LXIX

LXIX

Впрочем, замысел, связанный с преподаванием о. Розавена, не осуществился, и лютеранин-мирянин снова стал возглавлять кафедру богословия в семинарии Александро-Невской лавры.

Тем не менее вскоре стало ясно, что такое положение никуда не годится, и на о. Филарета оказали такое воздействие, что он, в конце концов, согласился взять на себя это преподавание. Как он справлялся без соответствующих курсов логики и теологии? Очень плохо[42], но русские не сознавались в этом. Тем не менее они очень хорошо видели, что надо что-то менять в обучении духовенства. Из тех, кто собирался стать попами или представителями белого духовенства, они отказались делать что-либо хоть в какой-то мере подходящее и ограничились образованием молодых монахов.

Граф де Местр предрекал, что если однажды русское духовенство начнет учиться, оно превратится в философов, что, собственно, и стало сбываться в среде монахов стараниями князя Александра Голицына. Он хотел, чтобы они играли определенную роль в литературном мире, и заставлял их учить не греческий или еврейский, которые почти никто из русских священников не знает, а современные языки, математику и все разделы физики, и вот из таких людей и станут поставлять высшее духовенство и епископов, которые будут знать немного обо всем, кроме Священного Писания, логики и теологии. В таком состоянии монахи находились уже в 1826 г., о чем мне говорил граф Александр Толстой[43], человек вполне здравомыслящий, учившийся в нашей коллегии в Санкт-Петербурге. Он смеялся над неразумием добрых и благочестивых русских, которые вообразили, что их монахи, пусть даже и приобретшие некоторый лоск, смогут соперничать в науке с каким бы то ни было иным христианским духовенством, будь то католическое или протестантское.

Итак, нет ничего удивительного в том, что императрица Екатерина потерпела неудачу, когда пожелала сделать своих священников людьми образованными.