Фельдмаршал фон Бок смещен
Фельдмаршал фон Бок смещен
В лесном лагере «Красный Бор» я нередко сопровождал Бока в его прогулках, причем он посвящал меня в свои полные забот мысли. Они постоянно вращались вокруг начатой операции на подступах к Москве. Сможем ли мы держаться в этом огромном городе, если он будет занят? И еще более угрожающим представлялось ему положение, если город будет не занят, а лишь окружен, как Ленинград.
Бок предвидел катастрофические последствия, которые возникли бы в этом случае. Бок понимал, что Москва должна быть взята, прежде всего, не как военный узел, а как политический центр сопротивления. (Позже я узнал, что по категорическому распоряжению Гитлера возможная капитуляция Москвы должна была быть отклонена.)
Бок не был национал-социалистом. Происхождение и воспитание предопределили его отрицательное отношение к национал-социализму и к Гитлеру. С другой стороны, они же обуславливали его отталкивание от любой формы неподчинения и его уважение к конституции и к должности главы государства. Фельдмаршал фон Бок, как и многие другие немецкие патриоты, до какой-то степени приветствовал приход Гитлера к власти, не приемля в то же самое время идеологии национал-социализма. Успешное занятие Рейнской области (вмешательства западных держав не последовало!), казалось, подтверждало правильность прогнозов Гитлера. Кампания 1940 года на Западе как будто давала дальнейшее свидетельство в пользу его прогнозов: Гитлер, а не немецкие генералы, говорил о военной слабости Франции. И генералы не могли этого забыть. Может быть, Гитлер прав и в отношении России?
Однако теперь Бок не только сомневался, он предвидел катастрофу. Оттого и терзали его заботы. И всё же он не видел иного пути перед лицом врага, как выполнение своего солдатского долга.
Офицеры и солдаты на восточном фронте постепенно осознавали порочность национал-социалистической политики на русской территории; но большинство немецкого народа поняло это слишком поздно, когда поход в Россию был уже проигран.
О намерениях уничтожить русскую столицу мы в штабе ничего не знали, пока не услышали однажды, что «вверху» решено «накрыть» Москву бомбами. Это необходимо якобы для того, чтоб» вывести из строя большие промышленные предприятия. В действительности же большая часть их уже была переведена вглубь страны.
Для каждого русского Москва – «священная матушка Москва», Москва – третий Рим, сердце России, сердце великого народа с тысячелетней историей. И вот взрывы бомб и пожарища должны были заставить перестать биться сердце России.
Люди никогда не примирились бы с таким актом «освободителей». Эта «анонимная» смерть с воздуха, конечно, не менее жестока, чем смерть в подвалах НКВД, от которой люди надеялись, наконец, освободиться.
Немцы – носители культуры – не могли же быть таким варварами, как их клеймила советская пропаганда.
«Граждане, мера ваших страданий переполнена! Мы не хотим вашей смерти, как и вашей нужды! Священная матушка Москва будет нами объявлена открытым городом, и не будет налетов и разрушений, если вы не станете оказывать сопротивления!» – так гласил набросок обращения к населению Москвы, составленный офицерами штаба группы армий «Центр» совместно с офицерами 2-го командного штаба воздушного флота фельдмаршала Кессельринга.
Наше предложение Бок представил в Ставку фюрера. Оно осталось без ответа.
* * *
Наряду с «официальными» докладами и проектами, небольшие стихотворения порою давали возможность разъяснить политические «истины», события и картины из повседневной жизни занятых областей. Когда я дал однажды адъютанту фельдмаршала, графу Гарденбергу, короткое стихотворение на тему «Уважение к жизни и достоинству человека», тот пробежал глазами строчки и сказал:
– Вы должны тотчас же показать это фельдмаршалу. Вы тоже знаете, что произошло вчера в Борисове?
Я ничего еще не знал.
Борисов, где раньше находился наш штаб, отошел теперь к тыловой территории, может быть, даже к территории с гражданским управлением. Отряд эсэсовцев «очистил» еврейский квартал Борисова, выгнав за город все еврейское население – мужчин и женщин, детей и стариков. Несколько сот человек были злодейски перебиты огнем из, автоматов.
