. Он умолял, подкупал, уговаривал их следовать за ним в глубь Индии, но они отвечали ему суровым молчанием. Похоже, убедить их было невозможно.

Наконец, полководец Кен, зарекомендовавший себя в уничтожении Пармениона и Филоты, набрался храбрости и объяснил царю настроения в армии. В сохранившихся письменных свидетельствах речь его, скорее всего, обработана Птолемеем. В ней дана четкая и ясная картина настроений в армии осенью 326 года до н. э. Речь Кена – образец дипломатичности и такта. Сначала он признает, что Александр не требует «неразумного послушания» и что действовать он будет только при полном их согласии (не забывая о происшедших событиях, Птолемей, должно быть, был крайне осторожен в словах). Кен объясняет, что говорит он не от имени военачальников, а от имени простых солдат. Затем он говорит, что если войска не хотят идти, то Александр должен принять их выбор. Он советует Александру вернуться домой, к матери в Македонию. Оказавшись там, Александр может набрать новое войско и совершить с ним новые завоевания, возможно, то будут скифы за Черным морем, неплохо также отправиться вдоль африканского побережья, покорить Карфаген и Ливию. Он сможет набрать свежих молодых людей, полных энергии, это будет лучше, чем вести ветеранов, которым хочется домой. Кен добавил, что успешный человек должен знать, когда следует остановиться. Армия полностью доверяет Александру и его счастливой звезде, но ведь фортуна может и изменить.