– Слабое утешение для нас, – сказал Гарденберг, – что мы, солдаты, носим другую форму, чем эсэсовцы, так что формально мы не ответственны за их преступления. Но Гитлер – глава немецкого государства. И так как мы – немцы, фельдмаршал не имеет права смолчать…
С этими словами Гарденберг провел меня в кабинет фельдмаршала. Бок стоял у окна и нервно барабанил пальцами по стеклу. Снаружи густыми хлопьями падал снег.
Гарденберг передал Боку мое стихотворение, и тот несколько раз перечел его.
– Я знаю, – тихо произнес фельдмаршал, – но что мне делать? Гарденберг говорит, чтобы я подал в отставку. А что потом? Посмотрите на улицу! Лед и снег! Войска дерутся под Москвой из последних сил. Я начал эту операцию, я несу за нее ответственность. Если я уйду теперь, то я брошу моих офицеров и солдат в час величайшей нужды…
– Вы оставите их на короткое время, – прервал его Гарденберг, – потому что так продолжаться не может. Вы обязаны перед Богом и историей протестовать против этого преступления.
– …даже если это произошло вне территории, подчиненной моему командованию?
– Надежность фронта зависит от надежности тыла. Это дает вам возможность немедленно вмешаться…
– Нам следовало бы уже давно вмешаться… Вспомните Польшу, которая тоже была нашим тылом и, если хотите, остается им до сих пор. Подумайте и подальше… вспомните о Германии…
– Верно, совершенно верно, – заметил граф, – но на этот раз, господин фельдмаршал, необходимость вмешательства стала действительно обязательной.
– Она была обязательной до начала похода на Россию! Я ответствен перед Богом и историей, как вы только что сказали; перед немецким народом – тоже: за жизнь тех солдат, которые каждый день смотрят в глаза смерти в условиях русской зимы… Кто может взвесить тяжесть моей ответственности? Я знаю, Гарденберг, что вы хотите сказать. Но я не знаю, что я должен делать. Если я сегодня уйду, завтра придет на мое место другой… Что этот другой будет делать, я не знаю. Но одно я знаю: эта смена командования будет нам стоить много крови. И я знаю, что здесь, под Москвой, мы либо выиграем, либо безвозвратно проиграем войну.
При этих словах фельдмаршал посмотрел на меня, как бы ожидая от меня молчаливого подтверждения. Я видел перед собой человека Бока – офицера старой школы, который с горечью серьезной ответственности думал о людях в ледяных окопах, в болотах и лесах, на дорогах и в больничных палатах, и о людях на далекой родине. Он чувствовал свое бессилие и не пытался его скрывать.
Гарденберг доложил о всеобщем возмущении среди офицеров, узнавших о подробностях погрома в Борисове. Бок молчал. Но затем он внезапно резко сказал:
– Я не буду молчать! Но я знаю, что всё это бесполезно.
Гарденберг сделал набросок заявления Браухичу и Гитлеру. Несколько офицеров доработали его. Возбуждение и смущенное молчание должны были воцариться в Ставке фюрера после получения этого протеста от командующего группой армий «Центр», содержавшего указания на угрозу положению на фронте из-за преступлений СС. После протеста Бока жестокости такого рода в тылу группы армий «Центр» были на время прекращены, но почти одновременно произошло то, что Бок и предвидел: «По собственному желанию и с учетом состояния здоровья» Бок был 18 декабря освобожден от должности. На его место главнокомандующим группы армий «Центр» был назначен фельдмаршал фон Клюге.
В то утро мы с Гарденбергом. были свидетелями душевной борьбы благородного человека и одного из высших германских офицеров; в этой душевной борьбе отразилась трагедия большой части германского офицерского корпуса.
* * *
Фельдмаршалу фон Клюге, новому главнокомандующему группы армий «Центр», я докладывал один-единственный раз. Он вполне соглашался с необходимостью «порядочного отношения к русским военнопленным». Казалось, что он, как солдат, принимает это близко к сердцу. Он резко критиковал также многие неправильные мероприятия германских оккупационных властей. Но его пугала мысль о создании Русской Освободительной Армии. Когда я упомянул в разговоре, что в свое время на полях моего меморандума об этом Браухич написал «Считаю решающим для исхода войны», он только коротко заметил:
– Об этом мы должны еще раз основательно поговорить.
Хотя Клюге соглашался с привлечением русских, как он сказал, в качестве помощников при второстепенных службах, но всю эту проблему он видел лишь с узкой точки зрения командиров частей. Глубокие проблемы, так занимавшие Бока, – вопрос мира, судьба русского народа и задачи Германии на русской территории, – его не интересовали.
Правда, этот разговор состоялся в первые дни января 1942 года, когда положение на фронте требовало полностью его внимания и всего его рабочего времени. Бок был прав. Германская армия не только понесла под Москвой самые крупные до тех пор потери в солдатах и офицерах, но по высшему командованию был нанесен роковой и непоправимый удар: 19 декабря 1941 года Адольф Гитлер, будучи уже верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами Германии, взял на себя и верховное командование сухопутными силами, что создало совершенно парадоксальное положение.
Известно, что на солдатском языке слухи неизвестного происхождения обычно называют грубоватым словом «Latrinenparole».
В нашем главном штабе, личный состав которого обычно знал больше, чем фронтовики, в политическом отношении жили отчасти такими слухами. В большинстве случаев они были противоречивы. Некоторые действовали угнетающе. Другие будили новые надежды.
Ниже я привожу некоторые из подобных слухов в том виде, как я их тогда записал.
«Абвер, под начальством адмирала Канариса, ведет энергичную борьбу против издевательств над военнопленными и против политики Гиммлера и Розенберга в занятых областях».
«Многие армейские офицеры на свой страх и риск отпускают по домам русских военнопленных, семьи которых живут в занятых областях».
«Русских военнопленных перевозят в Германию как рабочую силу и держат их в скверных условиях».
«Розенберг хочет обратиться к верховному командованию германской армии с просьбой отдать приказ обращаться с военнопленными “по законам человечности”».
«В Восточном министерстве у нас есть союзники в лице д-ра Отто Бройтигама, д-ра Рудольфа фон Кнюпфера и некоторых других».
В нашем штабе действительно циркулировал материал Восточного министерства с выдержками из общих директив по управлению занятыми областями, в котором мы могли прочесть, что министр по делам Востока осуждает эксплуататорскую политику, так как «она приносит еще большую нужду, чем созданная большевизмом».
«Хороший знак!» – думали мы.
«Русские школы, открытые армией после занятия населенных пунктов, немецкая гражданская администрация закрывает. Обоснование: “Русскому народу образование не нужно”».
«По мнению крупных нацистов, в занятых областях России медицинское обслуживание местного населения излишне».
«В Берлине отдел Министерства пропаганды, занимающийся листовками, плакатами и радиопропагандой для восточных народов, трубит на весь мир об “освободительных идеях”, в действительности попираемых в России ногами. По мнению этого отдела, большевизм и еврейство идентичны».
«Правительственных уполномоченных в оккупированных областях – так называемых “областных и прочих комиссаров” – уже спустя несколько месяцев население ненавидит больше, чем своих красных комиссаров».
«Хотя США заключили военный союз с Лондоном и Москвой, правительство Вашингтона недвусмысленно заявило, что для него “коммунизм так же неприемлем, как и национал-социализм”».
«Первоочередная цель германской хозяйственной политики – обеспечить поставки сырья для Германии. Сырье из восточных областей должно доставляться в Германию, которая потом будет давать туда промышленные изделия для населения “жизненный уровень которого следует держать на возможно более низком уровне”».
«Последний германский посол в Москве, граф фон дер Шуленбург, предложил создать русское и другие национальные правительства в занятых областях. Эти правительства должны рассматриваться как союзные».
«Рейхсмаршал Геринг, как “государственный уполномоченный по четырехлетнему плану”, намерен настаивать на радикальном изменении политики по отношению к населению восточных областей».